ЎЎЎ 3. Людзьвік Сяніцкі. Дакумэнт асаблівай міласэрнасьці Боскай... Ч. 3. Койданава. "Кальвіна". 2020.

                                                                 ПРИЛОЖЕНИЯ

                                                                      СЕНИЦКИЙ

    Сеницкий герба Боньча, в Холмской земле. Из этих наидавнего читаем Миколая из Войсовиц дедича на Сеницы каштеляна Завихойского и oхмистра на дворе короля Казимира Ягеллоновича, который костел фарный в бискупстве Холмском поставил и пожаловал, о чем свидетельствует Nakiel. w Miechow. f. 538. но где, не придал. Ян каштелян Холмский, трех сыновей оставил: 1. был Миколай подкоморий Холмский, староста Тарногорский, мне кажется, что это об этом Миколае пишет Orzechow. Quincunce 1ma, что на сейме Варшавском 1564. был маршалком круга рыцарского в избе посольской, того со Слупецкой из Конар сыновья, Ян Сеницкий староста Taрногорский, и Юзеф, которому Черна, только одну родила дочь, Зофью, дедичку на Боньчы, эта 1mo vоtо жила с Петром Борковским хорунжим Сандомирским, 2do с Яном Фирлеем, с тем вторым sterilis: был этот Миколай послом на сейм 1569. и подписал унию Литвы с Короной. Constit. fol, 171. i 1576. fol. 246. 2. Станислав подкоморий Белзкий этого, видимо, Станислава, когда еще был хорунжим Белзким, с другими депутировали комиссаром во владения королевские Руда названные, в Луковской земле, на разграничение, около 1530 г. о чем имеется list Zygmunta 1. Króla in MS. Petricov. оставил двух дочерей, Лятычынскую и Уровецкую, столько же сыновей, Яна sterilem и Андрея, у которого также двое сыновей было, Якуб, дедич Сеницы Рожаной, но с Ярольской имел только четыре дочери, Рудницкая, вторая Немсьцина, 2do vоtо Ёрдзенёва, третья Пётровская, четвёртая Гожковкая, и Андрей, но и этот только дочерей наплодил, Гулевич подкоморянку Луцкую, и Скиндерова. 3. Томаш сын Яна каштеляна Холмского, этот с Ваповской родил трех дочерей, Лятычынская, Городоловская и Стрыенская, столько же сыновей, Яна, sterilem, Бартломея, от того только эти дочери были, Пивова, Подорецкая, Ящовская, Тымнская, а 2do vоtо Подорецкая. Петр, этот с Ожеховской сплодили Каспера sterilem с Цишевской, старостиной Грабовецкой, и Миколая, который также с Oжеховской, оставил сына, Миколая, судью войского, умер в 1645 г. лежит в Орли. Starowol. in Monum. У этого 1mo vоtо с Жулкевской, хорунжанки Холмской, вдовы по Волчку, было трое сыновей: Ян sterilis, Александр сплодил сына Яна и Павел подстолий Буский первый на сейме coronationis 1676. поставленный. Conslit. fol. 39. Этот от Констанции Станкар писаревны Городельской, имел дочь, Александру, первым браком Костюшко, вторым Владычко, и трех сыновей, Яна бездетного. Веспасиана подсудка Буского 1676. Constit. f, 10. Пословал на конвокацию 1674. Constit. fol, 15. жена его Гружевская, и Людвика: 2do vоtо Миколай, с Щепановской судьянки Новомейской, сплодил Франтишка беспотомственного, и Веспасиана подчашего Холмского, послом был на сейм 1676 года. Constit. fol, 19. и 32. и в 1685 г. депутован к писанию конституции, Constit. fol, 12. этот от Александры Станкар писаревны Городельской, оставил три дочери: Зофью Рожыцкую, Констанцию Oжаровскую, и Tеофилю Kaрвицкую, сыновей же, Богуслава, того жена Незабитовская, Самюэля беспоомственного, Крыштофа мечника Литовского, с сейма 1703. записанный был депутатам со стороны Короля Августа II. для обсуждений, Constit. fol, 15. умер бездетным, и Стефана чесника Холмского, которого дочь выдана за Себастьяна Выжыцкого каштеляна Конарского. Казимир подчаший Холмский 1686. Constit. fol, 10. Зофья с Сеницы была за Андреем Мышковским каштеляном Люблинским.

    В 1778 г. Франтишек Сеницкий чесник Подляский. - Krasicki.

    /Herbarz Polski Kaspra Niesieckiego S. J. powiększony dodatkami z poźniejszych autorów, rękopismów, dowodów urzędowych i wydany przez Jana Nep. Bobrowicza. W Lipsku. T. VIII. 1841. S. 332-333./

                                                                        СТАНКАР

    Герб Станкар. Орел должен быть черным, с распростертыми крыльями, ногами и носом желтыми в право щита головой повернутой, на груди его красной щит, на котором меч белый, прямо острием в верх поставленный, на самом острие его месяц прямо обоими концами в небо смотрит, корона на голове орла, с которой хоругвь красная сходит, в S на древке сложенная, так этот герб описал Август I. Король Польский в письме своем у Okol. tom. 3. fol. 106. которым фамилии Станкар индигенат дал в 1569 г. Первым здесь с тем гербом пришел из Мантуи Франтишек Станкар сына Михала, в Еврейском и Греческом языках сведущий, который взяв жену Лосёву, в этих краях поселился. Имеются некоторые из его работ в печати, но все еретическим духом веют, как это Canones Reformationis Ecclesiarum Polonicalium 1552. Кто о нем хочет иметь полнейшую информацию, пусть читает Historiam Prussicam Joannis Leonis fol. 462. i Orzechowskiego Stanisława Chymerę, которая разбивает его заблуждения, написал: дочери две оставил, Анну Стшыжовскую, и Паулину Пшисковскую, более вероятней Пшипковская, столько же сыновей Франтишка и Яна Амброжего. Из тех Франтишек отцовской фортуны и ереси дедич 1611. имел за собой Барбару Маршевскую, с той были четыре дочки, Анна за Миколаем Бялобжеским, Агнешка за Геронимом Бялобжеским братом родным Миколая, также Анна 2do voto пошла за Венжыка Видавского, Ева за Мысловским, Зофья, первым браком за Ахлером, 2do, за Отвиновским, сыновей же двоих, Петра и Адама. Петр был войским Грабовецким, писарем гродским Городельским, с сейма 1638. комиссар к границам от Шлёнска, Constit. fol. 20. его жена, Марина, Петра Богуша от Катажины Рэёвны стольниковны Люблинской дочь, но бездетную: вторая Кристина от Адама Жулкевского рожденная, та ему родила две дочери, Констанцию, первым за Павла Сеницкого подстолия Буского, после него за Пристановского судью земского Жмудского, и Александру Веспасиана Сеницкого подчашего Холмского жену, и сын Александр. Адам же брата Петра, имел за собой Анну Вавженца Ягодынского подсудка Буского дочь, от этой сплодил только две дочери, Деодату и Зофью. Ян Амброжы второй брат, сын Франтишка с Лосёвой, писарь гродский Перемышльский, умер в 1616. оставив с Зофьей Страдомской семь сыновей, из которых Михала татары в неволю взяли, а Станислав взял Барбару Бенедзкую с Зардецкой урожденной.

    /Herbarz Polski Kaspra Niesieckiego S. J. powiększony dodatkami z poźniejszych autorów, rękopismów, dowodów urzędowych i wydany przez Jana Nep. Bobrowicza. W Lipsku. T. VIII. 1841. S. 490-491./

                                                                  ЖОЛКЕВСКИЙ

    Жолкевский герба Боньча, в Холмской земле. Станислав Жолкевский судья земский Холмский, от Зыгмунта I. Короля Польского был комиссаром до Руды владений королевских в Луковской земле 1528. о чем письмо читал этого Короля un MS. Petricov. Лукаш, Марек и Ян из Жулквы Жолкевские, которым Konstytucya 1613. fol. 30. признала пошлину во владениях их. Александр ротмистр королевский, о котором Konstytucya 1662. fol. 39. Жолкевская хорунжанка Холмская, 1mo voto была за Волчком, 2do за Миколаем Сеницким. N. имел за собой Ящовскую, с которой дочь Кристина, пошла за Станкара писаря Городельского. N. была за Яном Китновским стольником Холмским, судьею гродским Красноставским. N. была за Кристофом  Сицинским стольником Венденским. Кристофа жена Дорота Бжеская герба Oкша. Станислава Зофья Липская, Франтишка Ядвига Липская герба Грабе. Бернард в законе нашем работу закончил в 1719. году в Станиславове, великого муж ума и просвещения в теологии и философии, брат его родной был хорунжим Холмским, рожденные были от Марцианны Мархоцкой. N. Жулинского жена. Эльяш Жолкевкий имел за собой Людвину Трембецкую Зигмунда дочь 1660. Acta Castren. Cracov.

    /Herbarz Polski Kaspra Niesieckiego S. J. powiększony dodatkami z poźniejszych autorów, rękopismów, dowodów urzędowych i wydany przez Jana Nep. Bobrowicza. W Lipsku. T. X. 1845. S. 183./

                                                        МОГИЛЕВСКАЯ ХРОНИКА

                                        ТРОФИМА СУРТЫ И ЮРИЯ ТРУБНИЦКОГО

    Здесь, отступив от событий, что происходили в городе его королевской милости Могилеве, помещаю я из доподлинной печатной книжки историка правдивые заметки о военных событиях, которые происходили в Короне и в Литве, я тут помещаю.

    Выписка из историка, что происходило в Польше на начале господства короля Августа II.

    После смерти короля Яна Третьего был примасом ксендз Михал Радзяёвский, гнезненский архиепископ. Как пишет историк, амбиции и алчности ненасытной, в хитростях и подкопах недосягаемый. Имел он такую охоту, чтобы посадить на королевский трон князя Деконта, ибо имел обещанную князем Деконтом большую сумму денег. Но этот замысел примаса не свершился, ибо польским королем был избран Август Второй, саксонский князь, а потому, мстя князю, примас сделал такое, что довел короля к потере мира и короны, а целое государство к несчастливому концу.

    Этот примас через свою хитрую измену подговорил короля Августа забрать от шведа завоеванные Инфлянты, а в своей жажде дальнейшей мести вошел в тайный сговор с инфлянтским послом, пообещав яму освобождение из-под шведского ига, за которое обещание инфлянтский посол прислал через Карла Падкуля примасу облиг на сто тысяч талеров битых, и отсюда началась со шведским королем Карлом несчастливая война.

    В этот же время также и в Литве продолжалась большая сумятица между Сапегами, Огинскими и другой шляхтой. И сапежынский дом было уже захирел. Тогда этот примас посоветовал Сапегам, чтобы поддались они под протекцию шведской короны, этак и сделали и завлекли шведского короля в Польшу, который в 1702 году с большой армией и пришел под Варшаву. Король Август, с приходом шведской армии и шведского короля к Варшаве, с саксонской армией отступил под Краков.

    Этот примас, желающий дальнейшего прогресса войны, хитростью довел королю Августу, что шведский король жаждет мира. И тогда король выправил примаса для заключения договор о мире. А примас, прибыв в Варшаву, довел до шведского короля свои слова, что поляки, пока не выберут другого короля, не желают мира, что без войны такая махинация обойтись не может. И так начали зачинаться битвы.

    В год 1702. 19 июля король Август имел при себе двадцать четыре тысячи войска и вблизи Кракова, под Пинчовом, учинил со шведами битву, но шведский король устоял и потом попутно взял Краков. И если бы шведский король во время этой битвы не задержался из-за падения лошади от закрепления своей победы, очень уже плохо было бы тогда королю Августу.

    В этот же время настойчиво думал примас, как бы сбросить с трона короля Августа. Сама Варшава была вся опоясана караулом и шведским войском. И было уже примас из-за своего сговора собрал много панов и послов, на то время объединенных в конфедерацию, чтобы отказать королю в королевстве и выбрать другого короля. Послом от варшавской конфедерации, прымасовским и канфедератовским доверенным при шведском короле, что хочет Польша детронизовать Августа, был тогда Станислав Лещинский. Являясь послом, Станислав Лещинский исполнял свое дело красиво и учтиво, мимикой и жестами к этому склонил шведского короля, что ему понравился, что годен он польской короны, это и доказал, когда был выбранный королем.

    И эту статью помещаю я тут для информации. Когда Станислав Лещинский был в молодых годах, имел он при себе мудрого и ученого гувернера, духовную особу, которая ему так пророчествовала: «Два раза королевский трон достигнет и жизнь, смешанную с печалью, иметь будет». А его отец на это сказал: «Пускай Бог от такого спасает». Снова сказал: «Когда он наконец из-за войны получит королевскую корону, с большим успокоением сердца из этого мира отойдет». Отец же ответил: «Пусть будет воля Божья».

    В этот же время было очень тяжело Гданьску и Эльблонгу, ибо должны откупаться деньгами, а Эльблонг принял шведов и на постои, которые забрали из города двести штук пушек. А было это в году 1703.

    В год 1704. Дня 19 июля Станислав Лещинский при поддержке шведского короля и под шведскими ружьями, хитрым сговором и при прымасовском протектораторстве, избран в Варшаве польским королем. И так стало уже два короля.

    В год 1704. 6 сентября шведский король со своей армией пошел под Львов, где, как он слышал, что где-то там находиться казна короля Августа, что наиважнейшие паны свое наиценнейшее имущество туда свезли, добыл штурмам этот город в день и год вышеназванные и нашел тут намного больше, чем думал. Очень много людей под корень вырубил, забрал в неволю целый гарнизон, сто шестнадцать штук железных пушек приказал разорвать порохом, ибо из-за недостатка лошадей невозможно было забрать их с собою, а 24 штуки остались в замке королю Станиславу. И, кроме грабежа, наложил на город налог в четыреста тысяч талеров, от чего пришел Львов в упадок.

    В эти же времена десять тысяч поляков от коронного кампутового войска и от знатнейшых панов начали службу у короля Станислава, которым король Станислав, после того как принял на службу, приказал отчислить двести тысяч талеров битых, отчего один город Варшава должен был отдать шестнадцать тысяч талеров.

    В год 1705. Избранный король Станислав с женою был коронован 4 октября в Варшаве в присутствия многих из сенаторства, перед шведскими послами, и сам шведский король был инкогнито на этой коронации, но примаса Радзяёвского не было, а это из папского и королевского отказа, вроде бы не он был тем недоноском, через хитрость которого и состоялась коронация второго короля. Король Станислав с женой, как был коронован, принимал пресвятое причащение под двумя особами.

    В год 1705. 13 октября примас Радзяёвский, из-за которого в Польше начались все беспорядки, в Гданьске этот мир оставил...

    В этом же году 1705, когда король Август тянулся с армией к Гродно, приказав, чтобы его столовое серебро и воинская казна ради безопасности были перевезены через городок Августов в прусский город Хелк, случилось несчастье, так как шведы все это забрали и заимели, кроме двухсот тысяч талеров готовых денег, богатые трофеи. В это то же время посчастливилось и королю Станиславу, когда его дивизия у князя Меншикова взяла воинскую кассу, в которой было восемьсот тысяч золотых дукатов. В эти же времена в Несвиже стояло триста казаков московской армии, которых шведы, напав, вырубили всех под корень, и нашли при них богатую добычу и ее забрали. Тогда же там погиб Миклашевский, стародубский полковник.

    В год 1705. Дня 1 сентября шведский король с целым корпусом своей армии прибыл в Саксонию и повсюду наделал большой тревоги. А король Август, видя, что тяжело было в Саксонии, должен был постлать к шведскому королю двух своих баронов с письмами, написанными королевскою рукою, с пожеланием мира. Обещал шведский король мир, но с такими условиями, чтобы король Август навсегда отрекся от польской короны, признал Станислава за правдивого короля, чтобы обещал, что никогда, даже и после смерти Станислава, не будет домогаться польского трона; чтобы отказался от всяких других союзов, а в особенности от того, который заключил с Москвою; чтобы королевичей Собеских и всех узников, каких он мог взять во время войны, отослал порядком, как и надлежало их состоянию, в шведский лагерь; чтобы выдал всех беглецов, которых приняли в его службу, а в особенности Яна Райнгольда Падкуля, и чтобы, напротив, перестал вредить тем, которые из его службы перешли к шведам. После таких пунктов король Август, будучи в очень тяжелом положении, взял на обдумывание этих условий шесть недель мира. Но саксонцам и всей Саксонии от шведов очень припекало.

    А когда же король Август увидел, что как в Саксонии, так в Польском королевстве и Литовском княжестве настала большая неразбериха, и сожалея своей отеческой Саксонии, вынужден был отречься от королевства и польской короны в пользу Станислава Лещинского согласно вышеназванным пунктам и договорам, оговоренных с обеих сторон в Саксонии, в Траншульте, и отдельный документ выдал об этом в Петракове 20 октября 1706 года. И этот документ рукою своею и печатью подкрепил и все согласно вышеназванным пунктам должен был, хотя и подневольно, соблюсти. Однако шведы бездельничали в Саксонии еще долго и большие деньги оттуда вывезли.

    После королевского отречения московский царь, будучи с армией в Варшаве и отходя в Литву, приказал забрать из Варшавы, из дворцов вражеской партии, галантерею и ценности и увезти их в Москву. Даже статую короля Сигизмунда, отлитую в рост из желтой меди и позолоченную, из пьедестала перед Варшавскими воротами, хотел забрать в Москву, но сенаторство выканючило. В это же время в Польше и в Литве, из-за постоянного передвижения войск, была большая недостача хлеба, но на Беларуси хлеба хватало вплоть до прихода шведской армии.

    В год 1707. 13 июня шведский король с королем Станиславом Лещинским, пообещав хорошую между собою дружбу, попрощались и разъехались. Шведский король через Литву в Беларусь в сторону Москвы, а король Лещинский со своей дивизией в Корону.

    Шведский король Карл, будучи потрясенный счастливым почином и этим почетный, задумал таким же чинам, как сбросил с трона короля Августа, такое же, и как побыстрее, доказать на царе Петре Алексеевиче, чтобы и его с трона сбросить и посадить другого царя, а самому стать московским самодержцем. Но счастье отвернулось, и этого сделать он не смог. И хотя московский царь склонился к примирению, к миру, однако шведский король, как пишет историк, будучи, хотя и с наговора своих наиблагожелательнейших и наивернейшых министров и генералов, бесчеловечным, досадным, горячим, несговорчивым и в своих замыслах вроде бы ненайпадобнейшых нерушимым, причем такой лютый, что его лютость действительно переходила в жестокость, никак не заботясь про скользкость торжественного королевского достоинства, в связи с заключением примирения с царем, что заключил его в московской столице, публично, перед своими министрами, хвалился. А царь на эти слова ответил: «Брат мой Карл хочет видеть Александром Великим на Дария в моей особе».

    После отречения от Польского королевства королем Августом согласно вышеназванным условиям, генерал Падкуль с большой жалостью был отдан в руки шведского короля, который этого генерала Падкуля приказал живым вплести в колесо и четвертовать. А это происходило в Польше, между Познанью и Слупском. Этот генерал Падкуль был омерзителен шведскому королю по той причине, что, будучи шведским подданным, верно служил королю Августу и до тех сапежинских ссор помогал немало, и за это приказал его четвертовать живым. И хотя король Станислав за этого генерала сильно заступался, ничего не помогло.

    Про Мазепу, который после битвы под Головчином через свою измену заворотил шведскую армию на Украину, историк пишет так. Мазепа, польский шляхтич, родам из Подольского воеводства, был воспитан при дворе Яна Казимира как паж и из-за такого случая взял немного науки и хороших манер. В своей молодости он любился с женою одного шляхтича, что потом вылезло на свет. Тогда шляхтич, муж этой женщины, сначала приказал высечь его розгами, голого смолою намазать и в чан, полный надранных перьев, вбросить, а потом посадить на необъезженного коня, перевязать яму ноги и выгнать в Дикое поле. Этот конь, который был из Украины, туда же с ним и возвратился, и принес его наполовину мертвым от езды и голода. Тогда там ему помогли какие-то крестьяне, у которых он находился долгое время. А во время походов против турок он даже заслужил почет средь казаков, чему много помог какой-то высший разум, который возникал у него из глаз, и эта его слава и почет средь казаков ежедневно умножались. Потому царь не мог обойтись без того, чтобы не сделать его гетманам всей Украины...

    А когда в Литве и в Польше с нападением шведов начался военный кавардак, Мазепа начал думать об измене. Это, заметив, Кочубей, Искра и Палей, паны украинцы, донесли царю. Мазепа, разузнав про такое, поехал в Москву и хитро из этого доноса выкрутился. И так Кочубею и Искре головы отрубили, а Палея сослали в ссылку, но потом, когда все изменилось, царь об этом очень сожалел...

    Этот Мазепа во время шведского сговора был уже безногий, и его уже носили на носилках, ибо имел он в ноге червяка-волка, который в день съедал по две печеные курицы, а когда бы кто этого червяка убил, отныне Мазепа сразу же умер бы.

    Когда московский царь разбил шведа и Мазепу, которые убежали в Бендеры, о чем достаточно описана пониже, король Станислав забеспокоился, а Августу отлегло от сердца, ибо царь побив шведа, хотя сам и имел большие трудности с турком под Прутом, но, там закончив, снова ворвался со своей армией в Польшу. И хотя король Станислав искал совета и силы, каким бы чинам удержаться на троне, но не сумел, ибо не смог устоять против значительной московской и саксонской армии. Однако стремясь безопасно отступить из Польши, просил в письмах через генерала Грасова разрешения прохода через Пруссию, но прусский король ни в какой мере не разрешил и свою заключенную со шведским королем дружбу разорвал. И так генерал Грасов с королем Станиславом и со всей дивизией вынуждены были околицей Бранденбургского края, не наделав никакого вреда местечкам и деревням, забраться в шведскую Померанию.

    После выезда короля Станислава из Польши в Померанию король Август Второй снова сел на своем королевском маестате, которого все панство, польское и литовское, приветствовало и свою виновную, согласно условиям, отдало и признало первым королем: Во время таких беспорядков в Польше и Литве поляки и король Август, не имея на что нанимать войско и ему платить, остались должными царю Петру Алексеевичу ... тридцать семь миллионов тридцать тысяч. Про эти миллионы и поныне вспоминает Москва на сеймах у поляков, отчего часто и сеймы не заканчиваются, и потому уже давно носится эхо, что хочет Москва оставить границу свою по Березине...

    После примечаний об историях военных, что творились в Великой Польши и в Литве с вторжением в Польское государство шведской армии, возвращаюсь я тут к событиям, которые творились в Беларуси и в Могилеве.

    Во время таких военных раздоров в Польше не меньшая также драчка происходила в Беларуси и в Могилеве, а в особенности во время осады Быхова сапежинской компанией, ибо когда умер атаман Юревич, то Бильдюк [Бельцинлевич], быховский администратор, или губернатор, часто своей дивизией нападал на кампутовых, но против этого Бильдюка, поскольку Быховский замок был хорошо укреплен от Сапегов пушками и воинским людом, ничего не могли сделать.

    Во время таких военных раздоров в Польше не меньшая также дрязга происходила на Руси и в Могилеве, а в особенности под время осады Быхова сапежинской компанией, ибо когда умер атаман Юревич; то Бильдюк, быховский администратор, или губернатор, часто своей дивизией нападал на кампутовых, но против этого Бильдзюка, поскольку Быховский замок был хорошо укрепленный от Сапегов пушками и воинским людом, ничего не могли сделать.

    В это время (хотя тут я дня и года не называю) прибыл [1701] к Могилеву с литовским войском, с татарами его милость пан из Бонча Синицкий, мечный Великого княжества Литовского. Могилевский замок и экономию взял под свою власть, ему же на помощь по приказу московского царя Петра Алексеевича прибыло несколько полков казаков. Этот, мало что находясь в Могилеве, забрав замковые пушки и пули, о чем описано пониже, обложил Быхов. И так сильно насел, чтобы его добыть, и так вокруг города атаковал, что ни из Быхова, ни в Быхов через войско никто не мог пробиться. И хотя Бильдюк из города давал Синицкому сильный отпор, однако имел Синицкий при себе бомбардира и бомбами ломал городские строения, дырявил город ядрами. А время от времени все больше войска прибывало на помощь, а в городе из-за войска провианта убывало. И так Бильдюка, ослабленного в силах и припасах, и много при нем воинских людей ... было забрано, а самого Бильдюка с двумя его союзниками заковали и отправили в Сибирь.

    Синицкий, укрепившись в Быховской губернии как в завоеванной, военный люд, что был при Бильдюке, взял под свою команду, город привел в порядок, окружил пушками и караулом а сам частично находился в Быхове, частично в Могилеве, частично в своем Палуйкевичском доме, раз по-немецки, второй раз по-польски, как ему нравилось, одевался, ибо после взятия Быхова и взятия под свою власть могилевской экономии очень распанел. И так каждый стремился к нему на службу, вербовался в его армию, держал он комнатных слуг и разных чиновников очень разодетых в одежды (каких мы видели после окончания войны, служа при Синицком, атлас на платьях казался им тяжелым, а после службы едва имели вывернутый кажушок и тот заплатанный). А городу, о чем пониже говорится, чинил большие трудности упомянутый его милость Синицкий.

    Этот Синицкий для собственного отдыха построил в Палуйкевічах на равнине по мастерски и умело видные дворцы, очень красивые, вырисованные, с балясинами, с залами, воротами, конюшнями и с высоким вокруг забором. Когда каменщики либо печники не могли сразу построить камчатые глазурованные и другие печи, тогда для этих дворцов печи, какие им нравились, забирали у горожан и перевозили в Палуйкевичи, и эти печи там устанавливали, отчего чинилась горожанам большая обида.

    [Палуйкевичский дворец], построенный кровавою людскою работою, стоял недолго. Его милость Синицкий, как учинил против наияснейшего московского царя измену, заперся в Быхове. Скоро этот дворец опустел, а после пожара в городе Могилеве его руины были перевезены в Могилевский замок, а второй, ограбленный военными москалями, обожженный, изгнил, а останки этих строений крестьяне-палуйкевичевцы позабирали на дрова.

    После падения Быхова этот же Синицкий, через год или через полтора, посылал в Москву с большой свитой и аксессуарами своего родного брата требовать деньги на вербовку армии, который по возвращению из Москвы привез очень много луданов, по крайней мере, несколько тысяч штук. Продавал эти луданы жид в лавке на большом рынке, где люди из замка перепродают зерно. Где они подевались, я не имею известия...

    В этом же [1704] году. Было городу очень большая тяжесть от Синицкого, ибо из выданной от гетмана ассигнации, чтобы выплатил ему город сто тысяч, тяжело город мучил. А в это время не мог город защищаться и спасаться, ведь стояли в нем на ратуши несколько хоругвей, присланные в город для наказания. И так, когда начали просить Синицкого, чтобы был милостивый к городу и тяжело не наказывал, тогда этот же Синицкий насоветовал и рекомендовал своего товарища, который при нем же оставался, его светлость пана Краевского, коронного регента, чтобы ссудили яму пять тысяч талеров битых и оплатили ассигнацию. И так могилевский магистрат, желая не желая, ибо других таких способов для выдерживания этих тяжестей не было, должен эти пять тысяч талеров битых взять на городскую шею и от целого города дать расписку. Эти деньги на одном конце стола были показаны, а на втором конце была подписана расписка. А часть, согласно ассигнации, выплатили этому же Синицкому городом как из кабацкого сбора, да и из налогов, возложенных на город и горожан.

    Эти деньги, пять тысяч талеров битых, когда определенного года и дня вышеупомянутый Краевский, коронный регент, умер, использовали следующим образам: тысячу талеров он завещал могилевским отцам иезуитам, тысячу талеров могилевским бернардинцам, тысячу талеров оршанским доминиканцам, тысячу талеров могилевским кармелитам и тысячу талеров битых виленским миссионерам. Из этой суммы по конвенту должен был город ежегодно выплачивать, аж пока не обеднел до последнего, по сто талеров комиссионных. Потом несколько лет не платил, за что конвент втянул город в суды трибунальские. И так по сегодняшний день висит эта сумма, пять тысяч талеров битых, на городском зашейке, и ежегодно, согласно особым постановлениям, выплачивает город процент. Только набрав у разной шляхты кредитов, выплатили одну тысячу талеров битых виленским ксендзам-миссионерам, и это с большой трудностью, ведь была она отдана в руки его милости пана Гурка.

    В этом же 1704 году. Еще перед живодерством, что стало над городом от Синицкого, в самом начале года, ехал через Могилев к царю его милости Петру Алексеевичу по разным делам всей Отчизны, Польской и Великого княжества Литовского, польский посол, одноглазый хелмский воевода, которого город, как служилый, встречал ремесленниками и купеческими хоругвями, как сенатора. Этого посла, когда он с очень большой свитой находился в Могилеве, должен был город держать на продовольствиях, а потом просил он у городского магистрата, чтобы ссудили яму на дорогу из города тысячу талеров битых, обещая выплатить их после возвращения из Москвы или прислать со своим надежным дворянином. Магистрат, видя, что его нахлебничество дорого городу стоит, должен был с кабака, чтобы не задерживался подольше, ссудить яму тысячу талеров битых, которые, взяв, не отдал он ни сам, ни с посланцом из Москвы...

    Год 1706

    Год, счастливо наступив тысяча семьсот шестой оставил городу несчастливое наследство, ибо происходили в этом году переходы и переезды разных войск, строительство мостов через Днепр, присутствие в городе знатных особ, засылка инспекций из повета, сборщиков налогов и депутатов, из-за чего была в городе большая неразбериха, которую и описать тяжело, разве что самое достойное кратенько опишем мы пониже.

    В этом же 1706 году был экономам Синицкий и со своим братом подстолием невыносимо тяжелыми были для города, которым магистрат, когда пошел на Коляды поздравлять с Новым годом, отнесли, чтобы были милостивыми, серебряный позолоченный кубок авсбурской работы, который стоил талеров 50...

    10 апреля московцы провозили в Польшу несколько десятков штук пушек. В этот же время посылали из города чиновников с вином, с медом, с хлебом и другими пищевыми припасами к Мазепе. Этот казацкий гетман Мазепа в Могилеве не был, но три дня стоял в деревне Брылях, неподалеку Могилева, а потом поехал к царю его милости. Тогда же был в Могилеве и одноглазый Зарянок...

    5 мая Искра, полтавский полковник стал с казацким войском в поле за Виленскими воротами, которому город давал провиант на людей и коней...

    В этом же году 1706. 14 мая был заказан городу провиант на дивизию генерала Баура, к которому в Шклов ездили паны магистратовые и, чтобы не давать провианту, задобрили генерала Баура тысячею тынфов. В это время послышалось эхо, будто бы приближается и направляется к Могилеву швед, из-за чего из города к Слуцку, Менску и далее посылали шпионов, но не получили никакой вести, ибо швед в это время еще не вошел в Польшу. Мечный и подстолий Синицкие хотя город и грабили, однако называли себя его заступниками, из-за чего подстолию Синицкому, за попечительство, был вынужден город заплатить тысячу тынфов.

    15 мая князья Волконский и Гагарин с несколькими полками военного люда притянулись к Могилеву и стали под Пашковом, где для этой московской старшины был организован в купеческом доме за городскую цену пир. А когда их на пир не дождались, все приготовленное отнесли им в лагерь, а на армию, побрав у хозяев, дали пятьсот караваев испеченного хлеба. Эта же армия, переправившись через город и Днепр, стало лагерем около Затраечья на лугах. В этот же время строили московцы через Днепр мост, на что давали из города людей и деньги. Было это строительство для города большим мучением. Тогда же эконом Синицкий за свое попечительство вытянул из города 3000 тынфов.

    21 дня этот же опекун, его милость Синицкий-старший, по гетманской ассигнации, через свое войско, мучил спасских, братских монахов и всех могилевских попов, потому должен был магистрат ездить к нему в Быхов (ведь тогда имел он Быховское графство под собою) молиться за священников, а службы в церквях не было две недели, и должны были упомянутого Синицкого задобрить. В этот же время, на Божеское тело, маршировали своим строем ремесленники и салютовали из городских пушек, но было это невнимание магистрата, ведь в таких недомоганиях приказали бить из пушек...

    30 мая курьер с письмами от царя его милости бежал через Могилев в Быхов к генералу Синицкому, который во время бытности в Могилеве московцев наиболее со своим войском и союзниками нахлебничал в Быхове. В это же время Александр Данилович Меншиков с московской армией, со своей дивизией, стал в Гомеле. Тогда прибыл к Могилеву с войском и генерал Кикин, а потом надеялись на приезд в Могилев и царя его милости...

    В этом же году 1706 15 июня Александр Данилович Меншиков с несколькими тысячами московского и казацкого войска прибыл к Могилеву. Вся эта армия стала под горою Мышаковкою...

    21 июня удалось услышать, что едет царь его милость в Могилев водою, то есть Днепром. Тогда магистрат, быстренько сев в лодки, ездил в Холм на поклон, но, не дождавшись, вернулся в город...

    Назавтра, как только летний день наступил, начали в лагере барабанить, московское войско, несколько десятков тысяч, выстроилось со снаряжением, и дали знать, что едет царь его милость в Могилев байдаком. Магистрат сразу пошел на встречу. Прибыл царь его милость в графство байдаком...

    А потом царь его милость скоро, в эту же ночь, взяв провожатых, поплыл из Могилева к Киеву.

    А когда плыл Днепром и приплыл к Быхову, Синицкий, который в это время тут нахлебничал, приказал на царский приезд бить из пушек. А вся быховская артиллерия и вся та, что Синицкий забрал из Могилевского замка, была поставлена возле быховского вала. Потом сам Синицкий с братом и с большой свитой своих военных выехал на берег, просил царя его милость к себе на обед. Но царь его милость не высел, однако просил Синицкого в байдак, и там его щедро угощал, и напоминал яму, чтобы был верный царю, королю его милости и Речи Посполитой. А этого царь его милость не знал, что был Синицкий шведской и сапежинской компании. После царского отъезда вся московская армия вышла из Могилева в Литву и мосты, ради прохода московских плотов и байдаков, были разобраны.

    29 июня, на царские именины, из подлизывания или из-за боязни, били из городских пушек, расстреляли 180 фунтов пороха...

    9 июля Синицкий подстолий с пехотным и конным войском прибыл к Могилеву, стали везде по городским дворам, что было людям большой надоедливостью. Этот же Синицкий приказал дать из ратуши три пушки и двадцать пять фунтов пороха для стрельбы на приезд Синицкого-старшего. В этот же время провезли через Могилев в Литву царскую аптеку.

    12 июля прибыл в Могилев Синицкий-старший. На приезд стреляли в замке из пушек. Тогда же хотели поставить в городских конюшнях и на городской площади шесть цугов коней, от чего едва отпросились подарками. С этим же Синицким прибыло пять татарских хоругвей, которые разместились у горожан по дворам.

    В этом же году 1706. 14 июля его милость Синицкий-старший, имея сообщение о том, что на царские именины били в городе из пушек, приказал, чтобы и на его именины в городе стреляли. И так, хочу не хочу, должны в городе бить из пушек; расстреляно 250 фунтов пороха. А когда магистрат пошел поздравлять этого Синицкого с патроном, отнесли яму штоф и серебряный позолоченный кубок, которые стоили талеров восемьдесят. А Синицкому подстолию отнесли ковер.

    17 июля этот же Синицкий приказал городу, чтобы по гетманской ассигнации выплатили татарским хоругвям тридцать тысяч. А татары с дня на день мучили горожан все тяжелее, из-за этого было взбунтовался народ, на гвалт звали, бежали люди, чтобы, непременно, выгнать татар из города, а татары по тревоге сбежались в купы. Сам старший татарский ротмистр (который в это время стоял во дворе городового войта пана Хука) вышел против гвалта с немалым количеством татар и начал стрелять из пистолета вверх, и так на этот раз гвалт предупредили. И магистратские особы, прибежав, насилие сдержали. И скоро взяли татары магистрат в дом годового войта под караул и присудили на ратушу тяжелое наказание. И так в доме пана войта под караулом весь город оценили и скоро налог выбрали. Эти татары, взяв с города деньги, пошли из Могилева на сапежинские поместья...

    В этот же время, как вышли татары, завербованные солдаты Синицкого, пехотные и конные, стояли еще по дворам, а в таком интересе, чтобы приказал отступить, ходили к Синицкому подстолию. И так, благодаря вручению подношения в тысячу тынфов, отступило войско из Могилева прочь...

    В этом же 1707 году. Синицкий, мечный, и второй, подстолий, уже изменив царю его милости и московскому войску, крепко обосновался в Быховском замке, имея при себе в самом городе немало кавалерии и пехоты, а также и своей дворной свиты, замок и ворота быховской артиллерией и той, которую забрал в Могилевском замке во время добывания Бильдюка, окружил и укрепил, при артиллерии, на вале, густо поставил караул, приказал навозить в Быхов больших колод и более десяти возов больших винтовых ножей, а конные татарские хоругви, которых имел при себе более десяти, выправил в Могилевскую экономию и в сапежинские поместья на изымание денег. И, уже хорошо укрепившись в замке, начал секретные связи со шведом, донося, что хочет со всем своим войском помогать шведам против москаля. Шведский король его за это поблагодарил и обнадежил, что в скором времени будет с армией в Беларуси. Потом этот же Синицкий писал секретные письма о своем почине к Сапегам, в которых сообщал, что готов помогать им против Москвы и Речи Посполитой. И так за эту доброжелательность Сапеги Сапежанку, дочь Сапеги Марецкого, обещали отдать за его замуж, при этом обещали тайно от Речи Посполитой прислать ему на помощь, надежно и в скором времени, несколько полков сапежинской кавалерии и пехоты.

    Этот же Синицкий, будучи поддержанный надеждой как от шведского короля, так и от Сапегов, имея уже наготове воинские принадлежности, порох и пули, ежедневно вооружался, и так далее при трубах, барабанах, при вине со своими союзниками и советчиками гулял и веселился, ведь имел в Быхове вдоволь хлеба и разных пищевых припасов для себя и для воинских людей. А когда захотел знать, что творится в Литве и Беларуси, разослал по городам и местечкам тайных шпионов, а сам со своими советчиками начал советоваться, каким бы чином зацепиться с москалями, и придумывал разные подкопы. Аж во время этого совета прибыл один шпион, который сообщил, что встретил он под Борисовом царскую казну, а именно несколько десятков кадушек копеек (а эти копейки были везены к московским полкам на выплату жалования армии), которые московцы везут с довольно малой охраной. Эта новость пришлась ко вкусу каждому, и сразу выправили с Быхова полтораста всадников старших и охотников, которые, днем и ночью гонясь, напали на эту казну в лесу, москалей, человек тридцать с лишним, что были при ей и также давали отпор, убили, а остальные убежали. А эти сопротивники несколько кадушек изрубили и кто сколько хотел, столько себе копеек хватал и, услаждаясь и тешась с такой богатой добычи, копейки, что были в кадушках, завезли в Быховский замок. С этой добычи, а также с зацепки был Синицкий очень довольный и только с часа на час ждал помощи от Сапегов и шведского прихода, но все это разминулось с надеждой.

    Те москали, что резво убежали от казны, прибежав к более близким полкам, а в это время вся московская армия была выправлена в Литву, дали знать про нападение отряда Синицкого на казну, про ее захват и увоз в Быхов (ибо один москаль тайно гнался на коне за казною, где бы она могла подеваться). Из этих полков, за день и ночь, курьером дали знать старшему генералу, от генерала выправили с письмами к самому его милости царю, но пока придет от царя его милости известие, что бы с этим делать. С совета старшины генерал Баур со своей дивизией в несколько десятков полков, также со своей дивизией генерал Волхонский притянулись под Быхов и, став поодаль Быхова, начали пока копать окопы. Тем временем большие деньги, которые татары выбрали в сапежинских имениях, ночью тайно везли все в Быхов. Но татарские хоругви не могли вернуться к Синицкому, ибо московцы густо залегли на дорогах и тропах, не допуская никакого проезда к Быхову ни пешему, ни конному. И так Быхов замкнулся.

    Синицкий, видя, что уже начал с московцами соперничество, и ни на какую помощь от Сапегов не надеясь, ибо из-за множества московцев тяжело было помощи прийти к Быхову, однако не падая духом, мужественно стоял на своем. Приказал, сразу навинтить в колоды и в другие для этого пригодные бревна ножей, этими колодами обставить вал и тайно в несколько рядов поставить их кругом вала, чтобы во время штурма не могли московцы лечь на вал. И, хорошо укрепившись, приказал из нескольких десятков фугасных пушек дать по московцам огня, публично этим уведомив, что есть он уже их явный неприятель. Но московцам эта стрельба мало что вредила.

    А московцы, высмотрев для штурма и взятия замка вернейшее место, день за днем помаленьку лагерем под город подсовываясь, придвинулись так близко, что можно было из московского лагеря бить по городу из пушек, бросать бомбы и гранаты, и Синицкий, из-за военных фокусов, не мог им ничего сделать. Этим временем пришел к царским генералам приказ, чтобы все его войско, то есть Синицкого, было взято, а когда будет взято, чтобы было приведено в Москву.

    Московское войско, не пошедши сразу на штурм, первейше начало давать огня по замку из легких пушек, потом начали бросать малые гранаты и бомбы, но ничего замку не могли навредить, ведь малые бомбы, где хоть у строений и падали, чинили и малый вред. Это же самое делал и Синицкий, наиболее бил по лагерю из фугасных пушек и ядрами, и не без того, чтобы кого не ранил.

    Московцы, видя, что замок ни бомб, ни малых гранат не боится, начали пускать из минометов в город большие бомбы и гранаты, которые, когда где падали, приносили большой вред как людям, так и строениям. Поэтому горожане в этой осаде очень страдали, но должны были вместе с солдатами стать на валу, и жиды также, быховцы, в шабас должны были с ружьями стеречь вал.

    В один день, когда с обеих сторон стрельба притихла и никто из ружей не отзывался, а московцы получили известие, в каком дворце Быховского замка находиться Синицкий, тогда во время самого полудня один умелый немец, который пускал бомбы (а в Быховском замке постоянно сидел на горе человек, и когда видел, что летит бомба, давал знак, чтобы прятались по склепах), выбрав время полудня, подготовил большую бомбу, чтобы она в этот самый дворец, где полдничали, упала. И когда подготовил, с большой аккуратностью прицелился и зажег миномет, сразу этот человек, что стерег летучие бомбы, дал знак тем, кто был за столом и обедал, что летит бомба. Все от стола вон и где кто мог попрятались по склепам, а бомба, упав на середину этого дворца, проломила крышу и потолок и на самый стол, где стояли блюда, попав, все поразбросала, и все окна от взрыва вылетели, и тут же, в дворце, ободрала и продырявила стену, а после выхода энергии, в ей заправленной, присмирела. Через несколько часов все и Синицкие сами, оставаясь в большом страхе и боясь, чтобы снова уже большей бомбы на полдник не прислали, повылезали из склепов и, повесив носы на квинту, уже не смогли обедать, а, отложив совет до следующего дня, по-разному разошлись.

    Назавтра, когда снова начали московцы беспрерывно забрасывать город бомбами, Синицкий стал советоваться со своими сообщниками, спрашивал, что тут делать. Одни, несмотря ни на что, надеялись переждать время, другие утешали, что вот-вот придет с сапежинского бока помощь, но все вместе обещали, насколько хватит сил, поддержку. И хотя каждый уже сомневался, но никакого сомнения не показывал. Однако постановили - послать по военному порядку посланца с барабаном просить у московского войска две недели времени на размышление. Московская старшина, выслушав этого посланца, ответа не дала, но его с миром отпустили.

    А на другой день по приказу московской старшины выправили с барабаном барабанщика, который сначала забарабанил издали, потом, приближаясь к воротам, второй раз и перед воротами - третий раз. И сразу быховские офицеры, вышедши за ворота, крепко завязали барабанщику глаза платком, чтобы ничего, что происходит в городе Быхове, не видел, и скоро привели его в замок. Тут везде, по всему замку, по улицам и переулкам этого барабанщика водили с завязанными глазами, приказывая офицерам показывать оружие, а это па такой причине, чтобы москали подумали, что тут, в Быхове, находиться большая сила разного войска. И около одного караула упомянутого барабанщика провели раз десять, а может и больше. А когда уже привели в замок к Синицкому, в сенях, перед дворцом приказали развязать барабанщику глаза, который, глянув на свиту Синицкого, увидел, что одни стоять в сенях с вытащенными палашами, другие, и очень много, с ружьями, а в самом замке ладная толпа польской кавалерии, а это все было сделано для обмана, что компания Синицкого может дать москалям отпор. И когда упомянутый барабанщик вошел во дворец Синицкого, тут он увидел много красиво убранных немецких офицеров и стаю поляков, буфеты с серебром и многое другое. И прежде чем его спросили, с каким известьем пришел, дали барабанщику рюмку хорошей водки, который, выпив, начал смелей говорить такие слова: «Господин Синицкай, не прогневайся, я, барабанщик, здесь к вашей милости прислан, что наши господа енералы не дают вам сроку на две недели, а понеже имеешь размыслятися, даётся тебе срок на три дни. Па трех днёх, ашче не смиритися, приступ к городу всею силою будет, а понеже насильством достанут город, огнём да мечем поражен будет».

    Синицкий со своими компаньонами, сомнения не высказывая, ответил барабанщику: «Станет нам так много сил, дадим отпор». А потом, угостив барабанщика, молча дал ему из кармана несколько золотых дукатов и приказал вывести его за ворота. Этому барабанщику, когда его вывели в сени, снова завязали глаза платком и теми же улицами и переулками, как и сначала, привели к воротам, развязали глаза и выпустили за ворота. Барабанщик, отдав барабанам чествование, просто от ворот пошел к окопам в лагерь и тут доложил своей старшине об ответе Синицкого.

    Синицкий, после того как отправил барабанщика, стал со своими искренне совещаться, чем бы это все может закончиться, ибо видел, что отовсюду окружен и что нет откуда надеяться на помощь. Тогда все вместе постановили - согласиться на переговоры на условиях, какие были предложены. А на третий день направили из Быхова посланца, чтобы, сошедшись с обеих сторон, проводить церемонию переговоров. В назначаемый день сошлись из обеих сторон офицеры и, договорившись о переговорах, отложили их завершение и резолюции высшим в этом деле чинам.

    После таких с обеих сторон споров, когда уже шло в этом деле к соглашению, выслал Синицкий со своей стороны доверенных офицеров с такими условиями: во-первых, что их атаман Синицкий кается в том грехе, что неправдиво по совету своих сторонников ограбил царскую казну и начал против царя его милости бунт, это приписывает он себе как непослушание; во-вторых, чтобы ни без какого конфуза был освобожден с вещами, с конями, челядью, с офицерами и всем его войском и чтобы свободно было ему податься в какой захочет край под присягой, что до смерти со своими соратниками не будет подымать руки против царя его милости; в третьих, чтобы город Быхов не был ограблен, чтобы быховскую артиллерию не брали, и другие от себя устанавливал условия, какие я, чтобы длинно не писать, опускаю.

    Московские генералы, уже имея у себя присланный от царя его милости ордер, чтобы Быхов взять и Синицкого сослать в Сибирь, хитростью пошли на все условия и, делая Синицкому и своей армии облегчение, чтобы во время штурма не гибли с обеих сторон невинные люди, оговорили и назначили на определенную дату день сдачи города и замка Быхова.

    Синицкий, веря договорам, заключенным с московцами, и надеясь, что, сдав город и замок московцам, сам выедет в какой захочет край, приказал грузить тройни, экипажи, возы деньгами, пищевыми припасами, разным вином и оружием.

    А когда наступил день, назначенный Синицкому сдаваться с войском, городом и замком московцам, приказал он своим офицерам и войску как наилучше стать в строю. Московцы также, как собирались идти на штурм, так с разными принадлежностями стали около вала. Кто был при чем приставленный, так полками и шли, одни везя фугасные пушки, вторые - малые полковые пушки, бомбардиры везли в минометах бомбы, гренадеры - большие гранаты, другие малые ручные, лестницы на колесах, как под вал подкатить, другие шли с топорами и со всеми принадлежностями, подготовленными для штурма замка. Последней стояла пехота с вынутыми палашами, чтобы, когда уже город будет взят, высечь всех под корень. И так в строю приблизившись уже под вал, немалое время, пока были открыты ворота, стояла как армия, так генералы и офицеры. Синицкий также со своими приверженцами, свитой и военными, приказал (думая, что ему за этот фокус выйдет) открыть в замке все ворота и поставить свое пехотное и конное войско в боевой порядок. А поздоровавшись в воротах с обеих сторон, поздравили друг друга, что без никаких марсовых споров, без вреда замку и быховским горожанам будет закончена эта ссора. И друг другу пожелав разных удачных успехов, обещали друг друга наградить и служить в дружбе и хорошей компании. И так московская сторона, сразу не идя в замок, но как сами, так и Синицкие со своими офицерами, сев на коней, объехали вокруг замка и осмотрели войска (где Синицкие дивились на московскую конную упряжь и воинский строй). А когда уже въезжали в те ворота, где здоровались, генерал Баур, как старший начальник, только махнул шляпой, и сразу все московское войско, что стояло возле замка, отсалютовала беглым огнем. А когда уже все приблизились к Быховскому замку, а именно с обеих сторон генералы и офицеры, сразу войско Синицкого, что стояло на валах и улицах, отсалютовало из ружей и малых фугасных пушек без пуль.

    Как только вся стая московских генералов, офицеров и польских Синицкого, нужных и ненужных, въехала в Быховский замок и вошла в дворцы, а столы были уже накрыты напитками и разными, чрезвычайно богатыми блюдами, так и начала под разные оркестры, для этого приготовленные, пить, гулять, пировать и обедать. Этим временем, во время этого пира, московская армия помаленьку подсовывалась под Быховский замок, половина которого осталась перед замком, а половина густо стала в самом замке при экипажах, тройнях и возах. После этой гулянки, как наступила ночь, каждый чиновник подался к своему дворцу, а паны Синицкие со своими помощниками в замковых дворцах, в предназначенных комнатах, где кто имел место, уложились спать.

    После такого значительного пира, как это летом ночь короткая, каждый, кроме московской армии, должен был сладко уснуть, а тут сейчас выправлено несколько сотен московских людей, которые по несколько десятков, с вытащенными рапирами и штыками, стали около каждых дверей и по другим дворам, очень пристально неся караул в Быховском замке и около комнат, где кто находился. А пока панство отдохнуло и выспалось, ибо, наверняка, в компании Синицкого не все прошло в головах, когда все после сна повставали, видят, что плохое дело, ибо уже каждый своего караула не имеет, а московский. Назавтра о полудни снова съехалась московская старшина в Быховский замок, где, не вступая ни в какие споры, безопасно пили, гуляли, пировали и снова разъехались.

    На третий день московские генералы и офицеры, рано объезжая замок в самом городе, сразу приказали войску Синицкого, чтобы оружие с себя сняли, от пушек и других караулов отошли, и, имея в этом первенство, приказали своей армии иметь самые бдительнейшие караулы. Воинских людей Синицкого приказали взять под караул, фугасные и полковые пушки перевезли в замок, часть которых поставили посреди быховского рынка. После объезда замка генералы и офицерская свита, съехавшись в Быховском замке, официально приказали панам Синицким готовиться со всеми помощниками, советчиками и с войском в дорогу. Синицкий, усомнившись пообещенным и заключенным договором, не зная, в какую дорогу готовиться, хотел посоветоваться со своими сторонниками, но не вышло, ибо московцы на совет друг до друга не допустили. И так стало в Быхове большое замешательство.

    Через два дня генерал Баур, приехав с большой воинской свитой и с другими генералами экипажами, тройнями и возами в Быховский замок, взяли его под свою власть. А панам Синицким, велев приготовить двуконный паланкин и усадив их в этот паланкин, приказали оковать руки и ноги и приставили очень бдительный конвой, чтобы проводили их в Сибирь.

    Братья Синицкие, мечный и подстолий, будучи окованными и оставаясь в большой опасности, Христом-Богом просили генералов, чтобы их слуги, помощники и советчики, пехотное и конное войско остались, согласно договорам, свободными. Что с ими сталось никакого известия я не получил, только то хорошо знаю, что обоих Синицких, окованных, на двуконном паланкине проводили через Могилев, а за ними, как первого советчика, на обычной телеге везли Михала Петуха и никакой свиты Синицкого не было. Как их проводили через Могилев, пониже опишем. Московские генералы, придав для конвоя Синицких к смоленской границе несколько полков московского войска, сами с немалым войском, до дальнейшего распоряжения замком, находились в Быхове.

    В последние дни июля проводили Синицких со значительною московскою свитою через город Могилев. Впереди шла в полной выкладке и по-военному торжественно, с музыкой и барабанами, пехота, потом, с вытянутыми палашами, несколько полков драгунов, потом, перед паланкином, в котором сидели окованные Синицкие, несли московские подпрапорщики, положив на плечи древки и держа их около грудей, взятые хоругви Синицкого, которых было восемь длинных и шесть коротких, а сами хоругви волочились краями около лошадиных хвостов по самой земле. А это было сделано по военному обыкновению, ради позора и обиды, что неприятеля победили. Оба Синицкие ехали в паланкине окованными, так что и шапки ни перед кем не могли снять. А за ними на обычной телеге везли Петуха, при Синицких прислуживал какой-то комнатный. Проводив этих Синицких через город стали московцы в городе и на предместьях на отдых. И как стали на отдых, старший Синицкий исповедовался и причащался, а младший, подстолий (ибо был кальвином и хулителем икон), хотя и уговаривали, отказался. И так в Могилеве обедали.

    Во время обеда Синицкий-старший прислал своего комнатного к магистрату, чтобы купили яму с города шапку для ночного сна. Магистрат, купив яму новую шапку и помня на такую заповедь, что когда пана ведут вешать, кланяйся ему, чтобы, если, когда спасется от виселицы, не мстил (а Синицкие были на город очень лютыми, город мучили и довели до убожества, страшно карали), вложили в эту шапку двести злотых денег копейками и с экономами отослали. Сам магистрат чествовать не пошел, ибо боялся попасть в опалу к московцам.

    После окончания обеда московцы с Синицкими скоро тронулись из города. Упомянутые Синицкие были отправлены к смоленской границе, а оттуда через Москву сослали их в Сибирь, они там долго жили в большой нужде, и там один из их умер, а второй, когда помешался, был отослан в Польшу. А Петух вскоре был возвращен со столицы на Беларусь, прибыл в свои поместья, которые были в Могилевской экономии.

    Через несколько дней после выезда из Могилева Синицкого и московского войска шло из Быхова к Смоленску человек сто с лишним пехоты, которые служили при Синицким пехотно. Были они все без мундиров, только в бедных сермягах и тех порванных. Были эти люди попарно, рука за руку, связаны, а за тремя парами, которые шли строем, шел с вытянутой рапирой московский солдат. Их также проводили через город Могилев к смоленской границе.

    После взятия Быховского замка московским войском скоро разместился в нем московский гарнизон, караулом вал был окружен и по воротам густо поставили караулы, что (как говорят) и птичка без предупреждения не могла пролететь. Во все волости Быховского графства пришел приказ, чтобы все доходы, что принадлежали Быховскому замку из Быховского графства, отдавали московскому резиденту Быховского замка.

    Через некоторое время московский гарнизон, укрепившись в Быховском замке, по указа самого ясного царя его светлости Петра Алексеевича всю быховскую артиллерию, которой было несколько десятков штук, также замковую могилевскую, штук пятнадцать, которую Синицкий забрал под Быхов во время его добывания, когда там хозяйничал Бильдюк и из Быхова на сапежинским боку много вредил Речи Посполитой, в это время разделенной на две части, погрузив в байдак, отправили вниз Днепром к Киеву. Там эта артиллерия, как завоеванная, пропала навеки...

    После взятия московцами Быхова московский гарнизон в несколько тысяч людей находился в нем несколько лет. Во время шведского нашествия, когда швед шел через Могилев, Быхова не трогал, ибо был он хорошо укреплен. И после шведа стояли в Быхове московцы два года. А когда пришло разрешение оставить Быхов, тогда эти москали разбили на быховских каменных воротах верха да основы, а выводы, какие были в валу наикрепчайшими, выкопав ямы и подложив бочки с порохом, взорвали, город хотели сжечь, но бедные горожане чуть ли не со слезами отпросились. И так от того времени Быховский замок захирел и не восстановлен...

    /Беларускія летапісы і хронікі. Мінск. 1997. С. 318-320, 324-329, 333-335, 338-339, 347, 349, 353-356./

                       ПИСЬМА  И  БУМАГИ  ИМПЕРАТОРА  ПЕТРА  ВЕЛИКОГО

                                  1554. Статьи Родиону Христиановичу Боуру.

                                                                 (1707 в феврале)

    Господину генералу-майору Боуру чинить по сему.

1. С Божею помощию итить в Литву и быть там до указу...

3. Будучи в Литве, накрепко смотреть как на гетманов, так и на генерала Синицкого и на все Литовское войско, и ежели подлинно из них кто явится «[с явным свидетельством]» неприятельской партии, и тех, яко неприятелей, взяв тайным образом, ссылать в наши города, куда ближе и способнее. И сей пункт зело сокровенно держать....

    /С. 61-62./

                                  1578. Грамота к генералу Литовских войск Сеницкому.

                                                                (1707 Февраля 14)

        Благородный господин мечник и генерал войск великого княжества Литовского.

    Соизволили мы, великий государь, наше царское величество, ради некоторых наших дел послать к вашей милости урожденного нашего комнатного Семена Нарышкина. И о чем оный именем нашим будет вам по данной ему инструкции предлагать, в том ему полную веру учините. И надеемся, что все, еже мы от вас желаем, исполните. В прочем пребываем к вам в милости склонный.

    «Петръ».

    Дан в Жолкве, февраля 14-го дня 1707-го году».

    /С. 78./

                                      1657. Статьи Родиону Христиановичу Боуру.

                                                              (1707 марта 31)

    Господину генералу-порутчику Боуру чинить по сему.

    1.

    Понеже подлинно здесь известно, что как гетман Вишневецкой, так и генерал Синицкой конечно приняли сторону Станиславову, того ради надлежит на оных бодрое око иметь и, яко от неприятелей, быть весьма в твердой осторожности.

    2.

    Искать способу, чтоб как возможно достать Синицкого, а именно таким образом: чрезвычайною политикою заманить его якобы на вечернику и, подпоя доволию. взять его за чесной арест и объявить, что то для того по указу чинить, понеже в них есть царскому величеству неверность. И для того б он для совершенного уверения впустил в Быхов половину нашего гарнизона, а другая быть может у него, и дал бы для того письмо к коменданту. И обещать, что как то учинится, то его паки освободить и награждение (и) царского величества милость еще получить. И буде на то склонится и письмо такое за своею рукою даст, то с тем письмом послать доброго командира с толиким числом драгун, дабы вдвое против гарнизону было. И буде их по тому в город впустят добродетелью, то велеть лутчие места и крепость осадить и ключи и магазины пороховые и хлебные взять в свои руки нашим, а Польской гарнизон держать в осмотрении б неприятельства; и того без указу не начинать. Буде же добродетелью не впустят, то трудится тем драгунам как-нибудь обманом войтить и, вошед, обретающихся тамо его, Синицкого, команды людей, обобрав у них ружье, взять за караул (и) в Киев и Смоленск послать за крепким караулом. А Синицкого и по взятии Быхова, не описавшись, не выпускать и держать за чесным арестом, отговариваясь, что писал об указе.

    3.

    К господину бригадиру Волконскому послан отсюда указ, чтоб он со своими полками шол к вам немедленно, розглося, будто в помощь для сбору провианта. И того ради надлежит вам походом своим умедлить, дабы он прежде с нами случился, нежели вы до полков Синицкого будете приближаться. И как с ним, господином бригадиром, случитесь, тогда против вышеписанного действовать с помощью Божиею, «а прежде отнюдь не начинать».

    4.

    «Ежели Синицкого тайно обманом взять невозможно и ежели оной остережетца и из Быхова не поедет или уйдет; то надлежит» регулярные его команды полки обойти и внезапно оных по рукам разобрать, и, ежели Бог, поможет и оные в руки попадут, всех по тому ж. [отобрав у них ружье] и лошади, за караулом послать «в Киев и Смоленск».

    5.

    Буде ж его, Синицкого, в Быхов нет и нигде не излучите, «то, по учинении четвертой статьи, город Быхов облакировать и поставить близ его провиант и прочее для войска к атаке».

    6.

    Полкам Шереметева и Келина велено быть в Могилев, для 5 статьи; також велено в тем же быть еще двум полкам: Леслеву и Аненкову.

    7.

    «Все сии пункты вышеписанные имей в готовности, только отнюдь не начинай до указу, кроме Синицкого, которого как возможно скоро обманом возьми за арест, и, буде мочно добром, Быхов осади своими, и пиши; а по прочим статьям жди указу».

    /С. 169-171./

                                       1720. К Родиону Христиановичу Боуру.

                                                               (1707 мая 5)

    Чтоб сбирался в поле со всею своею армиею как наискорее [понеже Шведы уже выходят из Саксонии] около Орши, а Волхонского с бригадою отпустить к Висле в конную армию. Еще же у нас есть ведомость, будто Синицкого хоронгви наших денег 30.000 ру(блев), которые везены на дачю Литовскому войску, отбили и провожатых порубили; и ежели то правда, то Волхонского обожди отпускать.

    /С. 237./

                              1734. К Григорию Григорьевичу Скорнякову-Писареву.

                                                              (1707 мая 11)

    Чтоб он во всем Боуру был послушен и шел с артиллериею, не мешкав, под Быхов.

    /С. 246./

                                         1735. К Родиону Христиановичу Боуру.

                                                                 (1707 мая 11)

    Господин генерал-порутчик.

    По получении сего указу, также и прежним вам присланным статьям, неотложно чини промысл над Синицким, его людьми и Быховым, для чего при сем еще подтвердительные пункты к прежним посылаю.

    Из Якобишек, в 11 день мая 1707 году.

    /С. 246./

                                        1736. Пункты Родиону Христиановичу Боуру.

                                                                    (1707 мая 11)

    Пункты генералу-порутчику Боуру.

    1.

    Над хоронгвами Синицъкова [а паче над регулярными] как возможно промысл чини, чтоб их заехать или иным каким образом приманить. А когда сие учинитца, тогда лошади, ружье, конской убор и прочее взять, а их нерегулярных рядовых отпустить, а регулярных всех и начальников над нерегулярными держать под караулом...

    3.

    Город Быхов как возможно достовай всеконечно, аднакож того смотреть всячески, чтоб людей м(н)ого не потратить и, ежели возможно, на какой договор ни есть взять, а потом учинить с ними по первой статье.

    4.

    Для осады сей указ послан и ныне еще при сем подтверждается к порутчику нашему Писареву, дабы с артиллериею, когда от вас будет указ, шел он к Быхову.

    5.

    По учинении над конными хоронгвами Синицкова [с помощью Божею по первой статье], бригадира Волхонского с тремя полками немедленно отправьте сюда, понеже у осады города конным дела мало...

    /С. 247-248./

                    1740. К Литовскому великому гетману князю Михаилу Вишневецкому.

                                                                   (1707 мая 12)

         Яснеосвечоный князь, гетман великий великого княжства Литовского.

    Понеже мы ныне подлинно уведомлены, что Литовских регулярных войск и артиллерии генерал Синицкой нам явным противником и неприятелем, а речи посполитой изменником учинился, и нашу денежную казну, которая везена из Смоленска к Бресте на дачу войску великого княжства Литовского и на иные иждивения, похитя и людей наших, которые при той казне были, едва не всех изменнически до смерти побив, ушел в Быховскую крепость, того ради мы послали указы к своим генералам, обретающимся в Литве, дабы с ним, Синицким, яко с неприятелем нашим и речи посполитой поступали. И хотя нам сие и досадно, однакож тем утешаемся, что тот вам фальшивой приятель свой яд ныне открыл и противно воли и без ведома и соизволения вашего такое злое дело учинил, и того ради не сумневаемся мы, что ваша милость, яко доброжелательный и верный нам и к своей отчизне, по обещанию своему и приятелей ваших, нам учиненному, в сем случае против его, яко неприятеля, поступать будете. И того ради зело потребно мы быти рассудили вас напоминать, дабы вы немедленно от себя писали к тем войскам, которые вашей команды при нем, Синицком, обретаются, чтоб они от него [яко неприятеля нашего и изменника речи посполитой] отступили и собирались под команду вашу к Бресте. Також желаем для того случая скорого вашей милости прибытия в Люблин [куда мы прибыли третьего дня счастливо], дабы могли здесь не токмо, не опуская времени, о всем, еже принадлежит ко удержанию общих интересов и к воинским действам уже наступившей компании, расположение учинить, но чтоб тем способом все подозрение искоренитись и мы о совершенно непременном вашем доброжелательстве к себе и верности к речи посполитой обнадежены быть могли, без которого удостоверения мы далее пребывать не можем, но конечной вашей резолюции желаем, дабы нам поступки свои по тому управлять возможно было. И понеже мы не безвестны, что ваша милость опасны на себя за отступление Синицкова, яко бывшего вашего конфидента, некоторого нашего гнева, того ради рассудили мы за благо вскрытным сердцем во уверение последующие вашей княжей милости открыти, что, хотя мы имели ведомость, еже с начала незапного выходу из Польши бывшего короля Августа и объявлении от него с неприятели учиненного бесчестного миру ваша милость не без мятежу в мыслях своих и не бе(з) склонности к примирению с противною стороною был, чему, рассуждая тогдашнее состояние, и не удивляемся, но все то, хотя бы и вправду от вас намеренно или и трактованно было, уничтоживаем и обнадеживаем вас истинною и царским нашим словом, что ежели ныне, по обещанию своему, к нам сюда приехать не умедлите и войску своему ко Брестю совокуплятись повелите, то ни токмо без всякой отмены с нашего царского величества милостию вас примем, но оную к вам многим вяще присовокупим и никаких разглашений о вас ни от кого не поверим; в противном же случае и во умедлении вашего обещанного прибытия, которое уже сколько недель продолжаетца, и в незближении войска Литовского к Бресте, принужденны будем, против воли и склонности нашей к вам, уже без отлагательства иные намерения предвосприимать. Ожидая на сие скорого и безотложного исполнения [ибо страх есть в медлении], вручаем вас в защищение Вышнего, пребывая к вам милостию склонный.

    Петр.

    Из Якубович, мая в 12 день 1707.»

    /С. 250-252./

                                        1744. Пункты Родиону Христиановичу Боуру.

                                                                  (1707 мая 16)

    Пункты господину генералу-порутчику Боуру.

    1...

    2.

    «Над Синицким и Быховом чини по посланному указу немедленно. Також за подлинно здесь сказывал Воловичь, что есть два или три подкопа у Быхова, о чем тамошними жители надлежит разведать [о чем и Волович хотел к вам писать] и осторожность в том имеет».

    3...

    4.

    «Соверша с помощью Божиею над Быховым и войском Синицкого, оставить в Быхове один полк пехотной, и Волхонского отпустя, самому со своим полком конным, також и пехотными всеми полками [которые ныне при Полоцке] итить к Вильне, или где случай позовет, ради Левенгопта и противных Поляков».

    5...

        /Па особом листке/:

    Также как возможно трудитца, дабы исправить, буде больше невозможно, то хотя два полка пехотные лошадьми, чтоб всякому солдату была лошадь, и для сего на Могилев и на прочие тамошние места, которые были под присутствием Синицкого, положить контрибуцию, особливо же с Быхова брать без милости, яко с сущих неприятелей.

    /С. 254-255./

           1745. Резолюции на статьях Литовского польного гетмана Григория Огинского.

                                                                 (1707 мая 17)

    ...«Комиссия и полная мочь в Литве вручается господину генералу-порутчику Боуру, который, по управлении у Быхова, тотчас пойдет в случени(е) с господином старостою Жмутским, а меж тем временем для забирания войск и прочего управления проти(в) противных чинить господину старосте с бригадиром Горбовым. Что же о деньгах приналежит, и то уже явно речи посполитой, что корунному войску дано, а Литовскому везены были, но воровством Синицкого отняты; и понеже серебро на траве не растет, того для могут войско Литовское в том, обнадежены быть, что им то исправлено будет как возможно скоро».

    /С. 256-257./

                                      1754. К Родиону Христиановичу Боуру.

                                                               (1707 мая 20)

    Когда он деньги те получит, которые Синицкой взял, то б роздал литовскому войску, которое у Агинского, по его росписям.

    /С. 264./

                                          1776. К Борису Петровичу Шереметеву.

                                                                 (1707 мая 30)

        Господин генерал-фельдмаршал.

    Письмо ваше, писанное из Острога мая 27 дня, с предложением господина генерала-майора Голицына, до нас дошло, на которое чрез сие объявляем. Если Левенгопт пойдет на сикурс к Быхову, то весьма надобно итти ему со всеми полками в случение к Боуру и над Быховым и Синицким чинить промысл, как возможно, не смотря на то, хотя и Левенгопт на сикурс к Быхову придет. Буде же оной неприятель пойдет на него, господина генерала-майора, в Минск, то надобно ему случитца з Горбовым и с прочими, которые обретаютца в Полоцку, «также и Боуру, оставя пехоту у Быхова, итить с конницею к Минску» и смотрить того, чтоб оной неприятель над магазейном [которой собран в Минску] чего не учинил. Особливо же надобно подтвердить ему, господину генералу-майору, дабы он имел частую корешпонденцыю с господином генералом-порутчиком Боуром и по тому поступал, «дабы оба дела, осаду Быховскою и магазеин Минской, не потерять, в котором приготовлению магазина вам зело трудитца надлежит».

    /С. 282./

                                  1783. Пункты Родиону Христиановичу Боуру.

                                                              (1707 июня 6)

    Пункты генерал-порутчику Боуру.

    1.

    Над хоронгвми Синицкого [а паче над регулярными] как возможно промысл чини...

    6.

    Понеже вам уже ведомо чрез многие указы, чтоб два полка, молодого Шереметева и Келина, сделать конными, а буде невозможно обеих, то хотя один из оных, но ныне от вас в письме объявлено, что вся шляхта хотели подниматца с Синицъким противу нас, того для возможно на них положит сей побор с трех дымов лошадь добрая с седлом или 30 евимков, и в сей контрибуции о лошадях только обойди нижеименованных, и сим способом возможно не только на два, но и на четыре полка лошадей сыскать. В чем горазда прошу, чтоб в сем вам свой труд приложить и сие конечьно исполнить...

    Из Стенжиц, в 6 день июня 1707-го году.

    /С. 294./

                                            1792. К Борису Петровичу Шереметеву.

                                                                (1707 июня 10)

    Понеже в Быхове вор Синицкой крепко сел и без прямой атаки его достать нельзя, того для я велел из Полоцка иттить всем [только один гварнизон тамо оставя]; и тако в Минску нашим как от Левенгопта и иротчих не безопасно. Того ради изволь еще бригаду в Минск послать. Також к Быхову, ради скорого добытия оного, послать туда генерала-порутчика Аларта. Но понеже меж Алартом и Боуром не без противности будет, того ради отправь вышним над ними камандиром господина генерала Репнина, и вели им ехать с поспешением обоим. А когда с помощью Божиею то дело совершать, тогда Репнину и Аларту ехать в Минск [понеже по нескольком времени и вам туда ж путь надлежит]. При сем же посылаю туда двух инженеров с адъютантом своим Пискорским, которому чтоб даваны были подводы.

    /С. 302-303./

                                        1793. К князю Аниките Ивановичу Репнину.

                                                                 (1707 июня 10)

        Господин генерал.

    Писал я до господина фельдмаршала, чтоб отправил [для лучшего поведенья] к Быхову вас и генерала Аларта. И когда он вам сие объявить, извольте как наискорее ехать и над воровским тем гнездом промыс(л) скоряя с помощью Божиею чинить. А когда достанешь, изволь чинить по тем статьям, которые даны Боуру, также которые статьи к нему чрез почту присланы цифирью.

        Piter.

    Из Люблина, в 10 д. июня 1707.

      1820. Записка о наградах чинам бомбардирской роты Преображенского полка за взятие Быхова.

                                                                      (1707 июня 24)

    Порутчику .... в капитаны-порутчики.

    Потпорутчику .... в порутчики.

    Сержантам двум в потпорутчики.

    В сержанты:

    Данила Новицъкой

    Василей Екимоф.

    В коптинармусы Любим Кутуков.

    А выписным осмнатцати человекам сказать, что они написаны будут в бомбардиры и жалование им дано будет по 36 рублев на год, только б они прежде научились по росписи, что к бомбардирству нечто надлежит.

    /С. 324./

                                              1822. Указ Родиону Христиановичу Боуру.

                                                                           (1707 июня 24)

                      «Указ господину генералу Боуру, что чинить по взятии Быхова».

    Прежде всего объявить господину генералу Боуру Синицкому наедине, что он от царского величества указ получил такой, что понеже он, Синицкой, противно союзу и данного своего особливого обнадеживания чрез Семена Нарышкина, сие дело изменнически начал и царского величества казну разграбил и издержал, людей многих побил и сею осадою в амуниции и прочем великие убытки приключил, того ради не может ему без того акорд сдержан быть, ежели он тех убытков не наградит. И понеже известно, что у него в Кролевце великие деньги есть, того б ради дал он в награждение тех убытков ему, генералу, вексель по последней мере на 50.000 ефимков, и тогда он уже его иметь указ свободить. И приводить его к тому, чтоб конечно вексель дал. А ежели даст, или хотя и не даст, то потом последующим образом с ним поступать.

    1.

    «Синицъкому объявить пред всеми их и нашими офицерами по сему, что сей картель весьма б во всем содержан был, ежели б оной у честного неприятеля взят был [как везде в сию войну учинено], но сему винен сам Синицъки, понеже, когда мы уведали, что как Вишневецъкой, так и он приняли сторону неприятельскую [преступя подкрепление союзу, в Гродне от них с нами учиненного], того для послан был к нему господин Нарышкин с тем объявлением, дабы оной объявил в сем истину, есть ли то, или нет; на что оной не точию на словах обнадежил, но и письменно обязался, что того не чинил и чинити не думает; еще же и то прибавил, что ежели б и гетман то учинил, аднакож он с регулярными и прочими войсками никогда отступити не думает, с ко(то)рого посылается при семь копия, которую також пред ним прочесть всем вслух; но по том данном пароле тако воровски поступил. А что оной оправдает, что то чинил по воле гетманской, и тем паче себя винит, ибо сам в своем письме пишет, что хотя б и гетман то учинил, но оной ему последовать не будет. Того для, когда оной св(о)его обещания не соблюл. [також в универсалах бесчестными словами чести нашей коснулся], то и ему, яко вору и обманщику, не точию данной пароль от господина генерала содержится, но яко изменника оковав руки и ноги [а брата его и прочих командующих Поляков, а его советников, послать нескованных] послать за крепким караулом к Москве и отдать в Преображенском господину Рамодановскому».

    2.

    «Офицерам весь договор содержать под сими кандициями, что, которые примут службу, тех принять, а которые не примут, отпустить с присягою и письменным обязанием, чтоб им против нас и наших союзников по смерть их не служить».

    3.

    «Про деньги весьма сыскивать, и понеже оные в Быхове, а не инде где привезены, того ради весьма могут сыскаться, через чьи руки шли, то есть кому даваны, и оные кому отдавали, или у кого что покупали. Того ради конечьно надлежит на жителех и хто их взял доправить. Также и пожитки, чаю, многие свезены в Быхов, которые також взять надлежит».

    4.

    «Переметчиков разослать по полкам и там их половину повесить, а другую расстрелять».

    5.

    «Из рядовых 300 человек отдать господину старосте Жмудскому с ружьем без лошадей и седел, за таким паролем, чтоб им всегда быть при нем, и у них взять присягу, также как и у офицеров; а прочих всех рядовых принять в службу, и приняв, послать в Смоленск без ружья, а сказать, что там дадут им [с одним полком провожатым, чтоб дорогою не разбежались]; а когда туда придут, чтоб их послать к Москве; и сей указ от них зело тайно послать в Смоленск». Разве ста три выбрав иноземцев, а не Поляков, разверстать в службу нашу в полки. Также и музыку воинскую раздать по полкам же. А знамена и ружье, у них обранное, послать, по несколько днях по отпуске людей, с нарочным в полки ж.

    6.

    «Город Быхов велеть испорченные места покрепить городовыми жители и уездом, а в гарнизоне оставить полк Вестов да казаков 1.000 человек [из Стародубских] пеших да 300 конных».

    7.

    «Буде есть хоронгвы Польские нерегулярные, и тех, ежели возьмет староста Жмутской, отдать всех [без лошадей] за присягою и подписанием». А буде староста Жмуйдски их на пароль взять не похочет, то и их послать потому ж к Москве.

    /С. 325-329./

                           1831. К Литовскому польному гетману Григорию Огинскому.

                                                                    (1707 июня 25)

        Ясневельможный староста Жмудский, гетман полный в(еликого) к(няжства) Литовского.

    Получили мы лист вашей вельможности от 26-го дня июня нового стиля, из которого, також и из доношения генерала-порутчика нашего Баура с удовольством уразумели, что милостию Вышнего город Быхов оружием нашим и доброжелательным вашим к нам и к отчизне и общим с нами интересам старанием без великого кроволития взять, за что вашей вельможности благодарствуем и за ваше доброжелательство милостию нашею награждати обещаем. Что же принадлежит о Синицком, яко злом изменнике отчизне и нам и превратителе всех интересов общих, и о Быховском гарнизоне, с ним против войск наших без всякой причины неприятельские поступки начавшем, и тако, понеже поменутый Синицкий не токмо учиненной между ними и речью посполитою союз и Гроденское подтверждение, но и особливо свою нам за рукою и печатью с господином Нарышкиным присланную данную асекурацию, с которой копия при сем послана, изменнически нарушил, людей наших невинных мордерски, а не яко воин, внезапно напав, побил, казну нашу похитил, гетмана князя Вишневецкого на неприятельскую сторону наговорил, как из перенятых от него к Сапегам и от них к нему писем довольно известно, и тако не надлежало было ему отнюдь такого акорда, которой токмо честному воину приналежит, позволить; и в том имеем мы на генерала нашего Бауера досаду. Однакож понеже всему тому злу причина он, Синицкой, того ради недостоин он, яко нарушитель союза и данного своего нам обязательства, никакой милости и исполнения того акорда, и повелели мы, объявя ему ту причину пред всем войском и прочевши данную его асекурацию, послать его, сковав, а брата его и главнейших единомышленников за караулом в Смоленск, дабы они вящего бедства впредь отчизне своей и нам учинить не могли. Хоронгви же Польские и шляхту, в той Быховской фортеце обретающихся, повелели по акорду отдать на обнадеживание вашей вельможности под команду вашу; иноземских же офицеров приказали також акорд весь содержать и свободными отпустить, взяв у них присягу, дабы впредь против нас и речи посполитой, с нами в союзе сущей, не служили; из рядовых же чужеземских войск велели часть знатную отдать под команду вашей вельможности, а другую принять в службу нашу, и то для то(го), дабы впредь не могли по факциям с Вишневецкого страны паки на ту сторону против нас переманены быть. Из того ваша вельможность можете видеть, что мы и изменником, которым было не должно никакого акорду держать, однакож, в рассуждении, хотя и против воли нашей, учиненного договору, оной большею частью, и елико интересы наши общие позволить могли, содержать повелели. При сем рекомендуем вам как найскорее итить к Горбову [куда и Боуеру, отправя все около Быховской фортецы, со всем войском итить и по совтом вашим поступать повеленно] и трудит(ь)ся Литовское войско от Вишневецкого оторвать, которое, по ведомостям к нам, готово ко отступлению от него, в чем во всем на милость вашу надеемся. Ваша вельможность изволь обнадежен быть, что никогда ваши к нам и отчизне, вашей верность и доброжелательство из памяти нашей не выйдет

    /С. 335-337./

                                                                            ПРИМЕЧАНИЯ

    К № 1578...

    «Статьи тайные, по которым господину Семену Григорьевичу Нарышкину, прибыв к мечнику и генералу войск, великого княжества Литовского господину Синицкому, чинить. Даны в Жолкве месяца февраля 14-го дня 1707-го году ис канцелярии его ц(арского) в(еличества).

    1.

    Ехать ему, господину Нарышкину, к нему, генералу, где он обретаетца, и приехав, подать в(еликого) г(осударя) грамоту [с которой дан ему список] и потом ему объявить, что чрез публичные ведомости донеслось его царскому величеству и станам речи посполитой, на совете во Львове пребывающим, будто князь его милость Вишневецкий, гетман великого княжства Литовского, тайно помирился с Шведами и для того перемирье ныне с ними содерживает, ожидая весны, в которую, совокупя войско, хочет с Шведами против царского величества войск стать.

    2.

    Хотя царское величество тем ведомостям не вовсе изволит верить, однакожде слыша, что войско Литовское с Шведскими в близости стоит к что друг другу никакого зла не чинят, паче же, что офицеры с противной стороны съезжаютца и между собою беседуют, что и в недавнем времени в Вильне учинилося между господином Эпериашем и Антоновичем, а з другой стороны з господами Кришпинами, того ради царское величество, ведая о великой дружбе князя его милости, которую имеет з господином генералом Синицким, что он без него учинить того не возмогл бы, и для того его к нему нарочно послал, спрашивая его, господина Синицкого, правда ли то, что известилося о перемирье.

    3.

    И буде конечно господин гетман к той противной стороне склонитца [чему никаким способом царское величество верить не изволит], желает его царское величество ведать: он, господин генерал, пойдет ли за ним, или с войском чужеземским и с частию Польского войска останетца при желаемой стороне царскому величеству, за что всякого благодарения и награждения удостоен будет.

    4.

    И ежели он, господин Нарышкин, увидит какое сумнителство в нем, генерале Синицком, и склонность его к противной стороне, то должен, о том как наискорее донесть царскому величеству и писать данною цифирью, також остеречь все войска, стоящие в Литве.

    5.

    А если увидит постоянное его желательство к царскому величеству и получить от него обнадеживание, то должен о том иметь попечение, чтоб по указу царского величества не токмо экономия Могилевская, но и прочие маетности, которые держит господин Синицкий, от всяких тягостей воинских уволены были и чтоб люди его свободно на квартирах зимовых стоять могли: о сем надлежит тогда сказать указом монаршеским тамо командующим генералам.

    6.

    Ему ж во всем сообщатся с людьми посланными опекуна Куявского, и то все, что они будут советовать или какой в чем помочи от войска царского величества требовати станут, чтоб им немедленно безо всякие трудности дана была, смотря того, если пристойно будет.

    Такова инструкция дана за печатью великого государя. Подписал верховной комнатной Гаврило Иванович Головкин»...

    Об исполнении возложенного на него поручения С. Г. Нарышкин сообщил Г. И. Головкину в следующем письме:

    «Милостивой мой государь. Извествую вашему превосходительству: приехал я сюда, в Быхов, сего настоящего месяца в 6 день. Грамоту ему, генералу Синицкому, подал; которую прочет, просил, чтоб объявил я ему инструкцию. И я ему три пункта объявил словесно, которые надлежало; на которые ответствовал словесно, что никоторым образом князь Вишневецкий того учинить без него, генерала, не возмог бы, а при его, генеральской, бытности конечно того не было; и ежели б что было, о том деле конечно сведом был. А я, сколько возмог, столько усматривал; по видимому склонности его к противной стороне не мог присмотреть, разве что тайно имеют. В чем я и с посланными со мною людьми бискупа Куявского сносился, ежели они что в нем присмотрели; и они также об нем сказали мне, что ничего в нем присмотреть, что б он, генерал, склонен к противной стороне был, конечно (не могли). В чем мне он сам, генерал, признавался, что искали как князя Вишневецкого, так и его, генерала, с противной стороны, чтоб были они тамошней стороны, однакоже намерения своего к тому не имели подлинного. Да он же, генерал, обещал мне на предложенные пункты за подписанием своей руки резолюцию дать со всяким подтверждением; как был при нашей стороне, тако и остаться обещает. Больше не имею ничего писать к вашему превосходительству: токмо я еще здесь остаюсь дни на три или на четыре для лучшего усмотрения в нем, генерале, собою и чрез тех посланных со мною людей бискуповых, и потом поеду как наискорее к вашей милости. Семен Нарышкин. Из Быхова, марта в 11 день 1707»...

    В ответ на присланную с Нарышкиным инструкцию Сеницкий вручил ему следующую «отповедь»:

    «Верная и униженная отповедь на пункты его царского величества, поданные чрез господина Нарышкина, подкомория его величества.

    На 1-й. Что во Львове во время вальной рады разглашено, будто яснеосвечоный князь, гетман великий великого княжства Литовского, намерен помиритца с противною стороною, и то учинилось с ненависти недоброжелательных людей, которые люди для собственной своей вражды хотели ему, яснеосвечоному, ущерб учинить в кредит его царского величества. А я верно и счиро пресветлейшее царское величество обнадеживаю, что то разглашение лживое; и будто перемирье имело заключитца меж яснесияющем князем и меж Левенгауптом и войском великого княжства Литовского, и то по тому ж ложно и злоненавистных людей выдание, будто его сиятельство ожидает весны и против войск царского величества со Шведами хочет соединиться.

    На 2. В том признаваем пресветлейшего царского величества милость и покорственно благодарствуем, что не изволили тем ведомостям веру яти о заключенном трактате с неприятелем, ибо, хотя от противной страны было о том предложение, прельщая к скорому трактованию, однакож ясневельможный его милость князь не хотел дерзнуть ни в чем резельвоватися без воли речи посполитой и пресветлейшего царского величества, яко союзника. И в том я пресветлейшее царское величество обнадеживаю, что никакого перемирья не учинилось под бытность мою у яснеосвечоного князя, також и ныне учинитися не могло, понеже бы я о том ведал, о чем поныне ничего не ведаю. А ближнее состояние войск великого княжства Литовского в готовости от войск неприятельских не могут навести никакого подозрения, ибо то учинилось для лучшего осмотрения неприятеля, о чем и генерал-порутчик Аларт яснеосвечоного князя чрез письмо свое просил. И совершенно чрез всю зиму войска наши тако б не расположены были и частыми подъездами неприятелю докучали, когда б войска наши не так утомлены были чрез столь долгую до самой зимы компанию, наступающе всегда на неприятеля, чему свидетельствуют многие невольники, прошлой компании побранные. И ныне недавно подъезд войска побил знатную неприятельскую партию, для которого известия и доводу вручен лист господину Нарышкину. Господа региментари и некоторые офицеры будто видались с офицерами противной стороны, и ежели то правда, о том не ведаю; однакож старатися буду, чтоб мне подлинно уведать правду. И ежели сие явится, буду просить яснеосвечоного господина гетмана, чтоб в том учинил осторожность, заграждая путь вящим таким и ущербливым действам, в чем надобно и письмо от царского величества до яснеосвечоного господина князя гетмана, чтоб он приказал учинить розыск и преступников наказал и прочие такие дерзости чинить заказал.

    На 3. Не разумею, чтоб яснесиящей господин князь гетман когда мог отступить от речи посполитой и от союза с пресветлейшим царским величеством. Однакож, ежели бы ныне, во отлучении моем от боку яснеосвечоного господина князя гетмана на несколько недель, факции некоторые имели превосходить, тогда я при бытности моей к яснеосвечоному господину князю гетману, куда я вскоре отъезжаю, основательное старание имети буду обо всем выразуметь и о том его царскому величеству донесу; а меж тем, ежели речь не гораздо испорчена и возможно будет князя гетмана назад возвратить [ежели он во что вступил, чего я не чаю], тогда всеми способами потщуся, чтоб его от противной страны отвратить. А буде же никакого способу ко исправлению и спасению не будет, что яснеосвечоный господин князь гетман насильно к противной стороне приступить захочет, тогда обещаюсь и с моею особою за князем гетманом не итить, но с войски иноземскими и частью войска Литовского в послушание речи посполитой и при союзе пресветлейшого царского величества пребывать.

    А для содержания иноземских войск, також как наибольшей части Польских хоронгвей, надобно денег от пресветлейшего царского величества и помощи от войск его, как я о том уведомлю. Синицки, генерал артиллерии великого княжства Литовского. - При сем печать приложена. - Дано в Быхове, марта 24-го числа 1707-го»...

    Самому же государю Сеницкий писал следующее:

    «В письме к великому государю от господина Синицкого из Быхова, марта 34-го дня 1707:

    Пресветлейший, милостивой царь государь, государь милостивой. Благодатное пресветлейшего вашего царского величества милостивой руки писание с нижайшим почтением принимаю, вашему царскому величеству всепокорственно благодарствую, что милостиво и благодатно сию честь верному слуге своему объявить благоизволили, за что я до кончания жизни моей правдивую услугу благожелательством и послушанием но росказанию вашего царского величества обещаю. Господин Нарышкин, вашего царского величества, подкоморий, отдал мне инструкцию вашего пресветлейшаго царского величества; на которые той инструкции пункты верную благожелательства моего отповедь учинил, объявляючи, что я все, что к общему интересу союза вашего пресветлейшего царского величества надлежит, правдивою услугою исполняти буду. Токмо о той милости вашего царского величества прошу, чтоб никогда противным доношениям злоумышленных людей расширяющимся веры имати не соизволили, ибо да буди вашему царскому величеству сей довод и утверждение в давнем выразумлении о постоянном и неотменном нашем благожелательстве, что наступательство на неприятеля до сего времени не преставает, еже подъезд великого княжства Литовского и ныне снесл драгунию и рейтарию неприятельскую, взяв в полон майора, офицеров и иных многих людей, о чем я письмо вручил господину Нарышкину, якоже еще и больше доводов верной прислуги будет. Которые како обещаю, тако подстилаюся под маестат вашего царского величества со всем почитательством пребывающий вашего царского величества благожелательный и нижайший слуга Сеницкий»...

    /С. 455-461./

    К № 1657....

    11 мая, из Могилева, Боур писал Петру Великому следующее:

    «Всемиловистивейший царь государь. Вашему царскому пресветлому величеству доношу: с четыремя конными полками пришел я в Могилев мая 8-го дня, и которой полковник Стрекалов с полком был в Могилеве, в добром здоровье. До моего приходу от Синицкого к мещанам было великое угрожение, чтоб они его, полковника, с полком выдали; и те мещане того чинить не похотели, и были с нашими людьми в соединении, и чинили всякое споможение; и за то их радение сказал м от твоего царского величества милостивое слово, и о том благодарствуют. Вашему ж царскому величеству доношу: господина генерала-майора Чамберса и пехотных двух полков ожидаю в Могилев сего числа; и как придут, пойду до Быхова и, уповая на милость Божию, буду чинить, чтоб его, Синицкого, не опустить. Мая 9-го дня приехал в Могилев от князя Вишневецкого стражник Зарянок и привез ко мне от него письмо; и на то письмо писал я отповедь; и которое письмо он послал, Зарянок, до Синицкого, и с тех писем послал я до вашего царского величества копию, и буду ожидать от вашего царского величества указу. По ту сторону Днепра отправил партию несколько человек, для того что многие шляхты голдуют Синицкому и чтоб утишились. Сего дня писал я до господина Салтыкова, что(б), усмотря по тамошнему нашему порядку, по письму моему прислать из Смоленска три мортиры и бомб. И те мортиры без вашего царского величества указу присланы ль будут, о том не сведом. Да повелит ваше царское величество послать указ... Холоп твой R. F. Bauer. Из Могилева, мая 11-го дня 1707-го году. В цыдуле: По отпущение сего письма подполковник моего полку Левонтьев приехал из партии; которой был послан по ту сторону Днепра к Быхову, и наехав на хоронгу Синицкого войска, которая от него послана была для провианту, и тот провиант наши весь отобрали; их побито 20 человек, а иные многие в реке потопились; 9 человек в полон взято. Сего ж часу пришла ко мне ведомость: которые посланы были от полковника Келина для заимки квартир, и на тех наших людей Синицкого войска люди напали на пути, капитана ранили, прапорщиков одного убили, двух в полон взяли, двух человек солдат убили».

    /С. 583-585./

    К № 1710...

    Письмо Норова к П. С. Салтыкову было следующего содержания:

    «Извествую вашей милости. Сего апреля 24-го числа в Орше у шляхты был съезд, и на том съезде маршалок Галимский и полковник Аршанский Статкевич и многая шляхта сказали мне явно: посланная казна от вашей милости денежная, пропустя местечко Борисов, генерала Синицкого хоронгви салдат всех порубили и казну забрали, и сами меж собою метутца, ни в ком правды к царскому величеству нет. Приехал урядник Борисовской Толкач и сказывал, как казну взяли и где тела девали. Он все видел и сидел у них за караулом, и не хотели его пустить до Орши для ведомости. А которые посланные были для провианту солдаты; а что и у вашей милости отбирал деньги Поляк, и тот сидел у них за караулом. Мост сделан был под Борисовым чрез реку Березину, и генерал Синицкой сам в те часы ехал; перед ним те хоронгви шли, которые казну забрали; переехав чрез тое реку, велел мост разобрать и караул поставить, чтоб из Минска нашего войска никаких людей не пропущать. И многая говорят шляхта и мещане, что хочет нас в Орше порубить и мост распустить, который у меня сделан в Орше. И о сем как ваше превосходительство благоволит? В Орше у меня солдат Стрекалова полку только сто пятьдесят человек, а пороху и пуль у них ничего нет. А до Полоцка послать не смею, для того что наших солдат ловят и до Могилева стоять хоронгви на средине в Копоси. Благоволи ваше превосходительство мне определить, ежели можно вашему превосходительству прислать роту-другую драгун для опасения мосту или солдат водою, также пороху бочку и пуль. А староста Аршанский Кришпин сказывает, будто двадцатью пятью хоронгви в Орше скоро будет. А что ныне на сейме положат, и я милости твоей буду впредь писать. Ежели возможно, до царского величества изволь отписать, также и в Полоцк уведомить; а мне невозможно послать письма: проезду нет от тех хоронгвий. Всегдашний слуга милости вашей [у того письма припись] Гаврило Норов. Из Орши, апреля 25 дня».

    /С. 639-640./

    К № 1746...

    Эта грамота была получена князем Б. П. Куракиным в Риме 12 (23) июня 1707 года при следующем письме Г. И. Головкина:

    «Государь мой князь Борис Иванович. Здравие твое, мой государь, да будет хранимо Вышним Богом на лета много. Вашего сиятельства два писания, писанные из Риму, одно от 3 апреля, с которого и дубликат, другое от 19 того ж месяца, в сих днях получил и о всем его царскому величеству, нашему всемилостивейшему царю и государю, по оным доносил...

    И ныне вашему сиятельству во известие пишу, что его царское величество изволил сюда при помощи Господней прибыть сего месяца 9 в добром здравии, також и мы при его величестве. Генеральная рада в Люблине зачалась в 12 сего месяца, на которую многие сенаторы съехались; чаем, что вольными гласы изберут себе законного короля. Швецкого выходу из Саксонии еще по сие число не видно подлинно. Генерал Литовских войск Синицкой, которой командовал регулярные войска, ныне приняв противную сторону и везенную казну из Смоленска разбив, увез с собою в Быхов;. которого при помощи Господней мы надеемся в краткое время в руках своих иметь. Слуга твой Гаврила Головкин. При Люблине, в главном стану, в местечке в Якобо(ви)чах, мая в 18 день 1707...

    Вследствие отказа папы именовать государя в ответной своей грамоте «величеством», а также дать Куракину письменный ответ о непризнании папою Станислава Лещинского королем Польским, настоящая царская грамота не была вручена папе...

    /С. 658-660./

    К № 1759...

    К письму Б. П. Шереметева было присоединено следующее приложение:

    «Доношение генералу-фельдмаршалу от генерала-майора Голицына...

    5. Ежели какая будет измена в войске Литовском и с командиры их, а будут сильны, что чинить?

    «Ответствование фельдмаршала...

    А о Литовских войсках, которые будут противны, и над такими чинить промысл и поиск всяким способом; и того искать, чтобы генерала Синицкова в руки свои взять...

    /С. 672./

    К № 1781...

    На письмо же Г. И. Головина от 5 июня князь Долгорукий отвечал следующим письмом:

    «Милостивый мой государь Гаврила Иванович. Получил я от вас, моего государя, письмо, писанное в Стенжицах июня 5-го, на которое при сем ответствую... Письмо от старосты Жмойцкого к царскому величеству при сем посылаю; при том перевод с письма стражниковой, которой ко мне писала, и перевод с письма Синицкого к Заранку. Здесь ведомости есть, будто Синицкой высылал конницы против Боура 600 человек, которых до самых Быховских ворот секли, а вороты замкнули, боясь, чтоб драгуны царского величества не ворвались в город, и тем образом пропали все без остатку. А о Быхове пишут, что почали добывать. О Вишневецком ведомость есть, что конечно идет к противной стороне; с Левельгоптом случатца не хочет, а идет к Познане. Посем остаюсь всегдашним вашим, государя моего, слугою князь Василей Долгорукой. Из Люблина, 6-го июня 1707-го году...

    /С. 689./

    К № 1801.

    Ответ Кирхена на это письмо государя был следующего содержания:

    Гохволгеборнер, гохгебитендер гер обристер. Письмо от милости вашей из Люблина июня 14-го числа получил июня 19-го числа... Ведомость пришла, будто Быхов взят на пароль, а как, про то еще неведомо. Дай, Боже, только, чтоб правда была. И поздравляю милости вашей с сею крепостию. Гохволгеборнер, гохгебитендер гер обристер, ерстербенстер кнехт подполковник фон Кирхен. 1707, июня 23 дня, из Острога».

    /С. 707./

    К № 1802...

    Сохранился (в современном Русском переводе) следующий ответ Боура на это письмо к нему государя:

    «Пресветлейший и державнийший кесарь, всемилостивейший государь. Вашего царского величества оба из Люблина июня от 15 равные указы я благополучил и оные уже всепослушнейше исполнил... Между тем, по получению подлинной ведомости, что князь Вишневецкий с Кришпинами и с Сапегою совокупился в намерении Быхов выручить [которое главнейшее намерение оным ныне весьма пресечено] я господина генерала-майора фон Вердена с шестью пахотными полками и с одним драгунским полком [а именно господина Пушкина новой недавно прибывшим полком под командою подполковника Болтина наперед к Череи отпустил, куда я и сам будущей недели с оставшимися войсками пойду и оттуда, куда нужда, как ради неверных Поляков, так и для Левенгаупта, требовати будет, пойду... Чрез взятие Быхову и арестование Синитцкого [слава Богу] уже их большая часть великих коварств, уничтожено, понеже оное их главнейший пункт был. Нестройное войско, которое в четырех хоронгвях состояло, я по силе вашего ц(арского) в(еличества) указу всех обезоружил и их ружье и мондерунок и с наилучею артиллериею и с амунициею, такожде знатное число селитры, серы и таких ножей, которые господин Пайкуль вымыслил, в Быхове найдены, водою в Смоленск послал. Несколько Поляков, ради непрестанного сходатайства господина гетмана Огинского и брата его, старосты Гордовского, на сильную письменную асекурацию, дабы оные всегда остоновились и против вашего ц(арского) в(еличества) не служили б, я освободить принужден был. Стройное же войско, которое во 11 хоронгвах и 10 эстандартах состоит, и с Синицким самим, с его племянником и при оном обретающимися обер и ундер-офицерами, такожде, коль скоро токмо к вашему ц(арскому) в(еличеству) отправленной капитан Видеман возвратитца, с довольным конвоем в Смоленск отпущу. Лошадей [понеже большая часть в осаде от бомбов убиты, отчасти же от недостатку фуража померли] по сие число токмо с 400 собрал, которые все в молодого Шереметева в полк отдал. Бомбардирской роты такожде больше 60 лошадей дал и оных седлами и всякою приналежностми удовольствовал; ожидаю вашего ц(арского) в(еличества) указу, куда мне оных отпустить. В маетностях такожде невозможно [коль много я о том ни труждаюся], ради краткости времени, много лошадей собрать, понеже все, которые подозрительны суть, в глухие леса скрылись, которых токмо с великим потерянием времени надлежит сыскивать; однакожде между тем, сколько возможно будет, ко всеподданнейшему исполнению вашего ц(арского) в(еличества) всемилостивейшего указу тако в сем случае, како и во осмотрение вашего высокого интересу принадлежит, мое неусыпное прилежание полагать буду и даже до последнего часа живота моего с подданнейшим послушанием желаю пребывать вашего царского величества, моего всемилостивого кесаря, вернейший и послушнейший слуга Р. Ф. Бауер. Из Быхова, июня 28-го дня 1707-го году. Р. S. Князя Вишневецкого гренадерская рота, в пятьдесят человек добрых Немецких людей состоящая, токмо отчасти немундерованна, с их, гренадерским, капитаном, которые здесь при Синицком были, вашему ц(арскому) в(еличеству) верно служить обязуютца; сего ради оных я толь долго к своему полку взял, дондеже получу вашего (царского) в(еличества) указ, что мне с оными чинить. Я мню, что оные верно и правдиво служити будут, понеже большая часть все Немецкие люди и верно служить высоко обещаютца; оные имеют великую склонность при моем полку остатца; сего ради я со своими гренадеры их смешал. В цыдуле цыфирью написано: Синицкой мне многие тайны объявил, что не токмо князь Вишневецкий сам, но и брат его Януш с прочими великими сенатари короны Польской тайно Станиславову партию держат; також помянутой князь Януш уже прошлой зимы воеводство Краковское Ланкронскому уступил, которое, аки верный слуга вашего ц(арского) в(еличества), дабы того остерегатца, всеподданно донести не мог оставить. Он, Синитцки, хочет еще вяще таинства открыть, ежели б токмо вашего ц(арского) величества) милости надежен быти мог. Сапежинские перенятые письма, которых подлинные посланы, чаю, что ваше ц(арское) в(еличество) чрез туда отъехавших двух бомбардиров благополучили»... «Таковы письма приняты под Коцком июля 1-го дня 1707-го году»).

    /С. 707-710./

    К № 1822.

    Одним из помощников Боура при взятии Быхова был И. И. Чамберс... По взятии Быхова Чамберс писал государю следующее:

    «Всемилостивейший государь. Доношу вашему величеству: по указу вашего величества Синицкого достали чрез окорт и войско его, разобрав, послали в Смоленск. А генерал-порутчик Боур мне сказал, что в письме от вашего величества про меня ничего не помянулось ни о чем. Прошу у тебя, государя, милости: прикажи меня уведомить, где мне укажешь быть, чтоб мне вообще без дела не быть. А что у Быхова дела моего и радения было, о том сведом генерал-порутчик Боур и донесет вашему величеству. Пакорныйй поклон свой отдаю милости вашей раб Иван Чамберс»...

    Пунктом 6-м было приказано Боуру оставить в Быхове гарнизоном полк полковника Вестова и тысячу Стародубских казаков. Об отправлении последних к Быхову И. С. Мазепа писал Г. И. Головкину следующее:

    «Сиятельнейший и превосходительнейший господине, господине и дражайший мой приятелю. По указу всемилостивейшего моего царя и государя, его царского величества, который получилем в почтеннейшем вашей вельможности писании, еще во время бытности моей в Батурине ординовалем в месяцу маю 28 день двухтысячное число товариства полку Стародубовского под Быхов; а ныне вторичный монарший его ж царского величества через гонца моего восприемши тут в Киеве, июня 18, ординанс о выправе и остатка того ж полку Стародубовского туда ж под Быхов, писалем до наказного тамошнего, который с последним числом товариства своего на границах не в далечайшом от Быхова расстоянии обретался, дабы оставя тот стан и шол в совокупление с преждним войском до Быхова под команду господина енерала-порутчика Баура, до которого писалем от себя, известуя о таковом всемилостивейшого моего царя и государя, его царского величества, повелении и выправе целого полку Стародубовского под его команду. О поведении Быховском аще и несумненно надеюся, что подленнее ваша вельможность ведаешь, однакож и я по моей должности предаю вашей вельможности в известие, что посланец мой, житель Черниговский, нарочно отмене для проведования состояния Быховского ординованый, сего дня оттуду возвратившися, донесл мне, что сам он очима своими видел, як Синицкий з Быхова зъежджался з господином Бауром на разговор, хотячи Фортецу Быховскую поддати; токмо не ведает тот мой посланец, под якими кондициами. Дело фортификации Печерской, помощию вседеиствующего Бога, спешно управляется. Сие вашой вельможности объявив, здравие его в сохранение Вышняго предаю и пребываю вашой вельможности всего добра зычливый приятель и слуга Иван Мазепа гетман рукою власною. Из Киева Печерского, июня 21 день року 1707»...

    /С. 740-742./

     К № 1824...

    Об исполнении повеления, содержащегося в этом письме Петра Великого, П. С. Салтыков доносил государю в следующих своих двух письмах:

    «Державнейший, всемилостивейший государь. Сего июля 12-го дня получил я, раб твой, от вашего царского величества указ об отправлении к Москве Быховского полонного гарнизону и что понадобитца в Быхов из артиллерии по письмам порутчика Писарева. И вашему царскому величеству я, раб твой, доношу: Быховской полонный гарнизон, генерал Сцннцкой с братом и с прочими полоненики, припроважены в Смоленеск и из Смоленска отправлены по указу; а в Вязьме велел тот гарнизон отдать полку господина Гагарина драгунам, а, отдав, велел Смоленским провожатым возвратитца в Смоленеск. А при нем, Синицком, приведено в Смоленеск и отправлено полону: офицеров 4, драгун и солдат 555 человек. Да по ведомости полковника Стрекалова, что того ж гарнизону полонных людей 517 человек посланы рекою Днепром; и когда оные будут в Смоленек припроважены, отправлю их с провожатыми до Вязьмы. По письму из Быхова господина генерала-порутчика Боура и порутчика Писарева послано туда из Смоленска городовой артиллерии разных калибров двадцать пушек чугунных с принадлежащими к ним припасы рекою Днепром в стругах. Нижайший раб Петр Салтыков. Из Смоленска, июля 17-го дня 1707-го году»...

    «Державнейший, всемилостивейший государь. Доношу вашему царскому пресветлому величеству, что Быховской полон гарнизонной, генерал Синицкой с прочими, в Вязьме у Смоленских провожатых присланному с Москвы з драгунским полком майору Аракчееву для отводу к Москве отданы августа 1-го числа, и Смоленские провожатые в Смоленеск возвратились. Нижайший раб Петр Салтыков. Из Смоленска, августа 17-го дня 1707-го году»...

    /С. 742-743./

    К № 1831...

    Сохранился следующий ответ Огинского на это письмо к нему государя:

    «Пресветлейший, милостивый государь и благодетель мой. Восприял я в Минску лист от вашего царского величества, из Люблина дня 25 июня по старому календарю писаный, и в нем изображено расположение на швадроны, с Быховской фортецы чрез оккорд взятие. По котором рясположению послал я верных и желательных офицеров на объятие пределеной парции швадронов, объявляя такожде господину Боуру, дабы шествие свое к Вилню поспешил. Отписует мне так, как вичтет ваше царское величество с копии листу, которую посылаю с удивлением великим, помешин быти принужден есть, имея и словесно о вашего царского величества, и чрез пункта в Люблине, взятие обещанных тех людей, и ныне по третее чрез лист располагает ваше царское величество. А людей всех господин Боур до Смоленска уже послал, не ведаю, или по иному какому расположению вашего царского величества, или своим домыслом. Рассудить может ваше царское величество, что люди всеконечно ни в чем не виноваты и тому аресту не подлежали, понеже токмо за командою начальника своего шли, не имели никакого умыслу, аки люди давние речи посполитой. Для того повели ваше царское величество возвратить по слову своему государскому под команду мою; для которых во совести и кредит моей принужден бы терпеть великой ущерб и тем бы отогнал от себя людей, которые всегда от войска Вишневецкого и Сапежинского приходят ко мне. А ради Синецкаго, понеже ныне что далей, то большие показуються его хитрости и измены, и та его данная чрез Нарышкина ассекурация побеждает его до такового наказания, которое от вашего царского величества терпит; не будет такова истинного христианина, который бы хитрости его похвалил. До капитуляции и до аккорду я не вступал, токмо сам господин генерал Боур, а мне токмо о том шло, дабы не было пролития крови, которая бы принуждена б с обоих стран течь для окончания того дела. И когда бы я видал таковы его вымыслы, никогда б господину Боуру капитуловать не советовал... Итако должное почитание вашему царскому величеству донесши, что (в) впредьбудущих поведениях будет, не омешкаю доносить, а ныне пребываю вашего царского величества, государя моего и благодетеля, нижайший слуга Огинский. Дня 22 июля 1707, с Минска».

    /С. 744-745./

    /Письма и бумаги императора Петра Великаго. Томъ пятый (январь – іюнь 1707). С.-Петербургъ. 1907./

                                                                             № 194

    1707 года июля в 3 день роспись полонным людям войска Синицкого конных и пехотных полков офицеры, которые пошли в службу в войска Его Царского Величества, також и которые и не приняли из них, посланы до Смоленска с полковником Стрекаловым.

    Приняли службу драгунских полков полковник Берлин Курт, подполковник Манкистор, капитаны: Ешков, Берк, Каваль, Шульц, поручики: алтиллерский, который был при городе, и ныне оставлен в Быхове ж до указа, Шмит. При полках же поручики: Иван Еснер, Осип Шписновской, Шамберс; прапорщики: Иван фон-Крекер, Казимир Верцененант, Крестьян Гендраульт, Лосу Гаундринт. Пехотных полков: капитаны Борхова полка - Оговелим Гак Протус, Карал (siс) Фибрацус, Ян Добик, поручики: Иван Меэр, (siс) Ян Держинский, Юрий Рябов, Антон Мингоузов, Вартаомей Козбарт, Юрий Ган, Хриштоф Бемкин; прапорщики генерала Синицкого: Яков Вульф, Казимир Гештов, Петр Морин. Берхова полка прапорщики: Яков Юнкер, Андрей Кривец, Криштов Шульц, Ян Борович, адъютант Яков Пущев, кадет Ян Телер; которые службы не приняли, полка генерала Борха, капитаны: Андрей Янышкевич, Ян Хразостин Белкин, Юрий Ренгольст, Станислав Малашевский; поручики из поляков: Водислав Косильский, Казимир Толкиевич, прапорщики иноземцы: полка Борхова-ж Давыд Король, Ян Сей, прапорщики-ж из полковых: Михаил Говяский, Казимир Умелевский, Антон Шредер. Полон с полковником Стрекаловым посланы до Смоленска драгунского полка генерала Синицкого: вахмистров 1, капралов 9, цирульник 1, барабанщиков 5, рядовых 374, итого 390 человек. Пехотного Берхова полка: вахмистров 9, кадетов 3, каптенармусов 7, подпрапорщиков 9, ротных писарей 5, капралов 19, ефрейторов 16, сиповщиков 1, барабанщиков 11, рядовых 305, итого 385. Синицкаго пехотного полка: вахмистров 5, подпрапорщиков 3, кадетов 1, писарей 2, рядовых 278, итого 289; всего 1064 человека. Да с ними-ж посланы колодники из польских хоронок, которые убили пехотнаго полка капитана Воейкова до смерти, - пан Петух, да пан Краевский.

    Примечание. Документ не подписан; рука писаря таже, что и выше № 193, подписанного Боуром.

    [С. 135.-136.]

    /Сѣверная война. Документы 1705-1708 гг. С.- Петербургъ. [Д. Ф. Масловский генеральнаго штаба генералъ-маіоръ] 1892. [Сборникъ военно-историческихъ матеріаловъ. Выпуск 1-й.]/

                                                                              82

    1707г., Июня 21 дня. Извлечение из инструкции, данной от Люблинского сейма послам Речи Посполитой к Императору Петру І-му.

    Выписано из инструкции чинов наяснейшей Речи Посполитой, какова дана на Любельской Раде ясновельможным господам послам, бывшим у Царского Величества, а именно: Вацлаву Велегурскому, каштеляну Волынскому, Томашу Глускому, каштеляну Гостынскому, Казимеру Потеу, воеводе Витепскому, и прочим с ними Июня 21 дня 1707 года.

    Поступокъ господина Синицкого на Белой Руси донесут Его Царскому Величеству, что то учинилося без известия и противно воли чинов Великого Княжства Литовского, которой поступок, како они не похваляют, объявить славной манифест в городе Любельском выданый; а Его Царскому Величеству вольно над своим противником везде и на всяком месте искать, токмо когда непобедимым оружием получить Быхов, чтоб во оную крепость гварнизону своего не вводить; но оную разрыть велел, а артилерию и все припасы воинские, в ней обретающиеся, аки надлежащие Речи Посполитой, отдать и возвратить Речи Посполитой. И на то о крепком и надежном обнадеживании Его Царского Величества просити будут господа послы, и чтоб немедленно к господину генералу Боуру, с соизволения и милости Его Царского Величества, был послан действительной указ, с которым Речь Посполитая пошлет комисара своего, дабы при нем получа помянутую крепость господин генерал Боур розрыть велел, а артилерию с припасы воинским оному отдал.

    [С. 203-204.]

    /Археографическій сборникъ документовъ относящихся къ исторіи Сѣверо-Западной Руси издаваемый при Управленіи Виленскаго учебнаго округа. Вильна. Томъ третій. 1867./

                              № 127.  M. Whitworth to the right honourable m. secretary Harley.

                                                            Moscow, 8/19 October 1707.

                                           № 127.  Ч. Витвортъ статсъ-секретарю Гарлею.

                                          Москва, 8-го октября 1707 г. (19-го октября н. ст.)

    ... Архиепископ львовский, который содержался в плену в одном из русских монастырей под Москвою, недавно получил разрешение поселиться с императорскими миссионерами при католической церкви, а также позволение принимать посетителей. Генерал Синецкий [General Seniezky], который (как я имел честь сообщить вам 13/24 августа) вместе с гарнизоном, захваченным в Быхове, отправлен был в Воронеж, прислан обратно в Москву с неделю тому назад вместе с его братом и двумя другими офицерами, но все они содержаться под строгим надзором. Простых солдат сюда не возвратили...

    [С. 425.]

                              № 134.  M. Whitworth to the right honourable m. secretary Harley.

                                                            Moscow, 17/28 December 1707.

                                           № 134.  Ч. Витвортъ статсъ-секретарю Гарлею.

                                          Москва, 17-го декабря 1707 г. (28-го декабря н. ст.).

    ... Я имел честь сообщить вам, что бывший Быховский губернатор, Синецкий [m-r Seniezky], содержится под строгим арестом в одном из подмосковных монастырей. 7-го числа текущего месяца его, его брата и еще одного офицера, связав по рукам и по ногам, бросили в обыкновенные сани и отправили в место, назначенное для пытки преступников; туда же, в ту же ночь привезены были орудия пытки. Казалось все готовили к казни; но это делалось с целью запугать пленников. В ожидании мучений они пролежали до полудня следующего дня, когда, наконец, с их рук сняли цепи; затем несчастных перенесли в другую комнату, где их встретил сам Царь. Он обвинял их в измене: в переходе на сторону шведов вопреки самым торжественным уверениям, в нападении на русский обоз без предварительного объявления войны. Синецкий оправдывался, ссылаясь на приказания генерала, на необходимость повиноваться им, так как его собственные войска возмутились бы против него и захватили его в плен в случае ослушания; он приводил еще и другие доводы в свое оправдании. Тогда Царь потребовал возвращения 30 000 рублей, отбитых у конвоя. Синецкий уверял, что часть их отнята обратно русским отрядом, который атаковал его еще до отступления в Быхов, что при сдаче Быхова он понес убытку тысяч на сто рублей вследствие расхищения экипажей, серебра, мебели и т.п. Государь приказал ему подать список всех этих вещей, а также список офицеров, которые, по его мнению, участвовали в грабеже. После этого допроса генерала отправили снова в прежнее заключение, но ему предоставлена несколько большая свобода.

    13 декабря архиепископ львовский, проживавший несколько месяцев под домашнем арестом в здешней слободе, неожиданно отправлен в Смоленск, откуда его повезут в Минск для обмена на генерала Долгорукого, который содержится пленным в Стокгольме. На этого сановника во время его заключения обращали очень мало внимания и отправили его теперь скорее как преступника, чем как знатное лицо, не предупредив его, не дав ему приготовиться к дороге, что очень недальновидно со стороны царских министров, которые при малейшей вежливости могли вызвать его на совершенно нейтральное положение по возвращении в Польшу и даже, быть может, - привлечь его на сторону Царя, к которой архиепископ, по словам одного из его приближенных, чувствовал значительную склонность...»

    [С. 438-440.]

    /Донесения и другіе бумаги чрезвычайного посланника англійского при русскомъ дворѣ, Чарльза Витворта съ 1704 г. по 1708 г. // Сборникъ Императорского Русскаго Историческаго Общества. С.-Петербургъ. Томъ 39. 1884./

                                        ДЕЛО  О  ПЛЕННИКЕ  ЛЮДВИГЕ СИНИЦКОМ

                                                  Господин солдат Федор Никифорович!

    В письме со съезжего двора за рукою твоею в приказную палату к лантрату Ивану Ракитину писано об ответствовании на письме марта-де в 16 день: поляк Подстолье Людвиг под караулом, в тюрьме, в кандалах и на цепи держится-ль, и держат его под таким, караулом надлежало-ль, чернил и бумаги-де ему не дается, и градских людей допускать к нему не велено - для чего и по какому великого государя указу, и за что також оной Подстолье лантрата-де изменником называл-ли, и государево слово на него-де, лантрата, сказывал-ли, и в том-де он допрашиван-ли, и что-де показал, а буде-де не допрашиван - для чего.

    И по вышеписанному от вас присланному письму о держании под караулом поляка Людвига Синицкого в приказ справливалось, а по справке с делами, как он, Людвиг, держится под караулом, и в котором году, по грамоте великого государя, прислан он, Людвиг, в Якутск, и как велено его под караулом держать, о том предлагается при сем ведение.

                                                                        Ведение.

    Против присланного письма с съезжего двора лейб-гвардии от солдата Федора Боркова, которое было прислано в Якутску в приказной палате лантрату Ивану Ракитину марта 10-го дня 720-го году.

    По справке в Якутску в приказной палате в разрядном столе в приказной записке написано:

    В нынешнем 720-м году февраля в 17-й день солдат Алексей Матигоров сказал: сего-де числа, будучи на квартире лейб-гвардии солдата господина Федора Боркова за лантратом Иваном Ракитиным, и велел-де ему, Матигорову, он, лантрат, за многую противность свесть в город в городовую караульню пленника Людвига Синицкого, и он де, Матигоров, его, Людвига, в город в городовую караульню свел и отдал за карауль караульному пятидесятнику Конону Чирикову.

    И того-ж числа оной пленник Людвиг Синицкой из под караулу приведен в приказную палату к судейскому столу к ответствию и лантрат его, Людвига, велел свесть в тюрьму, и он, Людвиг, стал быть противен, и впротивности своей его, лантрата, в судейском столе бил по голове и по лицу кулачьем, и бранил его матерно, и после бою он, Людвиг, сказал за ним, лантратом, государево слово. При оной противности и бою в приказной палате были и руками своими подписались Якутские жители: дворянин Петр Колесов, дети боярские - Иван Атласов, Алексей Карташев, Илимской сын боярской Михайло Завьялов, таможенной надзиратель Иван Лялин, служилые люди - Никита Аргунов, Иван Пермяков, Иван Зарин, Михайло Гладков, Никита Перевалов, Иван Воробьев, Федор Попов, Трофим Овечкин, Михайло Борисов, Федор Жернаков, Семен Шарапов, Дмитрий Лундонской, Алексей Степнов, Яков Гробов, Степан Гуляев, Андрей Марамыгин, Алексей Стрекаловской, Иван Харитоновых, Федор Сургуцкой, Василий Попов, подъячие - Иван Ляпунов, Григорий Потаповых, Данило Васильев, Федор Степанов, Дмитрий Босиков, Афонасий Романов, Иван Глазунов, Егор Путилов, целовальник Иван Дорофеев, канцелярские приставы - Осип Дернов, Иван Прянишников, устюжанин Василий Шапошников, москвич Иван Некрасов.

    В то же время, у вышеописанной записки до подписыванья рук, лантрат Иван Ракитин, вышед из судейского стола, велел на него. Людвига Синицкого, наложить приставам на шею цепь, и па ноги железа и свесть под караул в колодничей под клеть без расспросу, и после того он, Людвиг, не расспрашиван же, для того, что о расспросе на деле лантратской пометы нет.

    11 февраля в 19 день сего-ж 720-го году о противности его. Людвиговой, и о бою его лантрата, и о сказанном государеве слове, и о держании под караулом писано в отписке из Якутска от лантрата Ивана Ракитина об указе великого государя в Тобольск в большую канцелярии губернатору Сибири князю Алексею Михайловичу Черкаскому.

    Того ж числа в приказной палате перед лантратом Иваном Ракитиным явился служилой человек Алексей Степной, и явил два пакета с письмами, и сказал: оные-де пакеты дал ему Подстолья Людвигов человек Синицкого, который живет у него на квартире, а как-де его зовут, и отчества и прозвания его не знает, и велел-де те пакеты довесть до Илимского и отдать генералу Каниферу, и оные-де письма, за которыми печатьми поданы, за теми-ж, не распечатывая, принес в приказную палату.

    И вышеписанные пакеты с письмами в приказной палате описаны и при свидетелях осматриваны, и по осмотру оные пакеты за печатьми явились в целости. А в оных пакетах явились четыре письма, в том числе два письма за печатями на сургуче, два письма без печатей.

    И по свидетельству пленника швецкаго прапорщика Индрика, оныя два письма запечатанные - одно письмо в лицо писано рукою Людвига Синицкого генералу , Каниферу да при том-же письме, писано рукою капитана Лафурея, к нему же генералу; другое письмо писано рукою его-ж, капитана Лафурея к Юрью Гольцу в Тобольск, да в том-же его письме положено, опричь помянутых четырех писем, писано его ж Синицкого рукою по-польски к нему-ж, Юрью Гольцу.

    Два письма незапечатанные, но его-ж прапорщику свидетельству: одно письмо - в лицо писано рукою капитана Лафурея по-французски лейтенанту Паули в Илимск; другое письмо писано рукою Людвига Синицкого по-польски к нему-ж, Паули, в Илимск.

    В малом Пакете явились два письма за печатьми на сургуче, по его-ж прапорщику свидетельству: первое письмо - в лицо писано рукою пленника саксонца Григорья Большверта по-немецки в Тобольск до брата его пленника адъютанта Парферста; другое письмо писано его-ж саксонца Большверта рукою по-немецки-же в Илимске генералу Каниферу.

    А о чем оные вышеписанные письма писаны - с тех рук и с языков на русской язык не перевожено.

    И оные письма и пакеты по описи приняты в приказной палате.

    А по справке в Якутску в приказе в разрядном столе: в прошлом 712-м году мая в 24-м числе, по грамоте великого государя, присланы с Москвы из Сибирского приказа в ссылку Подстолье Людвиг Синицкой в Якутск да волонтер Михайло Влохович для отсылки на Камчатку. А в оной присланной великого государя грамоте за приписью дьяка Ивана Чевелева написано: в его-де великого государя указах в Сибирской приказ из преображенского приказу писано: по именному-де его, великого государя, указу велено взятых в Быхове штурмом послать в Сибирь: Подстолья Людвига Синицкого в Якутской да волонтера Михайла Влоховича на Камчатку до его, великого государя, указу и смотреть за ними накрепко, чтоб они какими вымыслы из реченных городов не ушли, и с посторонними ни с кем по-русски и по-немецки ни о чем не говорили, и писем никаких не писали, и никуда ни о чем ни с кем не посылали, и словесно ни с кем не пересылались-бы, и чернил и бумаги при них отнюдь не было, и в службы их ни в какие не писать и никуда не посылать.

    А по получении оной великого государя грамоты, велено о охранении тех колодников и о всем чинить против вышеписанного именного великого государя указу под опасением великим и держать их за крепкими караулы.

    И февраля 19-го числа тогож 720 го году в держании его, Людвига Синицкого, под караулом дан из приказной палаты с вышеписанной великого государя грамоты список караульному пятидесятнику Конону Чирикову с роспискою, для смотрения над ним, Людвигом Синицким, под караулом и чтоб ему, Конону, також и другим очередным пятидесятникам друг другу отдавать оной список с роспискою для того, чтоб его, Людвига, под караулом держать и во всем беречь против вышеписанной великого государя грамоты.

    И февраля в 21-й день в приказную палату Людвигов человек Синицкого, который у него, Людвига, живет на квартире, сыскан и допрашиван, а в допросе сказался: зовут-де его Якимом Григорьев сын Решетков и в присылке-де он из Тобольска в Якутск с отцом своим и сего-ж 720-го году назад тому недель с шесть взял-де его Подстолье Людвиг Синицкой к себе на квартиру для лечения ножной его скорби и для пропитания за нищетой его держал он, Подстолье, его, Якима, у себя и сего-ж февраля в 19-м числе приходил повечеру служилой человек Алексей Степной и того-ж-де вечера при нем, Алексее, написав он, Подстолье, да капитан Лафурей письма и, запечатав в пакет, отдал того-ж времени ему, Алексею, при нем, Якиме, а у отдачи писем па словах никакого приказу от них, Подстолье и Лафурея, к нему, Алексею, не было и никаких писем он, Яким, у Подстолья и у Лафурея не имывал и февраля в 19-м числе в город не принашивал и Алексею Степному не отдавывал, а приходил-де он, Яким, в город того числа в вечернее время и приносил к нему, Подстолью, есть, а его-де, Степнова, в городу не видал-же.

    И против вышеписанного допросу в отдаче вышеписанных писем Алексею Степнову Подстолье Людвиг Синицкой не допрашиван за тем, что на деле лантратской пометы нет, и по ныне сидит под караулом, а Алексей Степнов не допрашиван-же для того, что до вышеписанного Якимова расспроса послан из Якутска февраля в 19-м числе в Тобольске с отписками............................................................

    Сообщил Кузнецов-Красноярский.

    [С. 235-239.]

    /Сибирскій Архивъ. № 5. Минусинскъ. 1916./

                                             PRZYDATEK DO GAZET Nro I Roku 1757.

    «Из Росень, die 24 Januarii. Здесь отправлен погребальный акт у Ихмостей О. О. Scholarum Piarum новых здешней учредителей резиденции св. п. в Богу почивших Ихмостей супругов Людвика из Боньча и Терезы из Коморовских Сеницких, тивунов ретовских, полковников Е. К. Мости со значительным заверением благодарности и немалым расходам и, украшая этот акт funebralną aparencyją, на котором со всего Княжества Жмудского значительная собрана nobilitas в многочисленной находящийся frequencyi, красивая inwencyją выставленного сastrum doloris насмотреться не могла, где разного духовенства, так ex clero saecularis clero как собрание законников requialne богослужение с утра и до поздней продлилась поры. Summę в этом celebrował Егомость Кс. Ян Шемёт, контор прелат жмудский, пробощ шадовский, сын еймости пани тиувовны ретовской, родной своей матери выражая благочестие. А проповедь Емть Ксёндз Тяпинский, аssistens Provinciae Lithuanae Scholarum Piarum, ординатор виленской катедры отменным стилем и красноречием с удовлетворением аудитора, из породненных домов и фамилий присутствующим, отправил. После завершения акта Емть Кс. Лопатинский, superior здешней резиденции на скорбный хлеб присутствующих всех ихмостей как из светского как и духовного сословия обязал и distinctisime каждого милым приемом жаловал.

    [S. 86.]

     /Antoni Kuczyński; Bogdan Rok.  Ludwik Sienicki – żołnierz, zesłaniec, konwertyta, pamiętnikarz. // Ludwik Sienicki.  Dokument osobliwego miłosierdzia Boskiego ze wspomnień o mniej znanych Moskiewskiego Pańsnwa krainach... Pod redakcją naukową Antoniego Kuczyńskiego Wrocław. 1997./

                                                                   Быхаўскі замак

                                                                   лістапад 2017 г.