ЎЎЎ 2. Іван Ласкоў. Як яна пачыналася. Роздум над раманам аб вайне. Ч. 2. Койданава. "Кальвіна". 2020.

    Иван Ласков

                                                       КАК ОНА НАЧИНАЛАСЬ

                                                Размышление над романом о войне

    Я не историк. Ни военный историк, ни вообще. И на войне не был. Я даже совсем не помню ее: родился за три дня до 22 июня.

    Но, может быть, именно пятому, что родился и три дня до войны, так тянет мысль в этот июнь — незаживающую нашу общую рану.

    Закрываю глаза и слышу, как над верхушками сосен и берез со зловещим удесятеренным воем летят самолеты — на Киев, Каунас, Севастополь. На Минск. На Гомель, где я — тогда трехдневный — может, спал, а может, плакал в своей колыбели.

    Закрываю глаза и вижу, как коричневая муть стремительно заливает карту моей страны, страшными языками рвется поверх и Минска, и Гомеля, и Смоленска — к Москве. Почему так быстро? Почему неостановимо?

    Этот вопрос мучит не только меня. Тысячи и тысячи до сих нор ищут на него ответа.

    Как просто было в школьные годы, когда нас учили: «Военные неудачи первого периода войны объясняются тем, что гитлеровская Германия неожиданно и вероломно нарушила пакт о ненападении, заключенный в 1939 году между ней и СССР».

    Потом, когда школа уже была позади, вдруг появилось имя Рихарда Зорге. Оно пришло к нам из-за гранины, вместе с фильмом «Кто вы, доктор Зорге?» Пришло, посеяв смятение в таких спокойных до этого головах. Значит, война не была внезапной? Знал отец народов, что она начнется, и даже знал, когда, в какой день? Тогда почему врагу не был дан отпор с первой минуты? Почему победа, которую было обещано добыть малой кровью, оказалась пирровой — ценой около тридцати миллионов?

    Печать в те дни давала такой ответ: «И. В. Сталин внес серьезный вклад в дело обороны страны и борьбы с фашизмом. Однако накануне Великой Отечественной войны он неправильно оценивал международную обстановку. Преувеличивая значение советско-германского договора о ненападении, И. В. Сталин не верил данным о прямой подготовке вторжения немецко-фашистских войск на территорию СССР. Он отвергал все предложении о необходимости приведения советских войск приграничных округов в боевую готовности. Это явилось одной из причин того, что для советских войск в западных районах нападение гитлеровских армий оказалось внезапным» (БСЭ. изд. 2-е, т. 40, с. 423. Том подписан к печати 20 ноября 1957 г.).

    Итак, дело опять почти прояснилось. Оказывается, вождь излишне доверялся заключенному им пакту. Оставалось решить, почему: по глупости или из особой симпатии к Гитлеру. Мы, тогдашняя молодежь, дружно решили: по глупости. Мы могли допустить, что наш недавний, развенчанный бог был глуп. Что он питал симпатии к Гитлеру — никогда!

    Но вот ушел со своего поста, с ярлыком волюнтариста, автор этой версии, и вскоре возникла новая. И по ней бывший отец народов вновь оказался им. Он, конечно, знал, что войны не избежать. Но страшен, очень опасен был враг, а наша страна к борьбе против него так не готова! Нужно было закончить подготовку, прежде чем воевать. Поначалу войну удалось оттянуть: благодаря пакту — на полтора года. Но вот враг опять развернулся лицом к нашей границе. Оставалось одно: не давать повода для войны. Принимать «все меры, чтобы на границе было спокойно, несмотря на провокации и на то, что по ту сторону концентрируются войска». Словом, перетерпеть все унижения, лишь бы только враг не напал сейчас. Пусть через год нападет. Вот тогда мы ему... А сейчас нельзя. Много крови прольется.

    Но подлый враг нарушил договор, раньше выступил, чем надеялся мудрый отец народов. Только в этом его вина: просчитался в определении даты. Но из самих лучших побуждений!..

    Автор этой версии — и историк по образованию, и писатель по роду деятельности, и воевал. Боевой офицер. Всем, что называется, взял. И многие ему поверили. Да и как не поверить, если роман его издается и раз, и другой, и третий, увенчивается Государственной премией? Как не поверить, если, судя по хвалебным рецензиям, автор со всеми маршалами знаком, а то и с Молотовым самим! Черпает правду-матку из первых рук!

    А вот мне — не поверилось, и все тут. Не поверилось в мудрость после правды о генетике-кибернетике, в отеческие чувства — после правды о 33-м. Уж скорее в глупость поверю, чем в это...

    Но одно дело — не верить в чью-то правоту, а другое — быть в неправоте его убежденным. Какое, собственно, право у меня? Разве я воевал, с маршалами знаком? Нет, ни с одним генералом даже...

    Но есть, по счастью, свидетели, равно доступные ему и мне. Не страдающие склерозом, не говорящие вчера одно, сегодня другое. Это — газеты своего времени. В них, конечно, не полная правда, и даже не половина правды, но хоть четверть-то правды в них есть? К этим свидетелям я и решил пойти для разрешения  спора.

    Прежде всего — о версии 1957 года. Не мог Сталин преувеличивать «значение советско-германского договора». Никак не мог. Цена таким договорам ему была известна. Перед тем, как напасть на Польшу, Гитлер порвал точно такой договор. У СССР подобные договоры были с Полыней и Финляндией. Ни тот, ни другой Сталина не остановил.

    Характерно, какой был найден повод, чтобы порвать договор с Финляндией. На советской стороне вблизи финской границе упало семь снарядов. Ни больше, ни меньше. В связи с этим Молотовым была направлена нота. Нота требовала отвести на двадцать пять километров от границы финские войска. В ответной ноте финны сообщили, что расследовали инцидент. Установили, что снаряды прилетели в указанную точку не с финской, а с советской стороны. Высказали осторожное предположение: не в результате ли каких-то неудачных учений прилетели эти снаряды? Подчеркнули, что у границы не держат таких дальнобойных орудий, чтобы их снаряды могли лечь по другую сторону границы. Предложили создать для проверки совместную комиссию. «Ах, нахалы! Издеваются над жертвами обстрела!» — возмутилась советская сторона. И тут же денонсировала договор.

    Затем были двинуты войска. «Освободили» городок Териоки. Тут же невесть откуда появилось новое финское правительство с О. Куусиненом во главе (будущий секретарь и член президиума ЦК КПСС). Заключили с ним новый «советско-финский договор», в соответствии с которым провели на карте границу с Финляндией. А когда Лига Наций спросила, почему это СССР, член этой Лиги, воюет против другого ее же члена, ответили: мы в состоянии войны с Финляндией не находимся. Лишь помощь оказываем законному правительству, по его просьбе...

    Так это было, и если кто не верит — пусть обратится к «Правде» или «Известиям» конца ноября — начала декабря 1939 года.

    Нет, «преувеличения значения» не проходит. Человек, который сам подобным образом поступал с пактами о ненападении, верить в его магическую силу не мог...

    Ну, а версия романиста? О ней разговор долгий — весь он впереди.

    Есть в романе такой эпизод: 21 июня, вечер. Тимошенко, Жуков и Ватутин приходят к Сталину и сообщают, что с немецкой стороны явился перебежчик, который утверждает, что завтра начнется война. В том, что война будет, военные убеждены. Они уже приготовили директиву о приведении войск в боевую готовность. Жуков читает ее в присутствии членов политбюро. Все согласны, что директива необходима. Сталин — тоже. Но тут же говорит: «Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще удастся уладить мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска пограничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений». Такая усеченная директива и посылается  в романе в  округа.

    Не сомневаюсь, что так было и в действительности. Это, в частности, подтверждают воспоминания Жукова.

    Чем же объясняет такой страх Сталина перед грядущей войной романист? «А к войне у нас еще не все готово», — говорит Сталин Молотову. «А раз мы не готовы к войне, значит, надо как можно дольше держать себя так, чтобы у Гитлера были связаны руки...»

    Полноте, уважаемый романист! Это мы сейчас с вами знаем, что не были готовы к войне. Потому знаем, что немцы дошли до Москвы и Волги. Но ведь Сталин-то не мог знать накануне войны, что они дойдут до Москвы и Волги! И оценивая шансы свои и Гитлера, исходит не из того, что произошло после начала войны, а из того, что знал до войны.

    Что он знал о собственных силах? 9 февраля 1946 года в предвыборной речи, посвященной итогам войны. Сталин говорил:

    «Чтобы принять удар такою врага, дать ему отпор, а затем нанести ему полное поражение, для этого необходимо было иметь, кроме беспримерной храбрости наших войск, вполне современное вооружение и притом о достаточном количестве, и хорошо поставленное снабжение — тоже в достаточных размерах. Но для этого необходимо было иметь и притом в достаточном количестве такие элементарные вещи, как: металл — для производства, вооружения, снаряжения, оборудования предприятий: топливо — для поддержания работы предприятий и транспорта; хлопок — для производства обмундирования; хлеб — для снабжения армии.

    Можно ли утверждать, что перед вступлением во вторую мировую войну наша страна располагала минимально необходимыми материальными возможностями, потребными для того, чтобы удовлетворить эти нужды? Я думаю, что можно утверждать» (подчеркнуто мной.— И. Л.).

    Итак, у романиста Сталин говорит — страна к войне не готова; подлинный Сталин сказал — была готова.

    В романе Сталин никак неготовность не аргументирует, подлинный же готовность обосновывал:

     «Что касается 1940 года, то в течение этого года в нашей стране было произведено: 15 миллионов тонн чугуна. т. е. почти в четыре раза больше, чем в 1913 году; 18 миллионов тонн стали, т. е. в 4 с половиной раза больше, чем в 1913 году; 166 миллионов тонн угля. т. е. в 5 с половиной раз больше, чем в 1913 году; 31 миллион тонн нефти, т. е. в 3 с половиной раза больше, чем в 1913 году: 38 миллионов 300 тысяч тонн товарного зерна, т. е. на 17 миллионов тонн больше, чем в 1913 году; 2 миллиона 700 тысяч тонн хлопка-сырца, т. е. в 3 с половиной раза больше, чем в 1913 году. (...) Разница, как видите, колоссальная».

    Ну, а что он знал об экономике Германии? Вряд ли Штирлицы собирали сведения о ней, у них были другие задачи. Таким образом, можно предположить, что Сталин пользовался теми же самыми источниками, которыми можем пользоваться и мы —  публикациями того времени.

    «Германия проиграет» — гласит заголовок одной из них. В номере «Правды» от 26 июля 1939 года. «Под таким заголовком, — сообщает редакция, — в июльском номере американского журнала «Харперс» помешена статья Вильсона Вудсайда. В этой статье автор подробно разбирает возможный исход «молниеносной войны» Германии против Англии и Франции. Ниже даем сокращенный перевод этой статьи».

    Жаль, что эту публикацию из-за ее величины (два газетных подвала) нельзя привести целиком, чтобы читающий эти строки лучше понял, насколько низко ставилась тогда Германия военными обозревателями.

    Главная мысль этой статьи — что Германия в 1939 году гораздо хуже готова к войне, чем в 1914 году. Гитлеровцы, грозя соседям, рассчитывают на молниеносную войну. Но вера в молниеносную войну иллюзорна. Эта иллюзия уже сыграла губительную роль для Германии в первой мировой войне, такую же роль сыграет и сейчас. Германия проиграет.

    «Сравним на момент сегодняшнюю Германию с Германией, вступившей в войну в августе 1914 года. Та Германия имела великолепную армию, создававшуюся в течение десятков лет. (...) Эта военная машина опиралась к моменту войны на цветущую экономику, на большие запасы сырья, на производство стали (вместе с Австро-Венгрией) большее, чем в Англии. Франции и России взятых вместе, и  располагала собственной рудой. (...)

    Гитлеровская Германия своей свирепостью производит еще более устрашающее впечатление, чем вильгельмовская, и до такой степени, что на первый взгляд не видно, насколько она в действительности слабее в военном отношении. В армии наблюдается недостаток офицеров всех рангов. (...) По подсчетам германских властей, в связи с более высокими требованиями, которые современная война предъявляет промышленности, Германия может мобилизовать только около 6 миллионов человек, вместо десяти в прошлую войну. (...)

    Экономическое положение и настроение населения в Германии сейчас более напоминает 1917, чем 1914 год.

    ...Положение на германском сырьевом рынке, особенно сейчас, напоминает 1917 год. (...) Может ли Германия, стоящая перед лицом огромной индустриальной мощи Франции, Англии, английских доминионов, России, а возможно, и США, позволить себе отвлечь 500 тысяч людей — 15 армейских корпусов — которые нужны будут только для производства заменителей бензина и нефти, необходимых для веление большой войны?

    (...) Германская военная промышленность сейчас фактически базируется на шведской руде, которой покрывается почти половина потребления. (...)

    Если начнется война, фашистов будет больше всего беспокоить не техника и не снабжение, а настроение населения. Недаром пользуется фашистский режим широко известной системой тайной полиции, концентрационных лагерей. Германский народ уже не тот, что в 1914 году. Миллионы людей в Германии ненавидят фашистский режим. Нынешнее население Германии нельзя повести на войну, в особенности на войну, которая ведется не ради абсолютной самозащиты. Может ли Гитлер быть настолько неосведомлен об этих настроениях своего народа, делающих опасной для него любую войну, которую германский народ сочтет ненавязанной» (подчеркнуто мной. — И. Л.)

    Читал ли Сталин эту статью? Можно не сомневаться: читал, и очень внимательно. Взять, например, утверждение, будто бы Германия может мобилизовать в армию только около 6 миллионов человек. Сталин крепко помнил о нем. 7 ноября 1941 г. на Красной площади он говорил: «За четыре месяца войны Германия потеряла 4 с половиной миллиона солдат, Германия истекает кровью, ее людские резервы иссякают». Разве не сквозит в этих словах убежденность, что людские резервы врага составляют именно эти шесть миллионов?

    Но особенно горячо был воспринят Сталиным тот абзац статьи, где говорится о внутреннем положении в Германии, делающем для Гитлера опасной «любую войну, которую германский народ сочтет ненавязанной». В выступлении 3 июля 1941 г. Сталин говорил: «В этой освободительной войне мы не будем одинокими. В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе германского народа, порабощенного гитлеровскими заправилами». Еще подробнее на ту же тему распространился он в докладе 6 ноября 1941 г., когда по его расчетам народ Германии уже должен был быть готовым к восстанию: «...После того, как... гитлеровцы встали на путь империализма, на путь захвата чужих земель и покорения чужих народов, прекратив народы Европы и народы СССР в заклятых врагов нынешней Германии, — в германском народе произошел глубокий перелом против продолжения войны, за ликвидацию войны, конца которой еще не видно; миллионы человеческих жертв; голод; обнищание; эпидемии; кругом враждебная против немцев атмосфера; глупая политика Гитлера, превратившею народы СССР в заклятых врагов нынешней Германии, — все это не могло не повернуть германский народ против ненужной и разорительной войны. Только гитлеровские дурачки не могут понять, что не только европейский тыл, но и германский тыл немецких войск представляет вулкан, готовый взорваться и похоронить гитлеровских авантюристов». Таково было убеждение нашего «гения».

    Итак, в СССР производство металла, топлива, зерна, хлопка к 1940 году по сравнению с 1913 выросло что в три, что в пять раз. Германия же свое положение по сравнению с довоенным только ухудшила: хуже стало с сырьем, финансами, людскими резервами армии, появилась внутренняя оппозиция, способная превратить тыл немецких войск в «готовый взорваться вулкан». Что еще знал Сталин? Что в его стране с 1913 г. население увеличилось на 60 миллионов, численность же немцев практически не увеличилась; что в его стране отступать можно почти бесконечно, Гитлеру же отступать будет некуда; что в его стране есть и руда, и нефть, и хлопок, а в Германии руды не хватает — приходится покупать, нефти и хлопка нет совсем; что у него, у Сталина, в тылу не может быть вражеского фронта — все враги давно истреблены, даже и сверх необходимого... И если уж и в первую мировую Россия воевала с Германией на равных, то теперь на чьей стороне решающий перевес? Чего бояться?

    Он и не боялся. Романист с этим явно передергивает. Вспоминает тридцать восьмой год, например, а должных выводов не делает. Что в 1938 году происходило, я напомню не по роману, а по более ответственному источнику. Почитайте второе издание БСЭ. т. 12, с. 338 (том подписан к печати 28.V.1952 г.): «В 1938, по поручению И. В. Сталина. Готвальд передал президенту Чехословакии Э. Бе-нешу сообщение о готовности Советского Союза оказать Чехословакии военную помощь для защиты ее против германской агрессии даже в том случае, если этого не сделает Франция, что согласно советско-чехословацкому договору 1935 о взаимопомощи, было условием советской помощи, и даже в том случае, если тогдашняя панская Польша и боярская Румыния откажутся пропустить советские войска». И это были не пустые слова, сам романист пишет, что «уже были сгруппированы на Украине силы, чтобы бросить их на помощь Чехословакии». Таким образом, Сталин рвался в схватку с Гитлером, а заодно с Румынией и Польшей — в одиночку, без союзников — еще в 1938 году!

    Понимая, что такая безоглядная лихость с позднейшей гитлеробоязнью как-то не согласуется, романист на эту лихость не напирает. Наоборот, старается даже ее притушевать. Например, о том, что при оказании помощи Чехословакии пришлось бы нарушить границы Румынии и Польши, он и не вспоминает.

    Пакт о ненападении под гитлеробоязнь, казалось бы, подвести проще. Ясно вроде бы: заключил потому, что боялся. Но откуда взялась такая перемена? Почему в 1938 году не боялся, а через год стал бояться? Этого романист не объясняет.

    И как соотнести с этой возникшей вдруг гитлеробоязнью такие слова, опубликованные в «Правде» всего лишь за 9 дней до подписания пакта, подписанного якобы из-за боязни:

    «Большевики — не пацифисты. Настоящая защита мира состоит не в уступках или потакании агрессору, а в двойном ударе на удар поджигателей войны (...) Если фашистские агрессоры вынудят советский народ взяться за оружие, то война Советского Союза против них будет действительно отечественной войной. (...) Но вести оборонительную войну отнюдь не значит стоять на рубежах своей земли. Лучший вид обороны — стремительное наступление для полного уничтожения противника на его территории. Таков основной опыт большевистской стратегии. (...) Уничтожить противника — значит уничтожить фашизм, поднять против него трудящихся, помочь им в войне против фашизма».

    Процитированная «лекция» «О войнах справедливых и несправедливых» проф. И. Минца занимает всю четвертую полосу газеты. Конечно, написана она не Сталиным, но такие статьи в такое время не могли публиковаться, тем более в «Правде», без ведома Сталина и его досмотра. Подвал же пятой полосы занимает заметка «Разоблаченный миф». Тоже весьма не лишенная интереса. Чем же она интересна? А тем. что доказывает то же самое, что и двойной подвал «Правды» от 26 июля 1939 года — «Германия проиграет».

    «Миф о военной мощи Германии». Под таким заголовком, — начинается заметка, — Гарольд Ласки публикует в «Дейли Геральд» пространную рецензию на вышедшую недавно книгу венгерского ученого доктора Лайоша «Военные шансы Германии». Книга основана на цифрах».

    К каким же выводам пришел доктор Лайош в своей книге — как сказано в заметке, запрещенной венгерским правительством по требованию германских властей?

    «Автор подсчитывает материальные возможности, которыми располагает Германия на случай войны, и на основании документированных данных приходит к трезвому выводу, что Германия эту войну проиграет. (...)

    Германия... располагает лишь одним миллионом обученных солдат, по сравнению с Францией, имеющей 5 миллионов обученных солдат. Исключительно плохо обстоит дело с продовольствием (...). значительно хуже, чем в 1914 году. Военная промышленность Германии работает на полном ходу, но это обстоятельство лишь подрывает общую экономику страны. Оно вызывает все растущую нехватку сырья. Германии не хватает нефти. (...) Огромную нужду испытывает вся германская промышленность в чугуне. Поиски заменителей нефти и высококачественной стали не дают положительных результатов. Все это отражается на качестве и первую очередь военных материалов, самолетов, танков и т. д. Характерно, что из всех держав только Германия не опубликовывает данные о своих воздушных авариях. (...) Новейшие германские подводные лодки страдают серьезными дефектами».

    Как видим, опенка та же самая, что и в статье «Германия проиграет». Даже заканчивается, по сути, тем же, разве что не слово в слово:

    «Полиции все чаше приходится сталкиваться с такими явлениями, как саботаж и волнения. Гиммлер — глава гестапо — как-то выразился, что во время войны в Германии будет четвертый фронт. (...) Германский штаб... боится народа, который не хочет войны и настроен против войны».

    Нет, не о гитлеробоязни свидетельствует этот словесный залп, выпушенный по Германии «Правдой» 14 августа 1939 года!.. Тогда о чем?

    Попытаемся дать ответ и на «тот вопрос с помощью старых  газет.

    «Известия» от 1 сент. 1939 г.: «О ратификации советско-германского договора о ненападении. Сообщение тов. Молотова на заседании Верховного Совета СССР 31-го августа 1939 года»:

    «Разоблачая шум, поднятый англофранцузской и североамериканской прессой по поводу германских «планов» захвата Советской Украины, т. Сталин говорил тогда (на XVIII съезде ВКП(б) в марте 1939 г. — И. Л.): «Похоже на то, что этот подозрительный шум имел своей целью поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований». Как видите, т. Сталин бил в самую точку, разоблачая происки западноевропейских политиков, стремящихся столкнуть лбами Германию и Советский Союз.

    Надо признать, что и в нашей стране были некоторые близорукие люди, которые, увлекшись упрощенной антифашистской агитацией, забывали об этой провокаторской работе наших врагов. Тов. Сталин, учитывая это обстоятельство, еще тогда поставил вопрос о возможности других, невраждебных, добрососедских отношений между Германией и СССР.

    Теперь видно, что в Германии в общем правильно поняли эти заявления т. Сталина и сделали из этого практические выводы. (Смех.) (...) Уже весной этого года германское правительство предложило восстановить торгово-кредитные переговоры. Переговоры были вскоре продолжены. Путем взаимных уступок удалось прийти к соглашению. Это соглашение, как известно. 19 августа было подписано».

    А романист пишет, будто бы немцы ни с того ни с сего прикатили со своим пактом уже тогда, когда шли англо-франко-советские военные переговоры! Будто бы он и не в курсе, что первая удочка к созданию союза с Германией была заброшена Сталиным еще в марте, и что уже тогда гитлеровская клика «в общем правильно» поняла его. Что одновременно с советско-англо-французскими шли германо-советские переговоры.

    Но для чего это было нужно?

    Вряд ли кто из советских людей, особенно тех, кому война принесла страдания и смерть близких, станет спорить с тем, что в преддверии второй мировой войны единственному в мире социалистическому государству следовало вести себя так, чтобы не ввязаться, даже случайно, в схватку империалистических хищников. Сталин рассуждал иначе. Не для того он в течение пятилеток строил руками народа военную промышленность, создавал и школил многомиллионную армию, чтобы «наблюдать с горы, как дерутся тигры». Такова уж повадка тщеславных и властных людей — накопленный военный потенциал неизбежно вводить в дело.

    Под такое желание подгонялась и марксистско-ленинская теория войны, подменяясь теорией «ленинско-сталинской». «Большевики не были простыми пацифистами (сторонниками мира), вздыхающими о мире и ограничивающимися пропагандой мира, — гласил «Краткий курс истории ВКП(б)», вышедший в 1934 г. — Большевики не были против всякой войны. Они были только против захватнической, против империалистической войны.

    Большевики считали, что война бывает двух родов: а) война справедливая, незахватническая, освободительная, имеющая целью либо защиту народа от внешнего нападения и попыток его порабощения, либо освобождение народа от рабства капитализма, либо, наконец, освобождение колоний и зависимых стран от гнета империалистов, и б) война несправедливая, захватническая, имеющая целью захват и порабощение других народов».

    Нетрудно заметить, что по этой теории любая война социалистического государства против капиталистического объявлялась справедливой: ведь целью такой войны всегда могло быть провозглашено «освобождение народа от рабства капитализма». В дальнейшем заявлялось прямо: «Социалистическое государство по своей природе может вести только справедливые войны» (БСЭ. изд. 2-е, т. 8, с. 573. Том подписан к печати 16 ноября 1951 г.).

    Участие СССР в крупномасштабных военных действиях началось не в 1941 и даже не в 1939 году. Первая приметная схватка произошла в Испании. Как видим, и в те, более ранние годы, Сталин гитлеробоязнью не страдал.

    В 1938 году война в Испании продолжалась. Поэтому неудивительно, что, уже находясь фактически в состоянии войны с Гитлером, Сталин так отважно рвался на помощь Чехословакии через польскую и румынскую территорию. Война все равно ведь шла.

    Однако война с фашизмом к марту 1939 г. была проиграна. Именно с этого момента и начинается новый этап в советско-германских отношениях. Ведь XVIII съезд ВКП(б) прошел в том же марте.

    В чем тут дело? Как видно, к этому времени закончилось полное перерождение Сталина из деятеля революционного движения в монарха-абсолютиста, который в дальнейшем руководствовался не интересами народов, а собственными интересами и симпатиями, а также собственным, уродливым пониманием мира и процессов, происходивших в нем.

    Насколько странно воспринимал Сталин германский фашизм, свидетельствует его речь на торжественном заседании 6 ноября 1941 года, посвященном годовщине Октября: «По сути дела гитлеровский режим является копией того реакционного режима, который существовал в России при царизме». Таково, следовательно, было его понимание фашизма! Что ж удивляться, когда при нем фашистами объявлялись кто попало: и Пилсудский, и лидеры балтийских стран, и даже Тито.

    В том же докладе Сталин «по косточкам» разбирал название гитлеровской партии: она, мол, и не социалистская, и не националистская. Что не социалистская — с этим спорить не будем, но почему же не националистская? Она, говорит Сталин, была националистской, когда «собирала» немецкие земли: Рейнскую область, Австрию и т. д. После того, как напала на Советский Союз, она стала империалистской.

    Таков был теоретический уровень «корифея», считавшего себя главным разработчиком вопроса о национальных отношениях!

    Но это не все. Читая рассуждения о превращении националистской партии в «империалистскую», невольно отмечаешь: останься нацистская партия «националистской», не стань она «империалистской», это Сталина вполне бы устроило. В том, что Гитлер «собирал» «немецкие» земли — ту же Чехословакию, Австрию, Польшу, Сталин греха не видел. Находил и что-то общее в судьбах Германии и СССР. На это указывает речь Молотова, произнесенная 31 августа 1939 г.:

    «Истории показала, что вражда и война между нашей страной и Германией были не на пользу, а во вред нашим странам. Самыми пострадавшими из войны 1914-1918 годов вышли Россия и Германия (голос: Правильно!). Поэтому интересы народов Советского Союза и Германии лежат не на пути вражды между собою».

    Здесь, конечно, имеется в виду, что подобно тому, как Германия потеряла по Версальскому миру часть территории и все колонии, в составе СССР не оказалось бывших земель Российской империи — Западной Белоруссии и Западной Украины. Польши. Прибалтики, Финляндии, Бессарабии. При этом как бы закрывались глаза на то, что в потере значительной части этих земель была виновна именно Германия. Важнее, дескать, другое — что у СССР и Германии похожая судьба.

    У этой похожести была и другая, более важная сторона, чем взаимное сочувствие. Союз с Англией и Францией не сулил передела Европы. В таком переделе победители в первой мировой заинтересованы не были. Наоборот, все их усилия были направлены на то, чтобы сохранить европейский статус-кво (хотя порой и делали уступки, как показал мюнхенский сговор). В союзе с Англией и Францией трудно было надеяться на восстановление прежних границ России, к чему, собственно, для начала и стремился Сталин, как показали события 1939-1940 гг.

    Германия же, наоборот, рвалась к новому переделу Европы. Поэтому, потерпев поражение в Испании и разочаровавшись в европейском революционном движении, неспособном спасти хотя бы одну социалистическую республику. Сталин задумал союз с Гитлером. Этот союз, конечно, задумывался как тактическое средство, с помощью которого можно было присоединить к СССР бывшие земли России.

    Так был сделан намек Германии на XVIII съезде. С этою момента, как признал Молотов, начинается поиск взаимопонимания между СССР и Германией. Но формально политика оставалась прежней, с ориентацией на Англию и Францию против Германии. В апреле в Москве начались совстско-англо-французские переговоры. Переговоры эти, как известно, продолжались вплоть до заключения пакта о ненападении между СССР и Германией и кончились ничем. Романист во всем обвиняет коварных французов и англичан, особенно последних. «Проделав целый каскад хитроумных маневров, Англия и Франция уклонились от подписания соглашения». А тем временем немцы будто бы заявили: или война, или пакт о ненападении.

    «Итак, либо неминуемое начало войны с Германией летом 1939 года — и эта война грозила превратиться в «крестовый поход» объединенных сил капиталистического мира против СССР, либо соглашение с Германией. Советское правительство сочло благоразумным пойти на соглашение».

    Боюсь. что все это далеко от правды. Начать с того, что «летом» 1939 г. война Советскому Союзу никак не могла угрожать. Ведь война Германии против Польши, открывшая вторую мировую войну, началась, когда лето уже кончилось — 1 сентября. А не пройдя территорию Польши, Гитлер напасть на СССР не мог. Предоставлять Германии коридор для нападения на СССР Польша не собиралась. Следовательно, Гитлер сначала должен был Польшу завоевать. После войны любым войскам требуется передышка, приведение в порядок, переоснастка. Раньше зимы все это бы не кончилось, а зимой войны не начинают. Следовательно, и без пакта Советскому Союзу были гарантированы по крайней мере 9-10 месяцев.

    Во-вторых, предлагая пакт о ненападении, войной не угрожают. В таких случаях находят другие, более приятные слова, а то и посулы. Посулы, действительно, были. Романист сам говорит о них: «Риббентроп... предложил подписать советско-германский секретный протокол, который бы разграничил интересы обеих держав по линии «на всем протяжении от Черного до Балтийского моря». Романист завершает эту тему так: «Советское правительство отклонило эти предложения». Но действовало-то потом в соответствии с ними...

    В-третьих, об англо-франко-советских переговорах. И здесь, похоже, было не так, как внушает романист. Прежде всего, кто был больше в них заинтересован? Романист внушает, что большая опасность грозила нам — следовательно, больше заинтересованы были мы. Так ли это? Думается, не так. У СССР с Германией не было общей границы, а у Франции — была. И Англия от Германии отделена лишь нешироким морем. Совсем не то, что в то время СССР — третьими государствами. Это — во-первых. Во-вторых, имелись ли у Германии территориальные претензии к СССР? Нет. СССР бывшими германскими землями не владел. А к Франции? Были (Рейнская область). К Англии? Были (колонии). В-третьих, и Англия, и Франция были связаны взаимными обязательствами с Польшей, они обязаны были объявить Германии войну даже и в том случае, если Германия нападет не на них, а на Польшу (что впоследствии и произошло). Так кого же больше волновало, будет заключено антигерманское соглашение или нет?

    О том, что больше заботило это не Сталина и Молитва, говорит хотя бы то, что переговоры проходили в Москве, а не в Лондоне или Париже, не на нейтральной территории. Англичане и французы пошли даже на то, чтобы послать в Москву военные миссии, не дожидаясь окончания политических переговоров. СССР вел себя на этих переговорах по-хозяйски: пригласил, кого хотел — несмотря на то, что оказание предполагаемой советской помощи было связано с нарушением границ Польши и прибалтийских стран, представители этих государств на переговоры не приглашались. И не случайно. Как сообщал ТАСС («Известия», 2 августа 1939 г.), «в своей речи в палате общин парламентский заместитель министра иностранных дел г. Батлер сказал, как передает печать, что английское правительство принимает все меры к устранению разногласий между СССР и Англией, главным из которых является вопрос о том, должны ли мы посягать на независимость балтийских государств или нет. Я согласен, сказал г. Батлер, что мы не должны этого делать, и именно в этом кроются главные затяжки переговоров».

    Шла на этих переговорах речь и о Польше. В «Интервью т. Ворошилова от 27 августа 1939 г.», имеется и такой вопрос «сотрудника «Известий»: «Дипломатическим обозреватель газеты «Дейли Геральд» пишет, что военные миссии Англии и Франции будто бы спросили советскую миссию, «готов ли СССР снабжать Польшу самолетами, боеприпасами и держать в готовности на границе Красную армию, а советская военная миссия будто бы ответила на это предложение: «немедленно после начала войны оккупировать Вильно и Новогрудек на северо-востоке, а также Львовское. Тарнопольское и Станиславское воеводства на юго-востоке, что из этих районов Красная Армия могла бы оказать полякам военную помощь, если это потребуется». Как Вы смотрите на это заявление (...)?» На столь прямой вопрос последовал и не менее прямой ответ старого рубаки: «Это заявление является от начала до конца лживым, автор его — наглым лжецом, а газета, поместившая это лживое заявление своего дипломатического обозревателя —клеветнической газетой».

    Ну, а чем же объяснил сам т. Ворошилов провал переговоров? А вот чем: «Советская военная миссия считала, что СССР, не имеющий общей границы с агрессором, может оказать помощь Франции, Англии, Польше лишь при условии пропуска его войск через польскую территорию, ибо не существует других путей для того, чтобы советским войскам войти в соприкосновение с войсками  агрессора. (...) Несмотря на всю очевидность правильности такой позиции, французская и английская военные миссии не согласились с такой позицией советской миссии. (...) Это обстоятельство сделало невозможным военное сотрудничество СССР и этих стран».

    Можно ли было придумать по такому случаю что-либо более смехотворное! Зачем же ехали бы в Москву военные миссии Англии и Франции, если они ставили условием, чтобы в случае войны Германии с Польшей СССР не пересекал польской  границы!

    Итак, как можно понять, на этих переговорах шел торг: пугая германской опасностью и своим отказом в помощи, советская сторона пыталась добиться от Англии и Франции согласия на оккупацию Прибалтики и части территории, подчиненной Польше — в обмен на военную помощь. Однако Англия и Франция до 1 сентября 1939 г. были самоуверены — и их представления о силе Германии не соответствовали действительности. Идти на уступки «красным» сочли недопустимым. И, как известно, жестоко поплатились, особенно Франция.

    Надо думать, на эти переговоры Сталин и Молотов — соавторы тогдашней внешней политики СССР — не очень-то и рассчитывали. Своих целей они намеревались добиться с помощью других переговоров. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что о переговорах с «западными демократиями», худо-бедно, но какие-то сообщения были, как в советской печати, так и западной. Переговоры же с Германией велись совершенно секретно. (В утверждение романиста, будто бы пакт с Германией был заключен «вдруг», в течение нескольких дней, поверить невозможно: так подобные дела не делаются, да ведь и Молотов признавал, что начало переговорам было положено чуть ли не XVIII съездом). Таким образом, складывается впечатление, что переговоры с Англией и Францией были, во-первых, отвлекающим маневром, чтобы замаскировать главные переговоры, во-вторых, переговоры эти использовались для того, чтобы оказывать давление на Германию, добиваясь больших уступок, в частности, в Польше. Тем же целям служила и публикация таких статей, как «О войнах справедливых и несправедливых» — в номере «Правды» от 14 августа 1939 г.: «Большевики — не пацифисты! Советский народ... обрушит на фашистских изуверов всю мощь железных батальонов Красной Армии, всю силу своей передовой техники». Впрочем, на то, что именно в этот день 14 августа Шулленбург заявился к Молотову с «секретным протоколом», повлияла конечно, не столько статья, сколько переговоры военных миссий СССР, Англии и Франции, начавшиеся 11 августа. И надо сказать, на переговорах с немцами удалось добиться большего, чем затем в жизни: первоначально демаркационная линия в Польше между германскими и советскими войсками была намечена по Висле (карта с этой линией в конце сентября 1939 г. ежедневно печаталась в газетах). Но германские войска опередили, и «окончательная» граница была проведена намного восточнее. При этом немцы ушли из Львова и Белостока, которые они уже успели занять.

    В последнее время в связи с работой совместной советско- польской исторической комиссии в прессе то и дело мелькает выражение: «договор Молотова — Риббентропа». Но, мне кажется, нами и поляками при этом вкладывается разный смысл. Мы подразумеваем договор о ненападении, поляки, похоже, — другой договор, также подписанный Молотовым и Риббентропом: «Договор о дружбе и границе между СССР и Германией» от 28 сентября 1939 года. Вот отрывки из него:

    «Статья I. Правительство СССР и Германское Правительство устанавливают в качестве границы между обоюдными государственными интересами на территории бывшего польского государства линию, которая нанесена на прилагаемую при сем карту и более подробно будет описана в дополнительном протоколе.

    Статья II. Обе Стороны признают установленную в статье I границу обоюдных государственных интересов окончательной и устранят всякое вмешательство третьих держав в это решение.

    Статья III. Необходимое государственное устройство на территории западнее указанной в статье I линии производит Германское Правительство, на территории восточнее этой линии — Правительство СССР».

    Я белорус и не могу не сказать, что воссоединение Западной Белоруссии с СССР отвечало давним чаяниям белорусского народа. Но горько и больно думать, что это было сделано в результате такой постыдной сделки.

    Территория к западу от нарисованной на карте липни отдавалась на поругание новым «друзьям» «великого вождя и учителя международного пролетариата», как был он возвеличен в приветствии Исполкома Коминтерна в день 60-летнего юбилея.

    Юбилей этот, кстати, прошел к обстановке международной изоляции СССР, исключенного из Лиги Наций. Из иностранных государственных деятелей были получены приветствия лишь от Гитлера, Риббентропа, Чан Кайши, «президента» Словакии Тисо, министра иностранных дел Турции, министров иностранных дел прибалтийских стран да от О. Куусинена, главы «финляндского правительства». Как странно и страшно читать такой, например, ответ на одно из этих приветствий:

    «Министру Иностранных Дел

    Германии господину

    Иоахим фон Риббентроп

    Благодарю Вас, господин министр, за поздравления. Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть прочной.

    И. Сталин».

    Дружба, скрепленная кровью! С кем дружба!

    Об этом романист не пишет...

    Итак, в 1938 г. Сталин рвался в схватку с Гитлером, а в 1939-м заключил с ним, как ему казалось, очень выгодный договор. За спиной Германии, закрывавшей СССР с запада, удалось не только включить в СССР Западную Белоруссию и Западную Украину, Прибалтику, но и достичь территориальных приобретений за счет Румынии и Финляндии — стран, которым покровительствовали Англия и Франция. Но это безопасность СССР не укрепило, а наоборот, ослабило: во-первых, появилась общая граница с Германией — потенциальным агрессором; во-вторых, появились новые враги — Румыния и Финляндия, что в годы войны удлинило фронт на тысячи километров; Германия же при этом получила румынскую нефть. Кроме того, в результате раздела Европы СССР получил наиболее отсталые ее страны, а Германия—наиболее развитые (Францию, Бельгию. Нидерланды), даже в Польше западная часть была более развитой, чем восточная. Вряд ли Сталин не осознавал этого, но в таких результатах ничего неожиданного не было, если бы Сталин таких результатов боялся, он бы на пакт не пошел.

    Определенное стратегическое ослабление на продолжении 1940 и 1941 года компенсировалось напряжением сил, брошенных на производство военных материалов, особенно самолетов. Как вспоминает тогдашний нарком авиационной промышленности Шахурин, Сталиным ему было дано задание довести выпуск самолетов к июню 1941 г. до пятидесяти в день! Это задание было перевыполнено. Уже через два месяца после начала войны Шахурину было присвоено звание Героя Социалистического Труда.

    Очень большое впечатление оставляют и воспоминания тогдашнего наркома вооружении Ванникова, опубликованные журналом «Знамя» в первых двух номерах за 1988 год. Производство танков, артиллерии, винтовок, патронов было поставлено на поток. Появлялись новые виды вооружений. По количеству самолетов и танков Советский Союз превосходил Германию. С 1939 г. в три раза (!) выросла численность армии.

    Тем временем, пока СССР в спокойной обстановке готовился к войне, Германия воевала. Она захватывала все новые страны, но и теряла при этом солдат, самолеты, танки, тратила боеприпасы, распыляла войска на гарнизоны по всей Европе, боролась с движением Сопротивления в Польше, Франции, Греции, Югославии. Норвегии. Семидесяти миллионов немцев, казалось, не должно хватить и для того, чтобы закрепить за собой уже завоеванное — куда им дальше!

    Первомайский военный парад 1941 года был задуман, по-видимому, как генеральный смотр сил. Парад в Москве продолжался 1 час 45 минут, в Киеве — полтора часа. Повсюду, кроме регулярных частей, чеканили шаг «вооруженные отряды трудящихся». По Красной площади шли буквально все виды техники, от военных велосипедов и мотоциклов до тяжелой артиллерии, в том числе сверхмощные орудия новейшей конструкции, которые провозились в разобранном виде мощными тягачами.

    «Заключительным аккордом воздушного парада был полет пикирующих скоростных бомбардировщиков. Летчики-пикировщики продемонстрировали замечательное летное мастерство. С большой высоты, на огромной скорости они стремительно пикировали над Красной площадью и исчезали так же мгновенно, как и появлялись», — писала «Правда».

    А на границе в те же дни, до этих дней и особенно после них шла демонстрация другого рода — демонстрация слабости и беспечности.

    Представлю слово историку: «Рихард Зорге еще 5 марта 1941 г. переснял и отправил в СССР фотокопии совершенно секретных документов — телеграмм Риббентропа послу в Токио Отту о запланированном нападении на СССР во второй половине июня, 19 мая сообщил точные данные о сосредоточении на западных границах СССР 150 немецких дивизий, а 15 июня, за неделю до нападения, преодолевая неимоверные трудности, рискуя жизнью, сумел передать (...): «Война будет начата 22 июня».

    Тем не менее, наши войска не были своевременно приведены в боевую готовность. А в то же время им запрещалось вести огонь по немецким самолетам-нарушителям. С октября 1940 до июня 1941 г. государственную границу СССР нарушило 185 самолетов. Хорошо известно, что немецкие летчики фотографировали военные объекты. 461 нарушителя границы в мае и июне 1911 г. задержали пограничники. Диверсионные группы с оружием и радиостанциями забрасывались на нашу территорию» (Водителю И. Карасеву отвечает академик А. Самсонов. Газ. «Соц. индустрия», 1987. 21 мая).

    Интересные подробности добавляет к этому доктор исторических наук В. М. Кулиш (газ. «Комсомольская правда». 1988. 24 авг.): «Когда немецкие самолеты (нарушители границы.— И. Л.) из-за поломок бывали вынуждены садиться на наши аэродромы, их ремонтировали, заправляли горючим и с миром отпускали домой». «Незадолго до фашистской агрессии по требованию немцев было дано официальное разрешение на «розыск могил» немецких солдат, погибших в первую мировую войну и захороненных на нашей территории. И вот на всех направлениях — от Балтийскою моря и почти до Черного — по тылам наших войск холили группы немецких разведчиков под видом «розыска могил». (...) Как объяснить это все? С точки зрения здравого смысла — никак».

    Романист в общем, этих фактов не скрывает. Он даже добавляет к ним другие. Так, упоминает о сборе зенитчиков Западного военного округа под Минском как раз накануне войны — вот, оказывается, почему некому было защитить белорусские города от бомбежек в ночь на 22 июня. Показывает, как орудует банда диверсантов в эту ночь, перерезая провода, прокалывая шины штабных машин. Многократно упоминает о «Сообщении ТАСС» от 14 июня, покатывает сутолоку на минском вокзале, вызванную тем, что бойцы и командиры округа ринулись в отпуска (до «Сообщении ТАСС» отпуска были отменены).

    Почему же, почему столь мощная военная держава, столь воинственно бряцавшая самым современным оружием на Красной площади, в то же самое время у границ допускала подобное несусветное разгильдяйство?

    У романиста на это ответ такой: «Полагаю, — говорит автор устами военного профессора, — что Сталин, да и Генштаб все еще надеются сдержать Гитлера. Они заняли не новую в истории взаимоотношений между враждебными государствами позицию: не давать повода для войны».

    Верно, в истории такие примеры были, когда более слабый сосед стремился не осердить более сильного. Мудрец-профессор только забывает добавить, что такая тактика успеха, как правило, не приносила, хотя профессор, конечно же, должен был знать об этом. Знал и Сталин. Не мог же он, например, не читать в «Известиях» от 1 августа 1939 г. статью В. Хвостова «Уроки истории» (к 25-летию начала первой мировой войны), в которой рассказывается в таких словах об объявлении войны кайзеровской Германии Франции: «Французское правительство, учитывая, что Германии нужно спешить (после объявления войны России.— И. Л.), нарочно избегало всяких пограничных инцидентов и вообще поводов для конфликта, хотя твердо решило поддержать свою союзницу — Россию. Германскому командованию не терпелось. Ему были важны уже даже не дни, а часы. 3 августа, за отсутствием других оснований, был использован вздорный слух о каком-то французском летчике, якобы бросившем бомбы на германской территории. Этим было мотивировано объявление Германией войны Франции. Позже сам германский канцлер признал, что все это было ложью».

    И это кайзеровская Германия, еще соблюдавшая какие-то приличия. Чего же в таком случае следовало ожидать от Гитлера, без всякого повода и причины оккупировавшего к июню 1941 г. Норвегию, Югославию, Грецию, к которым у него не могло быть никаких территориальных притязаний? (Не было даже общей границы!)

    «Политика мира отнюдь не означает уступок агрессорам, уступок, лишь разжигающих хищнический аппетит захватчиков», — писал И. Минц в статье «О войнах справедливых и несправедливых» и тут же добавлял: «Мягкостью, — говорил древний иранский поэт Саади, — не сделаешь врага другом, а только увеличишь его притязания».

    Неужели для понимания Сталина было недоступно то, что было понятно древнему иранскому поэту? Не может быть.

    Тогда во имя чего эти «уступки агрессору» (Минц), эта «мягкость к врагу». (Сзади)? Во имя чего, например, публикация за неделю до войны (когда и дата нападения была уже известна!) «Сообщения ТАСС»?

    Романист «Сообщение» это упоминает не раз и даже частично цитирует, а объясняет его публикацию устами все того же профессора так: «Сообщение ТАСС... это последняя, так мне думается, попытка облагоразумить Гитлера. Последний пробный шар...»

    Вот оно, это «Сообщение ТАСС» от 14 июня 1941 года. Его давно никто не читал, поэтому привожу полностью.

     «Еще до приезда английского посла в СССР г. Крипса в Лондон, особенно же после его отъезда, в английской и вообще в иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией». По этим слухам 1) Германия будто бы предъявила СССР претензии территориального характера и теперь идут переговоры между Германием и СССР о заключении нового, более тесного соглашения между ними; 2) СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредоточивать свои войска у границ СССР с целью нападении на СССР; 3) Советский Союз, в свою очередь, стал будто бы готовиться к войне с Германией и сосредоточивает войска у границ последней.

    Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, пвнду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных и дальнейшем расширении и развязывании войны.

    ТАСС заявляет, что 1) Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь места: 2) по данным СССР. Германия также неуклонно соблюдает условии советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операции на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям; 3) СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными; 4) проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии, как враждебные Германии, по меньшей мере, нелепо».

    Вот такая «последняя попытка облагоразумить Гитлера». А вслед за ней и в «Правде», и в «Известиях» репортажи с летних учений, о которых идет речь в «Сообщении». В «Правде» (20 июня. «В школе сержантов»): «Большинство бойцов на стадионе, на спортплощадке. (...) Отдельные товарищи, приладив на коленях блокнот, пишут письма родным, знакомым. Некоторые просматривают новые журналы и газеты, садят и поливают цветы возле палаток (подчеркнуто мной. — И. Л), спешат в парикмахерскую». В «Известиях» (15 июня. «Командиры»): «При довольно высоком общем уровне подготовки молодые командиры все же недостаточно знакомы с некоторыми видами оружия, находящегося на вооружении стрелкового полка».

    Как же оно могло, «Сообщение» это вместе с такими репортажами, облагоразумить Гитлера? Он ведь уже разведал с помощью самолетов и лазутчиков все советское приграничье. Установил, что советские войска не развернуты и беспечны. Можно нападать. Остается лишь сосредоточить на границе и развернуть войска. Но это дело щекотливое. Советский Союз может очнуться — запротестовать и поднять собственные. И вдруг СССР заявляет, что Гитлер может держать на его границе сколько угодно войск, сам же СССР придвигать войска к границе не собирается: есть «поважнее» дела — ежелетние учения...

    Случилось то, что в таких условиях не могло не случиться: 14 июня, в тот самый день, когда в газетах появилось «Сообщение ТАСС», нацистской верхушкой было принято окончательное решение о нападении на СССР (Н. Яковлев. Маршал Жуков. — Роман-газета, 1986. № 1, с. 13).

    Понимал ли Сталин, что его страусиная политика — закапывать при виде опасности голову в песок — может привести к таким результатам?

    А для чего же, собственно, она такая политика — и проводилась?

    Политика эта была вполне сознательной, и конечной целью ее была война. Поощрить, не спугнуть агрессора, приготовившегося к прыжку, — вот чего добивался Сталин своими распоряжениями, отданными после того, как узнал о решении гитлеровцев напасть. Ни к какому другому, более правдоподобному выводу не прийти, если беспристрастно и объективно сопоставить всю сумму известного. Иначе придется признать, что Сталин был слабоумным. Но с этим, думается, не согласится никто.

    Между тем война отнюдь не была неизбежна, как на этом настаивает романист. У немцев в памяти хорошо сидел опыт первой мировой войны, которую они проиграли только из-за того, что развязали ее на два фронта. В 1941 г. у Гитлера было достаточно хлопот и на Западе. Покорение Англии еще и не начиналось, тем временем английская авиация утюжила германские города, принося неслыханные разрушения и жертвы. Невдалеке маячило прямое вступление в войну США. В таких условиях затяжная война с СССР была для гитлеровцев смертельной. Напасть на СССР Гитлер мог лишь при абсолютной уверенности в том, что ему обеспечена молниеносная победа. Именно этой уверенности и добивался у маньяка Сталин, одновременно, помимо желания, усыпляя собственную армию, делая ее неспособной к отражению первого удара. Однако Гитлер до конца так и не был уверен, что победа над СССР легко достижима. Поначалу нападение было намечено на весну, затем срок сместился на лето. И даже 14 июня, после принятия окончательного решения, у Гитлера оставались большие сомнения. Он сказал Герингу: «То будет, Геринг, наша самая тяжелая борьба, самая тяжелая!»

    Ошеломленный Геринг осведомился, почему.

    — Впервые нам предстоит сражаться против идеологического врага, фанатичного, идеологическою врага» (И. Яковлев. Маршал Жуков, с. 13). Уже через пять дней после начала войны, 27 нюня, Гитлер признался: «Если бы у меня было хоть малейшее представление о гигантских силах Красной армии, я бы никогда не принял решения о нападении» А еще через два дня «бесноватый» секретным приказом назначил преемника — это значит, задумался о смерти (там же, с. 16).

    Таким образом, прояви Советское правительство вместо «мягкости» твердость, вместо уступок врагу — решительность, заяви оно недвусмысленно, что протестует против скопления германских войск на своей границе, — и эти войска наверняка не сделали бы на восток ни одного шага, и вторая мировая война вполне обошлась бы без нашею участия. Но Сталина это не привлекало.

    «Большевики — не пацифисты»... Оболгав большевизм, он стремился к войне — вероятно, в числе прочего и для того, чтобы подтвердить свое величие как полководца — других «величий» ему уже было мало.

    Но почему же в таком случае он сам не двинул войска? У нападающего-то всегда лучше шансы.

    Здесь придется вновь обратиться к «ленинско-сталинской» теории войн. Присмотримся, какие войны признавал справедливыми «Краткий курс»: «а) война... незахватническая, освободительная, имеющая своей целью либо защиту народа от вражеского нападения и попыток его порабощения, либо освобождение народа от рабства капитализма, либо, наконец, освобождение колоний и зависимых стран от гнета империалистов».

    Как видим, по этой «теории» война за «освобождение народа от рабства капитализма» объявляется справедливой войной, в связи с чем любая война социалистической страны против капиталистической — тоже. Но, с другой стороны. признается справедливой и война, имеющая целью «защиту народа от вражеского нападения». Таким образом, если нападающей стороной будет социалистическая страна, а страна, на которую напали, капиталистической, возникает неясность, с чьей же стороны война справедлива? С обеих, что ли?

    Это противоречие устраняется, если нападающей стороной будет капиталистическая страна. В этом случае социалистическая страна будет вести войну как бы справедливую в квадрате: и потому, что она социалистическая, и потому, что на нее напали. «Если фашистские агрессора вынудят советский народ взяться за оружие, — читаем в статье «О войнах справедливых и несправедливых», — (...) война Советского Союза будет самой справедливой и законной войной из всех войн человечества» (подчеркнуто мной. — И. Л.).

    Так подводилась теоретическая и юридическая база под завлечение, заманивание противника на войну против собственной страны.

    Сталин понимал, естественно, что нападающая сторона имеет преимущество, и это преимущество может сказаться в первые дни войны. Об этом свидетельствует его речь 3 июля 1941 г.: «Что касается того, что часть нашей территории оказалась все же захваченной немецко-фашистскими войсками, то это объясняется главным образом тем, что война фашистской Германии против СССР началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных для советских войск. Дело в том, что войска Германии, как страны, ведущей войну, были уже целиком отмобилизованы, и 170 дивизий, брошенных Германией против СССР и придвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала для наступления, тогда как советским войскам нужно было еще отмобилизоваться и придвинуться к границам». Но он считал, что нападение врага принесет и выгоды, причем более существенные, чем возможный урон: «Что выиграла и что проиграла фашистская Германия, вероломно разорвав пакт и совершив нападение на СССР? Она добилась некоторого выигрышного положения для своих войск в течение короткого срока, но она проиграла политически, разоблачив себя в глазах всего мира, как кровавого агрессора. Не может быть сомнения, что этот непродолжительный военный выигрыш для Германии является лишь эпизодом, а громадный политический выигрыш для СССР является серьезным и длительным фактором, на основе которого должны развернуться решительные военные успехи Красной Армии».

    Слишком, слишком спокойны, рассудительны, глубокомысленны эти слова, чтобы они могли прийти в горячке первых дней войны! Они были найдены Сталиным задолго до 22 июня, когда в тиши кабинета «гениальный полководец» взвешивал шансы сторон. И тогда ему казалось, что дело беспроигрышное: Германия и без того воюет с половиной Европы, силы ее истощены, а когда она нападет еще и на СССР, несправедливость такой войны станет очевидной не только для всего мира, но и для германского пролетариата, который немедленно свергнет свое зарвавшееся правительство.

    Но эта выгода не единственная. Не меньшее, если не большее, значение имело и то, как отнесется к войне собственный народ. Германия — это ведь не Финляндия. Германию голыми руками не возьмешь. Война может затянуться. На два, на три, на четыре года, как первая мировая. При такой войне недовольство народа неизбежно. Если войну начать самому, недовольство народа будет двойным. А он прекрасно помнил, как в годы первой мировой большевики сыграли на недовольстве народа, в результате которого разразились одна за другой Февральская и Октябрьская, как грянули революции в Австро-Венгрии и Германии. Где гарантии, что это не повторится? Следовательно, не следует допускать двойного недовольства, т. е. самому начинать не следует, пусть начнет «маньяк». Тогда товарищ Сталин возглавит «защиту народа от вражеского нападения» («Краткий курс») и будет прав в любой жестокости, которую совершит при этом. На такую мысль наводят слова, которые Сталин сказал также 3 июля: «Вот почему вся наша доблестная Армия, весь наш доблестный Военно-Морской флот, все наши летчики-соколы, все народы нашей страны, все лучшие люди Европы, Америки и Азии, наконец, все лучшие люди Германии — клеймят вероломные действия германских фашистов и сочувственно относятся к Советскому правительству, одобряют поведение Советского правительства» (подчеркнуто мной.— И.  Л.).

    Не правда ли, какая странная логика и связь? Гитлер напал на СССР внезапно и подло. Напал на страну, на народ. А этот народ, с первой минуты несущий жертвы, почему-то должен относиться сочувственно к своему правительству, как будто это правительство в первую очередь пострадало. И весь мир сочувственно относится не к советскому народу, льющему кровь, а к Советскому  правительству, т. е. Сталину. И вся страна и весь мир одобряют поведение Сталина. Какое поведение? Видимо, то, которое предшествовало войне. Но ведь «поведение» это не предотвратило войну! Здесь ему сказать бы: «не винит», а он — «одобряют».

    Он, конечно, в тот момент никакой вины за собой не чувствовал. И что подумает, что скажет о нем народ, решал за народ сам. В конце речи привычно призвал народ сплотиться вокруг себя: «Государственный Комитет Обороны... призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг Советского правительства».

    По некоторым воспоминаниям. Сталин в первые дни войны выглядел растерянным. Думается, что это была игра, соответствующая «внезапному» нападению. Никакой растерянности не чувствуется по тогдашним газетам. Номера с сообщением о начале войны вышли с огромными портретами Сталина, будто бы он уже победил. Во всяком случае, думал он, моральная победа уже одержана. Гитлера удалось перехитрить, он начал первым, а это — залог и военной  победы.

    Но вскоре настроение Сталина начало меняться. Войска терпели незапланированные поражения, враг рвался к Москве. Возникло чувство вины за просчет. Из газет постепенно стали исчезать заголовки с именем Сталина, поубавилось упоминаний о Сталине в передовицах и других текстах. В номере «Правды» от 16 октября 1941 года — не поверил своим глазам! — я не нашел ни одного упоминания о Сталине. К этому времени относится многозначительный эпизод, зафиксированный в воспоминаниях маршала Конева (журн. «Знамя». 1988. № 1. с. 100). Маршал пишет: «В ночь с 3 на 4 октября 1941 года, когда уже осуществился прорыв немцев на обоих флангах Западного фронта и под Москвой сложилось тяжелейшее положение, я по ВЧ доложил Сталину обстановку и попросил разрешения отвести войска на Гжатский рубеж. Сталин не принял в этот момент никакого решения и вдруг заговорил о себе почему-то в третьем лице: «Товарищ Сталин не изменник. Товарищ Сталин не предатель. Товарищ Сталин честный человек. Товарищ Сталин сделает все, чтобы исправить создавшееся положение». Как видно, укоры совести Сталину тоже были порой не чужды. Но не это главное. Главное — это то, что Сталин признал: его действия, приведшие к столь драматичному и опасному положению для Москвы, для всей страны, приравниваются к измене. Какие именно? Можно не сомневаться: навлечение войны на страну, отдача стратегической инициативы в руки противника. В этом он был виноват лично, чего не мог не признавать. В конкретных же военных неудачах, как известно, он себя не винил: за них отвечали, кто должностью, кто головой, генералы.

    Страшные дни октября 41-го крепко засели в память Сталина. О них он помнил и после победы. 21 мая 1945 г. в Кремле на приеме в честь командующих войсками в пресловутом заключительном тосте он говорил:

    «Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеются ясный ум, стойкий характер и терпение.

    У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 гг., когда наша армия отступала (...) потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства».

    Итак, в 41-м Сталин проговорился, что его можно обвинить в измене, в 45-м — что в первые годы войны не заслуживал права править страной. Но так и кажется опять, что эти слова — «вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь» — возникли гораздо раньше, еще до войны. Может быть, даже задолго до воины, когда он продумывал и прикидывал, как ввязаться в войну и что из этого выйдет. Почему? Да потому, что после этих слов идут слова: «Мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой». Ни в один из моментов Великой Отечественной войны у советского народа не могло возникнуть мысли о мире с Германией. Это была война на истребление, и народ прекрасно об этом знал. Такие войны миром не кончаются.

    А вот первая мировая война могла закончиться серией сепаратных перемирий. Брестский мир ведь был именно таким сепаратным миром, заключенным по требованию народа, уставшего от войны и сказавшего Временному правительству: «уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой».

    Таким образом, опыт первой мировой войны показал, что уставший от войны народ может принудить правительство уйти. И размышляя о будущей войне, Сталин не мог не учитывать этого.

    Как же обезопасить себя от возможной вспышки народного гнева?

    Многие ученые и публицисты заходят в тупик, когда пытаются осмыслить масштабы сталинских репрессий. Во имя чего тысячи и тысячи, да что там тысячи! — миллионы жертв? Для утверждения собственной власти такое количество их было излишним. Осторожно высказывается мысль о психическом нездоровье.

    Все становится на свои места, если понять, что вся деятельность Сталина была направлена на достижение его «высших» целей военными средствами.

    Да, для борьбы за власть Н. И. Бухарин в 1937 г. не представлял помехи. Но, размышлял Сталин, это — в дни мира. А начнется война, допущу я какую-нибудь политическую или военную ошибку, и вокруг таких бухариных начнут группироваться недовольные. Как за ними тогда уследишь, перед лицом врага? Нужно истребить их заранее...

    И истреблял.

    Истреблялась не только бывшая оппозиция. Истреблялась и оппозиция потенциальная — каждый, кто имел неосторожность высказать какое-то сомнение в величии и гениальности вождя, сомнения в правильности происходящего. Такие люди на случай войны были опасны. Сталин сам принимал участие в борьбе с самодержавием, и свержении Временного правительства, и знал, какие люди этим занимаются. Самые яркие, умные, горячие, инициативные, с обостренным чувством справедливости — рабочие ли, дворяне, крестьяне или поповские дети. Те, кого не устраивает существующий порядок.

    Именно такие и истреблялись... Те, кто был по мироощущению рабочим скотом или прикидывался им, оставался жить и даже делал карьеру, занимая места истребленных.

    Особняком стоит вопрос: чем были вызваны репрессии в армии? Сорок тысяч офицеров, как сказано в фильме «Процесс»! Хорошо, что эта цифра повторена в «Правде», иначе бы подумал, что назвавший ее оговорился. Да 20 тысяч работников НКВД — это ведь тоже офицеры.

    Готовиться к войне — и обезглавливать армию. Зачем?

    Незаменимых нет, говорил вождь, низведший людей до винтиков. Следовательно, найдется замена и для сорока, для шестидесяти тысяч. Зато исчезнет потенциально самая опасная прослойка — владеющая оружием и командующая людьми. Если среди нее возникнет недовольство — пиши пропало. С офицерством следует поступить так, чтобы у тех, кто придет на место исчезнувших, и тени мысли не возникало, что у них может быть какое-то иное мнение, чем у вождя. Беспрекословное, безропотное подчинение, никакой политики! Не случайно из высших военных политработников не уцелел никто. Политик, живущий в войсках, командующий ими, — что может быть опаснее для тирана?

    Но одних репрессий казалось мало. И перед войной, и в ходе ее Сталин продолжал ограждать себя от любых случайностей сосредоточением власти. Оставаясь на посту генсека, ровно за полтора месяца до войны стал Председателем Совнаркома. С этого, кстати, момента его партийная должность генсека перестает упоминаться. 30 июня создается Государственный Комитет Обороны с приданием его пяти членам (Сталин, Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия) исключительных прав и полномочий. Сталин становится Председателем ГКО. Затем — Верховным Главнокомандующим. Затем — Наркомом Обороны. Пять главный постов в государстве! Это делалось не потому, как утверждает романист, что так-де было удобнее управлять страной и войсками, а для того, чтобы рядом не стоял человек, обладающий равной или большей властью над армией. Интересно, что это сосредоточение власти продолжалось и после войны. Так, до 1946 года наряду с наркоматом обороны существовал наркомат Военно-Морского Флота. В 1916 г. они были объединены в одно Министерство Вооруженных Сил, и первым министром его стал Сталин. И не сказать, что для того времени было характерно объединение наркоматов: наоборот, другие дробились. Даже и после войны, пока были физические силы, не выпускал армию из рук.

    Не знаю, прав я или неправ, но новую вспышку репрессий, начиная с 1949 г., вполне можно объяснить готовившейся новой военной авантюрой. Время было напряженное. В 1950 г., как объявил Сталин, восстановление народного хозяйства было закончено. Значит, можно было по новой.

    Итоги Великой Отечественной войны, как известно, Сталин подвел в речи 9 февраля 1946 года. Какими же откровениями делился с народом об этой войне он — укравший славу подлинных полководцев, увешанный орденами и звездами, увенчанный специально воскрешенным для него званием генералиссимуса, провозглашенный величайшим стратегом всех времен и народов? Что, по его мнению, принесла стране эта война?

    Оказывается, только хорошее.

    Страшно читать рассуждения о «положительных сторонах» войны. Оказывается, «война была не только проклятием». Она-де показала, какой у нас хороший общественный строй, какой хороший у нас государственный строй; расширила пределы страны, укрепила границы; устроила замечательную проверку кадрам... Вроде и так, и не с чем спорить. Почему же она вызывает протест, эта «историческая» речь?

    Потому что в ней нет ни слова о страданиях  народа.

    Ну, а как же романист? Знал ли он обо всем этом? Конечно, знал.

    Он не мог не знать, потому что то же самое изучал куда шире и подробнее, чем я. Он ведь писал не статью — роман.

     Знал правду и сознательно скрыл ее. Писал неправду и боялся, что сколько бы веревочке ни виться — конец будет. Придет новее время, придут новые люди и ему не поверят.

    И он решил в своем романе заранее расквитаться с ними.

    «Найдутся... такие, — пишет он, — которые позволят себе судить о событиях тех дней без должного понимания их трагичности и рассматривать их с позиций некоего философско-исторического дальтонизма. А иные, стыдливо позабыв о бывших верованиях и публичных утверждениях, станут искать «маятник» «нового» времени и нередко скрип флюгера на чужой крыше принимать за голос истины. Эти люди при определенных гарантиях безопасности для себя, когда страх за свое благополучие не смущает их сердца (Берию бы на них! — И. Л.), скоры на первое слово и на сомнительное дело. Они ревностно начнут высекать своими перьями искры из колеса истории и выдавать их за лучи правды. Глядя в прошлое через призму своего распаленного воображения, они будут замешивать истину на лжи и на собственном невежестве, преподнося плоды трудов своих как озарение гениев, воссоздающих подлинную и всеобъемлющую историю».

    Ничего. К правде брань не липнет.

    1988

    /Полярная звезда. № 3. Якутск. 1990. С. 92-107./

                                                                      ПРИЛОЖЕНИЕ

    /Ленский водник. Якутск. 7, 11, 14, 18, 21, 25 января 1989. С. 4./

                                                     НЕ ЗАБЫВАТЬ О НАСТОЯЩЕМ

    В газете за январь этого года публиковались размышления над романом И. Стаднюка «Война» писателя И. Ласкова. Я не против этой публикации. Каждый человек имеет свое мнение. Но, по словам И. Ласкова, И. В. Сталина следует обвинять и в голоде 30-х годов, и в начале войны, и в перегибах в коллективизации. Во всем виноват Сталин. Его осталось обвинить еще только в падении Тунгусского метеорита.

    Конечно, это банально. Но неужели один человек виновен во всех этих деяниях? Ну почему же один? — скажет читатель. — Ведь были еще Берия, Ежов. Конечно, были. Но где же в это время находилась коммунистическая партия — ум, честь и совесть? Где был ЦК КПСС? Почему ЦК позволил так разрастись Сталину и его подпевалам? Ответ следует искать не в Сталине, а во всей партийной организации. Сталин — лишь продукт разложения. Теперь война. Главную роль в ней сыграли не генералиссимусы и маршалы, а рядовые солдаты, которые ложились под танки с гранатами, закрывали грудью доты, зубами дрались в рукопашной. Это и народ, который за 200 граммов черствого хлеба давал на заводах фантастическую производительность труда. Вот перед кем нам нужно преклонить головы. Перед их огромной любовью к Родине (а не к «отцу всех народов»). Вот чью жизнь изучать надо.

    Сейчас стало очень модно обращаться к теме сталинизма, к 30-м годам, причем мы начали видеть только плохое. И забыли и про Магнитку, и про Комсомольск- на -Амуре, и про Стаханова. Кто то опять скажет: «Но ведь какими способами! Какими жертвами!...» Но комсомольцев на Дальний Восток никто не гнал. Какие сердца были у этих ребят! Нам до них далеко. Мы, например, лучше почитаем статью в газете о Сталине, поспорим на эту тему, чем ехать в колхоз и помогать собирать картофель. Какой уж тут картофель, когда такое творится! В стране перестройка! гласность! самокритика! А вы — картофель... Поэтому, чем копаться в прошлом, давайте в настоящем разберемся, пока не поздно, чтобы наши дети и внуки не разбирали нас так, как мы сейчас разбираем Сталина.

    Г. Самопалов,

    пос. Нюрба.

    /Ленский водник. Якутск. 15 февраля 1989. С. 4./

                                                           НЕ НАДО ИСКАЖАТЬ

    Внимательно прочел статью «Как сна начиналась». Я противник сталинизма, однако, здесь речь идет об исторических фактах, а главнее о том, «как она начиналась». Не намерен дискутировать. Однако от начала до конца просматривается субъективный подход автора. И. Ласков претендует на истину о последней инстанции и в то же время утверждает, «что 24 мая 1945 в Кремле па приеме в честь командующих войсками «в пресловутом» заключительном тосте» Сталин высказался. Во-первых, такой прием в Кремле был 24 июня 1945 года, после парада победы и тост был «не пресловутый» и «не заключительный», а в начале приема. Не надо искажать исторические факты, претендуя на истину. Эпитеты «страшные дни», «страшно читать» так же не добавляют правдивости.

    А. Красноштанов,

    Усть-Кут.

    /Ленский водник. Якутск. 11 марта 1989. С. 4./

                                             ДАВАЙТЕ СПОРИТЬ ПО-СУЩЕСТВУ

    Грустное впечатление производит письмо А. Красноштанова, опубликованное в «Ленском воднике» от 11 марта. Он заявляет, что «противник сталинизма», а спорит-то с моей статьей, «Как она начиналась» как раз сталинистским методом: не спорить по сути, а придраться к неточному слову, фразе и, наконец, навесить ярлык.

    «От начала до конца просматривается субъективный подход автора». В чем просматривается, в каких положениях статьи, тов. Красноштанов не пишет, ведь он «не намерен дискутировать». Тогда зачем писал в редакцию? Да для того, чтобы навесить ярлык — мол, «И. Ласков претендует на истину в последней инстанции». Не претендую я на такую истину, тов. Красноштанов! Более того, буду рад, если кого-то моя статья вызовет на спор — ведь истина, как известно, рождается в споре. Однако спор должен быть честным. Я ведь не просто высказываю мысль, что Сталин навлекал на нашу страну войну с Гитлером, заманивал его на нападение, — я эту мысль доказываю, аргументирую. Так доказывайте и Вы, если со мной не согласны. Доказывайте! А не выискивайте мелкие неточности.

    Впрочем, не могу согласиться с Вами и по части конкретных замечаний. Так, например, Вы придираетесь к выражениям «страшные дни», «страшно читать». Неужели Вы не согласны, что дни октября 1941 года были страшными? «Как странно и страшно, — далее пишу я, — читать такой, например, ответ на одно из этих приветствий (Сталину в день 60-летия). «Министру иностранных дел Германии господину Иоахим фон Риббентроп. Благодарю Вас, господин министр, за поздравления. Дружба народов Германии и Советского Союза, скрепленная кровью, имеет все основания быть прочной. И. Сталин». Неужели Вам, тов. Красноштанов, не страшно читать это? В таком случае Вы, наверное, кривите душой, заявляя, что противник сталинизма.

    Несколько выше в своем письме Вы, казалось бы, ловите меня на действительной ошибке. «...прием в Кремле был 24 июня 1945 года после парада Победы и тост был не «пресловутый» и не «заключительный», а в начале приема. Не надо искажать исторические факты, претендуя на истину», — заключаете Вы.

    Не откажитесь выслушать совет, тов. Красноштанов: прежде чем вступать в подобные споры, проверяйте факты, чтобы не попасть в положение звонаря, что бухнул в колокол, не заглянув в святцы. Ведь если бы Вы обратились к газетам 1945 года, то убедились бы, что процитированный мной тост был произнесен именно 24 мая и именно на приеме в честь командующих войсками, а не на приеме по случаю парада Победы. И что был он, заключительным, говорят его самые первые слова. «Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост».

    «Тост был не «пресловутый», — пишете Вы. Не знаю, какое значение Вы вкладываете в слово «пресловутый», я же его понимаю так, как сказано в «Словаре русского языка» в четырех томах (под ред. С. Г. Бархударова): «Преслрвутый — вызвавший много толков, разговоров. нашумевший» (т. III, с. 525). Так неужели Вы не согласны, что этот тост вызвал много толков и разговоров, нашумел?

    Я думаю, что в стране и до сих пор сохраняется память о том тосте, который, можно сказать, превратился в своеобразную легенду. Поэтому позволю себе привести его целиком.

    «Выступление товарища И. В. Сталина.

    Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост. Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики «ура»).

    Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.

    Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.

    У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-42 гг., когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите, прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому Правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом.

    Спасибо ему, русскому народу, за доверие!

    За здоровье русского народа! (Бурные, долго не смолкающие аплодисменты)». («Известия», 1945 г., 25 мая).

    А. Красноштанов правильно уловил неодобрительный оттенок в слове «пресловутый», которым я характеризую этот тост. Но можно ли относиться с одобрением к данному «произведению» вождя?

    Возвеличив русский народ, как руководящий «среди всех народов нашей страны», признав лишь за ним право менять при необходимости Советское правительство, особо отметив лишь его роль в победе над фашизмом, Сталин тем самым оскорбил и унизил все остальные советские народы.

    Вы подумайте сами, тов. Красноштанов: разве может быть народ руководящим? Признав за каким-то народом право на руководство остальными, мы тем самым признали бы право, к примеру, дворника, лишь потому, что он русский по национальности, поучать литовского профессора, грузинского артиста или якутского писателя: ведь он, дворник, руководящий! Положением «о «руководящем народе» Сталин перечеркивал добровольность Союза Советских Социалистических Республик, равноправие наций, объединившихся в этот Союз.

    А разве именно русский народ выиграл войну с фашизмом? Вот Вы, по-видимому, русский человек — положа руку на сердце, скажите: смог бы русский народ, составлявший половину населения СССР, победить в этой войне, если бы другие народы страны безучастно стояли в сторонке?

    И надо сказать, каждый советский народ внес свою посильную лепту в победу над врагом. Здесь не место сравнивать и подсчитывать, но все же скажу, что маленький мордовский народ дал более 100 Героев Советского Союза. Также более 100 Героев дал и многострадальный еврейский народ, понесший в процентном отношении в годы войны, несомненно, наибольшие потери. Герои Советского Союза были и среди народов, поголовно объявленных Сталиным предательскими: калмыков, балкарцев, крымских татар. А что уж говорить об украинцах и белорусах! Но ни для одного народа, кроме русского, у Верховного Главнокомандующего в час Победы не нашлось ни одного доброго слова.

    Кстати сказать, и роль русского народа в войне Сталин оценил в тосте весьма своеобразно. Оказывается, свой главный вклад в Победу русский народ внес не тем, что ложился костьми под Москвой и Сталинградом, ценой миллионных потерь перемалывая вражеские армии, а тем, что «имел терпение», верил в правильность политики своего правительства». «И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над фашизмом». Выходит, заслуга русского народа лишь в том. что он доверял правительству, т. е. Сталину, а Победы добился сам Сталин.

    Именно пресловутый тост Сталина нанес огромный вред дружбе советских народов, послужив сигналом к русификации, продолжавшейся до недавнего времени. Об этом полезно вспомнить в преддверии Пленума ЦК КПСС, посвященного специально национальным отношениям в СССР.

    И. Ласков.

    /Ленский водник. Якутск. 22 марта 1989. С. 4./

                                                ТОЛЬКО  СПЛОЧЕНИЕ  НАРОДОВ

    Прочел последнюю статью писателя И. Ласкова «Давайте спорить по существу».

    Маршал Советского Союза А. Василевский в книге «Дело всей жизни» говорит, что Сталин честно признавал ошибки. Это говорит человек, который с ним длительное время работал. Василевского, конечно, не все удовлетворяло в И. Сталине, особенно в характере. Но в целом он с достоинством говорит о нем, например, на странице 404 той же книги. «Хочу дополнительно сказать несколько слов о И. В. Сталине, как Верховном Главнокомандующем... При этом я не буду а полной мере касаться его партийной, политической и государственной деятельности во время войны, поскольку не считаю себя достаточно компетентным в этот вопросе. Оправдано ли было то, что Сталин возглавил Верховное Главнокомандование? Ведь он не был профессиональным военным деятелем. Безусловно, оправдано»... — отвечает маршал. А И. Ласков считает себя достаточно компетентным в вопросе жизни и деятельности И Сталина. Или вот стр. 495, той же книги:

    «По моему глубокому убеждению, И. В. Сталин, особенно со второй половины Великой Отечественной войны, явился самой сильной и колоритной фигурой стратегического командования, он успешно осуществлял руководство фронтами, всеми военными усилиями страны на основе линии партии и был способен оказывать, значительное влияние на руководящих, политических и военных деятелей союзных стран по войне». Это говорит деятель, исполнитель того времени и нигде он не сказал унизительно в отношении Сталина во всей книге, хотя о культе у него есть. А по вашему идейному замыслу, тов. Ласков Сталин — это что-то невообразимое. И в праздничной речи И. Сталина Вы видите какую-то обратную сторону.

    На мой взгляд, в Вас, И Ласков, пробудилась эгоистическая черта подражания кое-кому в вопросе национализма. В последней статье это особенно подчеркивается речью И. Сталина. Сам Сталин грузин, дети его воевали, один погиб, тем не менее он обратился со словами к русскому народу. Это очень просто, и если бы вы этого не заметили, то остальные бы не обратили внимания. Думаю, что И. Сталин без какого-либо умысла так выразился. Он отлично знал, сколько какого народа погибло в этой войне. Наверное, президенты США, Франции, Англии, выступая перед своей страной, говорили так же, взяв за основу американцев, французов, англичан, хотя в каждой стране множество народностей воевали и гибли. Мне кажется, это игра на национальных чувствах. Ведь всем ясно, что гибли все за Русь — за государство, за общий многонациональный дом. Можно сказать, что междоусобица ни к чему хорошему не приводила и не приведет. Только сплочение народов движет нас вперед. Спорить на эту тему можно долго, история все ставит на свои места, что с временем, а что уже.

    П. Костин,

    п. Зырянка

                                    ЛИЧНОЕ СУЖДЕНИЕ — ЭТО ЕЩЕ НЕ ИСТИНА

    После статьи И. Ласкова «Давайте спорить по существу» очень огорчился тем, что существа в статье не видно, а явно просматриваются «уши» национализма. Взяв за основу тост Сталина, в котором вначале была произнесена здравица всему советскому народу, а потом уже русскому народу, автор под видом критики сталинизма попытался ревизировать вклад, внесенный русским народом в войну с фашизмом. И даже договорился до того, что «внедрение всего русского во все сферы деятельности» именно началось тогда, когда грузин по национальности И. Джугашвили в своем тосте воздал должное русскому народу, как наиболее, многочисленному в стране и представлявшему во время войны в Советской Армии наибольшую численность. Никто не отрицает роли дружбы народов и интернационализма в Победе. Также известно, что шовинизм, в целом национализм имеют многовековые корни и именно, играя на национальных чувствах, империализм, сионизм пытались и пытаются внести раскол в содружество наций. Об этом действительно полезно вспомнить в преддверии Пленума ЦК КПСС.

    Грешит автор и о наибольших потерях в войне еврейского народа в процентном отношении. Сионисты десятилетиями широко муссируют свое же собственное измышление об особенно тяжелых жертвах советских евреев в годы войны. В монографии А. З. Романенко «О классовой сущности сионизма» был исследован этот вопрос. В действительности же гитлеровцы создали лагеря на оккупированных советских территориях, привозили в них евреев из захваченных стран и уничтожали их там. Таким образом, создавались сионистами представления, будто это те евреи, которые проживали накануне войны в СССР. На фронте потери евреев не могли быть более, чем потери неевреев. В 1939 году в СССР было не более полутора процентов евреев от численности населения. Проведенная перепись в 1944 году показала, что евреи составили 1,28 процента численности действующих войск, то есть в процентном отношении меньше, чем в общем составе страны.

    Так и возникают домыслы.

    Также хочется отметить, что стиль изложения текста, примеры, новые историко-философские «изыскания» автора не располагают к конструктивному обмену мнениями.

    И. Новиков.

    /Ленский водник. Якутск. 8 апреля 1989. С. 4./

                                                         ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ

    Свое письмо с извинениями перед читателями и автором материала «Как она начиналась» прислал А. Красноштанов. Мы обратили внимание на то, что письмо из Усть-Кута было отправлено до публикации И. Ласкова «Давайте спорить по существу».

    Редакция.

    /Ленский водник. Якутск. 8 апреля 1989. С. 4./

                                                       «ЗАЛП» ИЗ ОРУДИЙ ЗАСТОЯ

    8 апреля читатели П. Костин и И. Новиков произвели «залп» по моей статье «Давайте спорить по существу» («Ленский водник». № 23) Но должен сказать, что эго «залп» из орудий времен застоя. Авторы писем пользуются литературой, изданной в застойные времена, а новыми публикациями ее не проверяют.

    Так, с помощью книги А. Василевского, изданной при сталинисте Брежневе, когда такие мемуары пристрастно редактировались, П. Костин доказывает, каким замечательным и незаменимым Верховным Главнокомандующим был Сталин. Почитайте, тов. Костин, хотя бы заметки маршала Жукова «Коротко о Сталине» («Правда», 20 января 1989 г.) и статью В. Анфилова «Самые тяжкие годы» («Литературная газета». 22 марта 1989 г.), чтобы иметь более правильное представление об этом.

    Опираясь на книгу А. Романенко, И Новиков говорит, что наибольшие потери евреев в Великой Отечественной войне (в процентном отношении) — «измышление сионистов». А поскольку я это «измышление» повторяю, то сионист, выходит, и я.

    Тов Новиков! Раскройте БСЭ (изд. 2-е. т. 15, с. 377). Там Вы найдете такие сведения: в 1937 году в странах Европы насчитывалось 10 миллионов евреев. За годы второй мировой войны из них было уничтожено 6 млн.

    В СССР в 1939 году насчитывалось 3 млн. 20 тыс.

    Сколько осталось после войны? По переписи 1959 года в СССР насчитывалось 208,8 млн жителей, из которых 2,27 млн. евреев. На 1 января 1946 года в СССР было 187 млн. человек. Составьте пропорцию и получите, что к 1946 году в СССР оставалось 1,8 млн. евреев — на 1,2 млн. (на 40 процентов) меньше, чем в 1939 году.

    Более сорока процентов советских евреев погибло за гиды войны. А теперь подскажите, какой из наших народов пострадал больше?

    Так что прежде чем разбрасываться ярлыками типа сионист», думайте и взвешивайте, тов. Новиков. Точно так же советовал бы следить, чтобы в Ваших письмах в редакцию не появлялись ни с того ни с сего оскорбительные фразы вроде «явно просматриваются «уши» национализма». Это касается и П. Костина, который пишет: «На мой взгляд, и Вас. И. Ласков, пробудилась эгоистическая черта подражании кое-кому в вопросе национализма».

    В чем же Вы усмотрели национализм, тт. Костин и Новиков? В том, что я высказался за равное уважение ко всем народам страны, за равенство всех наций, провозглашенное в Конституции СССР?

    «Сам Сталин грузин», пишет П. Костин. «Грузин по национальности И. Джугашвили», вторит ему И. Новиков. Как это, мол, может быть нерусский русификатором.

    Очень даже может быть! Напомню слова В. И. Ленина из статьи «К вопросу о национальностях или об автономизации». «Известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения» В той же статье Ильич подчеркивает «озлобление» Сталина против «пресловутого «социал-национализма» Ленин предупреждал: «Тот грузин, который пренебрежительно... швыряется обвинением в «социал-национализме» (тогда как сам он является настоящим и истинным великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности». Однако «великорусский держиморда» с грузинским происхождением этому предостережению не внял. Уже с конца 1920-х гг. он устраивает разгром, а затем и бойню национальной интеллигенции республик. Вы, быть может, скажете — все страдали от репрессий. Это верно. Но русских, по крайней мере, в национализме не обвиняли.

    В картотеке исследователя Э. Белтова имеются сведения о тысяче писателей, погибших в тюрьмах и лагерях. «Вопреки моим суждениям, пишет он, репрессированных русских писателей оказалось меньшинство. Из тысячи погибших примерно семьсот — писатели союзных и автономных республик» («Книжное обозрение». 17 июня 1988 г.). По данным Э. Белтова. «были уничтожены практически все писатели удмуртские, башкирские, коми. В Марийской республике была подчистую истреблена вся интеллигенция» («Неделя», 1989. № 14, с 10).

    «Думаю, что И. Сталин без какого-либо умысла так выразился (в тосте. — И. Л.)». пишет П. Костин. Ошибаетесь, умысел был. Повторяю: этим тостом был дан сигнал к русификации. Прежде всего пострадали народы, не имевшие в СССР своих республик: евреи, поляки, немцы, греки и другие. У них были отняты национальная школа, печать, театр и другие атрибуты национальной культуры, которые они имели до войны (у евреев они оставались лишь в Еврейской АО, где жила незначительная часть этого народа). Затем «отец народов», «в языкознании познавший толк», провозгласил скорое слияние языков, под которым подразумевалось уничтожение всех национальных языков, кроме русского.

    В заключение жму руку А. Красноштанову, принесшему извинении за предвзятую критику. Интересно, будут ли извиняться Костин и Новиков за ярлыки?

    И. Ласков.

    /Ленский водник. Якутск. 22 апреля 1989. С. 4./

 

 

    Иван Антонович Ласков – род. 19 июня 1941 года в областном городе Гомель Белоруской ССР в семье рабочего. После окончания с золотой медалью средней школы, он в 1958 г. поступил на химический факультет Белорусского государственного университета, а в 1966 г. на отделение перевода Литературного институт им. М. Горького в Москве. С 1971 года по 1978 год работал в отделе писем, потом заведующим отдела рабочей молодежи редакции газеты «Молодежь Якутии», старшим редакторам отдела массово-политической литературы Якутского книжного издательства (1972-1977). С 1977 г. старший литературный редактор журнала «Полярная звезда»; в 1993 г. заведует отделам критики и науки. Награжден Почетной Грамотой Президиуму Верховного Совета ЯАССР. Член СП СССР с 1973 г. Найден мертвым 29 июня 1994 г. в пригороде г. Якутска.

    Юстына Ленская,

    Койданава

 

    Иван Фотиевич Стаднюк - род. 8 марта 1920 г. в с. Кардышовка Винницкого уезда Подольской губернии УНР.

    В годы 2-й Мировой войны военный журналист. Участвовал в оборонительных боях с 26 июня по 7 июля 1941 г. около д. Волка Боровского сельсовета Дзержинского района Минской области, где Вермахтам в тыл РККА были заброшенны диверсанты, переодетые в красноармейскую форму. Этот эпизод войны лег в основу книги Стаднюка «Человек не сдается» и его же сценария художественной ленты «Человек не сдается» («Беларусьфильм», 1961). Эпизоды боев на белорусской земле воссоздаются почти во всех его крупных произведениях. Задуманный Стаднюком большой эпический роман «Война» доведен только до июля 1941 года [«Война» (т. 1, 1971; т. 2, 1974; т. 3, 1980) - Государственная премия СССР, 1983 г.]. В 1993 г. опубликовал мемуары «Исповедь сталиниста».

    Умер 30 апреля 1994 г. в Москве

    Награжден 5 орденами, медалями. Почетный гражданин г. Смоленск и д. Боровое Дзержинского района Минской области (1969).

    Литература:

*    Стаднюк Иван Фотиевич. // Валаханович А. И., Кулагин А. Н. Дзержинщина: прошлое и настоящее. Минск. 1986. С. 95.

*    Ласкоў І.  Як яна пачыналася. Роздум над раманам аб вайне. // Літаратура і мастацтва. Мінск. 28 кастрычніка (С. 14-15.); 4 лістапада (14-15.); 11 лістапада (С. 14-15.). 1988.

*    Ласков И.  Как она начиналась. Размышления над романом И. Стаднюка «Война». // Ленский водник. Якутск. 7 января (С. 4.); 11 января (С. 4.); 14 января (С. 4.); 18 января (С. 4.); 21 января (С. 4.); 25 января (С. 4). 1989.

*    Ласков И.  Как она начиналась. (Размышления над романом о войне). // Полярная звезда. Якутск. № 3. 1990. С. 92-107.

*    Ласкоў І.  Як яна пачыналася. Роздум над раманам аб вайне. [Пераклаў з рускай мовы М. Гіль.] // З гісторыяй на «Вы». Публіцыстычныя артыкулы. Мінск. 1991. С. 169-203.

*    Стаднюк Іван Фоціевіч. // Беларуская энцыклапедыя ў 18 тамах. Т. 15. Мінск. 2002. С. 127.

*    Стаднюк Іван Фоціевіч. // Памяць. Гісторыка-дакументальная хроніка Дзяржынскага раёна. Мінск. 2004. С. 623-624.

    Тыкоцьця Баравик,

    Койданава