ЎЎЎ 1. Суцьяцьсенія Рышыльеўская. Верхаянскі габрэй Вэльтман на канфэрэнцыі ў Берасьці Літоўскім. Сш. 1. Койданава. "Кальвіна". 2020.

    Меер Лейзеравіч (Міхаіл Лазаравіч) Вэльтман (Паўловіч) – нар. 13 (25) сакавіка 1871 г. у павятовым месьце Адэса Хэрсонскай губэрні Расійскай імпэрыі, у шматдзетнай заможнай габрэйскай сям’і.

    Гімназію скончыў у павятовым месьце Лісаветград Хэрсонскай губэрні. Вучыўся на юрыдычным факультэце Новарасійскага ўнівэрсытэту ў Адэсе. Удзельнічаў у сацыял-дэмакратычным руху. 6 лютага 1894 г. быў арыштаваны і высланы на 5 гадоў адміністрацыйна ва Ўсходнюю Сыбір, дзе быў разьмеркаваны ў Якуцкую вобласьць.

    4 сакавіка 1896 г. быў дастаўлены ў абласны горад Якуцк, ды адпраўлены, як габрэй, у Верхаянскую акругу Якуцкай вобласьці, а, па дастаўленьні 18 красавіка 1896 г. у акруговае места Верхаянск, быў пакінуты там на жыхарства. Па заканчэньні тэрміну ссылкі выехаў у Эўрапейскую Расію

    У 1899-1901 гг. пражываў у Кішынёве. У 1902-1906 гг. пражываў за мяжой Расійскай імпэрыі, дзе далучыўся да меншавікоў.

    Улетку 1917 г. вярнуўся ў Расію і пасьля Кастрычніцкага перавароту 1917 г. працаваў у Наркамаце замежных спраў. 22-28 сьнежня 1917 г. удзельнічаў кансультантам савецкай дэлегацыі ў г. зв. мірных перамовах паміж Савецкім урадам ды Германскай імпэрыяй, Аўстра-Венгерскай імпэрыяй, Асманскай імпэрыяй і Баўгарскім царствам ў Берасьці Літоўскім, у якім знаходзілася на той час Стаўка нямецкага камандаваньня.

    У 1918 г. Вэльтман зрабіўся чальцом РКП(б) і быў прызначаны старшынёй Галоўнага камітэту дзяржаўных збудаваньняў РСФСР. У 1919-1920 гг. ён упаўнаважаны РВСР на Паўднёвым фронце.

    У 1920 г. арганізаваў правядзеньне 1-го зьезду народаў Усходу, на якім быў абраны ў Раду дзеяньня і прапаганды. У 1921 г. абраны кіраўніком Усерасійскай навуковай арганізацыі ўсходазнаўцаў. У 1921-1923 гг. чалец калегіі Наркамнаца. Адзін са стваральнікаў і рэктар Маскоўскага інстытуту ўсходазнаўства. Стваральнік і рэдактар часопіса “Новый Восток”. У 1926 г. ўвайшоў у першую рэдкалегію часопіса “Историк-Марксист”.

    Памёр 19 чэрвеня 1927 г. у Маскве і быў пахаваны на Новадзявочых могілках. Затым да яго падпахавалі ягонага брата Салямона Лейзеравіча Вэльтмана (1883-1960).

    Суцьяцьсенія Рышыльеўская,

    Койданава

    М. П. Павлович (Мих. Вельтман)

        БРЕСТСКИЙ МИР И УСЛОВИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ РОССИИ

                                                                   ПРЕДИСЛОВИЕ

    Предлагаемая работа завершает собой многотомный труд автора, посвящённый вопросам, непосредственно связанным с империалистической политикой и мировой войной. Эта мировая война нанесла страшные раны всем государствам и в особенности нашей истерзанной стране, и без того обессиленной вековым гнетом царизма. Нам казалось невозможным закончит наш труд, не сделав попытки привлечь внимание трудящихся масс в лице их наиболее сознательных представителей к некоторым из тех проблем государственного строительства, от решения которых зависит не в малой степени судьба нашей страны, ее экономический прогресс и направление ее хозяйственной деятельности.

    Основная идея предлагаемой работы заключается в мысли о необходимости, во-первых, объединения всей строительной деятельности государства в одном каком-нибудь органе, во-вторых, строгого отделения строительного дела от эксплуатации. Эта идея легла в основание Комитета Государственных Сооружений и Общественных Работ, созданного в январе 1918 г. автором этих строк но предложению президиума Высшего Совета Народного Хозяйства. С самого начала образования этого Комитета, автор, взявший на себя руководство этим учреждением в качестве его председателя, проводил идею, согласно которой, разработка плана, установление порядка, выполнение и осуществление государственного строительства должны быть сосредоточены в одном учреждении. Последним при данных обстоятельствах мог быть только Комитет Государственных Сооружений и Общественных Работ.

    Взяв на себя инициативу создания органа, объединяющего всю строительную деятельность государства, «председатель Комитета Государственных Сооружений», откровенно говоря, совершенно не ожидал встретить на своем пути те проволочные заграждения, блиндированные укрепления и другие препятствия, какие Комитету Государственных Сооружений — увы! — пришлось брать то штурмом, то долгой и часто безуспешной осадой, прежде чем удалось сдвинуть дело с мертвой точки. И в самом деле, кто же мог ожидать, что новые министерства, так называемые Комиссариаты, созданные революционным октябрьским переворотом, будут отстаивать старую узковедомственную точку зрения, и не на жизнь, а на смерть бороться против новой идеи только потому, что проведение этой идеи в жизнь уменьшить число чиновников, находящихся в данном ведомстве, и отнимет у последнего некоторые функции, принадлежавшие этому ведомству испокон веков. Но нет правил без исключений. Среди всех комиссаров нашелся все-таки один государственный человек, да позволено нам будет назвать его имя, Л. П. Смирнов, который не только передал все строительные части своего Комиссариата комитету Государственных Сооружений на другой же день после образования последнего, но и оказал все возможное содействие новому учреждению в борьбе за новую идею.

    В результате долгой борьбы Комитету удалось добиться опубликования: 1) Декрета о Комитете Государственных Сооружений В.С.Н.X. и 2) Временного положения о комитете Государственных Сооружений, текст которых мы прилагаем ниже.

    Однако несмотря на эти декреты Центрального Правительства, Комиссариаты продолжают всеми силами отстаивать свои узковедомственные интересы и ведут упорную борьбу против идеи, лежащей в основе Комитета Государственных Сооружений как органа, объединяющего всю строительную деятельность государства.

    Тем не менее мы не падаем духом. Мы знаем, что всякая новая идея даже в революционное время может быть проведена в жизнь только в результате тяжелой и долгой борьбы. Автор пользуется случаем, чтобы выразить здесь свою глубокую благодарность всем тем сотрудникам по Комитету, которые, несмотря — как на всякого рода неприятности, незаслуженные обиды, оскорбительное к ним отношение и т. д., так и на самые заманчивые предложения со стороны, — не покидали своего поста, лишь бы добиться осуществления идеи, во имя достижения которой был основан Комитет Государственных Сооружений.

    Автор разбивает свою работу, посвященную затронутой теме, на две части. К предлагаемой части автор более или менее обстоятельно освещает вопрос о значении государственных сооружений в экономической жизни страны, отстаивает идею сосредоточения всех строительных операций общегосударственного значения в одном учреждении и набрасывает план нашего железнодорожного и водного строительства. Во второй части автор остановится на вопросе об использовании нашей водной энергии и создании индустрии белого угля, эксплуатации наших торфяных болот, наших лесных богатств, на плане дорожного строительства, мелиоративных работ и т. д. и даст в заключение отчет о деятельности Комитета Государственных Сооружений за истекший и ближайший периоды.

    Прибавим, что все предлагаемые ниже статьи печатались в центральных «Извѣстіяхъ».

    Мих. Павлович,

    Москва. Июнь, 1918 г.

                                   I. БРЕСТСКИЙ МИР И ПАРТИЗАНСКАЯ ВОЙНА

    Тильзитский мир с Германией подписан. Этот мир не только отрывает от России Советов Крестьянских и Рабочих Депутатов обширные территории и отдает во власть немецких помещиков и фабрикатов трудящиеся массы самых передовых в революционном отношении областей России. Тильзитский мир по планам германских капиталистов имеет целью превратить и всю остальную Советскую Россию в немецкую колонию. Германские империалисты стремятся не только к тому, чтобы превратить Россию в рынок для сбыта немецких фабрикатов и поставщика сырья для немецкой индустрии.

    Германские империалисты твердо уверены в том, что отныне всякая борьба труда с капиталом в Советской России явиться борьбой не против капитала вообще, а против русского капитала исключительно, классовой борьбой, которая уничтожить русскую капиталистическую индустрию и торговлю лишь для того, чтобы очистить место для более организованной и грозной в своем могуществе промышленности и торговли немецкой. Пусть Советская власть реквизирует под различные государственные учреждения и закрывает русские гостиницы, немецкие предприниматели рассчитывают воспользоваться этим, чтобы в близком будущем создать в главных русских городах сеть немецких отелей в роде тех, что мы наблюдаем в итальянской и французской Ривьере, где ⁹/₁₀ всех гостиниц фактически находится в руках немецких капиталистов, — с той разницей, что у нас все подобные отели и юридически будут принадлежать последним. Равным образом, на место закрывшихся русских банков или остановившихся русских фабрик, германские империалисты собираются открыть свои банки, свои заводы, которые будут находиться в новой немецкой колонии под эгидой германского бронированного кулака и будут диктовать свои условия Советской власти.

    Декреты последней будут писаны для кого угодно, но только не для немецкого капитала, на защите которого будет стоять вся немецкая армия и весь немецкий флот. По планам немецких аннексионистов, Россия будет замкнутым государством для кого угодно, но только не для Германии. Если декреты Советской власти приведут к экономической изоляции России по отношению к С. Штатам, Франции, Англии и другим передовым промышленным странам, — тем лучше для капиталистической Германии, которая, пользуясь своим географическим положением, своими стратегическими позициями, наконец, силой своих тяжелых орудий, своих пулеметов, цеппелинов, дредноутов и сапер-дредноутов, будет самодержавно господствовать после войны, когда у империалистической Германии руки будут развязаны не только в Петрограде, Москве, Киеве, Одессе, но и на Урале, на Кавказе, по всей территории Российской Республики, которая будет так же самодовлеть, как самодовлеет ныне какая-нибудь китайская или мексиканская республика, находящаяся в полной власти иностранного каптала. Революционный советский орел будет поражен на смерть, придавлен к земле грубым сапогом немецкого юнкера, и на забаву германской солдатчине будут отданы клочки красных знамен, когда-то горделиво развевавшихся на цитаделях международного социализма, по всем весям и городам Советской Республики.

    Очевидно, что унизительный и тягостный брестский мир является только передышкой, и что отныне революционная Россия вынуждена будет день н ночь готовиться к самообороне от империалистической Германии. В этой оборонительной войне с империалистической Германией русские рабочие не должны рассчитывать на скорую помощь немецкого пролетариата, которая может так же запоздать в любой момент и в любой обстановке, как запоздала теперь. Уже то привилегированное положение на мировом рынке, в которое условия брестского договора ставят германскую промышленность, способно само по себе содействовать крайнему усилению оппортунистических течений среди германского пролетариата и нанести сильнейший удар партии Либкнехта и других революционных представителей немецких рабочих масс.

    Допустим, что результаты мировой войны не ограничатся для империалистической Германии теми колоссальными выгодами, которые получила она благодаря брестскому миру. Допустим, что, опьяненные своим превзошедшим самые необузданные магеломанские грезы успехом на Востоке, германские аннексионисты сумеют осуществить полностью всю свою программу и по отношению к Западу. В интервью, опубликованном в свое время в «Извѣстіяхъ», я уже указывал в качестве участника брестской делегации, что немецкие дипломаты в частных беседах в Бресте давали понять, что Германия не только не уступит Франции ни одного клочка эльзас-лотарингской территории, но, более того, потребует за очищение Бельгии и северных областей Франции известных компенсаций от этих обеих стран, и кроме того, удаления английских войск из Месопотамии, Аравии, Палестины и возвращения этих областей Турции. Правда, мои заключения о несомненных и ясно обнаружившихся с первых же дней в Бресте разбойничьих планах Германии по отношению к России, Франции и Бельгии казались очень пессимистическими и совершенно расходились с мнениями некоторых товарищей, допускавших возможность заключения с Кюльманом и Черниным «почетного мира» для России. Это было недоразумение.

    Горькая действительность превзошла самые мрачные ожидания тех пессимистов, которые были уверены в том, что всякое ослабление русской силы будет использовано до конца германскими захватчиками для полного осуществления планов Бернгарди, Танненберга и других теоретиков германского сверхимпериализма. И ныне не может быть сомнения в том, что если в ближайшие же месяцы в Германии не вспыхнет социальной революции, — а утверждать это с положительностью никто не может, — то германские войска, усиленные многочисленными подкреплениями, переброшенными с русского фронта, не уйдут не из Бельгии, ни из оккупированных областей Франции, и никакие армии в мире не в состоянии будут выбить их из укрепленных и защищаемых новыми тысячами захваченных в России тяжелых и легких орудий и пулеметов. Германия собирается продиктовать свои условия Франции и Бельгии, и, когда в распоряжение немецкой промышленности, уже до войны господствовавшей на всех рынках, будет находится украинский хлеб, донецкий уголь, малоазийский хлопок, бриейское железо, бельгийские копи и т. д., то немецкий пролетариат будет поставлен в такое привилегированное положение, которому мог бы позавидовать даже английский рабочий класс в период, наибольшего расцвета Великобританской промышленности и экономической гегемонии Англии на всех морях и континентах.

    При таких условиях революционный социализм будет иметь лишь ничтожное число сторонников в Германии, подобно тому, как это было до последнего времени, в Англии. Немецкий пролетарий будет подбирать обильные остатки с того роскошного стола, за которым начнет пиршествовать в результате победной войны немецкая буржуазия, утверждая свою гегемонию на всем земном шаре и имеющая возможность эксплуатировать, отныне не делясь ни с кем добычей, целые империи и континенты. Германский пролетарий, не имеющий революционных традиций, загипнотизированный сказочными победами германского оружия, перед которыми бледнеют даже самые блестящие эпизоды Наполеоновской эпопеи, походов Аннибала Карфагенского, завоевательной эпохи Александра Македонского и других военных периодов всемирной истории, вдобавок материально обеспеченный постоянным заработком, довольный своим сытым столом и с мещанским комфортом обставленной квартиркой с небольшой кухней, ванной, электрическим освещением и т. д., как это теперь уже имеется во многих рабочих кварталах в Германии, в Шарлотенбурге, в Дрездене, Мюнхене и т. д., — представит собой плохой объект для восприятия интернационалистических идей.

    В случае победного конца нынешней мировой войны, Германия рискует превратиться в оплот международной реакции, сделаться европейским жандармом, который будет с таким же усердием охранять старый порядок в Европе, с каким охраняла его некогда Россия Николая.

    Такова одна альтернатива, таковы возможные перспективы надвигающегося будущего в случае победного для Германии конца мировой войны и осуществления в ближайшие месяцы аннексионистской программы германских империалистов по отношению к Франции и Бельгии. Но есть и другая сторона в положении, созданном в Германии четырёхлетней войной. Несомненно, что мировая бойня со всеми ее ужасами подготовила почву для грозных событий и в Германии. Если вдобавок к этому немецкие планы заставить Францию и Бельгию подписать такой же унизительный и тягостный мир, какой подписала Россия, не осуществятся скоро, и война затянется еще на долгие месяцы, наступит пятая кровавая зима с новыми лишениями и ужасами, — германский пролетариат, от которого потребуются новые жертвы на алтарь Молоху войны, очнется от свой дремоты и подымет знамя восстания против господствующих классов.

    Только что мы указывали на те крайне тяжелые последствия, какие будет иметь для России брестский мир. Новые границы, навязанные России, новые экономические и политические условия, вытекающие из мирного договора, фактически уничтожают возможность самодеятельного экономического и политического развития России, которая отныне превращается в германскую колонию. Примирятся ли трудовые массы России, ее городской пролетариат, с его революционными традициями, с его боевым темпераментом, ее многомиллионное крестьянство, испокон веков мечтавшее о земле и воле и дожившее, наконец, до осуществления своих давнишних стремлений, с той рабской долей, которую уготовляют русскому народу германские культуртрегеры? На Россию надвигается иго, которое будет во сто крат страшнее ига татарского. Согласно выражению Гинденбурга в его беседе с военным корреспондентом «Форверса», «Германия возьмет от России все то, что ей, Германии, нужно для самообороны и для экономического развития в будущем», что в переводе на простой язык обозначает намерение германских империалистов лишить Россию всего, что может обеспечить ее самооборону экономическое развитие в будущем.

    Россия должна готовиться к войне с империалистической Германией. Будем надеяться, что сознательный немецкий пролетариат в недалеком будущем придет на помощь трудящимся массам России в борьбе против германских аннексионистов. Однако, наученные горьким опытом, будем считаться с возможностью новых разочарований в этой области. Конечно, непреложные законы экономического развития толкают и германский пролетариат к социализму и борьбе с господствующими классами своей страны; однако, возможно, как мы это доказывали в предыдущей статье, что экономические результаты нынешней войны, захват громадных территорий с непочатыми естественными богатствами, углем, железом, пшеницей, ячменем, рожью, овсом, кукурузой, далее нефтью, горючими газами, деревом, гидравлической силой и т. д., наконец, гипноз невиданных в мировой истории военных побед усилят оппортунистические течения в германском пролетариате и задержать процесс пробуждения классового самосознания в рабочих массах этой великой страны. Прогресс отнюдь не есть прямая линия, неуклонно проведенная. Это — линия с громадными поворотами и зигзагами вокруг себя. И кто предугадает, каково будет протяжение во времени этих поворотов и зигзагов, чтобы определить математически, когда эта историческая линия неизбежного в силу непреклонных законов экономической эволюции — пробуждения классового самосознания миллионов немецких пролетариев — дойдет от своей начальной точки до конечной.

    Не будем принимать своих желаний за действительность, а, наоборот, будем созидать планы, считаясь с возможностью самых худших комбинаций для нас. Это первое условие осуществимости наших планов и победы над международным капиталом. Формула «мира не подписывать и войны не вести» оказалась опровергнутой фактами. Нам пришлось выбросить частицу отрицания в обеих частях этой формулы, и, таким образом, мы оказались вынужденными сделать диаметрально-противоположное тому, что вытекало из этой формулы, инспирированной левыми с.-р., которые теперь неожиданно заболели афазией памяти и забыли, кто именно поддерживал с усердием, заслуживающим лучшего применения, эту формулу.

    Однако жестокие уроки последних дней отнюдь не отрезвили многих членов этой партии. Мы видим, как теперь надвигается левыми с.-р. для победы над Гофманом и Гинденбургом новый жупел в форме «партизанской войны» и «централизованного террора» (см. интервью с бывшим министром В. И. Трутовским в «Вечернемъ Времени», № 48). Нужно быть людьми, совершенно непонимающими условий современной войны, людьми дико невежественными в экономических, политических и военных вопросах, чтобы предлагать метод партизанской борьбы в качестве средства борьбы с немецкой армией. В старину, когда не существовало железных дорог, когда речное судоходство было слабо развито и способы передвижения по водным путям были примитивны, когда почти отсутствовали каналы, когда шоссейные дороги почти нс существовали, когда было мало городов, когда не было ни автомобилей, ни велосипедов, ни аэропланов и т. д., партизанские отряды, следовавшие но пятам разбитой или отступавшей армии, могли нанести кой-какой вред деморализованному противнику. Во время Отечественной войны партизанские отряды но могли нанести никакого вреда наступавшей армии Наполеона и появились па сцене с момента отступления этой армии. Да и то следует оговориться, что роль всех этих партизанских отрядов, следовавших по пятам отступавшей армии, была страшно раздута в нашей отечественной литературе. Официальные документы французского военного министерства, сотни мемуаров, принадлежавших перу различных участников наполеоновского похода в Россию сводят роль всех этих партизанских отрядов на разложение французской армии почти к нулю. Французскую армию убили холод и голод, дальность расстояния от базы и т. п. Конечно, в ту эпоху захват одного какого-нибудь обоза казачьим отрядом мог поставить тот или другой отступавший французский полк в критическое положение, но во всяком случае из объективных источников явствует, что случаев захвата таких обозов с провиантом партизанскими отрядами было в Отечественную войну очень мало.

    Это было более 100 лет тому назад в России при крепостном праве, с ее отсутствием железных дорог, бездорожьем. Можно с уверенностью сказать, что в современных условиях партизанская война с германскими отрядами, вооруженными блиндированными автомобилями, пулеметами и т. д., принесла бы только колоссальный вред мирному населению, повела бы к бесцельному разрушению мостов, туннелей и т. д. и легла бы лишь тяжким бременем на жителей тех областей, по которым проходили бы наши партизанские отряды. Достаточно было бы появления какого-нибудь партизанского отряда в области, вчера настроенной враждебно по отношению к империалистической Германии, чтобы поселение этой области почувствовало тяготение к немцам.

    Партизанские отряды, отрезанные от руководящего центра, имеющие впереди и позади себя германские опорные пункты, загоняемые часто неприятельскими войсками в кольцо, из которого трудно вырваться, вынуждены были бы жить на счет населения и, подобно болгарским, греческим и сербским четникам в Македонии, попросту грабили бы мирных жителей, не будучи в состоянии освободить последних от немецкого ига, как не могли освободить даже от прогнившего турецкого режима несчастную Македонию сербские, греческие и болгарские четники. Что сделали все эти партизанские отряды, поддерживаемые греческим, болгарским и сербским правительствами, обильно снабжаемые оружием и деньгами со стороны последнего для освобождения Македонии от отрядов дезорганизованной турецкой армии? Абсолютно ничего. Понадобилось объявление войны Турции Болгарией, Сербией, Грецией и, наконец, Италией; понадобилось давление всей Европы, чтобы Македония оказалась, наконец, освобожденной от турецкого ига.

    Идея партизанской войны с германской армией, — идея, которая могла возникнуть лишь в голове человека, незнакомого ни с условиями современной хозяйственной жизни, ни с организацией современного железнодорожного аппарата, ни с системой грунтовых, шоссейных и речных и т. п. артерий, связывающих одни области с другими, ни, наконец, с азбукой ведения современной войны и даже вообще с историей войн предшествующего столетия. Во всяком случае подымать вопрос о применении партизанских войн можно было бы — да и то с невероятной натяжкой — лишь с момента отступления немецкой армии или перед победоносными русскими войсками, или под влиянием внутренних осложнений, а не теперь, когда германская армия наступает на Россию.

    В условиях современной войны наступающая армия не может быть ни остановлена, ни задержана хотя бы на 1 день в своем продвижении вперед партизанскими отрядами. Поскольку же речь идет о разрушении мостов, туннелей и т. д., для этого не нужны партизанские отряды. Для этого достаточно послать своевременно один-другой десяток техников под руководством опытных специалистов, и задача будет осуществлена безоружными людьми, имеющими в своем распоряжении знание и необходимое количество взрывчатых веществ, гораздо лучше и быстрее, чем могли бы осуществить то же задание самые многочисленные и хорошо вооруженные «партизанские» отряди. Если необходимо вновь созидать армию для борьбы с германскими насильниками, само собой разумеется, что эта армия должна быть основана на принципе хотя и краткосрочной, но обязательной воинской повинности с институтом опытных и сведущих военачальников, получивших соответствующее образование. Выиграть победу на поле сражения с европейскими войсками или попросту отстоять свои позиции в сражении с последними гораздо труднее и сложнее, чем выстроить какую-нибудь гигантскую подземную дорогу в роде парижского Метрополитена или какую-нибудь Эйфелеву башню, а между тем эти сооружения созидались величайшими инженерами, выстроившими за свою жизнь мною удивительных памятников современной техники. И не только от командующих целыми армиями, но и от начальников отдельных полков, батальонов и даже рот требуются громадные познания, понимание условий современного боя, знакомство с сложной техникой сооружения окопов и т. д., и т. д. для руководства своим подчиненным. Само собой разумеется, что командный состав армии не может избираться на свои посты снизу, а должен назначаться сверху. Однако вопрос о свержении ига немецких империалистов над нашей страной не является прежде всего вопросом об организации русской армии.

    Брестский мир является страшным ударом, нанесенным нашей родине, но вместе с тем этот мир несет за собой, в конечном результате, поражение Германии. Может быть, недалеко то время, когда историки и публицисты вместо слов: «Пиррова победа», будут употреблять слова: «Брестский мир». Германия имела возможность заключить почетный мир со всей Европой, заключив прежде всего такой мир с Россией. Отныне Вильсоны, Пуанкаре, Ллойд-Джордж имеют возможность, ссылаясь па результаты мирных переговоров в Бресте, затянуть войну еще на годы. Перед империалистической Германией стоит отныне абсолютно неосуществимая задача...

                                              II. ЕСТЕСТВЕННЫЕ БОГАТСТВА РОССИИ

    В вопросе о возрождении России и освобождении нашей страны из-под немецкого ига, вопрос об организации военных сил играет крайне важную, но все же не первостепенную роль. Прежде всего следует заметить, что нам в течение нынешней мировой войны удастся восстановить прежние границы России и добиться права на самоопределение для тех областей, которые ныне захвачены германцами, только посредством величайших усилий и при помощи европейского, в частности германского и австро-венгерского пролетариатов. Непосредственной же нашей задачей является сейчас освобождение Петрограда и Москвы от висящего над ними германского Дамоклова меча. В настоящий момент немецкий браунинг как бы приставлен вплотную к виску Петроградского пролетариата и одновременно направлен в сердце России — Москву. Отдалить эту страшную опасность, угрожающую всем завоеваниям русской революции и вместе с тем территориальной неприкосновенности остальной России, — вот великая и многотрудная задача данного момента.

    Не нужно быть крайним оптимистом и воображать, будто одними своими силами мы сумеем добиться осуществления даже этой скромной программы, от реализации которой зависит вопрос о том, быть или не быть России, как независимой стране, имеющей возможность свободно развиваться. К счастью для нас, интересы английских, французских и особенно американских империалистов совпадают в данном вопросе с нашими заданиями. Превращение России в германскую колонию обрекает Францию, Бельгию, Сербию, Румынию, Италию и в конечном счете всю Европу, за исключением островной Англии, на ту же участь в ближайшее время. Пусть Франция, Англия, Америка, как им угодно делят совместно с Германией всю Россию на зоны влияния; одно ясно даже для самых ослепленных захватчиков в союзных государствах, что из такого дележа выиграет только империалистическая Германия, которая через самый короткий промежуток времени после такого соглашения начнет расчленять Францию, присоединять к своей территории английские колонии в Африке, вытеснять С. Штаты со всех рынков, захватывая американские угольные станции на Тихом океане и осуществляя в новом, невиданном масштабе воссоздание в XX веке своеобразной Римской империи с Берлином в качестве столицы.

    Итак, для данного момента наша задача на Западном фронте должна заключаться в существенном исправлении, навязанных нам границ с целью высвобождения Петрограда и Москвы из угрожающей им смертельной опасности и в организации самой солидной военной силы для защиты оставленных нам по брестскому договору территорий от дальнейших посягательств со стороны немецких аннексионистов, которые, очевидно, не прочь были бы превратить всю Россию в германскую Индию.

    Однако вопрос о восстановлении, хотя бы в более или менее урезанном виде, старых границ России и даже неприкосновенности от немецких набегов новых границ, навязанных нам брестским договором, будет находиться в тесной зависимости не только от силы нашей заново созданной и реорганизованной армии, но и от той экономической мощи, которую в состоянии будет проявить новая Россия. Сама военная мощь революционной России будет в первую голову определяться не количеством штыков и пулеметов, которых будет в состоянии выставить на поле сражения наша мобилизованная армия, а числом лошадиных сил, в которые определится энергия нашей металлургической, угольной, электрической и других отраслей российской промышленности. И, стало быть поскольку речь идет не о кратком периоде, а о затяжной войне с германским империализмом, о защите суверенитета Русской Республики, кардинальное значение имеет вопрос о тех возможностях экономического развития, которые оставляют нам в пределах «новой» России.

    Я. ІІилецкий подвел в «Новой Жизни» итог тому, во что обойдется нам «мирный договор».

    «Лучше всего мы поймем цену мира с Германией, если вместо рассуждений представим факты, если попробуем в цифрах выразить, что потеряла Россия и что получила Германия».

    Мы исходим из мирного договора и предполагаем, что Россия утратила Польшу, Литву, Прибалтийский край, Украину, Бессарабию и часть Кавказа. Финляндии мы не касаемся, так как она и раньше являлась довольно самостоятельным экономическим целым, отделенным от России таможенною стеною. Итак, в наше рассмотрение входят: 9 губерний польских, Холмщина, 3 балтийские губернии, 3 литовские, Екатеринославская, Киевская, Волынская, Подольская, Черниговская, Полтавская и Херсонская, как украинские, далее Бессарабская и, наконец, Батумская область и часть Карской. Мы не включили ни Харьковской губ., в виду спорности ее принадлежности к Украине, ни частей Минской, Витебской и иных губерний, в виду неясности новых границ. Таким образом, наши цифры меньше действительных, но и в таком виде они кажутся чудовищными.

        Территория 707 т. кв. верст               4 %

        Населения 46 милл. душ                    26 «

        Посевы 26 милл. десятин                   27 «

        Урожай 2,900 милл. пудов                 37 «

        Железные дороги 17,500 верст          26 «

        Фабрично-зав. произв. 925 милл. р.  33 «

        Механ. двигатели 575 т. сил               39 «

        Уголь 1,500 милл. пудов                     75 «

        Чугун 190 милл. пудов                        73 «

    Данные, приведенные Я. Пилецким, отнюдь не страдают преувеличением и указывают на страшные потери, понесенные экономическим организмом России в результате брестского договора. Однако и в новых урезанных границах Россия обладает громадными потенциальными силами для превращения в мощный экономический организм. Достаточно сказать, что одна Архангельская губерния в три раза больше всей Великобритании с Ирландией, что одна Казанская губерния в два раза больше Голландии; что вся Дания равна Ярославской губ., что вся Голландия равна Калужской губернии и т. д. И следует прибавить, что целый ряд областей, находящихся в пределах новой России, крайне богаты всеми источниками экономической мощи государства. До сих пор промышленность передовых мировых государств, Англии, Германии, Соединенных Штатов, покоилась, как языческий храм Дагона, разрушенный библейским Сампсоном, на двух столбах: угольном и железном. В Донецком бассейне, на Урале, в Подмосковном районе, на Кавказе, в Туркестане, Западной и Восточной Сибири мы находим мощные бассейны ископаемых углей, которые могут обеспечить русскую промышленность на многие десятилетия. Равным образом Россия богата железом и другими металлами: медью, цинком и золотом. На Урале и Алтае, в Киргизском крае и Сибири, в Туркестане и на Кавказе открыто более тысячи месторождений руд этих металлов, а добываются они всего в десятке мест. Уголь и железо — основа современной тяжелой индустрии — находятся в России в изобилии. Наконец, области России, бедные, черным углем, изобилуют углем белым, т.-е. текучей водой, правильное использование которой может дать России до 50 миллионов лошадиных сил в год. Утилизация водной силы превратила уже многие южные области Франции, недавно отсталые в промышленном отношении, в цветущие индустриальные районы. Равным образом, утилизация источников водной энергии Ладожского и Онежского озер и в частности реки Свири, могли бы возродить весь Петроградский промышленный район и спасти его от неминуемой гибели.

    По богатству абсолютными источниками гидравлической силы Россия уступает только С. Штатам и далеко превосходит Германию...

    /М. П. Павловичъ (Мих. Вельтманъ). Брестскій миръ и условія экономическаго возрожденія Россіи. [Основы империалистической политики и мировая война. Кн. ХІ. Ч. І–я.]. Москва. 1918. С. 7-8, 14-25./

    Мих. Павлович.

                                                  В ТЮРЬМАХ ЦАРСКОЙ РОССИИ

                                                     (Из воспоминаний заключенного)

    Русская тюрьма и русская каторга в эпоху Николая II пережили несколько периодов, глубоко различных по своим основным чертам. Тюрьма и каторга всегда были адом для свободных людей, но все же целая пропасть лежит между тюрьмой начального периода царствования Николая II и — тюрьмой периода после 1905 г. Чтобы понять то, что я сейчас скажу о первом тюремном периоде эпохи Николая II, нужно не забывать, что последние годы царствования Александра III были ознаменованы двумя тюремно-каторжными событиями: якутской историей 1889 г. и знаменитой карийской драмой. Теперь даже трудно представить себе, какое впечатление произвели эти трагедии на мало-мальски чуткие элементы русского общества и на так называемое европейское общественное мнение. В ту пору в России газеты не осмеливались даже касаться вопроса о тюремных порядках, — и сообщения о якутской истории передавались из одного города в другой, шли из рук в руки, изложенные на лоскутках бумаги. Помню, какое сильное впечатление на меня и моих товарищей по гимназии произвели несколько листков почтовой бумаги, рассказывавших о якутской истории. Это было время, когда в России царило спокойствие могилы, это было время, когда пролетариат в своей массе спал еще гробовым сном, когда не слышалось даже тех легких подземных колебаний почвы, которые являются предвестником надвигающегося землетрясения. В этой атмосфере гробовой тишины всякий громко раздавшийся крик протеста хотя и проносился, если можно гак выразиться, лишь по поверхности многомиллионного русского океана, не проникая в глубину людских волн и затрагивая лишь наиболее сознательные элементы так называемого интеллигентского общества, — но зато он разносился на тысячи и тысячи верст, буквально «от финских хладных волн до пламенной Колхиды, от потрясенного Кремля до стен недвижного Китая», затем перекатывался через русскую границу, и здесь, в европейских странах, находил себе громкое эхо. Все эти якутские, карийские истории рождали внутри России мстителей, будили сознание, бросали яркий свет на мрачные стороны царского режима. За границей эти эпизоды подрывали престиж царизма, ставили Россию на одну доску с Турцией Абдул Гамида. Многим памятно, какое впечатление на весь цивилизованный мир произвела знаменитая книга Кеннана «Сибирь и ссылка».

    Вообще к концу царствования Александра III и в начале эпохи Николая ІІ цивилизованный мир, русское общество мало интересовались, мало говорили о русском революционном движении. Нужно было, чтобы перестали говорить и о русских тюрьмах: Тогда можно было бы сказать, что в России «все обстоит благополучно». «Поменьше истории» — вот девиз, которым русское тюремное ведомство руководилось в своих инструкциях начальникам тюрем, этапных команд, каторги в начальный период Николая II.

    Помню, как в 1896 г., во время моего этапного пути по Сибири, один конвойный начальник рассказывал мне, что после якутской истории и вызванных ею нескольких случаев столкновения между конвойными командами и политическими, все конвойные офицеры получили инструкцию, в которой указано было, что задачи конвойных команд заключаются исключительно в доставке политических преступников на место ссылки, заключения или каторги, что конвойные начальники не должны превышать своих полномочий и присваивать себе роль карательных органов, — наказывать политических, возбуждая столкновения с ними, заканчивающиеся избиением и расстрелами конвоируемых, что, наоборот, конвойные начальники, отнюдь не допуская попустительства, послаблений и нарушений установленных правил, должны в то же время избегать всяких излишних конфликтов и шумных историй.

    После этого введения, характеризующего эпоху, о которой идет речь, будет понятно то, что я сейчас скажу. В 1894 г. я вместе с моими товарищами по гимназической скамье — Цыперовичем, Нахамкесом (Стекловым), Шифом, штурманом дальнего плавания Калашниковым, Волошкевичем и другими были арестованы по делу о пропаганде среди рабочих в Одессе. Это был первый большой социал-демократический процесс в России. Вместе с нами было арестовано человек 50 рабочих. Это была колоссальная цифра для того времени. В то время жандармским полковником в Одессе был знаменитый Пирамидов, прославившийся своей жестокостью, хитростью и ловкостью. Этот человек пошел бы далеко. Он был бы, вероятно, давно министром внутренних дел, сделался бы, может быть, временным диктатором, если бы его не постигла катастрофа: он был убит упавшей мачтой во время спуска или освящения броненосца. Этот человек вел наше дело, допрашивал нас, следил за тем, чтобы в тюрьме нас содержали строже строгого. Другим человеком, следившим за порядком в Одесской тюрьме и часто навещавшим ее, был знаменитый одесский градоначальник Зеленый. Это была типичная фигура, какой нельзя было сыскать даже позже, когда губернаторы и градоначальники назначались на свои посты полусумасшедшим Пуришкевичем. Главным методом Зеленого в управлении Одессой была площадная брань, которая вечно извергалась из его уст, как только он показывался на улице, и побои. Градоначальник требовал, чтобы все обыватели снимали перед ним шапки. Лишь только кто из лиц простого звания не соблюдал этой обязанности, градоначальник набрасывался на него при всей публике и начинал избивать. Бывали случаи, когда градоначальник избивал малолетних детей, стариков и т. д. Александр III назначил Зеленого одесским градоначальником из ненависти к евреям, чтобы этот полусумасшедший старик издевался над населением, сколько его душе будет угодно. И этот маньяк пользовался таким престижем в глазах царя, что, когда у Зеленого произошло столкновение с одесским генерал-губернатором и командующим войсками округа генералом Роопом, последний, несмотря на свои связи в придворных кругах, несмотря на свое высокое положение, должен был покинуть Одессу, и генерал-губернаторство было отменено.

    Казалось бы, что при таком жандармском полковнике, каким был Пирамидов, при таком градоначальнике, каким был Зеленый, старая Одесская тюрьма, — деревянная тюрьма с клопами, крысами и прочими прелестями, — должна была представлять какой-то ад кромешный. Но это было не так. Правда, на другой день, утром, после того, как привезли в тюрьму партию арестованных, Зеленый примчался в тюрьму, и, бегая по коридорам, неистово кричал:

    — А покажите мне этого Цыперовича, а покажите мне этого Нахамкеса!

    Но дело ограничилось этими криками. Очевидно, градоначальник боялся, что если он войдет в камеру, ему запустят тарелкой или чем-нибудь другим в голову. Вместе с моими товарищами по делу я просидел в одиночном заключении 1½ года, пока нас не отправили в Сибирь. Скажу откровенно, жилось в общем недурно. Нас часто тянули на допросы, но ни к одному из нас не применяли никаких мер насилия. Обращались с нами очень вежливо. Свидания с родными мы имели каждую неделю. Правда, старая деревянная Одесская тюрьма имела много неудобств, каких не было в позже выстроенных по европейскому образцу тюрьмах. Одному заключенному так надоели крысы, что он придумал следующий способ для избавления от них. Он поймал одну крысу, вымазал ее маслом и пустил обратно в нору. Через некоторое время крыса выскочила, наполовину изъеденная своими сородичами, и издохла тут же. С той поры крысы не надоедали этому заключенному.

    Но если отбросить в сторону эти неприятные и неизбежные аксессуары многих старых тюрем, которых не было в такой степени в позднейших каменных зданиях, выстроенных во всех более или менее крупных городах, приходится сказать, что в старой Одесской тюрьме периода Пирамидова и Зеленого жилось не так уж плохо.

    Прошло 1½ года. Наступил день отправки в Сибирь. У моей камеры стояли два жандарма. Вдруг дверь камеры открылась, спешно вбежал в камеру один из жандармов, схватил меня за руку, поцеловал ее, чмокнул в плечо и прежде, чем я успел опомниться, выбежал. Прошло несколько минут — и ко мне вбежал второй жандарм и со словами: «Прощайте, голубчик, не поминайте лихом, дай, господь, вам вернуться из Сибири», тоже обнял меня. Я решил, что эти жандармы за что-то полюбили именно меня и горюют о моей судьбе. Потом я от т. Волошкевича узнал, что эти жандармы, или другие, забегали и к нему и к другим товарищам, чтобы проститься с ними. Таковы были иногда в ту пору отношения между политическими и жандармами. Последние не понимали первых, но иногда симпатизировали им, может быть, жалели.

    Затем начался долгий этапный путь до Сибири. Железной дороги в ту пору не было. Партия передвигалась по образу пешего хождения. И вот за несколько месяцев этого пути у нас в общем не было никаких особенно резких столкновений с конвойными командами. Видно было, что конвойные начальники старались не провоцировать политических, не создавать «историй», не плодить конфликтов.

    Таковы были тюрьма и ссылка первого периода царствования Николая II.

    Второй раз мне пришлось сидеть в тюрьме в Москве — в 1906 г. Это было накануне первой Думы, после подавления московского вооруженного восстания. Революция была побеждена, но не раздавлена. Казалось, что возможен реванш, что побежденный народ может снова подняться и на этот раз покончить навсегда со старым режимом. Неуверенность в завтрашнем дне, царившая даже в кругах многих бюрократов, проявлялась и в тюремном режиме. На всякого новоприбывшего, знакомого лишь со старыми тюрьмами, Московская тюрьма 1906 г. производила странное впечатление. Как только вас приводили в камеру, к вам являлся староста политических и справлялся у вас о ваших нуждах, книгах, которые вам нужны, и т. д. Старостой в ту пору у нас был максималист Мазурин, один из знаменитых трех братьев. Под его руководством политическая тюрьма представляла собой не каторжный дом, не место тяжкого заключения, а какой-то университет. Каждый вечер после поверки все политические занимали свои места у окон, и начиналось во всеуслышание чтение газетных новостей. Читал обыкновенно Мазурин, у которого был очень громкий голос. Из окон также читались лекции, велись дебаты и диспуты. Прениями руководил обычно Мазурин же. Это был удивительный председатель. Он умел замечательно объективно и дельно резюмировать речи и лекции товарищей и повторять их через окно тем, кто не расслышал речи того или другого оратора. «Закрытый университет, какой-то интернат, а не тюрьма», вот говорил я в шутку товарищам во время первого же свидания на прогулке. Прошло несколько дней, и впечатление, которое сразу произвела тюрьма, еще более усилилось. Правда, пища была отвратительная, как вообще тюремная пища, но вот именно на этой почве произошел случай, который неожиданно показал мне новые стороны тюремного режима и сразу поверг меня в недоумение. Дело в том, что мне стало очень нездоровиться. Я вызвал тюремного врача. Явился какой-то господин, одетый франтом, освидетельствовал меня и говорит:

    — Слушайте, у вас катар, в тюрьме этой болезни лечить нельзя.

    — Как, — спросил я, — но, ведь, я все-таки в тюрьме?

    — А, может быть, вам можно выйти на волю, — ответил врач.

    Я сразу даже не понял, что врач хочет сказать: издевается ли он надо мною, или говорит серьезно. Заметив мое изумление, тюремный врач сказал:

    — Простите, можно узнать, но какому вы делу?

    Я ему ответил, что я заключен по делу о военной конференции, по которой я был арестован в качестве представителя от Петербурга.

    — А сопротивления вооруженного не оказывали, бомб у вас не нашли? — спросил врач.

    — Нет, — ответил я.

    — Ну так, разве, это серьезное дело? Из-за такого дела не стоит в тюрьме сидеть и наживать себе катар, — заметил он, смеясь. — Подайте заявление, чтобы вас выпустили на поруки.

    Весь этот разговор меня поразил. Я позвал Мазурина. Когда я рассказал все, что говорил врач, и заметил, что тут что-то неладное, Мазурин ответил:

    — Ничего подобного, куйте железо, пока горячо, так как тюремные власти сами не знают, что будет завтра. Ждут чего-то в связи с приближающейся первой Думой, многие тюремщики буквально стараются угодить политическим и освободить кого возможно.

    И, действительно, тюремные власти как будто не знали, что будет завтра. Был в Московской тюрьме один политический, Иванов, рабочий без одной ноги. Однажды, когда товарищи шутя обсуждали вопрос о том, как действовать, когда власть перейдет в их руки, кто-то предложил назначить этого самого инвалида начальником Московской тюрьмы, куда будут заключены все ярые представители старого режима. Так и стали звать этого товарища «тюремный начальник». И вот, когда у политических возникала перебранка с тюремными надзирателями и помощником начальника, тогда последним грозили:

    — Подождите, отплатит вам за все это Иванов, когда будете сидеть у него в тюрьме.

    И казалось, что в этой шутке была половина правды.

    Вместе со мной был выпущен на поруки железнодорожный чиновник Иванов. Он был внесен начальником карательного отряда Риманом в список подлежащих расстрелу, но успел скрыться. После того, как карательный отряд ушел, Иванов был арестован, просидел в тюрьме несколько месяцев и был освобожден на поруки за 100 рублей. И таких случаев были десятки. Освобождал всех председатель судебной палаты, известный в ту пору Арнольд, отставленный вскоре за свою мягкость министром юстиции от должности. Когда Арнольд не мог освободить кого-либо, он очень огорчался. Вот какая история произошла с одним грузином, членом кавказской боевой дружины, фамилию которого я забыл. Он стрелял в полицейских, пришедших арестовать его, бежал от них, по дороге бросил револьвер и скрылся. Его разыскали и посадили в тюрьму, вещественной уликой против него служил браунинг, из которого несколько патронов было расстреляно. Заключенный подал заявление об освобождении его на поруки. Арнольд призывает его в комиссию, разбиравшую деда об освобождении на поруки, и говорит:

    — Никак не можем вас освободить, в револьвере не хватает нескольких пуль.

    Товарищ-грузин отрицает. Арнольд просит его выйти на минуту из комнаты, где происходит заселение комиссии, и начинает о чем-то толковать со своими коллегами, затем призывает заключенного и говорит:

    — Право, не можем выпустить. Полицейские показывают, что вы в них стреляли и ссылаются для доказательства на ваш браунинг.

    Товарищ снова отрицает. Арнольд опять отсылает товарища с конвойным в соседнюю комнату и опять советуется со своими коллегами, снова призывает товарища и убеждает последнего, что его нельзя выпустить на поруки. Дело кончилось тем, что вспыльчивый грузин крикнул:

    — Дайте мне этот самый револьвер, я выпущу в вас все эти пули, и вы увидите, что там недостает ни одной!

    Эту сцену слышали я и товарищи, сидевшие в соседней с моей комнате и ждавшие своей очереди.

    Товарища-грузина увели обратно в тюрьму.

    Однако, под конец и в этой тюрьме положение стало ухудшаться, и незадолго перед выпуском на поруки мне пришлось выдержать шестидневную голодовку в виде протеста против новых тюремных порядков.

    Такова картина жизни во многих русских тюрьмах накануне созыва первой Думы, когда положение было неопределенное и когда многим тюремщикам казалось, что нужно быть крайне осторожными с пленниками, что на помощь последним могут придти, как во времена французской Бастилии, народные массы и, освободив узников из темницы, расправиться с их палачами.

    Но скоро картина изменилась. Реакция восторжествовала по всей линии. Вот в такой-то момент, накануне второй Думы, мне пришлось ознакомиться с новым фазисом в истории русских тюрем. Я попал в петербургские «Кресты». Пробыл я в этой тюрьме недолго, но впечатление она произвела незабываемое. Помню, как вывели нас на прогулку ранним утром. Когда мы спускались по лестницам и дошли до двери, выходившей на двор, в грудь, в лицо ударил сильный порыв сквозного холодного, ледяного воздуха, который ножом врезался в нутро. Видно было, как многие съежились. На дворе предстала возмутительная картина. Шли гуськом один за другим. За каждым политическим на расстоянии нескольких шагов шли два уголовных, один сзади другого. Так прогуливалась партия человек в 50. По бокам стояли тюремные надзиратели с винтовками в руках, винтовками, которые они ежеминутно направляли на того или иного узника, крича пьяными и хриплыми голосами:

    — Эй, кто там оглядывается?!. Смотри, цокну тебе в глаза из винтовки. Не отставай, не забегай, держи дистанцию в два шага!.. и т. д.

    Такова была эта прогулка. Это был один штрих, но в этом штрихе отражалась тюрьма нового периода. Если в старые времена политические добивались удлинения времени прогулки, то теперь на нее смотрели, как на что-то ужасное. Но отказываться от прогулки было невозможно — изобьют, потащат гулять. И тюремный ужас чувствовался на каждом шагу. Становилось невозможным жить. Многие готовы были устроить протест, зная, что это кончится расстрелами. Большинство настаивало на том, что нужно-де подождать созыва второй Думы. «Устроим протест, тогда нельзя будет замолчать. Погибнем не напрасно». Не только отношение тюремщиков к заключенным было зверское, но и медицинский персонал стал теперь набираться исключительно из черносотенцев, членов союза русского народа. Случилось мне как-то заболеть сильнейшим расстройством желудка, вызвавшим страшные боли, длившиеся несколько дней. Вызванный мною врач всем своим отношением дал мне понять, что он очень рад беде, приключившейся со мной, и я стал опасаться, не даст ли он мне лекарства, которое только усилит мои боли. На лице врача было написано: «Так тебе и надо!». С той поры я больше не вызывал ни врача, ни фельдшера. Должен отметить, что среди персонала тюрьмы составлял исключение лишь один человек, фамилию которого я, к сожалению, тоже забыл. Несомненно, что в глубине души этот человек сочувствовал революционерам. С его помощью мне удалось уйти из тюрьмы, а через несколько месяцев, когда я уже находился за пределами досягаемости, я узнал, что в «Крестах» вспыхнул «бунт» и что много товарищей было убито. Солдаты открывали дверные форточки и стреляли в мнимых бунтовщиков, порой ничего не подозревавших, сидевших безмолвно за своими столами.

    Начиналась новая эпоха в истории русских тюрем, — начиналась пляска кровожадных победителей над пленными врагами.

    Изменился состав политического тюремного мира. Прежде в тюрьме сидел какой-нибудь десяток-другой политических. Это были обыкновенно или интеллигенты, или одиночные рабочие. Теперь в тюрьмах неожиданно оказались тысячи и тысячи рабочих. Начиналась эпоха массовой борьбы.

    Царская власть не могла оставить без внимания тюрьмы и в первую голову изменила состав тюремного персонала; когда-то среди тюремных начальников и их помощников — служителей были всякие люди; встречались начальники, которые жаловались заключенным:

    — Ах, беда, не доучился, пришлось стать тюремщиком! Не по нутру мне эта должность. Не создан я для нее.

    Таким был, например, одесский тюремный начальник Конвентский (1893 г.). Бывало, помощник начальника Ласкин посадит кого-нибудь в карцер, — Конвентский является через час и освобождает. Некоторые помощники начальников и низшие надзиратели содействовали побегам, передавали охотно записки на волю и т. д. Впоследствии все это изменилось. Подтянули всех. Выкинули всех малодушных, мягкосердечных, — всех, кто не умел ненавидеть политических, кто не желал крови. Теперь каждый начальник тюрьмы, каждый надзиратель, каждый врач и фельдшер обязательно должен был быть членом союза русского народа.

    Теперь настала другая эпоха. Господствующие классы увидели, что перед старым режимом стоит, действительно, грозный враг, что с этим врагом предстоит борьба не на живот, а на смерть. И этому врагу теперь мстили за все, — мстили за то, что когда-то считали революционеров пустыми фантазерами, которым никогда-де не удастся привлечь на свою сторону народные массы, мстили в особенности за страх перед ними в 1906 г., мстили за все предшествующие послабления и вольности в тюрьмах.

    Эта новая эпоха ярко охарактеризована в речи одесского депутата Никольского, 20 мая 1912 г. в Государственной Думе огласившего письмо политического, отбывшего каторгу в Саратовской тюрьме: «Теперь, — сказано было в этом письме, — на тюрьмы спущена свора бесчеловечных циников, глупых и злых людей. Нет никакой возможности уберечь себя от нападения этих зверей, каково бы ни было ваше поведение, эти люди найдут в своем цинизме в своей жестокости достаточные основания, чтобы надругаться над вами. Нет ни одной спокойной минуты, живешь в вечном страхе за будущее... Приходится дрожать перед этими зверьми, так как находишься в их полной власти. Здесь нет ниоткуда помощи, нет никакого закона. Нельзя жаловаться — забьют до смерти. Здесь чувствуешь себя, как евреи, когда погромщики вторгаются в их дома. Но самое страшное это то, что знаешь, что находишься во власти врага, который тебя ненавидит. Никогда в жизни не чувствовал я так этой слепой зверской ненависти, как в тюрьме. Теперь в тюрьме испытываешь совершенно новое, никогда не испытанное прежде чувства — страх, постоянный, не проходящий страх. Чувствуешь себя как перед жестокими плантаторами, как солдаты в военных поселениях деспота Аракчеева. Не думайте, что таково положение лишь в нашей тюрьме. Нет, во всех тюрьмах то же самое — повсюду свирепствует белый террор».

    Вот некоторые данные, характеризующие царство террора, наступившее в России после 1905 г.

    С 1 декабря 1905 г. по 1 февраля 1906 г. в одном Остзейском крае карательными экспедициями — 18 повешены, 621 расстрелян 320 убиты в схватках.

    С 1906 г. по 1910 г. в еврейских погромах и карательных экспедициях убито 21 тысяча, ранено 31 тысяча.

    С 1906 г. по 1910 г. за политические преступления осуждено 38 тыс. человек, из них — половина за массовые выступления, ¼ за пропаганду и принадлежность к преступным сообществам. Из этих 38 тысяч приговоров — 5.735 смертных. Приведено в исполнение — не менее 3.741.

    В 1905 г. заключенных в тюрьмах было 90 тысяч, в 1913 г. — 220 тысяч; официальные цифры не дают числа политических заключенных, но по приблизительному счету их было не менее 30 тысяч.

    По официальным данным, в 1911 г. было 116 самоубийств в тюрьмах. Следует прибавить, что за самоубийства заключенных жестоко расплачивались все их товарищи по тюрьме. Среди своих материалов я нашел следующее письмо из Орловской тюрьмы, относящееся к 1911 г.: «В 6 камере, 4 отд., где сидят вечники, произошел следующий случай. Здесь сидел политический Иван Судищ. После ареста в Прибалтийском крае его жестоко пытали. А эти пытки оставили на нем неизгладимый след. В Орле он подвергся новым истязаниям. Однажды вечером он обратился к сокамерникам со словами: «Товарищи, позвольте мне повеситься. Я больше не могу...» Никто не удивился этим словам; каждый думал про себя: «если он повесится, нас всех завтра выпорют, но мы не смеем отказать ему, слишком он уж мучается и, может быть, и мне самому придется просить товарищей о той же милости...». После некоторого колебания товарищи разрешили Судищу повеситься. Они нарочно раньше легли спать, закрыли головы одеялами, чтобы не слыхать предсмертных стонов и не видеть последних содроганий товарища. Заледенев от ужаса, ждали они его смерти... Многие плакали... Судищ в это время вил веревку из простыни и надевал петлю. На утро из петли вынули его труп и зверски выпороли его сокамерников...»

    В 1912 г. 45 политических и 12 уголовных просидели в одной тюрьме 3.213 дней в карцере.

    С мая по июнь 1913 г. в Шлиссельбурге сошло с ума 7 политических. В апреле 13 человек политических заключенных писали соц.-дем. думской фракции: «Наказание карцером возведено в систему. Карцером наказывают за всякую мелочь, и даже больные — эпилептики, чахоточные — не избегают карцера. Начальник встречает всех вновь прибывающих, словами: «У меня не полагается менее 30 дней карцера, если жизнь невтерпеж — у вас есть полотенце»...

    /Каторга и Ссылка. Историко-Революционный вестник. Кн. 23. № 2. Москва. 1926. С. 160-169./

    Павлович (Мих. Павлович) — Вельтман (Волонтер), Михаил Лазаревич (автобиография). Я родился в 1871 г. в еврейской семье. Отец мой был служащим в хлебной конторе и был человеком «умственным», любившим в свободное время читать книги. Знал хорошо еврейскую литературу и читал произведения русских классиков. Мать в молодые годы училась в пансионе, говорила по-французски и по-немецки и читала «Что делать?» Чернышевского; однако скудный заработок отца и большая семья (12 душ детей, из которых остались в живых до сих пор семь моих братьев и две сестры) заставили мать отдаться исключительно хозяйственным обязанностям. Мать сама подготовила меня к экзамену в гимназию. Умерла мать в период гражданской войны, когда Одесса находилась в руках белогвардейцев. Отрезанная от своих сыновей, мать психически заболела, воображая, что все сыновья ее убиты белогвардейцами и изрезаны на куски. Все время искала она останки своих детей.

    Одесса в период моего детства была оживленным торговым городом; в порту стояли десятки английских, итальянских, греческих, турецких судов. Одесситы гордились своим городом и считали свою Одессу европейским городом. Однако, может быть, не было другого города в России, в котором было бы столько контрастов, сколько их было в Одессе. С одной стороны, кипучая торговая жизнь, большие иностранные пароходы, вечное движение, неумолчный шум и говор на улицах, с другой стороны, в двадцати минутах ходьбы от центральных улиц, в нынешнем парке, на берегу моря расстилалась необозримая первобытная степь, покрытая высокой травой, в которой скрывались табуны лошадей, попадались змеи и т. д. С одной стороны, в порту на пароходах и парусных судах мы видели вежливых иностранных капитанов, которые охотно пускали детей входить на суда и рассматривать последние, с другой стороны, одесский градоначальник, контр-адмирал Зеленой, полусумасшедший человек, разгуливал по улицам Одессы, ругая по-матушке прогневивших его чем-либо обывателей, городовых и т. д.

    Кроме Зеленого, другими знаменитыми лицами в Одессе были «отцы города» — Маразли, городской голова, члены думы Анатра, Родоконаки и др. Происхождение богатства всех этих капиталистов было описано в запрещенном авантюрном романе «Одесские катакомбы», который произвел на меня сильнейшее впечатление и был первой книгой, заставившей меня задуматься над вопросом о ненормальностях существующего строя.

    Когда мне было девять лет, родители по моему настоянию решили отдать меня в гимназию, в отличие от других братьев, которые учились в ремесленной школе. Отец мой был противником гимназии и стоял за ремесленное образование. Так как в это время была введена десятипроцентная норма для евреев и в гимназию легче всего попадали дети богачей, мне не удалось попасть в одесскую гимназию, и родители решили отправить меня в Елисаветград, где проживал мой дядя, бывший учителем в еврейской школе, писавший, что я, благодаря его связям, сумею поступить в елисаветградскую гимназию, если сдам хорошо экзамены. В Елисаветграде я поступил в гимназию.

    Занимался я удовлетворительно, но все свободное время дома, а порой украдкой на уроках в гимназии тратил на чтение Майн Рида, Жюль Верна, Густава Эмара, любимых книг юношества той эпохи. Я пробыл в елисаветградской гимназии два года, и затем по ходатайству владельца хлебной конторы, в которой служил мой отец, меня приняли в 3-й класс одесской гимназии. Таким образом я снова очутился в родной семье. В одесской гимназии на меня сразу повеяло новым духом. Некоторые гимназистики скоро сообщили мне, что в пятом классе имеется один гимназист, который прочел всего Михайловского, а о другом гимназисте шестого класса рассказывали по секрету, что он читает знаменитую книгу «Капитал» Маркса и знает ее наизусть. Я постарался познакомиться с этими великими людьми, и они дали мне список книг для чтения: Омулевского «Шаг за шагом», Герцена «Кто виноват», а из более серьезных книг Писарева, Добролюбова, Бокля, Дрепера и т. д. В 3-м классе мы имели уже тайный кружок для самообразования и собирались для совместного чтения. Я был очень честолюбивым мальчиком и мечтал о том, чтобы стать великим писателем, ибо ученические работы (переложения) мне очень удавались, а одна работа, заданная учителем, описание какого-нибудь путешествия, была даже напечатана в виде рассказа в одном иллюстрированном детском журнале. Но благодаря своеобразному характеру Одессы, обилию здесь силачей-биндюжников, кулачным боям, поножовщине и т. д. мои честолюбивые мечты шли в различных направлениях: мне хотелось быть силачом, первоклассным борцом. Я брал уроки гимнастики и борьбы в чешской гимнастической школе, впоследствии закрытой по предписанию градоначальника, посещал цирк и принимал участие во всех кулачных боях между группами гимназистов. Среди одесских революционеров были также некоторые знаменитости, славившиеся большой силой. Так, большой популярностью в этом отношении пользовался Давид Гольдендах (Д. Рязанов), и мне трудно сказать, что тогда больше привлекало меня к нему: его ли большая физическая сила, или его феноменальная начитанность и революционность, о которой много рассказывали. Между тем в гимназии развивались события. Получив распоряжение произвести чистку в старших классах гимназии, наш директор уволил человек тридцать за «малоуспешность», «плохое поведение» и т. д., и за эту расправу один из учеников старшего класса, первый ученик, бывший на блестящем счету у начальства, дал пощечину директору. После этого директор был переведен в какую-то провинциальную гимназию. Новым директором был назначен Стефани, человек добрый по натуре, но, однако, не знавший, как совместить свою доброту с соображениями карьеры. В 4-м классе я принял уже участие в первом в моей жизни революционном выступлении. В это время в Одессу приехал знаменитый министр народного просвещения Делянов, друг Победоносцева, игравший громадную роль в качестве одного из вдохновителей реакционной политики Александра III. Некоторые гимназисты старших классов одесских учебных заведений решили подать Делянову заявление с характеристикой порядков, господствующих в гимназиях и с требованием большей свободы и т. д. Один из учеников старшего класса предложил мне принять участие в этой сходке. Я был очень польщен, что ко мне, ученику IV класса, проявляется такое доверие. На сходке за городом принимало участие около 70 человек. Произносились горячие речи, выработана была программа требований, и решено было, в случае отказа на наши требования, объявить гимназическую забастовку, действовать как будущие студенты, а не как «приготовишки», по заявлению одного оратора. С необычайным энтузиазмом разошлись мы по домам. На следующий день во время урока латинского языка открылась дверь, и помощник классного наставника объявил: «Вельтман, пожалуйте в кабинет к директору». С бьющимся сердцем, при изумленных взглядах всего класса и самого учителя латинского языка пошел я в кабинет. Директор сразу сказал мне: «Вы были вчера на преступной сходке?!» Когда я стал отрицать, он перебил меня: «Не отрицайте, вы падаете в пропасть, моя обязанность даже против воли вашей спасти вас. Как вы решились на такой безумный шаг. Знаете ли вы, что английский министр лорд Салисбюри из ненависти к России сеет великие интриги в нашей стране, чтобы подорвать нашу силу и захватить Константинополь. И вы бессознательно становитесь агентом коварных англичан, которые начинают свои козни уже среди гимназистов 4-го класса». Директор еще несколько минут говорил на эту тему. Я ожидал страшного для меня исключения из гимназии или очень строго наказания, но директор неожиданно закончил: «Идите в класс и никому не смейте заикнуться о моем разговоре и зачем я вызвал». До меня директор вызвал еще нескольких участников сходки и всем устроил головомойку. Скоро обнаружилось, как директор раскрыл вероломные английские планы и положил на обе лопатки Салисбюри. Дело в том, что на сходке участвовал сын самого директора и под строгим секретом рассказал в тот же вечер об этом событии своей сестре. Та сообщила отцу. Директор узнал у сына фамилии всех учеников III гимназии, участников сходки, обещав никого не наказывать. Само собой разумеется, что не в интересах директора было раздувать всю эту историю, наоборот, надо было ее замять всеми силами, чтобы грозный министр не узнал о ней. Как бы то ни было, когда инициаторы выступления узнали о том, что имена всех участников сходки из III гимназии известны, решено было отказаться от проекта.

    Скоро в стенах гимназии случилось новое событие, которое всполошило всех учеников. Один из учеников 6-го класса, видный участник пресловутой сходки, знаменитый знаток Михайловского, на уроке греческого языка послал записку другому ученику, где было написано следующее: «Герой романа Шпильгагена „Один в поле не воин” — Лео — это Лассаль». Учитель греческого языка перехватил записку. Был созван педагогический совет, и любитель романов Шпильгагена, знавший такие запрещенные имена, как Лассаль, был исключен из гимназии без права поступления в учебные заведения. Из гимназии исключали за чтение Писарева, Добролюбова, Чернышевского, Белинского и т. д. Исключали и за книгу Бокля «История цивилизации», ибо Бокль, этот богобоязненный англичанин, осмеливался тем не менее доказывать, будто история народов обуславливается их географической средой. При чем же здесь было божеское благоволение, попечение монархов и т. д. Ясно, что книга Бокля была вредной, безбожной книгой. Все эти бессмысленные придирки только усиливали наше оппозиционное настроение и решимость бороться с режимом мракобесия и насилия. У нас создался гимназический кружок, в который из старших учеников входили Цыперович, Нахамкис (Стеклов), Илья Шиф, безвременно скончавшийся в позапрошлом году, и другие; был и младший гимназический кружок. Из учеников других гимназий был особенно близок к нам Сергей Волошкевич.

    В 7-м классе я начал работу вне заведения. Мне был поручен кружок из 8 девиц (в том числе две сестры Рязанова), с которыми я читал Писарева, Чернышевского, Добролюбова и т. д. До окончания гимназии я успел проштудировать «Капитал» Маркса, «Наши разногласия» Плеханова и был убежденным марксистом и социал-демократом. Читал много по истории России, политической экономии, народному хозяйству. Большой подмогой для нас всех служил ходивший по рукам под строгим секретом каталог, составленный Рязановым, где разделывался Туган-Барановский и прочие оппортунисты и катедер-социалисты.

    По окончании гимназии я сделал вид, будто хочу поступить на юридический факультет и подал соответствующее заявление. Но будучи принят, я не посещал факультета и затем заявил ректору свою просьбу уволить меня, так как не имею-де средств платить за нравоучение и должен зарабатывать себе хлеб на существование. На самом деле я просто не хотел набивать себе голову университетскими глупостями и решил идти по другому пути. Подал же прошение для отвода глаз, чтобы не бросалось в глаза жандармам. Скоро приступил я к пропаганде в рабочей среде. Я уходил за город, шел по линии железной дороги и вступал в разговоры с одиночками рабочими, говорил о правительстве буржуазии и т. д. Помню, что в подавляющем большинстве случаев мои собеседники соглашались со всем, что я говорил о капиталистах, министрах, отсутствии народных школ, о политике и т. д., но как только я начинал намекать на царя, меня переставали понимать. Иногда после долгой беседы собеседник, вздыхая, вдруг говорил: «Эх, если бы можно было дойти до царя и ему все рассказать. Досталось бы всем этим министрам и околоточным». Скоро мне дали одного рабочего Николая, к которому я стал ездить на квартиру. Через его посредство я познакомился еще с четырьмя рабочими, к каждому из них я ездил отдельно. Чтобы попасть к Николаю пришлось менять трех-четырех извозчиков с целью замести следы.

    В 1892 г. я был арестован (дело Цыперовича) и заключен в одесскую тюрьму. Здесь по этому же делу сидели Калашников, штурман дальнего плавания, рабочие Гедрашко, Ошманец, Дериглазов, Сэнжур, Пименов, Сойфер, Яковлев, Артемов, из товарищей по гимназии — Сергей Волошкевич, Иосиф Шиф, Бетя Шиф, Давид Гринцер и т. д. В нелегальной литературе это дело охарактеризовано, как «первый большой социал-демократический процесс в России». После 1½-годичного тюремного заключения я был сослан в Сибирь, в город Верхоянск Якутской области, на пять лет. В ту пору сибирская дорога не была еще сооружена, и мы шли пешком, этапным порядком, в течение нескольких месяцев. В Верхоянске я встретился с Мих. Брусневым, осужденным к 4 годам тюрьмы и 10 годам ссылки за социал-демократическую пропаганду (группа Бруснева), с Басовым (Верхоянцевым, автором сказки «Конек-скакунок»), Лядовым (ныне ректором Свердловского университета), Брониславом Веселовским, одним из основателей польской соц.-демократической партии, сосланным в Верхоянск в 1897 г. и расстрелянным в 1919 г. в делегации «Красного Креста» в Польше, Марианом Абрамовичем (п. п. с.), скончавшимся в 1925 г. в Варшаве, вполне примиренным с польской шляхтой, Владимиром Галкиным, в то время еще сторонником Народной Воли, но скоро по возвращении в Россию ставшим деятельным с.-д.большевиком (сконч. в 1925 г.), далее Яном Питкевичем (п. п. с.), Самуилом Рабиновичем (из народовольцев) и др. Можно себе представить, ареной каких горячих споров была наша маленькая колония, сколько в ней было групп. Имея много свободного времени, многие из нас чуть ли не каждый день целые часы проводили в горячих спорах о русской общине, судьбах капитализма, о книгах В. Б., Николай — она, Струве, Бельтова и т. д. Мы очень много читали, обдумывали свои мысли и каждый раз начинали спор с новыми аргументами и новыми данными. В Верхоянске, этом полюсе холода, где мы питались исключительно мерзлым хлебом и мясом, которые приходилось оттаивать, я, сверх ожидания, замечательно поправил свое здоровье, немало расстроенное тюрьмой и ужасным этапным путем, и по окончании срока ссылки вернулся в Россию, уже по железной дороге, бодрым и жаждущим деятельности.

    Не имея права проживания в университетских городах, я выбрал город Кишинев. Но мне хотелось подольше остаться в Одессе. Я пробыл в Одессе около трех недель, однако был арестован и водворен в Кишинев. Кишинев был в этот момент (1899-1901 гг.) оживленным революционным пунктом на юге России. Здесь уже находились Давид Гольдендах (Рязанов), Моисей Ханжи (анархист), Быховский (с.-р.), две сестры Корнблюм (с.-д.), Боград, расстрелянный чехо-словаками в Красноярске, Басовский (с.-д.), Роза Гальберштадт (с.-д.) Илья и Бетя Шиф, прибывшие со мной из ссылки, Александр Квятковский (с.-д.), Квита (большевик, погибший неизвестно где), Годлевский и Елена Годлевская и многие другие. Среди местной интеллигенции было немало элементов, сочувствовавших ссыльным и оказывавших последним всяческое содействие. Особенно выделялись д-р Дорошевский, его жена Теофилия Дорошевская, дочь предводителя дворянства Екатерина Кристи и другие. Естественно, что при наличности такого числа ссыльных и благодаря наличности благоприятных условий в Кишиневе закипела работа. Но здесь не бездействовали и черносотенцы, сгруппировавшиеся вокруг пресловутого Крушевана.

    В это время в области внешней политики самым крупным событием была англо-бурская война. Я очень внимательно следил за этой войной и доказывал, что она явится началом новых событий во внешней международной политике, которые окажут громадное влияние на внутреннее положение во всех государствах. Так как в Кишиневе много лиц из окружающей нас среды интересовалось этой войной, решено было устроить мой доклад, чтобы собрать деньги на наши цели. Доклад пришлось повторить три раза. Конечно, устраивать его приходилось секретно. Надо заметить, что многие товарищи в то время очень мало интересовались внешней политикой, полагая, что все, что лежит вне области непосредственной классовой борьбы и борьбы с царизмом, не представляет особого значения. Однако по окончании первого доклада ко мне подошел один из товарищей и, пожав поощрительно мне руку, сказал: «Ничего, и это пригодится. Все эти вопросы тоже не мешает изучить». Доклад мой я выпустил в свет в 1901 г.: «Что доказала англо-бурская война. Регулярная армия и милиция в современной обстановке» (Одесса). Конечно, по условиям цензуры пришлось многое опустить. Основная идея брошюры заключалась в доказательстве позиционного характера будущей войны и в подчеркивании превосходства милиции над регулярной армией.

    Из Кишинева я отправился в Париж, который в это время являлся одним из важнейших центров нашей революционной эмиграции. Русский Париж представлял в эти годы клокочущий котел. Все русские студенты и студентки считали себя социалистами, посещали все собрания, принимали участие в демонстрациях и манифестациях французских рабочих. Русские революционные организации вели здесь деятельную работу: собирали деньги, организовывали кружки из молодежи и выбирали подходящих лиц для работы в России. На митинги, доклады, лекции в зале ресторана Avenue du Choisy собиралось по 800—1000 человек.

    За границей я сотрудничал в «Искре», причем писал исключительно на темы о необходимости вооруженного восстания, тактике уличного боя и т. п. В 1905 г. я приехал в Петербург и здесь работал исключительно в военных организациях, ведя пропаганду в Преображенском и Семеновском полках, среди гарнизона Петропавловской крепости. Практически работал с большевиками, мало вникая в партийные разногласия и интересуясь, главным образом, агитацией и пропагандой в войсках, с целью подготовки вооруженного восстания, вопросами тактики уличного боя и т. п. Когда вспыхнуло восстание в Москве, мы изыскивали пути поднять движение в Петербурге. В марте 1906 г. я вместе с Антоновым (Овсеенко) был командирован в качестве представителя петербургского гарнизона в Москву на военную конференцию, где и был арестован 27 марта 1906 г. вместе с Ем. Ярославским, Саммером, Бруком, капитаном Клоповым и др. Просидев в Таганке 6 месяцев, я был выпущен на поруки. В 1907 г. я вернулся в Петербург и здесь снова стал заниматься работой в военных организациях, сотрудничал в нелегальной газете «Казарма». Будучи арестован в октябре того же года и заключен в Кресты, я впоследствии скрылся в Финляндию, а оттуда бежал за границу и поселился в Париже. Русский Париж был уже не тот, что до 1905 г. Студенты и студентки отошли от революционного движения и зачитывались «Саниным» Арцыбашева. В январе 1910 г. я принимал участие в пленарных заседаниях ЦК РСДРП, происходивших в Париже, там был избран членом комитета общепартийной школы пропагандистов, входя в него как представитель меньшевиков. В 1911 г. читал лекции по национальному вопросу в партийной школе в Болонье (где читали Богданов, Луначарский и др.). При расколе в партии я остался с меньшевиками. Партийными разногласиями, к сожалению, не интересовался, не читал ничего, кроме имеющего непосредственное отношение к международной политике и к Востоку. Находясь в Париже, посещал всех восточных революционеров, младотурок, персидских конституционалистов, индусских эмигрантов, китайских офицеров и т. д. У меня на квартире постоянно собирались индусские, персидские, китайские революционеры, с которыми мы обсуждали планы революционной работы. Я сопровождал персидских революционеров — д-ра Абдулла-Мирзу и рабочего Раит-Заде во время их поездки по Европе, редактировал прокламации для персидских, китайских, индусских революционеров и сотрудничал в их журналах и газетах. Эта интенсивная работа в восточном национально-революционном движении, которому я придавал огромное значение, захватила меня целиком. Я сотрудничал в «Голосе Социал-Демократа», где писал по вопросам международной и, главным образом, восточной политики и где я опубликовал секретные письма Ляхова, переведенные скоро на все европейские языки и наделавшие много шуму в европейской прессе. Накануне мировой войны по уговору с Чичериным я отправился в Марсель и здесь вместе с Гиком принимал участие в организации Марсельской конференции моряков Центрального Всероссийского Союза судовых команд русского торгового и военного флота. Во время мировой войны сотрудничал с момента основания в парижском «Нашем Слове», где писал и Троцкий, Антонов Овсеенко, Лозовский и другие интернационалисты, начавшие борьбу против Плеханова, Каутского и проч. социал-патриотов. После Февральской революции я был назначен одним из членов «тройки» (Агафонов, Покровский) для ознакомления со всеми документами, захваченными в «черном кабинете» русского посольства в Париже. На основании изучения этих документов нам удалось обнаружить 60 провокаторов, имена которых и были опубликованы в русской прессе. Затем на собрании представителей всех заграничных организаций я был избран генеральным секретарем организации по отправке в Россию всех политических эмигрантов. Закончив отправку почти всех наиболее энергичных и видных работников, я и Покровский с последней партией эмигрантов отправились на судах «Царица» и «Двинск» в Россию. Получить эти суда было очень нелегко. Вся политика Керенского-Терещенки была направлена к тому, чтобы не дать возможности политическим эмигрантам, находившимся во Франции, Англии и т. д., вернуться в Россию.

    По прибытии в Петербург я подал в военное министерство докладную записку, подписанную, кроме того, делегатами из Англии и Швейцарии, Бердниковым и Абрамовичем. В этой записке указывалось, что порядок, установленный циркуляром за № 630 и дополнениями к нему, поставил политическую эмиграцию в крайне тяжелое положение. Докладная записка подчеркивала, что контрразведочный отдел генерального штаба, прикрываясь интересами обороны и защиты России от германского нашествия, фактически сводил политические счеты с несимпатичными ему революционными элементами.

    На другой день после Октябрьской революции я был приглашен работать в только что образованный Наркоминдел. Работа в блиндированных комнатах Наркоминдела над документами бывш. министерства иностранных дел продолжалась до начала Брестской конференции, куда я был командирован в качестве эксперта. После работы на Брестской конференции я вернулся в Петроград, и здесь на меня была возложена задача взять руководство строительным делом в РСФСР. Таким образом, был создан главный комитет государственных сооружений, председателем коего я оставался до моей мобилизации на фронт в момент продвижения Деникина. В этом комитете были разработаны и частично начаты осуществлением проекты Свирстроя, Волховстроя, Волго-Донского канала. Это была эпоха Sturm und Drang периода нашего строительства, прерванная гражданской войной. На фронте был назначен на пост особо уполномоченного по строительным работам на южном фронте.

    С фронта был командирован в Москву. Прибыв в Москву, я явился на заседание ответственных коммунистов в Леонтьевском переулке (сентябрь 1919) и здесь был контужен осколками бомбы и помещен в санаторию «Габай». После отражения наступления Деникина я был прикомандирован к штабу Сталина (южфронта) и затем был командирован Серебряковым для вручения знамен «от красного Питера» 13-й армии и 14-й армии, отличившимся при защите подступов к Москве. Я посетил армию командарма Ан. Геккера, латышскую дивизию Калнина и затем совершил от Харькова путь вместе с отрядом червонных казаков под командой Богинского и комиссара Колесова, пока нагнал у Перекопа в самый разгар боев 8-ю червонную дивизию Примакова, которого в то время заменял Трутовский. По поводу моей деятельности на фронте интересно следующее остроумное замечание Ленина, которое привожу, так как оно приложимо и ко многим другим, подобным мне, товарищам. Когда я однажды вернулся с фронта и неожиданно на съезде попался на глаза Ленину в военной шинели, с ремнями через плечо и с большим наганом у пояса, Ленин, остановив меня и расспросив о дивизии Примакова, похвалил меня и сказал, прищурив хитро один глаз и улыбаясь: «Скажите, тов. Павлович, до чего довела нас Антанта, если даже вас посадила на лошадь».

    Выполнив все возложенные на меня поручения, снова вернулся в штаб Сталина (в Харьков) и скоро был назначен замнаркомпросом Украины (наркомом был Гринько).

    Затем я был вызван в Москву для работы по подготовке съезда народов Востока в Баку; принял участие в этом съезде и был оставлен в Баку для руководства вместе со Стасовой советом действия и пропаганды народов Востока. В октябре 1920 г., во время восстания, организованного Нажмудином Гоцинским в Дагестане, я отправился в горы вместе с Каркмасовым, председателем Дагревкома, членом Реввоенсовета Оружоникидзе, командиром Геккером и др. Вызванный затем в Москву, я был назначен членом коллегии Наркомнаца (1921-1923) и председателем Научной Ассоциации Востоковедения. В настоящее время, кроме последней обязанности, выполняю также обязанности ректора Института Востоковедения и председателя Союзной восточной торговой палаты. Кроме того, состою профессором Военной академии. Несу партийные обязанности лектора, агитатора, выполняю литературные задания.

    Наиболее крупными работами моими являются: «Империализм и борьба за великие железнодорожные и морские пути будущего», «Борьба за Азию и Африку», «Мировая война 1914-1918 гг. и будущие войны», «Империализм» (курс лекций, читанных в академии), «Французский империализм», «Русско-японская война» и др. В настоящее время ГИЗ печатает собрание моих сочинений. Основная идея, которую я проводил в своих работах еще до мировой войны, заключается в подчеркивании роли тяжелой индустрии во внутренней экономике и внешней политике империалистических государств. На вопрос — противоречит ли этот взгляд теории Ленина, отвечаю: нисколько. Раз империализм есть монополистический капитализм, естественно, что металлургическая промышленность, как наиболее монополистическая по своему характеру, как ранее других созревающая к картеллированию, к организации в форме национальных и интернациональных трестов, синдикатов, концернов, является царицей современной капиталистической промышленности, гегемоном в современной индустрии.

    Из моих работ, описывающих события, участником которых я был, укажу: «На высотах красного Дагестана» (из истории контрреволюции на Кавказе, путевые наброски), «Взрыв в Леонтьевском пер. 25 сентября 1919 г.», «К истории возникновения Академии», в сборн. «Военная академия за пять лет» (М., 1923 г.).

    /Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. 7 изд. Т. 41. Ч. II. Союз Советских Социалистических республик. Москва. 1925. Стлб. 1-19; Деятели СССР и революционного движения России. Энциклопедический словарь Гранат. Репринтное изд. Москва. 1989. Стлб. 98-110. С. 573-579./

                                                    І. Границы 1772 г. Польский мир.

    28 января Совет Народных Комиссаров обратился к польскому правительству с предложением начать мирные переговоры. Делая это предложение, Советская власть заявляла, что она признает независимость Польши и желает положить в основу переговоров право народов на самоопределение.

    В ответ на наше предложение поляки долгое время отмалчивались. Наконец они ответили предложением начать мирные переговоры в Борисове, находящемся в их власти и при этом категорически отклонили наше предложение заключить перемирие одновременно с начатием мирных переговоров. Они признали допустимым прекращение военных действий лишь на Борисовском участке.

    Это требование польского правительства вести переговоры о перемирии на линии огня в Борисове, не прекращая военных действий, было ловушкой.

    Борисов самое уязвимое место на польском фронте, и своевременный удар со стороны Красной армии по направлению к Борисову мог бы расстроить все авантюристские планы польской шляхты. Мы ответили контрпредложением — встретиться в Варшаве, в Москве, в Париже, наконец  нейтральной стране, в Эстонии. Вместе с тем снова повторили свое предложение согласительно общего перемирия на всем русско-польском фронте.

    Мы искренно желали установления мирных отношений с Польшей, мечтая о мирном строительстве, о борьбе с разрухой и голодом внутри страны. Наши субботники, воскресники, наши трудовые недели, перевод наших красных армий на мирное положение, превращение целых шести армий в трудовые армии — все это свидетельствовало о нашем горячем желании перековать по библейскому выражению наш меч в плуг. Но польские паны приняли наше миролюбие за слабость.

    В ответ на все наши мирные предложения польские паны воспользовались изменой некоторых галицийских частей, которые несколько месяцев тому назад перешли на сторону Советской власти из разгромленной армии Деникина и теперь открыли фронт врагу и бросили ударную группу из легионеров и познанских войск на наши слабые численно войска, прорвали наш западный заслон, захватили Житомир, Киев и двинулись вглубь Украины, открыв серьезное наступление по всему украинскому фронту.

    В течение всего периода, пока мы воевали с Деникиным, Колчаком, Юденичем, польские паны подготовлялись к нападению на Советскую Россию. Каждый день в Польшу прибывали, главным образом, из Франции, новые поезда с новым военным снаряжением, и шовинистическая польская пресса открыто писала о неизбежности войны с Россией.

    И вот эта война, о которой мечтали польские шляхтичи, представляет свершившийся факт.

    На что надеются польские паны? Они знают, что длительная война с Советской Россией, в виду громадного перевеса русских сил означает для шляхетской Польши гибель. Поэтому они хотят выиграть войну неожиданным нападением и быстрым наступлением. Правда, польские генералы уже не могут подобно немецким полководцам 1914 г., начавшим европейскую войну молниеносным походом через Бельгию на Париж, мечтать о полном разгроме неприятельских сил, прежде чем русская армия закончит свою мобилизацию, и об окончании войны в несколько месяцев. Польские паны не гонятся за той целью, которую ставили перед собой немецкие полководцы: уничтожить во что бы то ни стало главные военные силы врага, они не ставят перед собой задачи разгромить во чтобы то ни стало наши наиболее важные воинские единицы. Нет, их план другой. Польские паны стремятся одержать временный успех, захватить у нас новые и новые территории, создать таким образом барьер между коренными польскими провинциями, с одной стороны, Россией и Украиной, с другой, в виде вновь присоединенных областей и затем прежде, чем наши Красные армии успеют перейти в серьезное и победоносное контрнаступление обратится к Франции, Англии и С. Штатам с просьбой о вмешательстве; по мнению польских захватчиков, Советская Россия и Украина будут вынуждены также примириться с потерей всей правобережной Украины, как примирились они, скажем, с потерей Бессарабии. Но о этом отношении расчеты польских панов глубоко ошибочны.

    Прежде всего, каковы территориальные притязания польских панов?

    Польская шляхта желает навязать Советской России и Украине границы 1772 г. Что такое представляет собой в переводе на общепонятный язык этот термин «границы 1772 г.».

    Помимо десяти бывших русских привислинских губерний, иначе называвшихся конгрессовой Польшей, помимо Познани и Галиции, Польша в пределах 1772 г. заключала в себе Курляндию, шесть белорусско-литовских губерний (Виленскую, Ковенскую, Гродненскую, Минскую, Могилевскую, Витебскую) и три украинских (Подольскую, Волынскую, Киевскую, кроме города Киева).

    Эта огромная территория охватывает целое государство, считающее себя самостоятельным — Литву и половину Латвии (Курляндию и часть Латвии, называющуюся по-польски Инфляты).

    Польские паны хотят воскресить то, что было полтораста лет назад, хотят вернуть древние времена, когда польские помещики владели миллионами холопов во всей левобережной Украине. К Польше должна отойти вся Минская, Могилевская, часть Смоленской, часть Черниговской, вся Киевская (кроме Киева), вся Волынская и вся Подольская губ., Витебск, Полоцк. Это значит, что граница будет проходить возле Пскова, Смоленска, Чернигова, Екатеринослава. Достаточно взглянуть на карту, чтобы понять чудовищный смысл шовинистических польских вожделений. Поляки требуют нашего добровольного или вынужденного силой их меча согласия па присоединение к Польше громадной территории, выводящей за этнографические пределы их страны с населением в 30 миллионов человек, на коих быть может только 8% принадлежит к польской национальности. Польские шляхтичи уверяют, будто они об аннексии и не думают, а заботятся единственно о самоопределении народностей, в той числе Украины. Откроем книгу известного польскою националиста Романа Дмовского «Германия, Россия и польский вопрос», (вышла в 1909 г.) и мы узнаем, сколько поляков проживает в тех областях, на которые предъявляют теперь притязания шляхтичи. Оказывается, что в Минской губ. поляков 10%. в Могилевской — 5%, в Витебской — 7%, на Волыни поляков — 11%, в Подолии — 10%, в Киевской — около 4%.

    После таких цифр можно не удивляться тому, что даже английская газета «Дейли Герольд» от 21 апреля в статье Брельсдорфа «Будет ли Польша продолжать войну» выражается следующим образом:

    «Нельзя без усмешки относиться к мегаломании несостоятельной республики, мечтающей поглотить чужеземное население более многочисленное, чем ее собственное. Однако, вина в этом падает не столько на поляков, сколько на союзников, которые наговорили так много противоречивых слов. Ллойд-Джордж, несомненно, хочет мира, того же желает его итальянский коллега. Франция содержит своих офицеров при польской армии и продолжает посылать ей снаряды в то время, как Америка продает Польше излишки своего военного снаряжения на самых льготных условиях.

    Советское правительство стремится к миру, который даст ему возможность организовать экономическую жизнь России социалистических начал, при теперешнем военном фронте оно могло бы еще существовать, несмотря на потерю обширных областей, но если бы оно согласилось на исторические границы, требуемые Польшей, оно в будущем очутилось бы в опасном положении, а в настоящем это разорило бы страну.

    Между тем, было бы не трудно разрешить эту проблему. Если бы Лига Наций была бы не пустым, многообещающим призраком, она должна была бы урегулировать ее. Момент неотложно требует, чтобы союзники в Сан-Ремо в императивной форме посоветовали Польше отказаться от своих требований или не добиваться более того, чем она уже теперь владеет. Если же союзники откажутся от властного призыва к умеренности, если Польша с ее молодыми армиями и романтическим президентом-героем будет упорствовать в продолжении войны, если она не помирится ни в чем, кроме легендарных границ 1772 г. плюс подвластная Украина, то России, наученной двумя годами гражданской войны и капиталистической блокады, предстоит еще целое лето войны, а Европа вступит в 1921 г., в полосу мирового голода. который означает гибель цивилизации.

    Не довольствуясь огромными территориями, уже захваченными шляхтой в Литве, Белоруссии и на Украине, поляки требуют восстановления границ 1772 г., основываясь на историческом праве, на том факте, что таковые были границы Польши до 1-го раздела ее. Можно ожидать, что в случае побед ее армии, польская шляхта, подобно немецкой, французской и английской буржуазии в период капиталистической войны, будет увеличивать сбои требования и пожалуй, потребует, основываясь на «историческом» праве, восстановления границ, скажем 1613 г., когда Польше принадлежали правобережная Украина и Смоленск и южная ее граница доходила до Черного моря.

    Не ограничиваясь требованием возвращения всех тех украинских земель, которые принадлежали ей до 1772 г., польская шляхта нагло заявляет о своем намерения передать опальную Украину своему наемному агенту Петлюре, тому самому грабителю и изменнику, который уже дважды продался и французам и немцам, который теперь, как кондотьер (наемный разбойник), будет продавать свои кровавые услуги всякому, кто захочет пользоваться ими, всякому могущественному пану или буржую, который вознамерился взять в кабалу народ украинский

    Но этого мало. От своего имени и от имени Украины польская шляхта требует отдачи ей российского золотого запаса, того самого, который был украден у нас чехо-словаками и который наши победоносные красные отобрали целиком у Колчака. Независимо от этого польские шляхтичи требуют от Советской России возмещения всех убытков, нанесенных польским гражданам русско-германской и последующей гражданской войной.

    Эти польские требования дышат такой наглостью и настолько чудовищны, что даже условия пресловутого «Брестского» и «Версальского» мирных договоров совершенно бледнеют перед условиями этого нам навязываемого Польского мира. Ясно, что ни Советская России, ни Советская Украина не могут подписаться под такими условиями. Не только русские и украинские рабочие и крестьяне, за исключением кулаков, не только коммунисты обоих республик, но и все честные русские и украинские граждане, тысячи представителей так называемых либеральных профессий, врачи, инженеры, юристы, тысячи представителей нашей буржуазной интеллигенции, не говоря уже о нашем кадровом офицерстве и многих его до сих пор колеблющихся элементах, объединятся вокруг правительств обоих федеративных республик во имя защиты угрожаемого отечества.

    Мы коммунисты, мы самые искренние патриоты. В отличие от панов, капиталистов, спекулянтов, всех тех; кто любит свое отечество, как зверь любит добычу, которую он терзает и рвет на части, мы любим свое рабоче-крестьянское отечество, как сын любит дорогую мать, и мы будем защищать Россию и Украину, обе эти братские республики, являющиеся ныне светочем, палладиумом (оплотом) независимости всех угнетенных народов и всех классов, до последней капли крови.

    Но что же заставляет польских панов бросаться в эту новую авантюру, что заставляет польских помещиков, которые столетиями держали под властью украинских крестьян, надевать на себя маску друзей украинской «демократии», которой, видите ли, угрожает большевистская опасность, и начинать войну с Советской Россией и Украиной.

                                                 II. Внутреннее положение в Польше.

                            Революционное движение среди рабочих и крестьян Польши.

                                             Польши и Литва. Польша и Белоруссия.

                     Экономическое и финансовое положение страны. Накануне крушения.

    Уже со времен Наполеона III одним из наиболее могущественных средств в руках правительств для подавления оппозиции в собственной стране стала считаться победоносная внешняя война. Завоевательная политика царизма в течение последних десятилетий имела в основе одним из главных стимулов стремление наших господствующих классов отвлечь войной, блеском побед на нашем фронте, внимание народных масс от внутренних неурядиц. Русско-турецкая война 1877 г. явилась ответом на рост революционного движения среди нашей интеллигенции 80 годов, русско-японская война 1904 г., должка была, по мнению Плеве, явиться могучим средством для обуздания революционного движения, с поразительной быстротой распространявшегося в широких слоях русского пролетариата, начиная с конца прошлого столетия. Наконец великая мировая война 1914-1918 гг. должна была, по мнению многих ее виновников, остановить в случае казавшейся несомненной победы именно их страны рост социализма в последней.

    Несомненно, что, начиная войну с Советской Россией и Советской Украиной, польская шляхта и польская буржуазия ставят последнюю ставку, играют во банк и объявляют на весь мир: «пан или пропал». Шляхетская Польша стоит накануне полной экономической и финансовой катастрофы, накануне грандиозного революционного взрыва, который, по мнению польских шовинистов, может быть предотвращен или во всяком случае отсрочен на неопределенный промежуток времени, лишь при том условии, если России и Украине будет навязан «Польская мир», перед которым побледнеют мир Брестский и Версальский.

    Прежде всего нужно отметить, что польское правительство не пользуется поддержкой сознательных элементов геройского польского пролетариата в течение десятилетий ведшего в общих рядах с российским пролетариатом борьбу за освобождение рабочего класса от гнета буржуазии. Ни в одной стране майские демонстрации не принимали такого боевого революционного характера, какой они носили в течение многих лет подряд в Лодзи и других фабричных городах Польши. В настоящее время целый ряд важнейших польских городов: Варшава, Ченстохов, Краков, Лодзь, представляют очаги подпольной коммунистической агитации. В польской коммунистической партии насчитывается 70.000 членов и ряды коммунистической партии возрастают. Коммунистическая агитация пользуется все возрастающим влиянием на массы. Все профессиональные союзы настроены революционно.

    В значительной части функционирующих заводов командуют еще представители социал-предательской партии П.П.С. (польской партии социалистической), но руководство пролетариатом уже ускользает из их рук. Среди масс растет недоверие и даже ненависть к членам П.П.С. фракции. Наоборот, влияние коммунистической партии на массы растет.

    Влияние партии в профессиональном рабочем движении значительно. Наибольшим влиянием коммунистическая партия пользуется в союзе строительных рабочих, который имеет 40 отделений и 15.000 членов. Среди горных рабочих партия имеет 80% членов. Среди прядильных рабочих 40%. Среди кожевников и мельничных рабочих большинство за коммун. партию (70%).

    Революционеры ведут деятельную работу против польских панов и капиталистов и стремятся к установлению Советской власти в своей стране. Правительство отвечает на эти стремления самыми свирепыми репрессиями. Забастовочное движение в стране растет. Панская Польша превратилась в одну сплошную тюрьму. Как сообщает венская газета польских коммунистов «Свет» в Варшавской цитадели сидят двести пятьдесят человек политических. Переполнены тюрьмы Вильны, Минска, Гродны, Белостока и Бреста. И в этих тюрьмах сидят не только коммунисты из интеллигентов и рабочих, не только городские рабочие, участники стачки, но и многочисленные сельскохозяйственные рабочие, батраки, устроившие в конце прошлого года знаменитую забастовку, обнаружившую огромную мощь коммунистического движения в крестьянской Польше. Эта забастовка поставила на ноги всю польскую контрреволюцию. Как и свое время писал Феликс Кон по поводу этой забастовки: Ставленник контрреволюции министр Войцеховский почище Столыпина расправился с забастовщиками, не останавливаясь перед сечением забастовщиков, избиением их шомполами и прикладами, ни перед угрозой расстрела, ни перед массовыми, ни на чем не основанными, арестами».

    Вот картины усмирения сельскохозяйственной забастовки в Польше:

    Ниже приводим выдержки из органа польских социал-патриотов «Работник», рисующие картину диких и вопиющих расправ, какими сопровождалось усмирение забастовки сельскохозяйственных рабочих. Комментарии излишни, необходимо только подчеркнуть, что газета «Работник» является органом парламентской партии (Н.П.С.), к которой принадлежит и глава государства Пилсудский и поэтому вряд ли пригодится заподозрить его в чрезвычайном сгущенки красок, при описании действий органов правительства.

    Вооруженные помещики ездили вместе с полицией и войском, спаивая водкой блюстителей тишины и порядка. Народ неимоверно избивался...

    «Полиция, истязавшая рабочих в Сандомирском уезде, поголовно была пьяна. По приказанию помещиков у бастующих отнимали продовольствие (в то время как бастующие скотину кормили)...

    В Грубешовском уезде в Медринце помещик выгнал, вопреки условию, 6 семейств батраков. Так как они не соглашались на такое попрание закона, прибыла полиция по главе с комиссаром Пржедвольским. Во время забастовки в этом уезде в общем было арестовано до 200 человек...

    По указанием помещиков народ избивали прикладами и арестовывали. Многих избивали даже до потери сознания. Инструктор Куколько, избитый, со сломанной и не перевязанной рукой, находится в темнице, получая ¼ ф. хлеба и кувшин воды в день. Семь человек, отправленных в обморочном состоянии в тюрьму, дорогой куда-то исчезли. В тюрьме уверяют, что таковые в ней нс значатся. Предполагают, что они скончались от побоев, в таких случаях при царизме говорили: скончался от туберкулеза. Полиция разыскивает многих скрывающихся, а помещики выгоняют из квартир бастующих и скрывающихся...

    В волость Рейнов (Равского уезда), как только началась забастовка, тотчас же прибыла полиция по телефонному вызову помещиков с начальником Сарнецким, и без разбору принялась за избиение прикладами конюхов. Одному исполосовали нагайками голову и руки, другому сам начальник рассек уши, а потом полицейские сбивали его прикладами.

    Отсюда направились в Большой и Малый Рыльск, где издевались над батраками ужасным образом. Кровь брызгала из-под прикладов, народ топтали копытами лошадей.

    На фольварке Менцкая-Воля (Серадзского уезда) полицейский Малишь ударил беременную Зелинскую в живот...

    В другом месте Марианна Хойнацкая на девятом месяце беременности как была избита, что у нее было вызвано кровотечение. Арестованных в имении помещика Немоевского рабочих полиция заковала в кандалы. В Липне произошло поголовное избиение, не исключая и женшин, из которых одна заколота штыком...

    В Суховоли кн. Четвертинский спаивал солдат и полицию, угощал их сытными обедами и фруктами, за что последняя установила тишину и порядок в его имении, избивая и арестовывая батраков...

    Вообще в имении князя набиты все батраки».

    Тот же «Работник» помещает письма арестованных. Вот одно из них:

    «Дорогой... Прошу вас помогите мне, я так избит, что не знаю долго ли выдержит мое здоровье. Сегодня меня позвали... чистить отхожие места. Вахмистр, фамилии которого не знаю, избил меня ужаснейшим образом. Помогите мне, иначе я покончу самоубийством. Кланяйся моей жене, быть может больше с ней не увидимся».

    На заседании сейма разбирался запрос депутата Педзялковского, в котором тот между прочим говорит:

    «В печати появились многочисленные заметки, что при аресте и допросе заключенных за сельскохозяйственную забастовку применились пытки существовавшие в средние века, или у нас при царизме, но никогда в свободной независимой Польше». Сейм большинством голосов отверг спешность этого запроса.

    Так вот как живется рабочим в «демократическом польском государстве», в котором имеется налицо учредительное собрание и в управлении которым принимают участие социалисты».

    Все эти репрессии по отношению к взбунтовавшимся польским «холопам» доставили глубокое удовлетворение польским панам и вызвали одобрение со стороны помещиков и капиталистов, которые однако нашли, что правительство вообще не достаточно строго держит холопскую массу в своих руках. После того как сейм (буржуазная польская государственная дума), куда упомянутый депутат Педзялковский внес срочный запрос о зверской расправе с батраками, отверг срочность запроса, польские паны экстренно собрали свой собственный помещичий съезд, на котором приняли целый ряд резолюций против слабости правительства и уступчивости сейма и дали понять, что они будут подчиняться постановлениям и сейма и правительства только в том случае, если эти учреждении будут беспрекословно исполнять волю помещиков.

    Аграрное движение а Польше приняло столь острый характер, что все партии сейма объединились для борьбы с батраками.

    Партия «Людовцев» (за исключением немногочисленной группы «тугутовцев», насчитывающей 11 депутатов) заключила договор с эндеками (национал-демократами) и пришла втихомолку к соглашению, на основании которого проведение в жизнь указа сейма от 10 июля о принудительном частичном отчуждении земли в пользу безземельных приостановлено. Благодаря тактической отмене этого указа от 10 июля открывается широкая возможность купли участков кулаками у крупных землевладельцев. Польские паны в ответ на «батрацкие претензии» попросту распродают земли кулакам, а беспокойных батраков выбрасывают на улицу. В настоящее время отказано от службы ¾ батраков. Благодаря таким действиям панов, классовые противоречия в польской деревне обостряются, основы революционного движении в деревне становятся все глубже и глубже.

    Польские тюрьмы переполнены революционными батраками. После октябрьской аграрной забастовки было арестовано несколько тысяч революционных батраков. Насколько сильно движение среди батраков видно хотя бы из того, что в профессиональный союз батраков входит около 120.000 (ста двадцати тысяч) членов.

    Само собой разумеется, что жестокая расправа польских панов и капиталистов не может задушить рабочее и крестьянское движение в Польше. Только недавно польские газеты сообщали о забастовке в Домбровском угольном бассейне, вспыхнувшей а конце марта в виде протеста против милитаризации варшавской электрической станции. Углекопы требовали, чтобы их единственным представителем был профессиональный союз. Из сочувствия к домбровским рабочим забастовали также углекопы Шамовского бассейна. Не имея силы сломить энергию забастовщиков иным путем, польские капиталисты прибегли к помощи штрейкбрехеров и выписали ей партию вестфальских рабочих, которые должны были заменить бастующих.

    Недавняя забастовка горнорабочих в Заглембе (Домбровском округе) была подавлена, в результате арестов сотен и тысяч рабочих и жесточайших репрессий.

    Уже один страх перед революционным настроением миллионов польских рабочих и сельских батраков заставляет польскую шляхту с ненавистью смотреть на упрочение Советской власти на Украине и в России. Для расправы с польскими большевиками польские паны и капиталисты считают необходимых покончить с большевизмом вне Польши. По дело не только в этом.

    Если у польских панов и капиталистов так обострены отношения со своими собственными рабочими и батраками тем более натянутый характер носят отношения между польскими захватчиками и местным населением как на западе Польши в Силезии и Западной Пруссии, так и на востоке, в Литве и Белоруссии.

    В Литве раздражение населения против польских завоевателей переходит в открытое возмущение, сопровождаемое столкновением. Польско-литовские бои стали повседневным явлением.

    Не лучше и отношения между шляхетской Польшей и Белоруссией. «Экономическая Жизнь», от 7 апреля 1920 г., в очень мрачных красках рисует, основываясь на буржуазных газетах, картину белорусско-польских отношений:

    «Судя по русским буржуазным газетам, издаваемым а Ревеле и Риге, сложившиеся в настоящее время белорусско-польские отношения грозят серьезными осложнениями. Газета «Воля» (№ 23, начало марта с. г.) пишет: «Польский элемент в Белоруссии состоит лишь из помещиков, и их управляющих и приказчиков и части мещан в городах и местечках».

    Помещичий класс обладает огромнейшими поместьями и отношения между холопами и паном весьма обострены, потому что помещики, находясь на административной посту в своем же уезде и имея в своем распоряжении вышколенных жандармов, большей частью из австрийских поляков нажимают на крестьянство, дабы вернуть хотя бы часть разграбленного во время большевизма и немецкого господства».

    Но польские помещики нс ограничиваются исключительно этой задачей. Оккупанты всячески насилуют быт края, пытаясь, как можно скорее подготовить благоприятный исход возможного плебисцита в этом «исконно-польском» крае.

    Корреспондент рижской газеты «Сегодня» (№ 53) рассказывает о том, как церкви преображаются поляками в костелы, и о той религиозной пропаганде, которая ведется среди населения целой плеядой ксендзов. Школы и неродное образование подвергаются гонениям и насильственной полонизации. «Все учебные заведения, основанные с большим трудом и любовью», сообщает корреспондент, при наличии скудные средств нашли поддержку не только среди широких белорусский кругов, но даже среди немецких и большевистских оккупантов и благополучно просуществовали до польской оккупации. С приходом поляков начались против них всевозможные гонения, и в настоящий момент (начало марта с. г) высший педагогический институт в Минске распущен, все гимназии, кроме одной, закрыты». Далее корреспондент сообщает, что в связи с падением курса польской марки наметился безумный рост дороговизны.

    Раздражение и недовольство среди населения, постепенно переходит в ряд отдельные вспышек, с ярко выраженным революционным характером. Заявление Пилсудского, будто населению открывается свобода национальной жизни, на практике превратилось в фикцию Польское военное командование, под прикрытием военного положения, путем репрессий душит всякую попытку к выявлению населением своей воли.

    Другой корреспондент газеты «Сегодня» (№ 60, середина марта с. г.) характеризует настроение населения, как явно враждебное полякам: «многие белорусские деятели партии, организации, раньше лояльные, перешли в открытую оппозицию к полякам»

    Недавно била попытка свергнуть поставленное поляками правительство Луцкевича. Был выбран новый президиум белорусской рады и назначено министерство Ластовского. Однако, последний и весь. состав президиума рады был арестован Луцкевичем при помощи польских войск.

    Корреспондент белогвардейской галеты заканчивает свое сообщение выводом, что «общее положение таково, что если польская оккупация в Белоруссии не будет упразднена, то, в недалеком будущем неизбежно восстание».

    В связи с последним требованием Польши о возвращении в лоно Белого Орла белорусских земель, в заседании белорусской рады, виленщины и гродненщины, виленского белорусского национального комитета, была единогласно принята резолюция, требующая участия в мирных переговорах с решающим голосом представителя белорусского народа и заканчивающаяся заявлением, что «в случае, если мирные переговоры между Польшей и Россией будут вестись без участия и санкции представителей Белоруссии, то гакие переговоры белорусский народ не признает».

    Польские власти систематически преследуют белорусские школы. Народные школы оставлены без всяких средств и существуют только на добровольные взносы самих родителей учащихся.

    Как рассказывает вернувшийся из польского плена тов. Ордынский, лично на себе испытавший все ужасы шляхетского владычества (см. «Коммунист» 12 мая 1920) из всех противников и ненавистников польской власти самыми искренними и последовательными являются белорусы (крестьянство, рабочие и городская беднота). Крестьянство белорусское, в котором пСоветской власти началось расслаивание, при поляках снова обратилось и сплоченную массу обездоленных, объединенных одним порывом ненависти к угнетателям: кулаки и крепкие хозяйчики, в начале польской власти восставшие против бедняков и середняков и расправившиеся с ними при помощи польской военной машины, теперь также попали под колеса ее и разделяют участь бедноты. В Белоруссии, как нигде до сих пор, приход белых (поляков) ярко, до карикатурности, до поразительной наглядности обозначал приход десятков тысяч помещиков, которые, как голодная саранча, набросились на Советские хозяйства с огромными запасами оставленного добра, на крестьянские имущества, укрепленные при Советской власти за счет убежавших помещиков и кабинетских угодий, набросились из своих врагов — крестьян, сторицей выжали из них «долги» и множество из них истребили путем карательных экспедиций и пленения в концентрационных лагерях. Девяносто процентов помещиков Белоруссии — поляки и это стоит перед белорусами ярким фактом, пред которым бледнеет всякая агитация, в какую бы сторону она ни была направлена. Массы погибших при карательных экспедициях, тысячи томящихся в тюрьмах и лагерях, полное обнищание, дикий белый террор в деревне, ужас перед врывающимися в дом пьяными солдатами, невозможность выехать за околицу из-за свирепствующих на дорогах банд разбойников — вот что дала Польша Белоруссии. Как будто для того, чтобы ярче подчеркнуть классовый характер пришедшей польской власти, кто-то сверху распределил между помещиками все более или менее заметные административные, карательные, полицейские и хозяйственные должности. Перед белорусским населением развертывается такая картина: все начальники полиции (уездной, городской, местечковой и даже волостной) исключительно помещики, начальники жандармских управлений — помещики, начальники и следователи контрразведок — помещики, командиры хотя бы малых воинских частей — только помещики; то же самое во всех благотворительных, этапных, беженских, хозяйственных и т. п. учреждениях. Всюду, где белорусеу приходится сталкиватся с этой администрацией, первой фразой, с которой к нему обращаются администраторы, является (для живости передачи сути дела не изменяю стиля): «пся крев, скурвый сын, еще не расщелян?...» II при этом потряхивание нагайкой в воздухе.

    В городах Белоруссии идут нескончаемые еврейские погромы, разоряющие еврейское население до нитки. О чувствах еврейского населения при таких обстоятельствах говорить излишне.

    В Белоруссии, Литве, Подолии, Волыни, в Буковине; Галиции брожение против шляхетской Польши с каждым дней растет. Всюду, в Галиции работают подпольно коммунистические ячейки, они хорошо осведомлены о положении дел о Советской республик» и деятельности центральных организаций, выпускают коммунистические газеты. В Буковине произошел целый ряд восстаний. Белорусские крестьяне скупают у продажных легионеров оружие, организуют отряды и готовятся к бою. Пололия, Волынь, Литва охвачены восстаниями. Около Проскурова две недели держалась «Пашковская республика», но затем восстание было подавлено с невероятной жестокостью и вся Пашковская волость была сметена. Повстанцы Каменецкого уезда осаждали даже Каменец, заставив поляков перейти от наступления к обороне.

    Положение польской шляхты в Познани не вполне устойчивое. Об этом свидетельствует тот факт, что польское правительство отравило недавно в Познань крупные отряды тяжелой и легкой артиллерии в сопровождении французской прислуги при орудиях... Польское командование объявило мобилизацию дальнейших призывных возрастов в Познани для отправки их на войну с Россией и боится очевидно, восстаний среди населения Познани.

    Польские империалисты стремятся окончательно оторвать у Германии не только Познань, но и Верхнюю Силезию с се углем. Польские буржуазно-националистические писатели в лице Тетмайера, Пшибишевского, Немоевского и др. посвятили не мало талантливых страниц Силезскому углю. Но Германия не может уступить силезского угля. После потери Саарского угольного бассейна Германии, как промышленной стране, грозит окончательная гибель в случае фактического отторжения у них Верхней Силезии.

    Отношения между шляхетской Польшей и населением Познани и Верхней Силезии обостренные и могут от первой искры принять характер вооруженной борьбы. Разным образом не наладились до сих пор отношения между поляками и чехами в австрийской Силезии. По-видимому неизбежное восстанию в Белоруссии, как и других частях великодержавной Польши, так беспокоит польских панов, что ока считают необходимым, хотя бы ставя все на карту, если не окончательно уничтожить большевизм в России и на Украине, по крайней мере отбросить границы советских республик подальше как от только что присоединенных белорусских и литовских территорий, так и от коренных областей ясновельможной Польши. Временным успехом на поле сражений в войне с Советскими республиками шляхетское правительство стремится не только задушить революционное движение в самой коренной Польше, но и отдалить момент катастрофы польского империализма в Белоруссии и Литве, кне говоря уже о Познани и Силезии.

    Польскую шляхту пугает не только революционное настроение обширных слоев ее населения, но и экономическое положение страны, надвигающаяся хозяйственная и финансовая катастрофа страны, надвигающаяся хозяйственная и финансовая катастрофа, неизбежное банкротство польской государственности.

    Польская буржуазно-шляхетская государственность переживает кризис, который должен закончиться ее смертью. С одной стороны государственный организм Польши прогнил до мозга костей, с другой стороны правительство буржуазного паразитизма не в состоянии разрешить на одного вопроса, который выдвигает жизнь. Польское правительстве бесплодно топчется на месте, не в состоянии провести в жизнь ни одной реформы и занимается исключительно борьбой с коммунизмом. В этом очевидно весь смысл (весь raison d’être) существования польского.

    Польская промышленность лежит в развалинах. Из крупных производств работают только каменноугольные копи, а также некоторые металлообрабатывающие заводы, обслуживающие военные нужды. Однако и металлургическая и каменноугольная промышленность Польши переживают тяжелый кризис. Без помощи со стороны Франции, посылающей полякам поезда за поездами с военным снаряжением без помощи со стороны Америки, отправляющей в Польшу излишки своих военных материалов, польская военная промышленность не могла бы вооружить ни одной армии для борьбы с нашими красными войсками, получающими снаряжение исключительно от русских заводов в Туле, Петрограде, на Урале.

    Польша переживает тяжелый угольный кризис Из-за отсутствия топлива закрываются заводы стекольной и писчебумажной промышленности. Замер почти совершенно «польский Манчестер» — Лодзь с ее многочисленными текстильными фабриками, на которых в настоящее время работает всего несколько тысяч ткачей.

    До 30% всех предприятий, работавших в Польше до войны, подверглись закрытию из-за недостатка угля. Недостаток угля принял зимой этого года катастрофический характер. Согласно информации министерства торговли и промышленности при самой благоприятной обстановке можно было рассчитывать едва на ⅓ нужного количества для фабрики угля на ноябрь. Что касается топливных нужд населения, то они могли быть удовлетворены только в размере 10%. Для железных дорог с трудом хватает угля. В результате угольного голода умирает вся промышленная жизнь страны, вся текстильная индустрия.

    На раду с угольным голодом на обострение промышленной разрухи в Польше действует отсутствие сырья: нет хлопка, кожи и т. д. В этом же направлении действует и транспортный кризис. Паровозы и загоны износились донельзя. Своевременный ремонт их невозможен или крайне затруднителен из-за отсутствия запасных частей.

    Что же делают польские фабриканты для спасения погибающей промышленности? Делают ли они какие-либо попытки восстановить хозяйственную жизнь страны, победить разруху приложением своей энергий, опыта и знаний. Нет, польские фабриканты не уверены, очевидно, в завтрашнем дне. Подобно нашим капиталистам во времена недолговечного царствования Деникина и Колчака в Сибири и на Украине и на Дону, польские капиталисты не обращают никакого внимания на горячие призывы правительства отбросить в сторону боязливость, пассивность и отнюдь не проявляют инициативы в воссоздании отечественной промышленности. Подобно нашим «бывшим людям» фабрикантам, заводчикам, всякого рода предпринимателям, польские промышленники, у которых пока еще никто не отымает фабрики, занимаются исключительно спекуляцией. Как рассказывает С. Борский в статье, опубликованной, если не ошибаюсь, в «Московских Известиях», польские капиталисты бросили все свои капиталы на спекулятивную игру. Спекулируют валютой, золотом, драгоценностями, спекулируют продовольствием, запрятанными запасами товаров, вывозом их за границу и т д. Многие мелкие и средние польские капиталисты пользуются громадной разницей цен в присоединенной Познани и остальных областях Польши и спекулируют на этом. Пассажиры, едущие из Ц. Польского в «Княжество познанское», не имеют право вывозить оттуда ни одного фунта хлеба, ни одного пуда картофеля, ни одной пары белья, обуви или платья. Между тем в Познани хлеб лучшего качества стоит меньше одной марки, в Варшаве он стоит в десять раз дороже. И так со всеми продуктами. Понятно, что на этой почве пышным цветом расцветает мешочничество.

    Хозяйственная разруха обостряет, финансовую анархию, это наследие империалистической войны. Государственные расходы Польши в десять раз превышают ее доходы. Польская валюта стремительно падает, и польские деньги обесцениваются с поразительной быстротой. Американский доллар ценится сейчас около 160 польских марок, т.-е. в пять раз дороже, чем в прошлом году, фунт стерлингов 660 марок вместо 140 марок в прошлом году и т. д.

    В результате утильного голода, транспортного кризиса, спекуляции, наконец затяжной войны на советском фронте, войны, которая обходится польскому народу ежемесячно в два миллиарда марок, в то время как весь мирный бюджет за прошлый год достиг суммы около 4-5 миллиардов марок, — на внутреннем рынке Польши обостряется товарный голод и одновременно растет безработица, которая принимает в стране колоссальные размеры. Для разрешения вопроса о безработице правительство польское решило принудительно выселить во Францию 600.000 рабочих, якобы для содействия дружественной и союзкой державе в работах по восстановлению разоренных французских областей, а на самом деле для того, чтобы избавиться от более чем полумиллиона безработного, мятежного элемента. Если польская шляхта не знает, что ей делать с находящимися уже в стране фабричными и сельскими рабочими, которых оно гонит как скот в чужие страны и отдает их сотнями тысяч в кабалу иноземному капиталу, тем более не знает польское правительство, что ему делать с непрерывно возвращающимися из обнищалой Германии польскими рабочими.

    Капиталистическая Польша, отрезанная от гигантской России, представлявшей когда-то необычайно обширный и выгодный рынок для польской промышленности, разоренная мировой войной и втянутая а петлю мирового кризиса, эта Польша гибнет и с быстротой падающей с горной вершины лавины катится в пропасть окончательного хаоса, банкротства и развала.

    Польская промышленность выросла, развилась и превратилась в мощный организм исключительно на базе гигантского рынка. Польская промышленность так успешно конкурировала с нашими промышленными районами Московского и Петроградского фабричных округов, что многие наши отечественные капиталисты в эпоху царизма боролись против идеи независимости Польши лишь по соображением стратегического характера, считая Польшу удобным плацдармом для наступления наших войск на Австрию и Германию. Однако наши капиталисты постоянно вопили о польской конкуренции и безуспешно боролись с последней. Сооружение великого Сибирского пути, аннексия Северной Персии, присоединение Манчжурии, наше проникновение в Среднюю Азию с замечательным успехом было использована польской промышленностью, не говоря уже о тех выгодах, которые извлекала капиталистическая Польша от эксплуатации гигантского ринка всей остальной 150-миллионной России и Украины. Принимая во внимание высокое развитие польской промышленности, необходимо признать, что если в эпоху царизма Польша в политическом отношении была подчинена России и Украине, в экономическом последняя представляла польскую колонию.

    Потеря гигантского русского и украинского рынка тяжело ударила по польской капиталистической промышленности; польские паны идут теперь походом на завоевание России и Украины, которые они намерены превратить в свою политическую и экономическую колонию.

    Только социальный переворот на коммунистических началах в состоянии вывести Польшу из того заколдованного круга беспримерной хозяйственной разрухи, в котором она оказалась замкнутой в итоге мировой войны. Но польская буржуазия, надменная польская шляхта не желает наложить сама на себя руки и бросается в безумную авантюру войны с Советской Россией. «Или пан или пропал» — вот лозунг отчаяния, который воодушевляет польскую шляхту и буржуазию в ее рискованном шаге. Польские паны, польские спекулянты чувствуют, что их новоиспеченная «Великая империя», их польское государство, ясновельможная Польша, не имеющая ни финансов, ни промышленности, рухнет; как карточный домик, при первом дуновении надвигающейся революционной бури. И вот, чтобы отдалить эту бурю, польская шляхта объявляет мобилизацию всех сил страны, призывает под знамена классы новобранцев и идет походом на Советскую Россию.

                    III. Польская авантюра. Чего ищут польские паны в России и на Украине.

             Война панов против холопов. Перспективы польской авантюры. Польский барьер.

    Что вторжение Польши а глубь Украины и России представляет собой авантюру, в том можно убедиться, если ознакомится с тем, что писали сравнительно недавно многие польские же буржуазные газеты о пределе наступления польской армии па Россию. Этот вопрос ставила буржуазная пресса в роде «Курьера Поранны», «Курьера Польского» и т. п., стремящаяся сохранить истинно-самостийную политику и не желавшая, чтобы Польша играла роль польского негра, запряженного о колесницу французского империализма, роль слепого орудия в чужих руках.

    Польская буржуазна чувствовала, что продвижение польской армии в вглубь Украины и России после занятия Литвы и Белоруссии — игра весьма рискованная.

    И вот различные прогрессивные и истинно-демократические польские листки призывали правительство в конце прошлого года не превращать польскую армию в слугу, раба империалистической Франции, раба, которому поручается выполнение крайне опасной для его жизни миссии. Листки эти напоминали о печальных судьбах польских королей Батория и Сигизмунда, французского императора Наполеона, поход которых в Москву кончился крахом. Им вторила «Муха», советуя польским войскам у Березины взять оружие к ноге [* Цитирую из статьи Ленского в «Жизнь национальностей» № 35 (43).].

                                                «Теперь история, возвращаясь,

                                                Да не пробудит вновь захватов бред,

                                                Пусть вожделений, волной вздымаясь,

                                                Смоленска и Днепра не ставит нам тенет.

                                                Зачем нам вторгаться к восточным народам,

                                                Где лжеучением страна вся полна.

                                                Под Березиной конец всем походам,

                                                Там завершится пусть наша война.

    «У Березины наш предел, — говорили люди более осторожные. — Каждый шаг вперед является шагом к бездне. Нашими руками желает коалиция для себя выгребать жар из русского пожарища».

    Но голос этих осторожных людей не был услышан польскими шляхтичами. Последние не видят для себя иного выхода, кроме перманентной, постоянной войны с коммунизмом. Инстинкт классового самосохранения говорит польским панам, что не может быть мирного сожительства польской контрреволюции с русской революцией. В царстве станов накопилось столько горючих материалов и вся почва так минирована взрывчатыми веществами, что от искры восточного костра может в любой день загореться и излететь на воздух все здание «Державнейшей Речи Посполитой».

    И не удивительно, что польская буржуазия предпочитает все, что угодно мирному сожительству с Советской Россией и благословляет поход польских войск против большевистской Москвы, благословляет союз с бандами в роде Петлюры, Тютюнника и других наемников против русской революции.

    Начиная этот поход, польская буржуазия надеется захватом новых территорий и расширением своих границ, во-первых, отбросить восточный костер подальше от польскою порохового погреба, способного взлететь на воздух от первой искры, во-вторых, спасти погибающую польскую промышленность и укрепить польские финансы, овладев украинским хлебом, углем, железом, сахаром, солью. Тов. Раковский в своей речи на первом пленарном заседании Харьковского совета предупреждал, что Польша не прочь захватить Украинский хлебный район, ибо хлеб и соль стали для Польши и для других стран Европы вопросом жизни или смерти. В середине прошлого года влиятельная английская буржуазная газета как-то писала, что «удовлетворительный урожай на Украине в состоянии покрыть нужды всей Европы, если только приложить к этому делу достаточную энергию». Польские шляхтичи, польские спекулянты не прочь были бы овладеть украинским хлебом для сбыта его по высоким ценам, как населению самой Польши, так и всей Европы. Если гетман. Скоропадский выкачивал украинский хлеб для немецкого империализма, польские шляхтичи через посредство своих ставленников будут выкачивать этот хлеб для польского и союзного империализма.

    Согласно договору, подписанному в Варшаве между польским правительством к «изменнической» украинской дипломатической миссией, продающей от имени Петлюры и других бандитов Украину польским капиталистам, Польша по пункту 6-му этого соглашения получит право на концессии, из коих важнейшей будет свободный транзит в Одессу. Ясно, что этот «свободный транзит» нужен польским панам именно для того, чтобы вывозить украинский хлеб, соль, сало и т. д., за границу.

    Буржуазные польские листки из всех сил стараются теперь убедить польских рабочих и крестьян, будто только получив доступ к неисчерпаемым материальным богатствам Украины: хлебу, железу, углю, соли, сахару и т. д. великая Польша сумеет превратиться в цветущее промышленное государство и выйти из заколдованного круга хозяйственной разрухи. Ни угля, ни хлопка, ни железа, ни хлеба Польша в настоящее тремя не в состоянии получить из Европы. Только освобожденная Украина и побежденная Россия смогут дать необходимое сырье для польских фабрик, польских железных дорог. Надо разгромить Россию и взять с нее в виде контрибуции уголь, хлопок, железо. Тогда снова загудят польские фабрики, снова зашумят станки и сотни тысяч безработных польских пролетариев не будут умирать с голоду. Польские буржуазные газеты открыто пишут, что целью войны с северной Россией является снабжение польских фабрик русским сырьем.

    Но где будет взято это сырье. Ясное дело. На Украине и только на Украине.

    Польша нуждается в тысячах и тысячах вагонов, в сотнях и сотнях паровозов, автомобилей, в десятках тысяч земледельческих орудий и т. п. Польские захватчики надеются, что, подобно румынским завоевателям в Венгрии, они сумеют во время наступления на русские и украинские земли захватить в свои руки богатую добычу и отнять у России и у Украины последние средства передвижения и этим несколько улучшить состояние польского транспорта, польской промышленности, всего польского хозяйства. Все это химерические бредни, неосуществимые мечты, свидетельствующие лишь о том отчаянном положении, в котором находится польская буржуазия.

    Польские шляхтичи идут на Украину не только для того, чтобы спасти капиталистический строй в Польше. Они идут для того, чтобы восстановить свои помещичьи права на «свои» земли, леса и т. д на Украине. Это настоявшая война панов против холопов. Паны, потерявшие огромные поместья, полученные ими от русских царей, не могут никак помириться с этим фактом и желают во что бы то ни стало вернуть себе обратно богатейшие полесские леса, обширные волынские угодья, громадные сахарные заводы, наконец, дворцы и усадьбы, оставленные в руках «мужичья». Польские паны твердо решили захватить русские, украинские, белорусские территории и закабалить десятки миллионов русских, украинских, белорусских крестьян. И действительно мы видим, что польские генералы, продвигаясь в глубь Украины, первым делом возвращают князьям Радзивиллам, Сангушко, Сапего, Любомирский, Потоцким, Замойским, Браницким и другим подольским, киевским и волынским панам все их земельные латифундии с роскошными дворцами, усадьбами, сахарными заводами и т. д. Так начальник подольского округа, оккупированного польскими войсками, помещик Крачкевич издал по своему округу приказ, в котором сказано:

    «Как представитель народа, который не на словах, а на деле проводит охрану частной собственности, прикачиваю восстановить права частной собственности земли, леса и проч.».

    Издавая подобный приказ, помещик Крачкевич восстанавливает «нарушенные» права не только польских панов, но и наших отечественных помещиков и кулаков. Одним словом, это ярко выраженная классовая война; война панов, помещиков против «холопов», против «мужичья», против «быдла». Паны идут на Украину чтобы хорошенько проучить «мужичье» и отучить его от захватов панских земель.

    Таким образом, заключая союз со шляхетской Польшей, бандит Петлюра выступает как злейший враг русских и украинских крестьян и рабочих, как лакей польских панов. По даром Петлюра в своем универсале ни словом не говорит о крестьянах и рабочих, о крестьянской земле, а упоминает исключительно о «гражданах», к которым он и обращается со своим воззванием поддерживать «ясновельможного» польского пана Пилсудского. Украинские рабочие и крестьяне сделают все от них зависящее, чтобы уничтожить Петлюру и вырвать с корнем «петлюровщину» с украинской почвы.

    Ясное дело, что миллионы украинских крестьян на захотят вернуться под иго польских панов, под власть польских жандармов, не захотят отдать громаднейшие поместья и всю плодородную украинскую землю Радзивиллам и Сангушко. Миллионы крестьян возьмут оружие в руки и пойдут войной против польской шляхетской мрази.

    Украинские крестьяне вспомнят всю многовековую, многострадальную историю геройской борьбы украинского «быдла» с польской шляхтой. Украинская литература, украинская поэзия в произведениях Шевченко посвящает многие страницы этой эпической борьбе. Все развитие украинского народа проходило в кровавой борьбе против польских панов. Все казацкие бунты, вся борьба Запорожской сечи, с такой яркостью описанная гениальным Гоголем в его «Тарас Бульба», борьба Богдана Хмельницкого, были в основе борьбой украинских крестьян против ярма польских помещиков. Пятьсот лет эти паны давили и душили украинских крестьян, держали их под плетью и теперь они снова идут походом на Украину, чтобы снова восстановить свое господство в своей прежней сатрапии, чтобы снова вернуть земли Сангушко и Любомирским. Польская шляхта постарается водворит во всей Украине тот же порядок, какой парит теперь на Волыни.

    Товарищ, пробравшийся из Кременца в Киев, рассказывает следующее о положении в местностях Волыни, запятых польскими белогвардейцами.

    «За последние месяцы жизнь стала невыносимой. Свободного слова нельзя вымолвить, Многие рабочие, рискуя жизнью, оставляют эти места и пытаются пробраться в пределы Советской власти. Товарищ пробрался через леса и овраги, от Шепетовки до Бердичева шел пешком. В Здолбунове, Ровне, Дубне всюду жандармский режим. Но деревням разъезжают карательные отряды. У крестьян отбирают решительно все: лошадей, продукты, хлеб. Промышленность в этих городах Волыни совершенно замерла. Рабочие голодают, польские спекулянты вывозя все отсюда в Польшу. Заводы Волыны остановились за отсутствием сырья, которое также вывозится в Польшу. Во всей оккупированной части Волыни польские власти рассчитывают русских железнодорожников и рабочих, заменяя их своими. Сахарные заводы все работают. Сахар вывозится Польшу. Кооперативы и профсоюзы преследуются, на этой почве возникают забастовки. Против забастовщиков принимаются суровые меры — высылка во Францию и даже расстрелы. По всей оккупированной Волыни раскинуты жандармские управления, занятые исключительно сыском среди рабочих. Во все имения возвратились собственники-помещики, их охраняют жандармы. Крестьянам воспрещается ходить по улицам поздно вечером. В городах и деревнях свирепствует тиф и оспа. Власти ничего не предпринимают для борьбы с эпидемиями. Украинские и русские школы закрыты. Прекратившееся восстание снова начинает повторяться».

    Воинствующие польские паны и подпанки и все их наймиты ввязались в безумную авантюру. Против шляхетской Польши подымаются не только миллионы крестьян, не только все селянство, за исключением озверелого кулачья, не только русские, украинские, белорусские, европейские рабочие и наши геройские красноармейцы, но и все честные граждане, нс желающие видеть превращение Украины в польскую колонию.

    Вот как добровольческая газета «Объединение» от 31 дек. прошлого года описывает положение русских граждан в Польше [* См. Харьковские «Известия» от 7 мая 1920 г.]. В этой статье лицо, прибывшее из Варшавы, передает следующие свои впечатления.

    «Первый город по пути моего следования, занятый поляками, был Луцк. Полонизация была уже проведена весьма решительно: русские чиновники все были уволены и заменены поляками. К пребыванию русских граждан в Варшаве поляки относятся нервно нервно, разрешения выдаются на краткие сроки, при условии представления поручительства двух польских граждан, известных администрации. В последнее время под флагом разгрузки возникли проекты о высылке из Варшавы русских граждан.

    В Варшаве существует «окраинное коло», защищающее интересы польских землевладельцев Литвы, Украины и др. местностей. Во главе этого коло до недавнего времени стоял граф Грохольский. Теперь, однако, он заменен другим лицом, так как он дискредитировал себя слишком близкими отношениями к правительству Петлюры, что вызвало крайнее недовольствие польских землевладельцев Волыни и Подолии.

    «К возрождаемой (Деникиным и Колчаком...) России в польских политических кругах отношение двойственное, что отражается в печати. Наиболее ответственные политические органы высказываются за добрососедские отношения и избегают нападок на Россию. Но вся остальная пресса, особенно рассчитанная на широкий сбыт, проявляет явно враждебное отношение ко всему русскому, сваливая в одну кучу и большевизм и государственность и русскую культуру.

    В низших слоях населения нет враждебного отношения к русским. Наиболее отрицательно к России относится средний националистически настроенный класс. Русских культурных учреждений очень мало. Открытие части русских гимназий встретило большие затруднения в виду явного нежелания многих домовладельцев дать под нее помещение. Большинство русских церквей обращено в католические храмы».

    Итак, польская шляхта собирается «полонизировать» все территории, которые ей удастся подчинить своему влиянию. Перспектива засилья поляков, перспектива полонизации исконных русских и украинских областей объединила в одном общем порыве против шляхетской Польши самые разнообразные слои населения обоих федеративных республик. Впервые в истории советских республик война с внешним врагом становится общенациональным делом. В Москве группа виднейших генералов бывшей царской армии явилась в В.Ц.И.К. и заявила: «В нашествии поляков мы видим угрозу всему русскому народу, его национальному единству. Свои собственные счеты сводить не время. Перед лицом общего врага мы считаем своим долгом русских граждан отдать свои знания и опыт для защиты отечества».

    Советская власть создала при командующем всеми вооруженными силами республики особое совещание во главе с бывшим генералом, известным стратегом А. А. Брусиловым. Членами этого совещания объявляются талантливые генералы, отличившиеся в войне с Австрией и Германией, как, например, Поливанов, Парский. Верховский и др.

    Факт привлечения этих генералов высоко знаменателен. Он является показателем того, что война с польскими панами, с Польшей помещиков и капиталистов, становится общенациональным делом.

    Положение на польском фронте серьезное, требующее решительных мер для своей ликвидации. Однако было малодушием сомневаться в нашей победе. Мы победили, когда против нас была значительная часть русской и украинской интеллигенции, чуть ли не вся профессура, чуть ли не весь генералитет, самые выдающиеся представители нашей военной науки, цвет старой царской армии, наделенные опытом и знаниями полководцы, руководившие нашими войсками в русско-японскую и русско-германскую войны. Нам приходилось создавать армию из ничего. Рабочие и крестьяне чуть ли не с голыми руками шли на врага и все же побеждали. Тем более несомненна наша победа теперь, когда у нас имеется малочисленная и организованная Красная армия, хорошо вооруженная, руководимая талантливыми полководцами, испытанная в бесчисленных боях и окружившая себя ореолом славы и непобедимости.

    Однако не будем скрывать. Враг серьезен. В течение целого года шляхетская Польша готовилась к нападению на нас. Но судьбы неизменно решение. Победа достанется нам.

    Над Советской Россией и Украиной уже не раз собирались черные, грозные тучи, Уже не раз кровавые враги рабочего класса заносили свой меч над головами Советских республик!

    Уже не раз смотрела смерть нам в глаза, и казалось, на радость всем помещикам, буржуазии и черносотенному хулиганью, что всему конец.

    Нужно ли вспомнить вторжение немецкого бронированного кулака на Россию. Нужно ли вспомнить, как германский император Вильгельм наступал нам на грудь своим тяжелым сапогом. Русская революция разложила германскую армию и снесла трон Гогенцоллернов. Где же теперь Вильгельм?

    Вспомним о Корнилове и Каледине. Где же они. Корнилов погиб под Екатеринодаром. Каледин застрелился.

    Нужно ли вспомнить, как три тысячи помещиков-дармоедов, назвавши себя хлеборобами, собрались в Киеве и избрали гетманом ясновельможного пана Скоропадского.

    Был Вильгельм, был ген. Гофман, Мирбах, давившие Советскую Россию, где они?

    Тучи рассеялись. Империалистические каски перестали быть опорой русских помещиков и Скоропадчина скоро пала.

    Были чехо-словаки. Они брали город за городом; они отрезали от нас кормилицу Волгу, они лишили нас источников хлеба. Революция устояла.

    Был Краснов. Опираясь на поддержку немецкого кайзера, на десятки тысяч золотопогонных офицеров, он занял было всю Донскую область и подвинулся к Волге. Миновала и эта опасность. Англо-французские войска на побережье Черного моря. Как буржуазия радовалась, какие надежды возлагала на эти войска. Но сгинули и англо-французские банды.

    Был Колчак. Он поработил всю Сибирь, был признан европейскими правительствами, шел уже победоносным походом на Волгу, и надеялся пробиться на Ссвер, чтобы утвердить свою власть в самои Петрограде, но и Колчак погибает.

    Был Юденич, который посылал уже радио о том, что он взял нашу красную столицу Петроград, откуда вышла октябрьская революция. Но и Юденич провалился в тартарары.

    Затем двинулся наш самый грозный враг Деникин. Он шел на нас не только с бандами диких чеченцев, озверелых офицеров, бандитов-добровольцев, белогвардейцев-студентов.

    Деникин шел во главе армии, вооруженной всеми усовершенствованиями военной техники, армии, составленной из лучших пехотных полков и первых в мире по боевым качествам кавалерийских дивизий, образованных из донских и кубанских казаков, которых он привлек на свою сторону обманом и ложью относительно намерений Советского правительства. Он завоевал уже всю Украину, ворвался в пределы Советской России, овладел Белгородом, Курском, Орлом, подходил к Туле, стальной кузнице Советской республики. Он готовился уже триумфально вступить в Москву и услышать звон тысяч церковных колоколов златоглавой столицы в честь нового повелителя России. Где теперь Деникин? Ему не удалось войти в русскую столицу победителем; он теперь гостит в английской столице, в Лондоне, в качестве беженца.

    Итак, был Вильгельм, был Мирбах, был Каледин, были чехо-словаки, были англо-французские отряды в Одессе, Севастополе, англо-американские в Архангельске, был Колчак, Деникин, Юденич, были многие другие супостаты и враги рабоче-крестьянского правительства. Все эти злые враги Советской власти или окончательно раздавлены, повергнуты во прах или уже не способны серьезно вредить нам.

    Теперь остается последний враг — шляхетская Польша.

    И кто может сомневаться в исходе польской авантюры? Польским панам, всем этим князьям Радзивиллам, Потоцким не удастся превратить Россию и Украину в польскую колонию. На польское вторжение наша геройская Красная армия, за которой стоит вся рабоче-крестьянская Россия и Украина, вся наша трудовая интеллигенция, весь цвет нашей науки военной и гражданской, ответит решительным контрнаступлением. Каждый наш удар по шляхетским полкам революционным эхом отзавется не только по всей коренной Польше, где миллионы городских рабочих и сельских батраков с трудом переносят тяжелое ярмо, наложенное на них польской буржуазией и шляхтой, но по всей Волыни, Белоруссии и Литве, где угнетенное население ждет не дождется появления наших красных полков. Разбивая польские армии, мы тем самым будем содействовать освобождению Польши и превращению ее в Советское государство.

    Поражение шляхетской Польши обозначает не только победу польских рабочих, освобождение Белоруссии, Волыни и Литвы от ярма польских панов и капиталистов. Шляхетская Польша является в данный момент самым реакционным государством в Европе и служит оплотом европейской контрреволюции, играя роль жандарма не только на Востоке, по отношению к Украине, но и на Западе, по отношению к прилегающим областям Германии и бывших областей австро-германской империи. Разгром этой Польши явится смертельным ударом всей международной реакции и поведет к торжеству мировой революции.

    С разгромом шляхетской Польши и торжеством социальной революции в Варшаве исчезает тот барьер, та китайская стена, которая до сих пор отделяет Советскую Россию как от соседней Германии спартаковцев, так и от всей революционной Европы, где уже накопилось много горючих материалов.

    Сметем тот барьер, ту непроницаемую перегородку, которую воздвигла между нами и нашими западноевропейскими братьями рука польского пана. Вперед по направлению к польским границам.

    Да здравствует наша победоносная русско-украинская армия!

    Долой Польшу, помещиков и капиталистов!

    Да здравствует независимая рабоче-крестьянская Польша!

    Да здравствует всемирная социальная революция!