ЎЎЎ Альфрэда Панбудзьласка. Паўстанец 1863 году Зюк Чаховіч ды Якуцкая вобласьць. Койданава. "Кальвіна". 2020.

[С. 102.]

[С. 97.]

[С. 613.]

[С. 612.]

Юзаф Чаховіч – нар. ў 1842 г., шляхціц каталіцкага веравызнаньня.

За ўдзел у паўстаньні 1863 г. сасланы ва Ўсходнюю Сыбір, у Іркуцкую губэрню, разам са сваім братам Ігнасем Чаховічам /С. Ф. Коваль. «Метеор» - рукописный журнал польских ссыльных в Сибири. // Русско-польские революционные связи 60-х годов и восстание 1863 года. Москва. 1962. С. 466./.

За ўдзел у выданьні ў паселішчы Чарамхова Балаганскай акругі Іркуцкай губэрні рукапіснага часопісу “Meteor” быў пералічаны ў 1866 г. да Макараўскай воласьці Кірэнскай акругі Іркуцкай губэрні.

Пражываў у паселішчы Хабарава ля Кірэнску. У 1872 г. яму быў дадзены білет тэрмінам на 4 месяцы дзеля адлучкі ў Якуцк пад час працы ў Ленскім параплаўстве кампаніі “Дружба”. Але яму не дазвалялася пражываць ў акруговым месьце Алёкмінск Якуцкай вобласьці.

Литература:

* Коваль С. Ф. «Метеор» - рукописный журнал польских ссыльных в Сибири. // Русско-польские революционные связи 60-х годов и восстание 1863 года. Москва. 1962. С. 466-467, 476.

* Коваль С. Ф. За правду и волю. К столетию восстания политических ссыльных в Сибири в 1866 г. Иркутск. 1966. С. 74.

* Хурсік В. Трагедыя белай гвардыі. Беларускія дваране ў паўстанні 1863-1864 гг. Гістарычны нарыс і спісы. Мінск. 2001. С. 102.

* Хурсік В. Трагедыя белай гвардыі. Беларускія дваране ў паўстанні 1863-1864 г. г. Гістарычны нарыс і спісы. Мінск. 2002. С. 102.

* Матвейчык Д. Удзельнікі паўстання 1863-1864 гадоў. Біяграфічны слоўнік. (Паводле матэрыялаў Нацыянальнага Гістарычнага Архіва Беларусі). Мінск. 2016. С. 613.

Альфрэда Панбудзьласка,

Койданава

С. Ф. Коваль

«МЕТЕОР» — РУКОПИСНЫЙ ЖУРНАЛ ПОЛЬСКИХ ССЫЛЬНЫХ В СИБИРИ

Литература на русском языке о польской ссылке в Сибири весьма немногочисленна. Имеющиеся общие исследования С. Максимова [* С. Максимов. Сибирь и каторга, ч. III. СПб., 1871.], Д. Кеннана [* Д. Кеннан. Сибирь и ссылка, пер. с английского. СПб., 1906.], статьи, обзоры или воспоминания Л. Пантелеева [* Л. Ф. Пантелеев. Из прошлого польской ссылки в Сибири. — «Сибирские вопросы». СПб., 1910, № 5. Перепечатано в последующих изданиях «Воспоминаний», в 1934 и 1958 гг.]. П. Кропоткина [* П. А. Кропоткин. Восстание на Кругобайкальской дороге, — «Былое», 1922, № 17; его же. Записки революционера. СПб., 1906.], В. Обручева [* В. Обручев. Из пережитого.— «Вестник Европы», кн. 5 и 6. СПб., 1907.] и некоторых других авторов раскрывают или общие условия каторги и ссылки или только отдельные стороны жизни польских и русских революционеров 60-х годов в сибирской ссылке.

Сравнительно хорошо изученными в нашей литературе можно считать только два вопроса из истории польской ссылки в Сибири рассматриваемого периода. К первому из них относится деятельность польских ссыльных-ученых (Я. Черского, А. Чекановского, Н. Витковского, Б. Дыбовского, В. Годлевского и др.). Изучение их жизни и деятельности в Сибири проводилось и проводится по линии Географического общества и в меньшей степени историками, чем географами, геологами, зоологами. Однако участие историков в этом изучении совершенно необходимо. Так, до последнего времени в биографии Черского сохранялась ошибка в мотивах перевода его из Омска в Иркутск. Между тем в архивах Иркутска оставались неизвестными документы, в которых содержатся точные данные по этому вопросу. Здесь же удалось обнаружить еще одну деталь, очень важную для истории антропологического исследования Сибири. Черский в 1871 г. представил в Сибирский отдел Географического общества сообщение об экскурсии в окрестностях города Омска, с приложением краткой записки «О некоторых краниометрических приемах». Этот факт дает основание отнести Черского к числу первых исследователей антропологии Сибири.

Другим вопросом, также относительно хорошо изученным, является вооруженное восстание поляков на Кругобайкальской дороге в 1866 г.— ярчайшее и значительнейшее событие в истории польской ссылки в Сибири. Посвященные этому событию обзоры современников, статьи и исследования историков раскрывают ход восстания и дают его оценку, не уделяя, однако, достаточного внимания вопросу подготовке восстания. Даже самое лучшее и полное исследование, каким является статья Ф. А. Кудрявцева [* Ф. А. Кудрявцев. Восстание поляков на Кругобайкальском тракте.— Сб. «Z роlа walki». М., 1927.], ограничивается в изложении предыстории восстания сведениями, сообщенными о канско-красноярском заговоре Л. Ф. Пантелеевым.

Между тем высказанная еще в 1910 г. Л. Ф. Пантелеевым в статье «Из прошлого польской ссылки в Сибири» мысль, что в кругобайкальской истории 1866 г. содержится «предварительный умысел», доказывалась им же самим только частично сообщением сведений о канско-красноярском заговоре польских ссыльных с участием русских революционеров-демократов, в частности Н. А. Серно -Соловьевича.

Редакция «Литературного наследства» (т. 62) публикацией в 1955 г. материалов о Н. А. Серно-Соловьевиче из «пражской коллекции» и Центрального Государственного исторического архива СССР в Москве дополнила сведения относительно канско-красноярского заговора 1865-1866 гг. и полнее раскрыла роль Н. А. Серно-Соловьевича в этом заговоре. Опубликованные документы принадлежат перу самого Н. А. Серно-Соловьевича и его ближайшего, помощника по подготовке восстания Левандовского [* Речь идет о воззвании к народу, войску и ссыльным полякам, написанном Н. А. Серно-Соловьевичем, и его двух письмах (одно к Ю. Сулинскому, другое — к П. А. Беневоленскому), а также об «Инструкции № 1», написанной Левандовским (см.: «Литературное наследство», т. 62, АН СССР. М., 1955, стр. 564-570).].

Значительно продвинула вперед освещение этого вопроса и публикация Н. Л. Митиной «Из истории русско-польских революционных связей в Сибири в 1864-1866 гг.» [* «Восстание 1863 г. и русско-польские революционные связи 60-х годов». Сборник статей и материалов под ред. В. Д. Королюка, И. С. Миллера. М., 1960, стр. 638-671.]. Введение в научный оборот показаний А. Бонасевича, донесений жандармского полковника Борка, писем Л. Ляндовского и И. Шленкера и особенно «Обзора» М. С. Карсакова позволяет отчетливее представить картину событий, предшествовавших вооруженному выступлению 1866 г. Особого внимания заслуживают показания А. Бонасевича и «Обзор настоящего направления и действий политических ссыльных, находящихся в Восточной Сибири», составленный генерал-губернатором М. С. Кирсановым. Эти документы полнее и достовернее вскрывают тайную революционную работу польских и русских ссыльных в 1864-1866 гг., широкий круг участников заговора, верно в основном определяют этапы подготовки восстания, связывая их с тайными организациями. Правда, как правильно отмечает Н. П. Митина, опубликованные документы «не позволяют еще вполне отчетливо представить картину деятельности русских и польских революционеров в Сибири» [* Там же, стр. 640.]. Можно надеяться, что последующие публикации и исследования значительно дополнят имеющиеся сведения по этому очень важному вопросу.

Настоящая статья преследует ту же цель — дополнить имеющиеся публикация о русско-польских революционных связях в Сибири в период подготовки и проведения вооруженного выступления ссыльных материалами Государственного архива Иркутской области.

Подготовка вооруженного выступления польских и русских политических ссыльных в Сибири, осуществленного в конечном итоге на Кругобайкальской дороге в 1866 г., занимает более длительный, чем думали ранее, период. В нем можно выделить несколько самостоятельных этапов. Каждый из них связан с определенными планами и заговорами, хотя и не осуществленными, но сыгравшими большую роль в подготовке восстания 1866 г. В понятие «предварительный умысел» должен входить не только заговор канско-красноярской организации 1865-1866 гг., но и ряд предшествовавших ей или существовавших одновременно с ней тайных организаций, ставивших те же, цели.

Поражение восстания 1863 г., подавление крестьянского и революционно-демократического движения по всей России, разгром общества «Земля и Воля» и аресты его руководящего ядра привели к спаду революционного движения в России и Польше. Сотни и тысячи русских и польских революционеров были брошены в тюрьмы и крепости, непрерывно действовали военно-полевые суды и следствениые комиссии, и уже с конца 1863 г. в Сибирь стали прибывать партии ссыльных и каторжан. Огромное число отправляемых в сибирскую каторгу и ссылку, наличие в среде ссыльных большого числа разночинцев, тесная связь и общение польских и русских революционеров-демократов, сочувствие сибирского населения борцам за народную свободу, за землю и волю, сила и глубина революционных традиций, непоколебимая вера в возможность продолжения борьбы за национальное освобождение даже в условиях каторги и ссылки — вот те предпосылки, которые обусловили появление тайных организаций и замыслов вооруженного восстания ссыльных в Сибири, при поддержке сибирского населения и солдат.

Такой первой организацией, как сообщается в «Обзоре настоящего направления и действий политических ссыльных, находящихся в Восточной Сибири», составленном генерал-губернатором М. С. Кирсановым в 1866 г., была тобольская тайная организация Боцярского в 1864 г.

На смену тобольской организации в том же, 1864, году пришла томская организация «под руководством других деятелей и с более определенной целью». Во главе этой организации, созданной, вероятно, еще в пути следования ссыльных от Тобольска к Томску, оказался осужденный на каторжные работы на 12 лет уроженец Виленской губернии Зыгмунт Минейко, принявший имя и фамилию сосланного на жительство в Томскую губернию Струмилло. Цель этой организации «...заключалась в возбуждении местного населения края к действиям против правительства и к восстанию общими силами вместе с поляками для низвержения существующего порядка» [* «Восстание 1863 г. и русско-польские революционные связи 60-х годов», стр. 668 (подчеркнуто мною. — С. К.).].

План общего восстания поляков-каторжан, размещенных по сибирским каторжным заводам, зрел с 1865 г. и в Иркутской тюрьме, в которой скопились большие партии ссыльных поляков. «Идея этого восстания пропагандировалась среди повстанцев группою каторжан — Шарамовичем, Целинским, Рейнером, Котковским, Арцимовичем, Ильяшевичем и Вронским, которые впоследствии, при попытке восстания, и явились главными его руководителями, причем наибольшую деятельность, по свидетельству их современников, проявили главным образом первые четыре революционера. Ведя агитацию среди своих товарищей-каторжан, они сносились со всеми каторжными заводами Сибири, где только были заключены поляки за движение 1863 г. Подготовляя восстание, они входили в сношения по поводу этого выступления даже с маленькими местечками, например, с Сиваковым за Читой, где было всего несколько поляков-каторжан, работавших на постройке барж» [* Л. О. Кругобайкальское восстание (справка). — «Былое», 1922, № 17, стр. 107-108. Автор относит зарождение Иркутской организации к началу 1865 г. Эту же дату принимает и С. А. Рейсер в своих комментариях к «Воспоминаниям» Л. Ф. Пантелеева (М, 1958, стр. 750), а инициативу подготовки плана восстания приписывает Ляндовскому, Шленкеру и др. Здесь явная ошибка. Ни Ляндовского, ни Шленкера в Иркутске в начале 1865 г. не могло быть. Что касается времени создания организации в Иркутске во главе с Шарамовичем и др., то скорее всего им мог быть конец 1865 г., когда существовала уже канско-красноярская организация и были установлены связи с Иркутском посредством Н. А. Серно-Соловьевича и Михаловского.].

Таким образом, во второй половине 1865 г. создалась иркутская революционная тайная организация, ставившая задачу организации восстания ссыльных поляков в Сибири с целью освобождения ссыльных — каторжан и поселенцев. Иркутская организация создалась примерно в одно время с канско-красноярской тайной организацией и скорее всего не самостоятельно, а как подчиненная организация.

История создания канско-красноярской организации довольно сложна.

По материалам воспоминаний Л. Ф. Пантелеева, публикациям Н. П. Митиной и «Литературного наследства» (т. 62), время возникновения этой организации падает на август — сентябрь 1865 г. Канско-красноярская тайная организация возникла из слияния енисейского «тайного клуба» Валентия Левандовского и Юзефа Шленкера с красноярской организацией Н. Серно-Соловьевича и П. Ляндовского. Однако до организации «тайного клуба» в августе 1865 г. существовала какая-то организация в Канске или в селе Троицко-Заозерном Канского округа (Троицкий завод), которая вела большую работу по заготовке оружия. Об этом свидетельствует раскрытая виленским генерал-губернатором в конце 1864 г. переписка сестер Юзефы и Франциски Кучевских с ссыльными-поляками, в частности, со Станиславом Гутовским, поселенным в Троицком посаде. В своем письме от 25 сентября 1864 г. он писал, что «в настоящее время занимается вместе с оружейником из Варшавы заготовлением оружия, дабы принести этим пользу собратьям и всему человечеству» [* ГАИО, ф. 24, оп. 3, карт. 44, д. 83, л. 3 об.]. Секретным дознанием, произведенным в соответствии с предписанием министра внутренних дел Валуева от 30 января 1865 г., № 258 было установлено, что в Троицком посаде ссыльный варшавский оружейник Сильвестр Паперник действительно со времени поселения в 1864 г. занимается оружейным мастерством в арендованной кузнице с помощью проживающих у него же политических ссыльных Станислава Бутовского и Александра Корзуна [* В документе ошибочно: Корзона. — С. К.]. Но так как они нового оружия не производили, а чинили или переделывали старое, то им разрешено было заниматься этим мастерством и дальше под надзором местного начальства. Причем взята была подписка, что они не будут делать нового оружия. В этом невинном финале нетрудно заметить общей недооценки тайной революционной деятельности политических ссыльных в Сибири. Кстати, с 15 июля 1864 г. Валентий Левандовский — организатор будущего «тайного клуба» — был уже на поселении в деревне Баргинской, Рыбинской волости, Канского округа. Поэтому вполне возможно его руководство уже в это время заготовкой оружия для будущего восстания [* В феврале 1866 г. Александр Корзун оказался в Иркутском тюремном замке под именем Юзефа Шленкера, который в это время был пойман и содержался в Красноярском тюремном замке (ГАИО, ф. 24, оп. 3, карт. 40, д. 40, л, 238 и об.). Этот факт весьма важен для характеристики личности Корзуна и установления его причастности к организации, вероятно, уже с 1864 г.]. Окончательного вывода на этот счет сделать за недостатком материала пока нельзя.

После слияния «тайного клуба» и красноярской организации была проведена большая организационная и пропагандистская работа, подготовлены важные идеологические и военные документы, расставлены руководящие кадры, установлены связи с округами и иркутской тайной организацией. Все это достаточно раскрывается указанными выше материалами.

Следует только заметить, что сведения Л. Ф. Пантелеева о посылке Михаловского в Иркутск совпадают с «Обзором» Карсакова. Поэтому отправка Н. А. Серно-Соловьевича в декабре 1865 г. в Иркутск вызвана, вероятно, перенесением сроков восстания с ноября 1865 г. на весну 1866 г., так как предполагавшийся как сигнал к всеобщему выступлению акт захвата генерал-губернатора не удался. К тому же в ноябре началось продвижение партий ссыльных дальше на восток. Руководящий центр перемещается в Канск. Вероятно, у руководителей тайной организации не было уверенности в том, что пребывание в районе Канска — Красноярска может быть продолжительным. В этом случае Иркутск представлялся вполне возможным центром восстания, почему туда и был дополнительно направлен Н. А. Серно-Соловьевич. Была установлена также связь с Нерчинском и Томском.

Канско-красноярская организация в начале 1866 г. была разгромлена. Доносчики и специально засланные провокаторы выдали планы и руководителей готовящегося восстания. Поэтому установленные связи с иркутской организацией и с Нерчинском не достигли цели. Н. Серно-Соловьевич был арестован и вскоре умер в Иркутске, а Михаловский выслан в Нерчинский завод. Более 700 человек ссыльных-каторжан из Иркутска были направлены на строительство Кругобайкальского тракта.

Намечавшееся на 3 мая 1866 г. восстание в Иркутске было отложено до более удобного случая. Руководители иркутской организации не оставили плана вооруженного выступления и по дороге к Байкалу вносили в него коррективы в связи с изменившейся обстановкой. Даже среди партий ссыльных, находившихся с ноября 1865 г. в селе Лиственничном, на берегу Байкала, обсуждали способы избежания каторжных работ на постройке Кругобайкальского тракта, в том числе вооруженное выступление с целью пробиться через Кяхту в Китай [* ГАИО, ф. 24, оп. 3, карт. 40, д. 37, лл. 29-165.]. Таким образом, осуществленное в июне — июле 1866 г. восстание было итогом деятельности не только иркутской тайной революционной организации ссыльных, но и всех предшествующих организаций вообще, а канско-красноярской в особенности.

При изучении польской ссылки в Сибири в период, предшествующий вооруженному восстанию 1866 г., заслуживает особого внимания деятельность черемховской группы польских ссыльных, предпринявших издание рукописного журнала «Метеор».

Черемховская колония польских ссыльных сложилась во второй половине 1864 г. и первой четверти 1865 г. Черемховская волость входила в Балаганский округ Иркутской губернии и имела на причислении около 50-60 человек политических ссыльных (из общего числа в 580 человек по всему Балаганскому округу). Почти половина из этого числа имела местом поселения село Черемхово, другая половина жила в окружающих ближайших селах (Кутуликском, Янгутском, Голуметском, Иретском и Макарьевском). Первая партия в составе Пуцятынского, Скаковского и Даутер была поселена в Черемховской волости в октябре 1864 г. Затем в ноябре 1864 г. поступило на поселение 12 человек (Устин Малиновский, Януш Тур, Игнаций Варнаховский, Игнаций Чехович, Павел Рытвинский, Аполлон Мозер, Юзеф Довят, Аполлинарий Новодворский, Илларион Марченко, Петр Висковский, Юзеф Залеский, Павел Мысловский). Брат Игнация Чеховича Юзеф Чехович поступил в декабре 1864 г. Затем в феврале 1865 г. прибыл Марцин Моргулец, а в марте 1865 г.— Владислав Сенкевич. К июню 1865 г. Черемховская колония в основном сформировалась. В октябре 1865 г. поступил еще врач Игнаций Томкович, отличившийся вместе со своим товарищем по профессии Лясоцким неутомимой и бескорыстной борьбой с эпидемией тифа в Тобольске, в продолжение 8 месяцев с сентября 1864 г. по май 1865 г. За заслуги перед жителями Тобольска губернатор Деспот-Зенович ходатайствовал перед генерал-губернатором Восточной Сибири о смягчении участи Томковича и Лясоцкого. «Милостью» властей и было поселение Томковича в Черемховской волости с правом заниматься медицинской практикой под наблюдением окружного врача. Лясоцкий же был направлен на каторжные работы в Уоольский (Иркутский) солеваренный завод [* ГАИО, ф. 24, оп. 3, карт. 2238, д. 427, л. 204 и об.]. Следует отметить, что среди черемховских ссыльных были русские — участники восстания 1863 г. в Белоруссии — Лукьян Тимофеев и Илларион Марченко.

В составе Черемховской колонии ссыльных преимущественно была молодежь в возрасте от 18 до 27 лет. Исключение составляли, пожалуй, только Януш Тур (67 лет), Игнаций Вечеринский (около 60 лет) и Игнаций Варнаховский (56 лет). Большинство ничем не занималось «по неспособности к сельским работам». Крестьянскими работами занимался один Юзеф Залеский и трое служили у частных лиц (Юзеф Чехович, Илларион Марченко и Аполлинарий Новодворский). Подержания от родных почти никто из ссыльных не получал, за исключением небольших сумм в 10-15 руб. Поэтому нуждающихся в пособии от казны было много. В ведомость нуждающихся в пособии, представленную для утверждения генерал-губернатором от 10 июня 1865 г. по Балаганскому округу, было включено 38 фамилий, из них почти половина была черемховских поселенцев (16 человек). Это является показателем не только материального состояния, но и сословной принадлежности, так как пособием от казны обеспечивались только нуждающиеся из привилегированного звания. Таким образом, 16 человек из состава Черемховской колонии ссыльных определенно следует считать принадлежащими к дворянскому сословию. К этому числу надо добавить еще какую-то часть обеспеченных и не нуждающихся в пособии. В общей сложности половина, если не большая часть из 50-60 человек, может быть безошибочно отнесена к дворянам. К сожалению, отсутствие статейных списков затрудняет окончательное решение данного вопроса. Что же касается издателей журнала «Метеор», то все они принадлежали к дворянскому сословию. Это были Юзеф Чехович, 24 лет, Марцин (по другим данным — Фортунат) Моргулец, 19 лет и Владислав Сенкевич (возраст неизвестен).

Черемховская колония ссыльных не жила обособленно от других поселений, в частности, была тесно связана с рядом селений соседнего Нижнеудинского округа. А корреспондентами «Метеора» были ссыльные из села Кимильтея, Нижнеудинского округа. Таким образом, можно считать, что районом распространения «Метеора» мог быть не только один Балаганский округ (580 человек), но и Нижнеудинский округ (458 человек) и, прежде всего, Кимильтейская и Тулуновская волости этого округа, расположенные по Московскому тракту; связь с ними была не столь уж трудным делом. Общие условия ссылки позволяли относительно свободно передвигаться по волости и даже отлучаться по разрешению в Иркутск, что было использовано, конечно, в тайной агитационной работе. Тем более, что середина 1865 г. была тяжелой для сибирской администрации, совершенно не подготовленной к принятию огромной массы ссыльных. Этой общей обстановкой и растерянностью начальства воспользовались черемховские ссыльные, предприняв в агитационно-пропагандистских целях издание рукописного журнала «Метеор».

Цель издания редакция журнала определила так: «Мы не имели бы нужды писать этих отчетов, если бы все наши товарищи, разбросанные по участкам, собирались вместе и принимали участие в общих совещаниях; но так как это вещь невозможная, а мы истинно убеждены, что все, что делается и говорится на них, должно живо интересовать всю читающую публику, то и хватились этого средства, как наиболее соответствующего сообщению неприсутствующих о ходе совещаний и движении наших трудов на пользу общественную» [* ГАИО, ф. 24, оп. 3, карт. 44, д. 119, л. 6.].

Этим определением «От редакции» открылся первый номер журнала, вышедший в четверг, 20 мая 1865 г., в селе Черемхово (цена 2 коп.), на польском языке. Всего вышло пять номеров, последний из них примерно в середине июля, насколько можно судить по установившейся практике выпуска двух номеров в месяц; с № 4 цена номера была доведена до 3 коп. в связи с увеличением подписчиков, а следовательно, и трудов редакции. По содержанию и по форме материала, помещенного во всех пяти номерах, журнал «Метеор» можно было бы назвать литературно-художественным и общественно-политическим журналом. Так, в вышедших номерах были помещены: две статьи общественно-политического характера («Вопросы времени» и «Возражения автору «Вопросов времени»), одна большая литературно-критическая статья («Юл. Словацкий»), одна повесть («Эгоисты»), две статьи исторические («Слово о короле Яне III» и «Кароль Шайноха»), три стихотворения («Сон», «Воззвание к труду» и «Жалоба»), пять статей от редакции, и два уведомления.

В условиях конспирации и необходимости шифровки всяких письменных документов литературная форма политической работы среди польских ссыльных была весьма удачно избрана издателями и редакторами журнала и скрывшимися за ними руководителями черемховской волостной организации.

В фонде Главного управления Восточной Сибири (№ 24) Государственного архива Иркутской области сохранились выпущенные пять номеров журнала «Метеор», к сожалению, не в оригинале, а в переводе на русский язык [* Об уровне этого перевода может дать представление рассуждение переводчика по поводу названия статьи «Руtаniа nа dоbę»: «Буквально перевести «на добе» будет «на сутках»; но сказав так по-русски не будет смысла. Общее же значение этого слова и именно то, которое здесь употреблено, есть время — и потому я решился перевести Руtаniа nа dоbę «Вопросы времени», так как смысл состоит в том, чтобы ставить вопрос, относящийся именно к этому времени» (там же).]. Подлинных экземпляров на польском языке не обнаружено, нет и указаний, куда они исчезли. Были ли они уничтожены или отправлены в III отделение — неизвестно. Несовершенный по уровню и плохой по стилю перевод «Метеора» несколько затрудняет его изучение, но все же и он дает представление об этой своеобразной и большой работе польских ссыльных в Сибири по подготовке восстания, которую провели ссыльные Черемховской волости.

Журнал в делах архива по описи значится под № 119, но давно затерялся, поэтому не был известен даже местным историкам. Обнаружен он был мною случайно в одном из дел (№18/20) о поведении политических ссыльных при изучении декабристской ссылки в Сибири. После обнаружения в 1951 г. как не имеющий нигде самостоятельных архивных данных, журнал был приобщен к этому делу. В настоящее время он восстановлен под прежним архивным номером — дело 119 (карт. 44).

Красной нитью, пронизывающей все статьи журнала, является раздумье о судьбах родины и роли ссыльных в ее освобождении после поражения восстания 1863 г. Однако наиболее открыто, без эзоповщины или даже прямой шифровки, к которым в той или иной мере прибегали авторы и редакция в других статьях, вопрос о работе на пользу родине в условиях каторги и ссылки поднят в двух центральных статьях политического характера — «Вопросы времени» (№ № 2 и 3) и «Некоторые возражения автору «Вопросов времени» (№ № 4 и 5). Автор статьи «Вопросы времени» видел причины поражения восстания 1863 г. в слабой его подготовке и плохой организации и обвинял всю нацию, а наряду с этим и всех ссыльных в пассивности, за которую теперь их жжет чувство стыда и внутренний огонь гнева. «Все мы виноваты вообще, — и ни на каплю менее один другого», — заявляет он решительно [* ГАИО, ф. 24, оп. 3, карт. 44, д. 119, л. 10 об.]. И автор призывает к искуплению вины через пробуждение, труд на пользу общую, через общее согласие, энергию и накопление сил. При этом он отмечает как очень нежелательные случаи ссор с солдатами и крестьянами, вызываемых обычно ссыльными, что вредит общему делу: Осуждается примирение и «холуйство» отдельных ссыльных, уныние в связи с затруднениями с продовольствием и распространившееся мнение, что «нужно умереть с голоду на этом поселении».

Предлагаемый путь — труд на пользу общую, единение и помощь друг другу, обращение к труду умственному или научному — одних, литературному и общественному — других, чтобы добиться действительной взаимопомощи. Только не безделье, разъедающее как ржавчина общество ссыльных.

Оскорбленный обвинением в пассивности, автор «Некоторых возражений автору «Вопросов времени» выступил с защитой всего «изгнаннического общества». Прежде всего он выступил в защиту труда, обеспечивающего существование, без которого нельзя думать о других формах трудовой деятельности. Далее автор объясняет, что к поражению привели не пассивность участников и слабость подготовки восстания 1863 г., а сила врага — царизма. «Действительно, мы пали, но пали в бою с врагом, потому что сила его больше, но не упали мы духом, не охладели в любви к отчизне нашей; не сподлились перед ним покорностью и сознанием преступления за восстание, а штыки и оковы послужили только тому, что в глазах целого мира враг сделался уродом, достойным прозрении...» [* ГАИО, ф. 24, оп. 3, карт. 44, д. 119, л. 17.]. И далее: «Факт, что горячо жаждали мы разорвать оковы, связывающие отчизну, ибо мы любили ее и не были трусами — иначе переносили бы с покорой, подчинением и непризнанием собственной свободы ярмо, как это видим сегодня па сибирском народе [...] Виноваты мы, это верно, но не так много, как кажется автору и годится ли это так больно и с таким холодным расчетом выставлять на глаза и бить без милосердия по незажившим еще ранам людей, которые и так довольно уже наказаны потерей собственной свободы, отчизны, родни, которые приговорены утешаться только изгнанническою будущностью» [* Там же, л. 17 и об.]. Что же касается скандалов, то автор «Возражений» объясняет их условиями этапной жизни: «Что ж удивительного, что изгнанники наши не раз должны были взять с боя право дышать чистым воздухом» [* Там же, л. 18 об.]. Наоборот, «поляки [...] были слишком покорны, слишком послушны» стражникам, но своего достоинства не теряли никогда.

Здесь нет и не могло быть открытых призывов к восстанию, так как условия деятельности черемховских ссыльных и время выхода «Метеора» иные, чем были в период развернутой деятельности канско-красноярской организации. Да и «Метеор» — не листовка. Еще не ставился вопрос о сроках восстания, речь шла об осторожной агитационно-пропагандистской работе среди ссыльных. Агитационным материалом служили не только уроки восстания 1863 г., о которых журнал начал серьезный разговор, но и многие события исторического прошлого, нашедшие отражение в исторических обзорах. Так, в статье «Слово о короле Яне III» автор более всего останавливается на героических страницах в истории польского народа, какими были времена Яна Собеского, одержавшего блистательные победы над турками, но вместе с тем отмечает и периоды поражений, объясняя их придворными интригами и спецификой развития польского народа. Не все в этом объяснении верно, но не это обращает на себя внимание. Главное в том, что исторический материал, приведенный по памяти, служил цели развития патриотизма и подогревал жажду борьбы за освобождение родины. Идея славянского единения отчетливее проводится в другой статье: «Карл Шайноха и его положение в польской литературе», где Болеслав Храбрый представлен защитником и главой всех славянских народов в борьбе против врагов на западе, севере и востоке (немецких феодалов, варягов, булгар и половцев). Храбрые потомки Болеслава умножили величие Польши, пока не началось соперничество князей друг с другом и борьба за польский престол, приведшие к потере прежнего величия [* ТАИО, ф. 24, оп. 3, карт. 44, д. 119, лл. 15-16.].

И непритязательные поэтические опыты также звали ссыльных к работе на пользу общую, к согласию, сплочению рядов, разоблачению трусов и предателей:

...Но мы с уверенностью в наши надежды

Не свернем с раз указанной дороги,

Пойдем за правдой — так как она святая!..

(«Воззвание к труду»)

...Не хочу я света с его роскошью

И такого счастья и доли,

Которые насилу приносят века,

Века страданий, слез и несвободы!

(«Жалоба»)

Особенно выделяется стихотворение «Сон». В нем видение смерти старца в сражении со словами: «Умираю, любя Польшу» — сменяется картинами суда, ссылки и возвращения на родину. И вот встреча с родственником, изменившим восстанию и оставшимся на царской службе.

Звезды сияют у него на боку,

Царские привилегии лежат на столе

....................................................................

«Изменник» вьется над головой его полукругом.

Сомлел я; но великое чудо

Сделала неожиданная рука:

Изменник лежит уже неживой —

На шее от веревки рана.

(«Сон»)

Замечательно, что черемховские ссыльные в своей пропагандистской работе широко использовали историко-литературный материал и, в частности, творчество певца польской революций — Юлиуша Словацкого.

Творчеству Словацкого посвящена была обширная литературно-критическая статья, занявшая почти третью часть № № 1, 2, 3, 4 (статья, однако, осталась неоконченной). Неизвестный автор начал статью краткой биографией Ю. Словацкого и характеристикой литературы эпохи.

Весьма интересным является определение классицизма и причин его смены романтизмом:

«Классицизм, признанный веками, опираясь и заставляясь гениями древней поэзии греков и римлян, которых оскорблял только переворачиванием наизнанку, никуда негодный в своей самонадеянности, отнимая у них все великое, почитатель идола формы, — гордо и свирепо подставлял лоб противнику своему — романтизму, который, давая свободу мысли, стал выше всякой формы, не отвергая ее однако ж, подчинил ее себе, сделав притом эластической [...] возлюбил он природу, не стараясь объять только ее наружную архитекторскую постройку, а как высший посланник духа, одаренный свободой, старался везде нагнать его — и понять это высочайшее существо, выказывающееся в разноцветном сплетении полей, засеянных цветами, привлекающими очарованием и запахом, как соловья, поющего песнь свою в темноте рощи [...]. Классицизм, всю жизнь свою силившийся «успокаивать наружные требования», был побежден романтизмом [...]. Нескончаемость победила скончаемость — форма преклонила чело перед мыслей» [* ГАИО, ф. 24, оп. 3, карт. 44, д. 110, лл. 7 об. — 8.].

Далее, отозвавшись положительно об исследовании Бродзинского о классицизме, автор с особым уважением отметил выдающуюся роль А. Мицкевича: «В поэме «Гражина» указал он нам путь, до сих пор заброшенный, путь народных преданий, с которого он почерпнул столько богатств очарований, что самые рьяные защитники классицизма должны были упасть перед ним».

Говоря об университетских годах Словацкого, когда блистали имена Снядецких, Лелевеля, Голуховского и др., автор статьи оценивает движение университетской молодежи, переросшее затем в вооруженное восстание, как событие, которое пробудило гений Словацкого-поэта и выдвинуло его в передний ряд борцов за освобождение Польши. Поэтому и в эмиграции, в тоске по родине, гений Словацкого не увядал, а рос, обогащая польскую литературу такими произведениями, в которых все сильнее звучал призыв к общему, всенародному выступлению за полное возрождение Польши.

При разборе драм «Миндове» и «Мария Стюарт» автор приходит к следующему выводу: «До выступления Словацкого на сцену драма в Польше стояла очень низко [...]. Характер польской поэзии, посредственно отдающей отпечаток переходов нашего народа, направился более к лирической поэзии, чтобы петь о болях, в какие погружен наш край. Драма же — плод спокойного воображения и думы — не могла выработаться у нас» [* Там же, л. 12 об.]. Автор особенно подчеркивает в драме «Мария Стюарт» выведение на сцену народа, отличающегося от господ силой, мужеством, благородством и в справедливом гневе своем готового смести троны королей-притеснителей.

Недостаток драмы автор видит в том, что с половины второго акта « — ломаются ряды, виден недостаток выдержки и спокойствия мысли автора, хотя снова являются моменты, которые гений поэта схватывает с величайшей удачей».

Нетрудно увидеть, что за авторскими оценками народа и критическими замечаниями о ломке рядов, недостатке выдержки и спокойствия стояли актуальнейшие проблемы, близкие и волнующие вопросы жизни и борьбы в условиях ссылки.

Кратким разбором трагедии «Лилла Венеда» и драмы «Беатриче Ченчи» статья прерывается. Журнал был обнаружен властями, и дальнейшее его издание было прекращено. Поэтому если наиболее революционные творения Словацкого, прямо и открыто звавшие к народной революции, не нашли места в этом разборе, то это, конечно, не означает, что о них ни автор, ни читатели не знали, наоборот, именно они были, вероятно, предметом разговоров на тайных собраниях.

Обращение к имени и творчеству певца польской революции укрепляло в среде ссыльных идею народной революции, наполняло верой в грядущее освобождение, звало к сплочению рядов в борьбе за свободную и демократическую Польшу. Известно, что произведения Словацкого были широко распространены среди каторжан Петровского и Нерчинских заводов, среди гарибальдийцев, польских ссыльных и русских революционеров-шестидесятников (Чернышевского, Михайлова и др.) [* См. об этом статью Б. Г. Кубалова: Н. Г. Чернышевский, М. Л. Михайлов и гарибальдийцы на Кадаинской каторге. — «Сибирские огни», 1959, № 6, стр. 139-144.].

Заслуживают особого внимания два «Уведомления». Одно из них от Неизвестного из с. Кимильтея помещено в № 5. В нем сообщалось: «1865 года Марта 11 дня заложена у нас касса позаимствований для помощи братьям нашим, терпящим нужду и неимеющим из дому никакой помощи». В основу учредительных правил положен 5-процентный сбор со всякой получаемой суммы. Первоначальную сумму кассы составили 10 руб., пожертвованные «известною благотворительною особою». Когда касса возросла до 50 руб., произошло первое нарушение условий. Нарушителем оказался ксендз. «Этот объяснитель христовых слов, — продолжал далее Неизвестный, — когда получил из дому 113 руб. и кассир припомнил ему об отдаче 5 р. и 65 к. следующих процентов, объясняя, что много есть нуждающихся, неожиданно без копейки и напоминая правила, — этот ксендз — капиталист в сравнении с другими товарищами его — ответил, что сам очень нуждается и если бы получил еще такую сумму, то ему было бы мало, что не думает вовсе держать на своей шее дармоедов, умеющих только пить и есть, и окончательно объявил кассиру, что он может вычеркнуть его из числа членов кассы, ибо он процентов не отдаст.

Сообщаю это для сведения товарищей, чтобы показать, как тяжело для некоторых переходить от слов к действиям и убедить некоторых господ, что — увы! — большее число наших ксендзов иначе говорит с амвона, а иначе действует, выйдя из костела» [* ГАИО, ф. 24, оп. 3, карт. 44, д. 119, лл. об. 19-20.].

С этим «Уведомлением» перекликается повесть «Эгоисты», оставшаяся неоконченной. Тема ее — борьба сплоченного коллектива против всяких проявлений эгоизма, нарушения общепринятых норм поведения в ссылке, против измены делу служения интересам коллектива, работающего для общего освобождения.

В целом, конечно, черемховская колония ссыльных поселенцев была демократической по своему материальному положению, если для нее отказ от взаимопомощи одного ксендза приобрел характер социального противоречия, чреватого опасностью подрыва единства. Против этих тенденций, кроме устного осуждения, кимильтейские ссыльные нашли нужным выступить и в журнале, а редакция поместила это выступление, считая его важным для всех ссыльных, разбросанных по Черемховской волости.

Другое «Уведомление» помещено в конце № 1. В нем смотритель публичной библиотеки извещает, что завелась большая серая крыса, испортившая переплет книги «История римско-католической церкви», автора X. S. S. D. Чтобы избежать впредь нашествий, он заведет кота. «Содержание он найдет сам легко. Впрочем оставляю это вниманию публики» [* Там же, л. 8 об.]. Думается, что это не просто шутка, а шифрованное уведомление, подлинное содержание которого едва ли можно будет раскрыть.

Таково вкратце содержание журнала «Метеор». Если организация кассы взаимопомощи, регулярные собрания ссыльных были формами деятельности, общими для многих колоний польских ссыльных, то издание рукописного журнала представляет оригинальную форму пропагандистской работы черемховской группы.

Обнаружение рукописного журнала польских ссыльных встревожило местные власти. Председательствовавший в Совете Главного управления Восточной Сибири генерал-лейтенант Шелашников секретным рапортом (№ 2509) доносил генерал-губернатору М. С. Карсакову, что хотя цель издания «заключается в сближении между собою политических преступников для оказания взаимной помощи друг другу, но направления его невозможно с точностью определить по вышедшим пяти номерам журнала» [* Там же, л. 3 об.]. Однако далее Шелашников указывает на замеченные им по статьям журнала собрания политических ссыльных, «для обсуждения каких-то общих интересов», существование у них кассы взаимопомощи, библиотеки. Особое внимание он обратил на статьи «Вопросы времени» и «Возражения...», а в авторе «Возражений» увидел «фанатика последнего революционного движения в Польше», который «предается размышлениям о важности проигранного им дела, энергии поляков и о том, что никакое падение не уничтожит в них ненависти и мести к врагу, т. е. русским, потому что эти чувства вкореняются в поляка с первых минут его жизни» [* ГАИО, ф. 24, оп. 3, карт. 44, д. 119, л. 4 об.].

Что этот представитель властей Восточной Сибири не увидел всего содержания и не определил направления журнала, нет ничего удивительного. «Метеор» выходил в такое время, когда ничто еще серьезно не подсказывало возможности заговора ссыльных и опасности восстания. Но и замеченное явно считалось опасным и заслушивающим немедленного пресечения и наказания. Что же касается причисления «к врагам» всех русских, то это явная фальсификация направления деятельности ссыльных, имеющая определенную цель и являющаяся излюбленным средством борьбы царизма с революционерами. Из статей легко увидеть, что врагом их авторы считали царизм, с его государственным аппаратом подавления революций, а не русских вообще.

Автора статьи «Возражения...» «как обнаруживающего неприязненное направление в образе мыслей к русским» предлагалось выслать из Черемховской волости в Макаровскую волость, Киренского круга (на севере Иркутской губернии). Так как туда после месячного заключения в остроге последовал Юзеф Чехович, то автором «Возражений...» можно считать его. Для установления авторства других статей данных у нас нет.

Сенкевич и Моргулец были высланы тоже в Киренский округ (первый в Карапчанскую, второй — в Орлинскую волость) [* Там же, л. 23.].

В именном списке государственных и политических преступников Киренского округа за декабрь 1866 г. значатся: под № 1 Фортунат (Марцин) Моргулец, в селе Орлинском, «проживает в Устькутском селении по билету в услужении при складе спирта у купца Голдобина»; под № 12 Юзеф Чехович, в селе Хабаровском, Макаровской волости, «проживает в гор. Киренске по билету и находится в услужении на Ленском пароходстве К° Дружба»; под № 41 Владислав Сенкевич, в Сизовском селении, Карапчанской волости «находится в услужении у торгующего казака Киренской станицы Лаврентия Сизых в Сизовском селении». Судьба свела на далеком Севере деятелей Черемховской организации с одним из членов Канско-красноярской организации — Петром Беневоленским, поселенным в Преображенском селении, Петропавловской волости. О нем в списке сказано, что «занимается чтением книг» [* Там же, карт. 47, д. 260, лл. 17-27.]. Вырваться из этой второй ссылки удалось нескоро. Моргулец получил разрешение возвратиться на родину только 12 августа 1871 г. Об остальных сведений найти нам не удалось.

/Русско-польские революционные связи 60-х годов и восстание 1863 года. Москва. 1962. С. 460-476./