ЎЎЎ 42. Адубарыя Ігідэйка. Эдуард Пякарскі ў жыцьцяпісах. Сш. 42. 1949. Койданава. "Кальвіна". 2022.

  

 

    Л. Н. Пушкарев

             ИЗ ИСТОРИИ РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ЭТНОГРАФИИ

                                                                 И. А. ХУДЯКОВ

    ...Иван Александрович Худяков родился в г. Кургане 1 января 1842 г. в семье провинциального чиновника. Детство свое он провел в Ишиме, там же окончил и уездное училище. Отец его, знакомый с декабристами (Нарышкиным, Свистуновым и др.), развитый и образованный для своего времени человек, ничего не жалел для воспитания своего сына. Мальчик пристрастился к чтению, но книг было мало. В 1853 г. Худяков переезжает в Тобольск и определяет сына в тобольскую гимназию; там Иван Александрович в течение пяти лет неизменно был первым учеником. 16 лет он окончил гимназию и поступил на историко-филологический факультет Казанского университета, где и проучился год — до 1859 г. Обстановка в университете мало способствовала учебе. В это время Худяков знакомится с произведениями Герцена, которые ходили среди студентов в рукописном виде, становится «атеистом, а в политическом отношении — приверженцем конституции», как он сам позже писал в своей автобиографии. В это же время он начал увлекаться мифами и сказками, что и привело его в конце концов в Москву, где он «надеялся найти побольше науки». В 1859-1860 гг. он в Московском университете слушает лекции Соловьева, Буслаева, Тихонравова.

    Тяжелые материальные условия заставляют Худякова искать заработка. С этой целью он составляет в 1860 г. «Сборник великорусских народных исторических песен», за который и получает 40 руб. серебром. Летом Худяков уезжает репетировать помещичьих сынков в деревню, одновременно он записывает сказки и загадки, которые вскоре и издает. Увлеченный собиранием сказок, Худяков в 1861 г. перестает посещать лекции и сдавать экзамены; его исключают. Он пытался сдать экзамены и получить диплом в Казани, но после безуспешных попыток перестал заботиться о своем дипломе. В 1862 г. он переезжает в Петербург.

    В 1863-1864 гг. Худяков переживает определенный перелом в своем творчестве. Он перестает заниматься узко-научными проблемами и отдает свои силы и знания делу народного внешкольного просвещения. За последующие 3 года он издает несколько книг для народа. Просветительская работа завершается у Худякова революционной деятельностью. Он вступает в «Организацию» «ишутинцев» — народников-революционеров. По поручению «Организации», он в 1865 г. едет в Женеву, чтобы установить связь с Герценом, Бакуниным и Огаревым. Возвратившись в Петербург, он рассказал Ишутину о создании I Интернационала. Беседы Ишутина о «Европейском революционном комитете» толкнули одного из членов кружка на мысль о необходимости цареубийства. Д. В. Каракозов 4 апреля 1866 г. неудачно стреляет в царя; арест Каракозова приводит к провалу всей организации. После краткого следствия и суда Худякова приговаривают к поселению в отдаленнейших местностях Сибири. 7 апреля 1866 г. Худякова поселяют на полюсе холода, в Верхоянске.

    Первое время молодой ученый-революционер пытался продолжать свою научную работу. Но вскоре у него начали обнаруживаться тяжелые признаки душевного расстройства. После долгих и настойчивых просьб матери о переводе ее сына в Иркутск в больницу для душевнобольных его через 5 лет после начала заболевания, в 1875 г., переводят в Иркутск, но здесь он прожил меньше года. 19 сентября 1876 г. Худяков умер. Жандармские власти приказали похоронить его в братской могиле и не разрешили родным присутствовать на похоронах. Политические ссыльные долго, но безуспешно разыскивали могилу Худякова: она безнадежно затерялась...

    [С. 183-184.]

    Деятельность Худякова как этнографа и фольклориста предметом специального исследования еще не была. При жизни его работы вызывали оживленную полемику, с ними спорили или соглашались, но прямо же после ареста о Худякове замолчали. Имя Худякова, его труды постигла та же судьба, что и труды революционных демократов: они были исключены из поля зрения официозной науки. Прошло 40 лет, прежде чем был снят этот запрет: революция 1905 г. вызвала к жизни интерес к русскому революционному прошлому. О Худякове пишут в это время в газетах и журналах (преимущественно сибирских), говорят в общих чертах о его научной деятельности. Как бы в противовес этому реакционный профессор Е. Бобров посвящает ему три работы, в которых излагает его автобиографию, дает «анализ», по существу дискредитирующий его научную деятельность, и систематизирует библиографию о Худякове, содержащую фактические ошибки, неточности и пропуски. Критикуя Худякова справа, Бобров по сути дела искажает образ последователя великих русских революционеров-демократов. Только советские ученые правильно оценили смысл и значение революционной деятельности Худякова. Но имеющиеся характеристики его как ученого остались противоречивыми. Одни исследователи, рисующие его только как революционера, называют его «болезненным, нервным фанатиком» (А. Тун), «аскетом и фанатиком, упрямо преследующим одну завладевшую им идею» (Г. Лопатин). Другие, знакомые с ним как с ученым, считают, что это — человек чистой науки, случайно замешанный в Каракозовском процессе и невинно пострадавший (Э. Пекарский и др.). В сущности политическая деятельность Худякова насильственно отрывалась от его научной работы. И. А. Худяков был одновременно и революционером и ученым. Из этого надо исходить...

    [C. 187-188.]

    Основным трудом, по которому мы судим о научной деятельности Худякова в Верхоянске, являются его записи якутского фольклора. Они были сохранены верхоянской мещанкой X. Гороховой и после долгих мытарств попали в Восточно-Сибирский отдел РГО, который и опубликовал их в 1899 г. в своих записках (т. I, в. 3) под названием «Верхоянский сборник. Якутские сказки, песни, загадки и пословицы, а также русские сказки и песни, записанные в Верхоянском округе И. А. Худяковым».

    Худяков записывал якутский фольклор на якутском же языке с параллельным переводом на русский. «Верхоянский сборник» содержит только русский перевод. Якутские тексты были изданы еще позднее Э. Пекарским на якутском языке [* «Образцы народной литературы якутов», изд. под ред. Э. К. Пекарского, вып. 1, СПб., 1913; вып. 2, Петроград, 1918.]. Это издание обычно не учитывается библиографами и исследователями творчества Худякова...

    [С. 191.]

                                                                БИБЛИОГРАФИЯ

                                      І. Труды И. А. Худякова и рецензии на них

    Худяков И. А., «Верхоянский сборник. Якутские сказки, песни, загадки и пословицы, а также русские сказки и песни, записанные в Верхоянском округе И. А. Худяковым», Записки Восточно-Сибирского отдела РГО по этнографии, Иркутск, 1890, т. I, вып. 3. Рец.: 1) А. В. (А. Н. Пыпин), Верхоянский сборник И. А. Худякова, «Вестник Европы», 1890, № 9, стр. 396-398; 2) Пекарский Эд., Замегка по поводу редакции «Верхоянского сборника И. А. Худякова», Изв. Восточно-Сибирского отдела РГО, 1895, т. XXVI, № 4-5, стр. 197-207.

    Худяков И. А., Образцы народной литературы якутов, ч. I. Тексты. Образцы народной литературы якутов, изд. под ред. Э. К. Пекарского, т. II, вып. II, Птгр., 1918; вып. 1, СПб., 1913.

    [С. 197.]

                                              II. Основные работы об И. А. Худякове

     Пекарский Э.  И. А. Худяков и ученый обозреватель его трудов, «Сибирские вопросы», 1908, № 31-32, стр. 50-55.

    (Э Пекарский). К статьям г. Е. Боброва о Худякове, «Живая старина», вып. 1, 1909, стр. 105.

    [С. 199.]

 

 

 

                                                                             Глава II.

                                 ИСКУССТВО, ВЕРОВАНИЯ И МИРОВОЗЗРЕНИЕ

                                    СРЕДНЕЙ ЛЕНЫ НЕОЛИТИЧЕСКИХ ПЛЕМЕН

    ...Культовым почитанием пользовался вообще каждый реальный лось или олень, добытый охотником. Даже само по себе употребление в пищу мяса оленя или лося совершалось в соответствии с традиционными правилами, освященными веками, и имело характер ритуального акта.

    Так; этнографы Пекарский и Цветков сообщают, что у приаянских тунгусов «голова оленя разделяется для варева на девять частей в таком порядке: от головы отделяется нижняя челюсть, из нее вырезается язык, челюсть разрывают на две части и каждую половину еще пополам; череп рассекается по макушке на половины и каждая половина — тоже на половины. Такой порядок разделения не похож на обычные кухонные приемы; скорее всего, он может быть назван священным обрядом, в основе которого лежат древние верования тунгусов» [* Пекарский Э. К. и Цветков В. П. Приаянские тунгусы. Живая Старина, 1911, III-IV, СПБ, стр. 335.].

    Кости съеденного животного затем хоронились по особому ритуалу и тщательно оберегались от осквернения. Остатком такого культа является, например, обычай эвенков воздвигать на более или менее постоянных стойбищах особые лабазы, куда складываются кости лося и дикого оленя после еды, или обыкновение прикреплять к дереву на месте добычи лося его рога и некоторые кости ног.

    «Кости ног и головы дикого оленя на землю не бросают, а делают в лесу полку, на которую и ссыпают объеденные кости» [* Там же.], — указывают Пекарский и Цветков, а также и другие этнографы.

    Но за этим частным культом, сопровождавшим убиение каждого отдельного зверя, стояла несравненно более богатая деталями обрядность и очень сложный цикл идей, относившихся уже не к отдельному зверю, а ко всему вообще лосиному роду...

    [С. 88.]

    У якутов есть легенда: «Раз три промышленника-тунгуса следом за сохатым зашли на небо, где долго бедствовали и голодали; один из них умер, а два другие вместе с сохатым и собакой превратились в звезды, которые так и называются Тайахтаах Сулус — «звезда с лосем». Какое это созвездие — трудно узнать: разные лица показывали разное; чаще всего указывали на Ориона» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2530.].

    [С. 91-92.]

 

                                                                           Глава III.

                                   СВЯЗИ БРОНЗОВОЙ КУЛЬТУРЫ СРЕДНЕЙ ЛЕНЫ

                                              С КУЛЬТУРАМИ ДРУГИХ НАРОДОВ

 

    Следует отметить и тот факт, что связь древнейшей металлургии меди и бронзы на Востоке с китайской нашла отчасти отражение и в языковых данных, в общности терминов, обозначающих олово, медь, бронзу и изделия из них. Китайское слово монета — чжоу [* Попов Л. Русско-китайский словарь. СПБ, 1879.] имеет аналогию в якутском чааhа — окись меди, дьэс — красная медь [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3586.]...

    [С. 171.]

 

 

                                                                           Глава III.

                                         СДВИГИ В ИСКУССТВЕ И ВЕРОВАНИЯХ.

                             ЗАРОЖДЕНИЕ ИДЕОГРАФИЧЕСКОЙ ПИСЬМЕННОСТИ

    Относительно якутского языка все исследователи единодушно признают 'тот же факт его поразительной конкретности, особой меткости. Еще А. Ф. Миддендорф заметил «богатство якутского языка выражениями по части разнообразия природы: каждая форма леса или непокрытой лесом местности отличается от других особенными названиями, наберется более дюжины имен для разных пучков травы на кочках; у каждого же возраста невзрослых домашних животных, особенно северных оленей, даже у каждого года их, свое особое название; пение всякой несколько выдающейся птицы обозначается особым глаголом; у всякого вида образующегося или распадающегося льда есть свой особенный термин» [* Миддендорф А. Ф. Путешествие на север и восток Сибири, ч. II, IV. стр. 825.].

    По словам одного из лучших знатоков якутской речи, национального поэта и писателя А. Е. Кулаковского, этот язык представляет верх совершенства в отношении описательности внешних форм предмета или лица — формы, фигуры, вида, движения.

    Для обрисовки внешности любого предмета или животного якут употребляет очень меткое, характерное, специфическое слово, которое нельзя перевести ни на какой язык. Такие слова можно назвать «картинными» [* Ястремский С. В. Грамматика якутского языка. М., Учпедгиз, 1938, стр. 222. Кулаковский А. Е. Якутский язык. Сборник трудов исслед. общества «Саха Кэскилэ». I, Якутск, 1925, стр. 73. Ср. Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3691, 3568.].

    [С. 202.]

 

 

                                                                           Глава I.

                              СЕВЕРНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ В КУЛЬТУРЕ ЯКУТОВ

    Тунгусский вклад в якутскую культуру лучше всего прослеживается в той части якутского словаря, которая относится к оленеводческому хозяйству. Таковы термины: лабыкта — олений мох (ягель), албара — оленья попона, хаҥалда — оленье ботало, маабык — аркан, манкар — переметные сумы, ондадо — олень-манщик Из них следует, что оленеводство якутов находилось в связи с тунгусским оленеводством.

    Некоторые оленеводческие термины, вошедшие в якутский язык, оказались заимствованными даже у племен северо-востока: хорой — «молодой олень», хааргын — «олень», от чукотского — карген. Но даже в области оленеводства, где такие заимствования всего естественнее и уместнее, у якутов имеется обширный круг собственных, не тунгусских по происхождению, терминов. Последние охватывают все стороны оленеводческого быта, начиная с названия оленя, которого якуты называют не орон, а таба (ср. тувинское тиба, тибе — самец и уйгурское, джагатайское тэбэ—верблюд) [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 188,        1124, 2470, 2793. Потанин Г. Н. Очерки северо-западной Монголии, ч. IV, стр. 158.].

    Оленьего теленка якуты называют тугут, т.-е. так же, как хасуты на о. Косоголе (тугул) и бурят-монголы, а взрослого оленя-самца буур, как называется у тувинцев верблюд, причем такой переход совпадает с переходом названия верблюда, тэбэ, на того же оленя и кабаргу.

    Собственным термином обозначают якуты и такую важную часть оленьей упряжки, как нащечник — сыҥаах, что буквально означает «челюсть» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка.]...

    К числу терминов, заимствованных у тунгусов, можно отнести некоторые чисто охотничьи слова и элементы быта: слово анабы—лось [* Пекарский Э. К. Словарь...], обычай обязательного раздела охотничьей добычи (мясного зверя) — ньымаат, охотничьи фетиши — сиҥкэны, охотничье жилище в виде временного шалаша из плах — үүчээн, жилище в виде шатра пирамидальной формы, крытое дерном, — холомо или голомо [* Маак Р. Вилюйский округ, ч. III, стр. 344. Пекарский Э. К. и Цветков В. П. Приаянские тунгусы. Живая Старина, XX, 1911, СПБ.]...

    [С. 218-219.]

    Рассматривая старинный якутский орнамент, выполненный вышиванием на колчанах, налучьях, на одежде, можно убедиться в удивительном общем сходстве этих вышивок с вышивками подшейным оленьим волосом из группы «полосатого» орнамента у палеоазиатов и тунгусов.

    Хотя эти полосы и сделаны нитками, в том числе шелковыми, они, тем не менее, совершенно тождественны по своей ширине и цвету вышивкам из оленьего волоса; шелковые и бумажные нитки, заимствованные от русских, заняли, очевидно, в них место собственных якутских материалов, употреблявшихся для этой цели в древности.

    Что представляли собою последние, кроме конского волоса и сухожильных ниток, показывают факты, приводимые Пекарским, который определенно указывает, что для вышивки якуты употребляли прежде именно подшейный волос северного оленя: «Синнэ или синньэ» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2230.] —длинная шерсть под шеей оленя, употребляемая для вышивания, вышивка оленьей шерстью, узорчатый вышивной провод (на одеждах) из оленьей длинной белой шерсти посредством ниток» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2169.].

    Сходство якутских вышивок не с обще-северными линейно-шнуровыми, а с полосчатыми, характерными только для т. н. «американоидной» группы племен северо-востока Азии, чрезвычайно важно.

    К числу этих народов в Азии принадлежат различные северо-восточные палеоазиаты, в том числе юкагиры, от которых орнамент из волоса северного оленя в его второй специфической форме, очевидно, и перешел к тунгусам и якутам, воспринявшим его уже в зоне сложившейся неолитической культуры, — на Лене, а не на юге, не из более древнего — «гиперборейского» этнокультурного пласта...

    [С. 224-225.]

    Якутское олонхо донесло до нашего времени в своем архаическом языке, хотя и немногочисленные, но отчетливые воспоминания о бронзовых орудиях далекого прошлого. Таковы: болот — «бронзовый меч», «двухлезвийное красномедное больших размеров оружие», отмеченное в Словаре Пекарского [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 494.], «восьмигранные медные пики» — в былине Эр-Соҕотох, записанной Ястремским [* Ястремский С. В. Образцы народной литературы якутов, стр. 28.], и «медный нож в деревянных ножнах» — в записях Потанина [* Потанин Г. Н. Очерки северо-западной Монголии, ч. IV, стр. 634.], т.е. почти весь набор боевого вооружения бронзовой эпохи, известный по археологическим данным, исключая одни только кельты, о которых в фольклоре сведений нет...

    [С. 228-229.]

                                                                         Глава II.

                                                 ЯКУТСКИЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ЮГЕ

    В якутской лексике имеются собственные названия для таких животных и растений, которых нет в Якутии и в соседних с ней северных областях Азиатского материка. На первое место среди таких терминов следует поставить название какого-то свирепого хищника — баабыр, которое Э. Пекарский переводит русскими словами «барс» и «тигр» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 366. Кулаковской А. Е. Виды животного и растительного царств, известные якутам. Известия Якутского отдела! Русского Географического Общества, в. IV, 1929, стр. 18.]. В других случаях этот термин видоизменяется в слово бар или бар-кыыл, под которым сказители понимают чудовищное существо, часто мифологической природы...

    Якутский термин бар и его вариант — баабыр совпадает с аналогичным наименованием тигра, пантеры и льва у других народов более южных стран Азии, где эти животные водились или были издавна хорошо известны...

    Другой термин, обозначающий собственно «льва» — хахай [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3414.]. По представлениям якутов, «хахай» имеет вид свирепого клыкастого зверя с острыми кривыми когтями...

    Предки якутов, следовательно, так или иначе знали в древности южных хищников типа тигра, пантеры или, барса, а может быть и льва, под теми же самыми названиями, которые употребляют различные племена Южной Сибири и Центральной Азии. Реальные образы этих животных впоследствии были забыты, но названия их все же сохранились в якутском языке, хотя уже только в качестве обозначений сказочных чудовищных зверей.

    Пожалуй, еще более выразителен с этой точки зрения другой элемент якутского словаря, свидетельствующий о былом знакомстве с животным миром центрально-азиатских пустынных степей и нагорий — слово кулан. В обыденном якутском языке среди других архаических выражений оно сохраняется с значением резвый, бойкий [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1202.].

    С такой же удивительной стойкостью в архаическое языке эпоса сохранилось древнее обозначение домашнего животного Центральной Азии — верблюда, неизвестного якутам на их современной территории.

    Указания на прошлое знакомство якута-скотовода с верблюдом, этим «кораблем пустыни», самым характерным обитателем сухих степных областей Внутренней Азии, очень четки и определенны. В то время как все остальные племена севера, в том числе тунгусы, не имеют для верблюда собственного названия, у якутов оно имеется.

    Эвены называют верблюда только ломаным русским словом «верблуд», якуты же рядом с заимствованными названиями «мөрбөлүүт кыыл» или «мөлбөрүүт-саар», употребляют другое слово — тэбиэн, которое у всех тюркских и монгольских племен означает именно верблюда (тюрк, тебэ, тэбэ, тавэ, тава; бур, темен; монг. темеген) [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2611. Кулаковской А. Е. Виды животного и растительного царств, известные якутам, стр. 19.]...

    Не водится в Якутии и горный козел — тэкэ, отличающийся кривыми, дугообразно загнутыми назад массивными рогами, покрытыми рельефными валиками. Образ козла-тэкэ занимал исключительно важное место в древнем искусстве и верованиях Центральной и Передней Азии. Тем не менее на наружной стороне ободка шаманских бубнов у якутов имеются особые выступы или бугорки, которые носят название рогов — муос кураахтаах [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1635, таково же устное сообщение С. И. Боло.]. Рога эти как бы повторяют в своей обобщенной форме дугообразные с поперечными валиками рога козла-тэкэ или горного барана—архара...

    Совпадение якутского термина именно с алтайским, а не с каким-либо другим, прямо указывает на единство их происхождения и на общность представлений о «рогах» бубна, как о рогах горного козла или архара, обитающего далеко к югу от Средней Лены.

    Но если в лексике якутского языка уцелели, как мертвые пережитки, слова, обозначающие животных, чуждых современной стране якутов, то, с другой стороны, в ней оказались обозначения и таких животных, которые отсутствовали или были очень редки в той области, где когда-то обитали южные предки якутов.

    Для этих северных животных и растений им пришлось в одних случаях прямо заимствовать готовую терминологию из языков местного коренного населения. Например, наиболее распространенное якутское название одного из самых характерных обитателей тундры и лесотундры, снежной куропатки — хабдьы, непосредственно взято из словаря коренных племен арктических областей Азии; у ненцев снежная куропатка называется хабель-хо, у чукчей—хабель [* Прокофьев Г. Н. К этногении народов Обь-Енисейского района. Советская Этнография, 1939.] Другое название белой тундренной куропатки у якутов ыаллак, — тунгусского происхождения [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3740, 3678.]...

    Один вид таежного хвоща также называется якутами не тюркским, а тунгусо-маньчжурским словом сибиктэ [* Пекарский Э. К. Словарь, 503, 2201.]. Даже для обозначения торфа, столь широко распространенного в северных условиях, употребляется тунгусское название үтээҥки [* Там же, стр. 3192, 3193.].

    В других случаях якуты поступали совершенно иначе. Такое характерное животное арктической зоны, как песец, различными племенами тайги, тундры и лесотундры называется по-разному.

    Якуты, однако, не заимствовали в данном случае ни одного из приведенных готовых слов, находившихся в употреблении у других местных племен, но, наоборот, они вышли из затруднения еще проще, использовав один из старых собственных терминов, оставшихся в новых северных условиях лишним. На песца перешло древнее название другого, чисто степного, животного того же рода — степной лисицы, корсака [* Там же, стр. 1491.]...

    Старинный календарь якутов точно так же не соответствует климатическим и хозяйственным условиям этой страны, темпам и срокам календарных явлений.

    Март у якутов называется кулун тутар, что значит «месяц, в котором держат на привязи жеребят, чтобы они не высасывали дойных кобыл». Но такое название «ныне не соответствует действительности, так как в марте и апреле в Якутской области кобылы еще не доятся» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1220. Слепцов А. О верованиях якутов Якутской области. Известия Восточно-Сибирск. Отд. РГО, 1885, в. 1-2. стр. 128-129.]. Разрыв между календарными и фактическими сроками равняется почти двум месяцам, так как сейчас массовое доение кобылиц начинается только в июне...

    В языке и фольклоре якутов сохранились, наконец, и следы общих географических обозначений, связанных с ландшафтами более южных областей.

    О былом знакомстве с настоящими степными ландшафтами и фауной, помимо названий дикого осла — кулана и верблюда, свидетельствует и ряд якутских географических терминов. Подобно большинству степных племен, якуты называют степь словом сыһыы или таала, таала-хонуу, хотя настоящих степей здесь нет; понятия «цельность», «нетронутость» передаются словом чэл или чулуу, обозначающим в Центральной Азии именно цельную, нетронутую степь — целину [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2533. 2496, 3535.]. Для обозначения понятия «широкий», «просторный» они сохранили старое степное слово салаҥ — яланг [* Там же, стр. 2041.].

   В якутском языке уцелели также и другие географические термины, связанные с обычными для более южных областей ландшафтами: сыыр, сыырт — возвышенность, таскыл — голец, тебе — вершина горы, тыа, тайҕа — тайга [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2175, 2929, 2758, 2506.]. Эти термины сейчас неразрывно связаны с горными областями Саян и Алтая и в то же время ведут в Казахстан, Киргизию и еще дальше, на юго-запад в страны древней скотоводческой культуры кочевых племен Средней Азии.

    Таким образом, якутский фольклор и язык в полном согласии доказывают, что предки якутов когда-то жили на юге, в таких местах, где климат был значительно мягче и теплее климата современной Якутии. В этой стране имелись настоящие степи рядом с таежными массивами, горными хребтами и возвышенностями типа таскылов — гольцов Саяно-Алтайской системы. Проживая там, предки якутов знали о львах, тиграх и барсах; имели представление о диком осле — кулане и степной лисе — корсаке, но не были знакомы с обитателями Арктики — песцами и белыми куропатками. В этой их прежней стране вовсе не произрастали или не имели важного значения кедровый стланец и олений мох — ягель, характерные для горно-таежных и арктических районов Сибири...

    [С. 231-238.]

                                                                            Глава III.

             СТЕПНЫЕ ПЕРЕЖИТКИ В ХОЗЯЙСТВЕ И ВОЕННОЙ ТЕХНИКЕ ЯКУТОВ

    Рассматривая якутскую терминологию в этой области культуры, определяющей все остальные элементы культуры и бытового уклада, нетрудно убедиться прежде всего в том, что скотоводство якутов возникло и развилось в условиях длительного теснейшего общения их предков с предками современных степных племен Южной Сибири и Центральной Азии и, разумеется, не на севере, а на юге. Домашний скот вообще якуты называют словом сүөһу (киргизское сюйюс). «Стадо», «гнездо» — обозначается словом үөр, известным у монголов, и бурят [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2399, 3145.].

    Конный скот, занимавший первое место в скотоводческом укладе якутов и во всей их жизни, обозначается термином сылгы (тюрк, ылкы, чылкы), жеребец-производитель — таким же по происхождению термином атыыр (тюрк, айгыр), кобыла — биэ (тюрк, биа, алтайское пэ), жеребенок по второму году — тый (тюрк, тай, чувашское — тыйга). Лучшая беговая лошадь, рысак называется сэлиик, от тюркского йэлэх — рысь [* Там же, стр. 2446, 202, 452, 2934, 2158, 2667.]...

    Тюркскими и отчасти монгольскими словами обозначаются масти домашних животных: гнедая — тураҕас; пестрая, чубарая — чуоҕур, белобокая или пегая — ала; серая, буланая — сур; соловая, желтоватая, каурая — хоҕор, хонюр; мышастая или голубая, пепельного цвета, чалая, красносоловая — улаан; саврасая и светлогнедая — сиэр (йэгрэн, йэрэн) [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2192, 3489, 3491, 2359, 62. 3557, 3688, 2839, 1525.].

    Аналогичный характер имеют и другие термины, относящиеся к домашнему скоту и означающие его состояние, поведение или часть тела: суҥ —шерсть, сиэль (сиэл) — грива, чанжырчах — первый желудок у коровы, субай — яловый, тэбис — топтать, лягаться, туйах — копыто, моойнох — подшейная складка кожи у крупного рогатого скота, харта — толстая кишка и т. д. [* Там же, стр. 2337, 2000, 3445, 65, 2565, 2591, 1582, 2796. 35, 2313, 1611, 1375, 3814, 3571, 3575.]...

    Терминология якутов, связанная с техникой сенокошения, близка к подобной же терминологии других тюркских и монгольских племен. Заготовка сена нашла отражение в общих для них терминах, производимых от исходного термина от— сено, трава, оттоо — есть траву (тюрк.); косить сено — от оттоо, пастбище — оттук (ср. тюркские термины: от — растение, сено, отто — есть сено и траву, пастись; оттаг, отлзк — пастбище) [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1891-7.].

    Из монгольского языка происходит термин, обозначающий сухую старую траву, — хагдан [* Пекарский Э. К. Словарь, стр. 3223.].

    Близким к монгольскому по своему происхождению является, очевидно, название якутской косы хотуур (от монг. хаджигур; бур. кадур — коса типа горбуши). От него происходит термин ходуй — косить. Тюрко-монгольское слово харбаа означает у якутов цеплять, огребать (ср. тюрк, могул, бугул — стог сена, копна) [* Там же, стр. 3538, 3435, 3534, 1616, 3350.].

    Подготовка сенокосного пространства и его удобрение выражены терминами өтөх (ср. бурят-монг. утуг — удобренное навозом место, сенокосное угодье), өртөө (тюркское ордуо — палить покос, сжигать прошлогоднюю сухую траву [* Там ж е, стр. 1958.].

    Способы содержания скота отражены общими терминами, обозначающими изгородь для скота — күрүө — (тюрк, кора, бур. хурэ, курэ), хаарчах (чуваш, карда — скотский двор, хлев, загородка); хлев — хотон (тюрк, котан, котов, бур. хотон — хлев); холодный навес, хлев, навес — хаһаа (тюрк, каза — сарай, двор при юрте, хаша—двор для загона табунов) [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1336, 3383, 3367, 2656.]. Коновязь называется тюркским словом оргуур и монгольским сэргэ [* Там же, стр. 2171, 1958.].

    Особенно интересен термин тоҥот, снежная кора, относящийся к выпасу скота под открытым небом, когда ему приходится добывать пищу из-под снега и покрывающей его иногда к весне плотной корки. Термин этот сближается с соответствующими терминами саяно-алтайских племен, карагасов (тофаларов), телеутов и сагайцев [* Там же, стр. 2731.].

    Еще характернее другой якутский термин: сут — голод, бескормица, бессенница, падеж скота и голодовка, бедствие и невзгода. Он соответствует тюркскому джут, йут, чут, означающему глубокий снег весной или мороз после оттепели, вследствие чего снег покрывается слоем льда и травоядные животные не в состоянии достать траву. Результатом джута в степях Южной Сибири и Средней Азии бывает «падеж скота, несчастный год, голодовка».

    Было, значит, время, когда для предков якутов, проживавших вместе с предками других степных племен, именно джут, гололедица и глубокий снег в степи были величайшим бедствием, причиной голода и несчастий [* Там же, стр. 2373.].

    Якутское название вьючного седла — хаҥха обнаруживает связь с термином кангага (деревяшка, остов) у тобольских и казанских татар и с монгольским названием вьючного седла [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3314.].

    Такие же связи имеются в якутских терминах, обозначающих части седла, повод; узду и прочие части сбруи (тюрк, колан, колаҥ, колаг); тэпсэ — наседелье (тюрк, тэпсэ, бур. дэпсэ, монг. дäпсä); уодьуган — удила (тюрк, йюгэн — узда, оброть); тэһиин — оброть, удила (тюрк, тискин, тизгин); кычым, чаппараак — чепрак (османск. кичим — конские латы, сагайск. кеджим, алтайск. кайим — чепрак, осм. чапрак — покрышка верховой лошади и седла) [* Там же. стр. 3464, 2640, 3126, 3829, 3574, 1454, 2603, 2649, 2776.].

    Понятие седлать, грузить, неоседланный (сыбыдах) передаются также тюркскими терминами [* Там же, стр. 2653, 2430.].

    Большой интерес представляют совпадения в названиях приспособлений, относящихся специально к рогатому скоту и использованию его в хозяйстве, таковы: арал — бычий хомут или оглобли (монг.) [* Там же, стр. 130.], буулаҕа — старинное слово «ярмо для быка», хомут воловий (бур. буулга) [* Там же, стр. 541.]; дөрө (монг.) — деревянное кольцо или дужка, продеваемые сквозь носовую перегородку упряжных быков, откуда глагол дөрөлөө — продевать или вдевать быку дөрө, т. е. носовое кольцо, снабжать кого-либо носовым кольцом для быка или ремнем, служащим бычьим поводом [* Там же, стр. 742, 3425.].

    Такая специфическая принадлежность, связанная с использованием рогатого скота в молочном хозяйстве, как телячий ошейник или намордник, называется степными терминами томторук (от тымтай) и үрүө, означающими те же самые предметы[* Там же, стр. 1967, 3189, 1728, 2729.].

    Пищевые продукты, доставляемые скотоводством, обозначаются преимущественно тюркскими и, отчасти, монгольскими терминами. Сами по себе термины «молоко» и «доить» тюрко-монгольского происхождения (як. ыа — доить; тюрк са, сау, саҕ; бур. саа, һаа; монг. саҕа; чуваш, су; як. ыам — доение, удой, османе. саҕым; кирг. саун) [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3742, 3737.].

    Молоко собственно по-якутски үүт, у тюрков вообще носит наименование сут, суд, молозиво по-якутски уоһах, у остальных тюрков — ус, ос, уһус, аһаус [* Там же, стр. 3190.], кислое молоко, суорат по-якутски и по-тюркски чорт, йоһурт, йуһурт [* Там же, стр. 347; ср. Радлов В. В. Опыт словаря тюркских наречий, вып. 18, стр. 2020.]. Питье из кислого молока по-якутски и по-бурятски — ымдаан (питье), по-монгольски — умдаҕан [* Пекарский Э. К. Словарь, стр. 3089, 3791.]. Кислое молоко, запасаемое на зиму, по-якутски тар [* Там же, стр. 2564.], по-бурятски торак (кислое молоко, творог) по-монг. азага — сметана, по-бурятскb тана, сливки, пенки — обозначаемые в якутской речи словам чөчөгөй, үрүмэ, сүөгэй, в языках других степных народов называются родственными словами: монг. чочугэй, тюрк, юрюмэ, юругмэ; бур. юрмэ; маньчж. оромо, орому [* Там же, стр. 1975, 3675, 2394. 3177.]. Творог сыр по-якутски сүүмэх, по-казахски сезмо (процеженное кислое молоко, творог), по-монг. азага — сметана, по-бурятскг — ээгэ (сыр из овечьего молока) [* Там же, стр. 891, 392.]. Масло — в якутском языке арыы, ханах, в тюркских языках Сибири кайак, ыйач, в телеутском сары, сарйу [* Там же, стр. 154, 345.].

    Среди приготовленных из молока кушаний особо следует отметить перебродившее кобылье молоко — кумыс; он является у якутов нс только важнейшим видом молочной пищи, нс и священным напитком, который подносился богам на ыһыахах. Якуты называют его так же, как и все тюркские племена Сибири, словом кымыс (тюрк, кымыс, кымыз) и саамал кымыс, свежий кумыс (по-киргизски в том же значении — саумал) [* Там же, стр. 1394, 860, 1457. Адрианов А. В. Айран в жизни минусинского инородца. Записки Русск. Географ. Общества по этнографии, т. XXXIV. Сборник в честь Г. G. Потанина. СПБ. 1909, стр. 492. Радлов В. В. Цит. соч., вып. 18, стр. 1847.].

    Есть и еще один вид молочных напитков, изготовление которого давно уже забыто якутами, но когда-то было им известно это — настоящее вино из молока.

    У якутов есть слово арыгы в значении вино, опьяняющий напиток, аналогичное тюрко-монгольскому слову аргы того же значения.

    Еще выразительнее якутское слово чыкыр — ополоски, т. е. то, что получается в результате полоскания порожней фляги, в которой перед тем была водка. «Слово это родственно тюркскому чаҕыр, чакир—водка, вино» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3711.].

    Наблюдатели XVIII и XIX вв., однако, категорически утверждали, что якуты не знали винокурения. Следовательно, якуты тогда уже утратили уменье изготовлять вино из молока, но сохранили древнее его название вместе со словом, обозначавшим ранее именно винные, а не какие-либо другие, ополоски, а теперь означающим «ополоски» вообще...

    Молочные меха из прокопченной кожи называются у якутов, как и у прочих степняков, турсук (тюрк, торсук, турсык, торсык) [* Пекарский Э. К. Словарь, стр. 2844. Левшин А. И. Описание киргиз-кайсацких орд и степей, СПБ, 1832, ч. III, стр. 212.]. Кожаный мех, предназначенный для приготовления или перевозки кумыса в дороге, называется у них симиир. У бурят словом һибер или чибер называется деревянная посуда, в которую сливают молоко после удоя [* Пекарский Э. К. Словарь, стр. 2227.]...

    Это «мешок» из черной, по-особому выделанной кобыльей кожи, бурдюк, плоский, призматический, суживающийся кверху и оканчивающийся совсем узким горлышком [* Пекарский Э. К. Там же. Маак Р. Вилюйский округ, ч VI. табл. IV, рис. 72.]...

    Даже такое специфическое приспособление, каким в молочном хозяйстве якутов является мутовка для взбивания сливок — күөрчэх, известно под сходным названием у некоторых степных народов [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1320. Трощанский В. Ф. Якуты в их домашней обстановке. Живая Старина, 1903, вып. 4, стр. 443. Островских П. Е. Этнографические заметки о тюрках Минусинского края. Отчет о поездке в 1894 г., Живая Старина, 1895, вып. III-IV, стр. 31.]...

    Алтайская обувь из дымленой кожи называется сагыр. Этот термин представляет вариант слова сарыы. Якутская обувь из дымленой кожи тоже называется саары [* Пекарский Э. К. Словарь, стр. 308, 963, 1955.].

    У якутов уцелело старинное производство веревок, подпруг, потников, подседельников и половиков из конского волоса, которые по технике изготовления и орнаменту очень близки к бурятским половикам и потникам из такого же материала.

    Якуты не знают, однако, в настоящее время ткачества, не умеют прясть нити и делать войлок.

    В якутском словаре, тем не менее, имеются слова, косвенно указывающие на знакомство с материей из верблюжьей шерсти и производством войлока. Таково слово өрбөх, сейчас означающее грубую ткань — собственно мешок, куль, но в киргизском словаре значащее «материя, ткань из верблюжьей шерсти — ормок» (откуда и русское—армяк). Таково и другое слово иһигэй, эһэгэй — дословно всклокоченный, запутанный, переплетающаяся шерсть и грива. В первоначальном же своем, очевидно, значении оно сохранилось у монголов, где термин ишигей значит войлок [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1955.]...

    Что касается использования домашних животных в качестве транспортного средства и соответствующего снаряжения, то, помимо верховой езды и седла, следует отметить только наличие саней, называемых сыарҕа, так же зовут сани монголы, койбалы, сагайцы и буряты.

    Скотоводство, как основное занятие якутов в прошлом, определяло весь их бытовой уклад. В этой области обращают на себя внимание некоторые детали в языке и материальной культуре, которые могут быть прямо связаны с таким же, как у других скотоводческих племен, обитающих далеко к югу от Средней Лены, степным скотоводческим образом жизни.

    В якутском языке имеются термины, напоминающие о подвижном кочевом укладе степняков: сурт — стойбище, сайылык — летник, кыстык — зимник, отор — пастбище, ордуу — становище, суол — путь, хонук — ночевка, үтэ — пищевая поддержка в дороге, ыһык — дорожный запас, көс — мера длины (пути) [* Там же, стр. 2365, 2032, 1864, 1996, 3483, 3192, 2342. 1435, 3836. Маак Р. Вилюйский округ, ч. III, стр. 183.].

    Якутский термин үргүө, үргүө дьиэ означает: «приведенная в порядок юрта, в которую отец и мать жениха с родственниками отправляются на другой день приезда, в которой делят привезенное последнею мясо, в которую никто другой не входит».

    Эта празднично прибранная свадебная юрта и по своему особому, не обыденному, характеру и по названию соответствует тюркским юргэ, өргө — дворцу, палате, юрте эпических героев, монгольской оргууге — ставке, княжескому или ханскому дворцу, у кочевников во все!х случаях — войлочной юрте. Якутское үргүө дьиэ означает, таким образом, в своем первоначальном значении, древнее жилище степняков — ургу, празднично убранную войлочную юрту [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3172.].

    Нельзя не отметить, в связи с этим, и название окна ь современном якутском жилище—түннүк [* Там же, стр. 2899.].

    У казахов так называется не обычное окно в европейском смысле этого слова, а четырехугольный лоскут для прикрывания дымового отверстия, заменяющего окно в войлочной юрте, — шангарака [* Куфтин В. Л. Киргиз-казаки, М., 1926, стр. 25.].

    В свою очередь, якутский термин чампарык, известный сейчас в значении «всякий выступ, выдвинувшийся навесом свод, навес; дьиэ чампарыга — навес дома», а также «обод», находит аналогию в киргизском чамҕарак — верхний круг деревянного остова юрты [* Пекарский Э. К. Словарь, стр. 3567. Куфтин Б. А. Цит. раб.].

    В языке якутов уцелели, таким образом, следы былого знакомства как с дымовым отверстием войлочной юрты степных кочевников, так и с ее деревянным каркасом — решеткой. Но этого мало. Как в войлочной юрте степных кочевников, в якутском доме лавки для сидения и сна называются оронами, дверь — халҕан, основной столб жилища— баҕана [* Пекарский Э. К. Словарь, стр. 3264, 3188, 226, 1870.]...

    Изучая словарный запас якутского языка, нужно констатировать, в-третьих, что древняя скотоводческая культура, созданная степными племенами той отдаленной эпохи, достигла значительного развития еще до отделения от них предков якутского народа.

    В условиях севера многие стороны этой скотоводческой культуры должны были видоизмениться. Исчезли некоторые виды домашних животных.

    Исчезли и те зачатки земледелия, которые уже были налицо в южно-сибирских степях, так как климатические условия Якутии были неблагоприятны для земледелия с примитивной техникой прошлого. К моменту появления русских якутское хозяйство оставалось, в основном, чисто скотоводческим.

    Тем не менее в живой народной речи якутов и до сих пор живут архаические термины, свидетельствующие, что предки якутов знали основные хлебные растения Центральной Азии и называли их словами, общими для степных племен Сибири.

    В отличие от явно заимствованных у русских названий хлебных растений, вроде дьэһимиэн (ячмень) [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1720, 2067.], у якутов в то же время с поразительной устойчивостью сохранился ряд древних названий хлебных злаков. В возвышенном языке народной поэзии уцелело архаическое и поэтому непонятное современному якуту в его буквальном смысле образное выражение — поговорка: «Разошелся и рассеялся как тараан, размножился как үөрээн» — «тараан буолан тарҕаммыт... үөрээн буолан үрэллибит». Так говорят о чем-либо неимоверно широко распространившемся, быстро размножившемся...

    Не менее интересен второй термин, входящий в приведенную поговорку, — слово үөрэ. У якутов оно означает суп, кашу или похлебку из рыбы, лиственничной или сосновой заболони, съедобных трав, из крошеного мяса и т. п. У других тюркских племен это — «суп из мелкой крупы, жидкая каша» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3148.]...

    Тараан — үөрэ якутов в его исходном смысле значит, следовательно, «просо — каша», то, из чего варится просовая каша.

    Якутские слова: сэлиэй, обозначающее муку или мучную подболтку, сдобу в суп; сэлиэй үөрэ — особое кушанье из разбавленного водой молока, куда добавляют муку сэлиэһинэй — пшеницу, следует сопоставлять с родственными терминами койбалов, карагасов-тофаларов, узбеков, кумыков и других, имевшими аналогичный смысл (койб. сула, карагасск. сулу, алт. сула и т. д.) [* Там же, стр. 2157.].

    Даже якобы «безродное» слово бурдук обнаруживает аналогию в древнем степном термине бюртюк — зерно, мука, хлеб [* Там же, стр. 568. Кулаковский А. Е. Виды животного и растительного царств, известные якутам, стр. 31.]. Слово чарпа, означающее в якутском языке сосновые отруби, крупу, щебень, генетически связано с тюркским чарба — крупа [* Пекарский Э. К. Словарь, стр. 3583.].

    С такой же стойкостью в якутском языке сохранились и термины, связанные с древней земледельческой техникой, начиная с первичной обработки почвы и кончая жатвой, обмолотом и просеиваниём зерна, отражающие, таким образом, весь цикл полевых работ хлебопашца.

    Термин тараа — боронить в одном из значений полностью совпадает с тюркским тара — боронить землю; то же самбе относится к термину тарба. Якутское тарый — дословно «разгребать, отгребать» созвучно тюркскому тары — пахать [* Там же, стр. 2564 , 2569 . 2585.]...

    В древней земледельческой технике Центральной Азии обыкновенно применялся специальный каменный или деревянный каток цилиндрической формы, которым утрамбовывают вспаханную и забороненную землю после посева. Об этом специфическом способе обработки пашни свидетельствует выражение «лох», приведенное в одном из текстов И. А. Худякова (лоҕуйар лох түөртүгэн, т. е. убитая-набитая постоянная пропасть), в османском языке этот термин (лоҕ) означает именно «каменную цилиндрическую утрамбовку», которая и до настоящего времени употребляется земледельцами Востока [* Радлов В. В. Опыт словаря тюркских наречий, вып. 17,1468. Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1477. Грум-Гржимайло Г. Е. Западная Монголия и Урянхайский край, т. II. Исторический очерк этих стран в связи с историей Средней Азии, Л., 1926, стр. 237.].

    Уборка урожая, жатва у тюрков обозлачается термином ор. У якутов оно бытует с родственным значением «обрезать кругом». Это напоминает о том, что урянхайцы (тувинцы), как и другие центральноазиатские племена, не жали хлеб серпом, а срезали колосья ножом [* Пекарский Э. К. Словарь, стр. 1860. Сафьянов И. П. Записка об урянхайцах (сойотах), составленная в 1897 г. См. в труде Катанова Н. Ф. «Опыт изучения основ урянхайского языка», стр. 407. Риттер К. Землеведение Азии, т. I, СПБ. 1879. стр. 259 (по данным Тимковского).].

    Самобытного, степного, происхождения якутские термины, обозначающие понятия «молотить» и «толочь в ступе», — сох (от тюрк, сок, сук — бить, ударять) [* Пекарский Э К. Словарь, стр. 2355.].

    Веять хлеб и сеять в решете, засевать поле — в якутском языке сахсый, сиксий; в бурятском шикши — сеять ситом, в монг. сигси — сеять и просевать; бур. hакши — сеять, мо.нг. сакчи — сеять сквозь решето; такого же самобытного происхождения название сита для просеивания зерна и отделения зерна от соломы—атыкай [* Там же. 2211, 2138, 198.]...

    Соколиная охота, чуждая лесным племенам, была широко распространена у кочевников Средней и Центральной Азии, еще начиная с глубокой древности. Охота с «синецветным» соколом на степную дичь была одним из величайших удовольствий, какое могли представить себе приближенные Чингис-хана. До недавнего времени она существовала у казахов и киргизов в Тяньшане.

    В настоящее время у якутов нет ловчих птиц и не существует соколиной охоты. Не упоминают о них и предания.

    Несмотря на это, в якутском языке и фольклоре уцелели столь же неожиданные, как и бесспорные, свидетельства в пользу такого предположения.

    В якутском словаре имеется архаический термин үөтэн. Э. Пекарский записал его в значении «название какой-то птицы». В других тюркских языках это слово означает «род коршуна» и «охотничью птицу» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3162.]. Другое якутское слово, ситим, означающее сейчас долгую нить, веревку, у монголов обозначает длинную веревку или нитку, на которой приучаются ловчие птицы. Производное от этого слово выражение ситимнэ в монгольском языке значит только «вынашивать на снурке (ловчих птиц)» [* Там же, стр. 2253.]...

    На юг ведут и другие элементы древней культуры якутов из области охотничьего и боевого вооружения, а также военного дела.

    Якутское название лука ох-саа и саа в основе восходит к одному древнейшему, общему для монгольских, тюркских и урало-алтайских языков, термину [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2008. Радлов В. В. Опыт словаря, в. 18. стр. 1923. Дыренкова Н. П. Шорский фольклор. М.—Л., 1940, стр. 429.].

    Стрела называется у якутов термином, известным еще по руническим текстам, — ох...

    Боевое наступательное и оборонительное оружие древних якутов было разнообразнее, чем впоследствии, и тоже обнаруживало самую непосредственную связь с вооружением дтепных воинов-кочевников. Таковы боевой топорик, напоминающий по форме айбалту киргизов [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2378.], род молота, который прежде употреблялся как орудие — сүлдьүгэс или снлүгэс, «что-то вроде шестопера, колотушки с тяжелым концом» [* Там же, стр. 2389.].

    Сюда же входят мечи, кинжалы и ножи. Кроме обычного названия ножа — быһах [* Там же, стр. 633.], обращают внимание термины: кылыс — «старинный нож», сабля, аналогичный древнетюркскому и туркменскому кылыч, клыч — сабля [* Там же, стр. 1389.], и особенно другое, общее у якутов со степными народами название холодного режущего оружия — болот. По словам одних рассказчиков, болот — древний короткий меч, двухлезвийное оружие, шпага, сабля; «двухлезвийное окровавленное красномедное больших размеров оружие» — говорят другие [* Там же, стр. 494.].

    Якутское название копья үҥүү тоже аналогично тюркскому наименованию этого оружия сөҥү [* Там же, стр. 3132.].

    Брони, обычного восточноазиатского типа, из нашитых на кожу железных пластинок, известные по фольклорным и, отчасти, археологическим данным, якуты называют тюрко-монгольским термином куйах [* Там же; стр: 1199, 386 — «барыыга», кольчуга.].

    Впрочем, подобные латы для воинов, наряду с якутами, имели и другие племена севера — эвенки, эвены и самоеды (ненцы). Но у них не было такой своеобразной яркой детали оборонительного вооружения, как латы, предназначенные для защиты ездового животного, в данном случае — коня, на котором ехал воин. Зато такие конские латы, «железные доски», засвидетельствованы якутскими преданиями и русскими письменными историческими документами XVII века [* Архив АН СССР, ф. 24, оп. 431, л. 164. Ионова О. В. Из истории якутского народа, стр. 27. Токарев С. А. Общественный строй якутов в XVII в. стр. 154-155.]...

    Поэтому неудивительно, что якуты, помимо общего у них с казахами, алтайцами, монголами и тунгусо-маньчжурами слова мэргэн или бэргэн, обозначающего война-стрелка, сохранили специфический военный термин сэрии — войско (от тюрк, чери, сэриг, чэри, чэрик. черу, бур. сэрик, монг. черик — военные силы, войско, армия) [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2174.].

    Сюда же входит слово батыр или боотур, означавшее на степных языках и наречиях удалого воина, витязя, богатыря [* Там же, стр. 410.].

    [С. 239-257.]

                                                                            Глава IV.

                                        ЮЖНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ В ОДЕЖДЕ ЯКУТОВ

    Несколько особое место занимает в древнем женском костюме якутов нагрудник — түһүлүк, туһулук [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2925.]. Впервые он был отмечен еще в рукописи Линденау, как внешний признак девушек, отличающий их от женщин, которые по выходе замуж навсегда лишаются этой части костюма. В то же время Линденау указал на поразительное сходство якутского нагрудника, увешанного, по его словам, стеклянными бусами, с передником, который носят тунгусские женщины.

    В действительности же исчезнувший в XIX веке якутский нагрудник-түһүлүк ближе всего не к тунгусскому переднику, а к аналогичной части женского костюма некоторых других тюркских племен, в том числе сибирских тюрков и башкир...

    В связи с передником, который принадлежит к числу наиболее древних элементов женского костюма, должно быть рассмотрено и характерное нашейное украшение из витого металлического обруча со свисающими от него на грудь и спину сложными металлическими украшениями из цепочек с пластинками, образующими широкие ажурные прямоугольники — кылдьыы, кылгыйьгы [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1390, 2225. Маак Р. Вилюйский округ, ч. III, стр. 62, 65, рис. на стр. 67 (сверху, табл. II, рис. 1, 4). Щукин Н. Поездка в Якутск, 1844, стр. 211. Стрелов Е. Д. Одежда и украшения якутки в половине XVIII в. «Советская Этнография», № 2-3, 1937, стр. 92.]. Оно известно у степных племен еще со скифской эпохи в виде «гривны».

    Другая деталь якутской одежды, имеющая уже практическое, а не эстетическое и культовое значение, — общеизвестный ошейник или боа из нанизанных друг за другом на одной длинной нити беличьих хвостов, «моойторук». Предназначенный защищать лицо, горло и легкие от обжигающего холода Арктики, он, казалось бы, должен принадлежать к числу немногих чисто арктических элементов одежды.

    Однако настоящие аборигены Крайнего Севера — палеоазиатские племена не имеют подобной детали в костюме и не нуждаются в ней, зато совершенно одинаковые по характеру с якутским моойторуком «нашейники из лисьего меха» известны были степным жителям, а сам по себе термин, обозначающий его у сагайиев и койбалов, аналогичен якутскому [* Маак Р. Цит. соч., стр. 65, примечание. Пекарский Э. К. Словарь, стр. 1583.].

    Не менее архаичны, чем нагрудные и шейные принадлежности якутской одежды, и столь же тесно связаны с южным прошлым предков якутов их старинные головные уборы.

    Особенно похожа на меховые шапки киргизов (казахов) и на головные уборы древних орхонских тюрков якутская остроконечная шапка. Она напоминает башлык и одинакова как для мужчин, так и для женщин. Такая шапка, очень старинная, в XIX веке встречалась редко...

    Во всех ее вариантах [* Ураа бэргэһэ, чомпой бэргэһэ (см. Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 434-435).] такая шапка по своей основной форме действительно очень близко напоминает меховые, войлочные или суконные шапки типа башлыка с высоким верхом и отворотами, закрывающими затылок и уши, широко распространенные у многих степных племен, опять-таки со скифского времени...

    Характерной особенностью парадных женских шапок у якутов были круглые серебряные бляхи — туһахта... Непременной принадлежностью дорогих парадных шапок у бурят тоже являлась круглая перламутровая пластинка иринджин-тобчи... Узорчатые верхушки якутских женских шапок назывались так же. как эти бурятские иринджин-тобчи, — «чопчуур», от слова чопчу (круглая пуговица) [* Пекарcкий Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3646-3647.]...

    Вместе с общими типами головных уборов, у якутов уцелели и одинаковые с другими тюрками и монголами термины, обозначающие различные частные виды шапок халпаак (тюрк, колпак), мэлгэкэй (малахай), дьабака (у алтайских телеутов). Общее же и наиболее широко распространенное название шапки — бэргэһэ, в свою очередь, связано с тюркским термином борук, борк, откуда и башкирское бурька [* Пекарский Э. К. Словарь, стр. 764, 3269, 1551.].

    Совершенно особое место в одежде якутов принадлежит оригинальным рогатым шапкам—«муостаах нуоҕайдаах бэргэһэ», совершенно исчезнувшим из бытового обихода еще в начале прошлого века, но хорошо известным как по фольклорным, так и по письменным источникам XVIII и начала XIX века [* Журнал «Любитель словесности», 1806, часть 1, стр. 139-140. Пекарский Э. К. Словарь, стр. 764. 1761, 434. Худяков И. А. Верхоянский сборник, стр. 222. Стрелов Е. Д. Арангас якутского князца Мындая. Известия Якутского отдела Русского Географич. Общества, т. III. стр. 100. Рассказ о шамане князца Мындая Бергеселях, во время церемонии по поводу первой разводки кумыса «одевшем шапку с рогами».].

    [С. 260-263.]

                                                                            Глава V.

                                        ЮЖНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ В ЯЗЫКЕ ЯКУТОВ

    Особенно показательны для характеристики действительного состояния якутского языка и его отношения к языкам других народов такие термины, которые всего труднее заимствовать вместе с теми или иными вещами и элементами культуры, т. е. термины, относящиеся к самому человеку, к его собственному телу. Сюда же следует отнести и терминологию, охватывающую представления о мироздании, о земле, на которой существует человек, или о небесах, под сводом которых протекает его жизнь.

    «Человек» вообще у якутов называется чисто тюркскими терминами:

    Человек — киһи (тюрк, киши, 1109) [* Как и всюду далее в других местах, где используются языковые материалы, они извлечены преимущественно из «Словаря якутского языка» Э. К. Пекарского, с которым сотрудничали виднейшие тюркологи, а также специалисты по монгольским и тунгусо-маньчжурским языкам. Цифры означают соответствующие столбцы словаря Пекарского.].

    Мужские — эр (тюрк. эр и эрэн, 274).

    Отец — аҕа; ребенок, молодой — оҕо (тюрк. чаҕа — маленький мальчик, ребенок, дитя, 1779).

    Старуха — эмээхсин, имээхсин (тюрк. эмэҕан).

    По-тюркски звучат названия «тела», «души» и частей тела:

    тело — бэйэ (маньч. бэе, 722);

    стан, туловище — көҕүс (ср. тюрк. көҕүс);

    голова — бас (тюрк. баш. тас, пас, 388);

   лоб, чело — сүүс (тюрк. йюс, 2414);

    лицо — сырай (тюрк. сырай, чырай, шырай; бур. ширай; монг. чарай, маньч. чира, 2476, 2239);

    туловище — дагдака (ср. монг. дагда, 662, 663);

    желудок — харба (монг. харбинг — отвислое брюхо, 3349);

    сердце — сүрэх (тюрк. йюрэк, бур. дзурха, монг. джиуруке 2404);

    кровь — хаан (тюрк. кан, хан, 3295);

    нога человека — буут (тюрк. бут, пут, 574);

    рука — ол (тюрк. кол, 3445);

    ладонь, кисть — ытыс (тюрк. одыш —ладонь, 3854).

    По-тюркски и отчасти по-монгольски называют якуты землю, вселенную, небо:

    вселенная, земля, родина — дойду, дайды (бур. лайды — обширный, 666);

    вся земля — сир-дойду;

    земля, страна — сир (тюрк. йор, йир, джер, джир; бур. — страна, место, 2236);

    земля, страна, пропасть, бездна, преисподняя, нижний мир, подземные страны — үтүгэн (тюрк. ötükän — место обитания восточных тюрков в Северной Монголии, бур. — утугэн, шаманское название земли, ср. монг. отүген — богиня земли, 3195).

    Море, большая вода, самая глубокая вода, масса воды в одном месте, бездна — далай (тюрк. талуй, монг. далай, 666).

    Вода — уу (тюрк. суб, суп, су, бур. уһан, монг. усу—вода, 2965).

    Видимое небо, небо как божество, общее название добрых духов, бог — таҥара (тюрк. таҥры, танры, тäҥäра, бур. теҥере, монг. тэҥри, 2551).

    Солнце — күн (тюрк. кун; 1297).

    Месяц, луна — ый (тюрк. ай — луна, месяц, 3760).

    Звезда — сулус (тюрк. йулдуз, йылдыз, дула — свет, свеча, 2334).

    Звезда утренняя и вечерняя (денница, зарница, Венера, иногда Юпитер) — чолбон (тюрк. чолбон, чолбан, чолпан, бур. солбон, монг. чолбон, 3635).

    Плеяды, Малая или Большая Медведица, Созвездие «Утиное гнездо» — үргэл (тюрк. üргä, üркäр. илгäр; üглöр — плеяды, 3170).

    Рассматривая такие термины, можно сделать один общин вывод, что древние предки якутов, жившие на юге от Средней Лены, называли самих себя: «человека», «мужчину», «дитя» совершенно такими же словами, как и предки степных тюркских племен. Одинаковыми или родственными в своей основе тюркскими словами они обозначали также и части своего тела и весь внешний мир: небо, воду, землю и населяющие их существа, всю живую и неживую природу, вселенную, понимая ее как совокупность трех частей: «верхнего», «нижнего» и «среднего» миров.

    Одинаково звучали в их речи и слова, относящиеся к важнейшим отраслям хозяйства, ко всей их материальной и, как будет видно из дальнейшего, интеллектуальной культуре, к древнему общественному строю.

    Таким образом, все жизненно важное для народа, все существенное и первостепенное звучит здесь именно по-тюркски и лишь отчасти по-монгольски. Более того: если даже якуты и располагали в древности большим количеством нетюркских терминов, то все-таки именно тюркские языковые правила и законы оказались настолько сильными, что целиком подчинили себе все это разнородное достояние, переработали его и, как образно выразился В. Радлов, полностью одели их в собственную тюркскую речевую одежду.

    Исключительный интерес с этой стороны представляет якутский эпос — олонхо, который точно так же рельефно обнаруживает южные степные связи...

    [С. 267-269.]

                                                                            Глава VI.

                                ЯКУТСКИЙ ЭПОС (ОЛОНХО) И ЕГО СВЯЗЬ С ЮГОМ

    Уже по самому своему названию якутский героический м эпос «олонхо» прямо связан с бурят-монгольским эпосом — «онтхо» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3121.].

    По содержанию и форме якутский эпос точно так же имеет общие черты с эпосом других родственных якутам племен Южной Сибири и центрально-азиатских стран [* Пекарский Э. К. Якутская скаpка. В сборнике: С. Ф. Ольденбургу. К 50-летию научно-общественной деятельности. 1882-1932, Л., 1934. стр. 924.]...

    [С. 275-276.]

    В якутской былине Эр-Соҕотох герой, уничтоживши осьминогого демона богатыря Ньургуна, тоже сталкивается у северного края мирового моря-океана со страшной старухой о трех горбах, которая ведет белую собаку с облезлой мордой, а под мышкой держит железную колыбель. «Беда, — поет старуха колдунья, — густой туман мои напевы, снег и дождь мой крик, черный дым моя песнь». Как и Гесер, Эр-Соҕотох не может справиться с ней в честном бою; он одолевает ее сонную хитростью и обманом, а не силой [* Ястремский С. В. Образцы народной литературы якутов.].

    Владыкой мрачной страны — преисподней, откуда приходят в средний мир дьявольские богатыри олонхо, является Арсан-Дуолай или Арсан-Долой — Господин, изображаемый в виде страшилища со ртом на темени, с глазами на висках, единственное желание которого состоит в том, чтобы в среднем мире (орто дайды) царили смерть и опустошение [* Худяков И. А. Верхоянский сборник, стр. 134, 166, 218. Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 150, 751.]...

    [С. 286.]

 

 

                                                                        Глава II.

                                           ЛЕСНЫЕ ПРЕДКИ ЯКУТОВ НА ЛЕНЕ

    Не менее интересен вопрос о божестве, которое на писаницах по своему положению и роли соответствует якутскому Байанаю, выступая в качестве даятеля дичи, пригоняющего ее в изгороди охотника. Единственное различие в том, что якутский Байанай именуется «дедушкой» и, судя по этому, должен иметь мужской облик, тогда как на писаницах изображено женское божество, о чем свидетельствуют ее платье и косы.

    Но и якутский Байанай мыслится не как простое, а как комплексное существо, разделяющееся на ряд частных образов, в том числе не только мужских, но и женских.

    В одном из вариантов самого популярного олонхо «Многострадальный, многогрешный одиночка-герой» (Эр-Соҕотох), богатырь-тупгус, заклиная божества, поет: «Дух изначальной Матери-Земли Аан-Дархан Госпожа, дух темного леса Баай-Бырыылаах Госпожа, Баай Байанай-Господин дед мой!» [* Архив Якутской Н. И. базы АН СССР, рукопись № 27, стр. 16.]

    Дух-хозяин леса наглядно представляется здесь расчлененным на два существа: мужское и женское.

    В словаре же Пекарского о Байанае прямо сказано, что это «богиня вод, рыбного промысла» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 341.]. Такой образ Байаная, как богини-женщины, известен и в мифологии тюркских племен Алтая. Согласно алтайским представлениям, Байана или Пайана дарует детей...

    [С. 343.]

    Компактное гнездо тюркских топонимических названий обнаруживается неподалеку от Тутуры в долине левобережного притока Лены — Илги. Название самой этой реки Е. Д. Стрелов производит от якутских слов ылгын (мизинец) или елге (вернее элгээн) — глубокая речка с высокими крутыми берегами [* Стрелов Е. Д. Важнейшие задачи истории Якутии. Сборник трудов исслед. общества «Саха Кэскилэ», вып. 1., 1925, стр. 56. Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 246. Худяков И. А. Верхоянский сборник, стр. 195. Не менее интересен в этой связи архаический термин ильгинь — в олонхо это «божественная влага», которая сочится и капает с мирового дерева и заменяет «живую воду» русского фольклора.].

    Особенно замечательны наименования речек: Кикирек (Күөх-үрэх — «Зеленая речка») и Үректа (Урэхтээх) т. е. река «с речками», так как она и на самом деле врезается в горы десятью истоками [* Стрелов Е. Д. Цит. соч., стр. 57.].

    Аналогичные термины, производные от якутских слов, могут быть, несомненно, при тщательном изучении местной топонимики обнаружены и далее вyиз по Лене. Таковы названия р. Чочуй (от якут, чочу — точило, Чочуйский наслег на Вилюе); р. Илим (якут, илим — сеть или илин — передний, восточный), р. Турука (от якут, турук-таас, уступ, стоящая ребром скала). Еще в чертежной книге Сибири Семена Ремезова (конец XVII в.) в районе нынешнего Усть-Кута, заселенном тогда тунгусами и, отчасти, русскими было зарегистрировано странное, не тунгусское и не русское, географическое название «Кульякук», должно быть, озера, так как озеро по-тюркски называется «куль», по-якутски — күөл. Загадочное с первого взгляда «озеро Якук», как мы видим, не одиноко в этом отношении на Лене ниже Верхоленска. Здесь имеются .и другие звучащие по-якутски географические названия [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2849, 2850, 3659.].

    Таким образом, топонимика Верхней Лены подтверждает предположение о постепенном продвижении предков якутов из Прибайкалья в долину Лены, с юга на север — по направлению к области современного расселения якутского народа...

    [C. 345.]

    Еще в первой четверти XIX столетия уже известный нам 82-летний старик-якут, встреченный Врангелем на р. Колыме, в беседе с ним «жаловался на невежество своих земляков и полагал, что предки их были гораздо образованнее. По его мнению, якуты утратили искусство писания, а вместе с тем и средство к дальнейшему образованию своему» в результате переселения на север.

    Такое мнение некоторые якуты, интересовавшиеся своим прошлым, высказывали различным исследователям и в более позднее время, почему эти последние тоже были склонны полагать, что якуты когда-то имели свою письменность.

    «У якутов, как утверждают очень немногие, была когда-то письменность, но вследствие какого-то великого несчастья, постигшего все племя, они все письмена и книги бросили в реку. Но при каких обстоятельствах это произошло и когда, они не знают, — пишет, например, М. П. Овчинников, изучивший быт якутов Олекминского района в конце XIX века [* Дионео. На крайнем северо-востоке Сибири, 1908, стр. 48-49. Бурятиеведение, № I-III (V-VIII), 1928, стр. 279. Якутский фольклор. Изд. «Советский писатель», 1936, стр. 16. Овчинников М. П. Из материалов по этнографии якутов. Этнографическое обозрение, кн. XXXIV, № 3, 1897, стр. 150-151.].

    Источником, из которого якуты черпали эти свои сведения, повидимому, была известная генеалогическая сага якутов об Эллэе и Омоҕой-Бае.

    «На прежней своей родине, — Эллэй которого сказитель; встреченный М. П. Овчинниковым и бывший, очевидно, родом из олекминских якутов, вывел под именем Тыла-Суох, — был грамотным, имел книги, но книги свои бросил в реку, когда бежал из дома» [* Там же, стр. 149.].

    В более поздних записях этой саги, действительно, имеются прямые свидетельства о письменах Эллэя, которые он утратил во время бегства вниз по Лене. По одним вариантам, Эллэй просто потерял или утопил «свои тогдашние ученые письмена» [* Пекарский Э. К. Из преданий о жизни якутов до встречи их с русскими. Записки Русск. Географ. общ. по отд. этнографии, т XXXIV. Сборник в честь семидесятилетия Г. Н. Потанина, 1909. стр. 145-149, Бурятиеведение, № III-IV (V-VIII). 1928. стр. 279. Газета «Автономная Якутия», № 186, 1927.]. По другим — письмена эти принадлежали отцу Эллея Дархану или Хайараҥу и были положены вместе с ним в гроб. В одном предании сказано, что, не дойдя до местности, где ныне стоит г. Киренск, старик Дархан умер и перед смертью завещал похоронить себя в араҥасе и положить с ним письмена [* Пекарский Э. К. Предание о том, откуда произошли якуты. Сибирская живая старина. III-IV. Иркутск. 1925 г. стр. 140.].

    В олонхо также упоминается какая-то древняя письменность. В поэме «Грозный Разящий (Суҥ-Дьааһын)» Аҕыя богатырь встречает у восьмируслого Араат-моря человека в шляпе, на которую нападало девять аршин снега. По словам сказителя, тот человек «стоит и на каменном столбе письмена пишет». Имя его: «небесных велений ведатель и письмоводец» или, иначе, «рока писец» [* Ястремский С. В. Образцы..., стр. 82.].

    В другой былине этот писец велений рока оказывается самим Дьылҕа-Тойоном, божеством судьбы. «Я про Ньургун Баатыра, — говорит он, — писал на чистом каменном столбе, имеющем четыре грани о восемь острий, алой кровью верхних мест, чтоб он стал вождем в мощных битвах, чтоб он осудил злодеев разных стран, чтоб он укротил обманщиков в тех краях» [* Пекарский Э. К. Образцы народной литературы якутов, т. 1, 1911. Цит. по статье И. И. Барашкова: Среднеленские наскальные надписи. В сб. «Древняя письменность якутов». Изд. Як. Гос. пед. института, ЯГИЗ, 1942, стр. 37-38. Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 248. Худяков И. А. Верхоянский сборник, стр. 174.].

    Все эти известия, разумеется, носят явно сказочный характер, некоторые подробности, как например, образ писца, тем более вооруженного орлиным пером, «пишущего черное и белое письмо», могли быть заимствованы якутскими олонхосутами после прихода русских. Предания об утрате письменности предками якутов вообще близко напоминают аналогичные легенды других народов [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2176.].

    Однако и здесь налицо некоторые важные раелистические черты, перекликающиеся с археологическими фактами. Таковы висячий гроб-араҥас отца Эллэя, каменный столб, алая кровь, т. е. красная краска, которой выполнены письмена. Висячий гроб и алая краска писаниц, бесспорно, элементы местного характера. Каменный же столб с надписями в олонхо уже вызывал в памяти исследователей каменные плиты с надмогильными надписями в Монголии и на Верхнем Енисее.

    Еще важнее, что якуты имеют оба слова, которые у тюркских и монгольских племен выражают понятия: «письмо», «грамота», «буквы»; «писать» — сурук и бичик...

    [С. 348-349.]

                                                                        Глава ІII.

         ЛЕГЕНДЫ ОБ ОБРАЗОВАНИИ ЯКУТСКОЙ НАРОДНОСТИ НА СРЕДНЕЙ ЛЕНЕ

    Люди племени Хоро издавна были широко распространены и в других районах Якутии. Кроме наслега Хоро в Западно-Кангаласском улусе, такие наслеги и роды имелись в Маганском наслеге того же улуса, в Намеком, Баягантайском, Мегинском, Батурусском, Верхне-Вилюйском и Сунтарском улусах, а также в Олекминском округе [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3505.]...

    Несмотря на то, что Хоро считались иногда людьми чисто якутской крови, о былой этнической самостоятельности древних хоринцев — хоролоров свидетельствует якутский фольклор, в котором упоминается особый язык, непонятный остальным якутам. Такова известная поговорка: «не говори по-хорински, говори по-якутски» и рассказы о некоторых шаманах и стариках, говоривших будто бы на особом «хоринском языке» [* Трощанский В. Ф. Эволюция черной веры у якутов. Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 44-45, 3504. Худяков И. А. Верхоянский сборник, стр. 24.]...

    Божеством-тотемом хоринцев считался орел-хотой, «корень (предок) орлов (хотой төрдө), божество птиц (көтөр айыыта)». Поэтому часто вместо орла-тотема говорили «божество хоро», например: хоро таҥаралаах киһи хотойу өлөрбөт, тыыппат — человек, имеющий покровителем божество хоро, т. е. поклоняющийся орлу и почитающий его, орла не убивает и не трогает [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3505.].

    Шаман, имеющий своим покровителем орла, душу которого воспитывал орел верхнего неба, до того времени, пока он не станет шаманом, тоже именовался «хоро таҥаралаах ойуун» [* Там же. Ионов В. М. Культ орла у якутов, стр. 3, 10. Линденау говорит, что божеством хоринцев считался ворон.]...

    [С. 370-371.]

    Хоро-сирэ, родина хоро, по якутским воззрениям помещалась на юге в теплой стране, откуда в Якутию прилетают птицы. В одной из якутских загадок сказано: «хоронойская дочь говорит — дошла бы я в южную сторону (дым)», в другой: «хоринская девица уехала в Китай (дым выходит из трубы)» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3504. Худяков И. А. Верхоянский сборник, стр. 44.].

    В этой южной стране водились верблюды — «хоро тэбиэн»; оттуда происходили корольковые и жемчужные украшения — «хоро чопчу симэх» [* Пекарский Э. К. Там же, стр. 3504.].

    Судя по приведенной выше загадке, страна Хоро была близка к Китаю. Может быть, она была землей древних киданей, так как иногда в легендах Устьянского и Верхоянского улуса ей соответствует страна «Кытат»...

    [С. 379.]

    Взвоз на правой стороне Лены у Качуга, о котором пишет Исленьев, несомненно, является той самой «горой», через которую в рассказе Лосева ночью перешел Омоҕой-Баай. Вместе с тем, очевидно, это и был тот самый «Якуцкой Звоз» или, по-якутски, «гора Көбүөлүүр», который отмечен в сообщении Линденау. Более того, местность это замечательным образом сохраняла еще во времена Исленьева и ее не русское название «Курт», т. е. «Сурт» — по-якутски место стоянки, пастбища, летник, старая усадьба, оставшееся наглядным свидетельством о живших там прежде якутах [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2365-2366. В якутском языке слово сурт закономерно производится как «һурт»: Напр. уу-һурт или «өтөҕөр һурда һуох» — «становища остатков нет». Такое же закономерное соотношение с и һ характерно для бурятского языка. Русские же могли легко переделать слово һурд в «курт».]. В XVIII в. там стояла деревня Вывозная, ныне — д. Макарово...

    [С. 383.]

 

 

                                                                         Глава III

                                    ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ ДРЕВНИХ ЯКУТОВ

    Олонхо знает несколько терминов для определения различных категорий лично зависимых людей. Самым распространенным и наиболее общим является здесь термин кулут — раб, рабыня, отрок, служитель, служанка, происходящий от слова «кул», который в таком виде известен уже в языке рунических текстов [* Радлов В. В. Опыт словаря..., т. II, стр. 966. Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1211. Среди терминов, обозначающих состояние рабской зависимости, особо выделяется слово бокан, известное из русских письменных источников XVII века, но не зарегистрированное в современной якутской лексике. Происхождение этого слова, как и специфическое его значение, с достоверностью еще не выяснено.].

    Вариантами термина кулут в якутском языке является термин энньэ кулут, т. е. раб, которого обязана иметь богатая невеста, отправляющаяся из дома отца в дом мужа. В былинах упоминается даже не один такой «приданый раб», а целые семейства рабов, которых выделяют своей дочери, выходящей замуж, ее родители [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1211. Худяков И. А. Верхоянский сборник, стр. 157.].

    Второй такой частный вариант термина «раб» — слово нэктэл-кулут, т. е. «раб или раба на всякие грязные работы, девушка, на обязанности которой лежало раздевать знатную девицу, становиться на четвереньки, когда та садится на коня» [* Пекарский Э. К. Там же, стр. 1211.]...

    Разумеется, эксплуатировались богачами и женщины-рабыни.

    В олонхо постоянно фигурирует своеобразный персонаж, сказочная старуха-симэхсин, которая изображается растрепанной, грязной — в «кафтане, в девяносто местах прогнившем, сшитом из шелудивого теленка шкуры, в корявых штанах, дыбом стоящих подштанниках, в сапогах лыжами, с почерневшей железной лопатой» [* Ястремский С. В. Образцы народной литературы якутов, стр. 49. Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2225.]...

    [С. 409-411.]

    Нельзя не отметить и якутского слова «ноко», означающего, по Бетлингу, обращение к молодому человеку со стороны старшего и выше стоящего по отношению к нему человека. Пекарский указывает также, что это обращение имеет пренебрежительный характер; оно употребляется со стороны взрослых по отношению к маленьким; со стороны родителей к детям; со стороны старших членов семьи к младшим; со стороны вышестоящих людей к людям низшего состояния. Виташевский в свою очередь, уточняет: «со стороны хозяина к работнику» [* Виташевский Н. А. Якутские материалы для разработки вопросов эмбриологии права. Труды Комиссии по изучению Я АССР, т. IV, 1929, стр. 175.]...

    [С. 413.]

    Если в якутском эпосе тема чести и славы аристократов дана в плане героического пафоса, то другая, не возвышенная, а чисто бытовая, но от этого еще более показательная, сторона ее показана фразой из словаря Пекарского о старике Беедьвке. Он был «чем-то вроде князя (старосты), которому, если случалось опрокинуть его в снег, платили «за стыд» кобылу и двухгодовалого жеребца» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 518. Ср. Его же. Материалы по якутскому обычному праву (три документа). Сборник Музея Антр. и Этн. им. Петра Великого при АН СССР, т. V, вып. 2, Л., 1925, стр. 684-685.].

    [С. 415.]

    По данным олонхо; некоторые из представителей якутской знати носили особые титулы, которые подчеркивали их значение в племени. Среди имен эпических героев и героинь имеются такие, в состав которых входит термин туйгун: Туйгун-Дохсун; Уол Туйгун Бухатыыр; Ала Туйгун Бухатыыр; Кыыс-Туйгун и т. д. В современном якутском языке туйгун употребляется в значении: отличный, превосходный; с ним сопоставляется древнее слово из рунических текстов — туйгун, «какое-то достоинство».

    Слово «тутук», входящее в состав имени былинного витязя Тутук-баатыра, сопоставляется в словаре Пекарского с древнетюркским термином тутук, означающим, как и туйгун, какой-то чин или достоинство [* Xудяков И. А. Верхоянский сборник, стр. 231. Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2871. Радлов В. В. Опыт словаря..., III, стр. 1779. А. Н. Бернштам указывает, что «тутуки обычно встречаются в енисейских надписях, относящихся к менее значительным, чем каган, личностям». Это были, полагает он, родовые князьки, представители родоплеменной знати, не оторвавшейся от своего племени и втянутой в общий процесс феодализации (Бернштам А. Н. Социально-экономический строй орхоно-енисеиских тюрок, стр. 114).].

    Сюда же следует отнести имя знаменитого шамана Туһумэл, которое в словаре Пекарского сравнивается с монгольским «тушимел» — чиновник [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 1985.].

    Среди наименований якутских богов известно также имя божества Бэҕи-Суорун Тойона, старшего сына Улуутуйар-Улуу Тойона, главы небесных абааһыларов. В словаре Пекарского это имя сопоставлено с древнетюркским «бэг» — «бег» [* Там же, стр. 419. Радлов В. В. Цит. соч., IV, стр. 1580.].

    Все это, однако, мертвые термины, реликты в полном смысле этого слова. В якутском языке, тем не менее, сохранились и такие древние термины, которые так или иначе еще сохранили остатки своего былого социального значения

    Таков прежде всего якутский термин дархан. В современной якутской речи он значит «важный, величественный, почетный, церемонный, горделивый». Производным от него являются выражения: «дарханный, дархаҥсый» — гордиться, церемониться, шириться, величаться, важничать, имеющие сейчас отрицательный оттенок, оттенок осуждения гордых и надменных людей.

    В языке эпоса и в мифологии якутов термин дархан встречается как основная часть сложных, обыкновенно описательных, наименований древних героев и богов, в том числе наиболее популярных и близких к человеку. Например, дух-хозяин огня, «самый великий из всех иччи, возводимый до степени божества и почитаемый больше богов», а вместе с тем и самый близкий из них к человеку, величается в торжественной речи: «Аан-Дархан Тойон», «Аан-Дархан-ут» [* Приклонский В. Л. Три года в Якутской области. Живая Старина, 1891, IV, стр. 61. Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 678-679. Кулаковский А. Е. Материалы для изучения верований якутов, стр. 28-29.]. «Хозяйка земли, очень доброе иччи», заменяющее богатырям родную мать, принимающее «очень близко в сердцу судьбу-благополучие людей», живущих на ее земле, именуется: «Аан-Дархан Хотун» [* Приклонский В. Л. Цит. соч., стр. 50. Пекарский Э. К. Словарь, стр. 678-679. Кулаковский А. Е. Цит. соч., стр. 41-42. Припузов Н. И. Сведения для изучения шаманства у якутов Якутского округа. Известия Вост.-Сиб. Отдела РГО, т. XV, № 3-4, Ирк., 1885, стр. 62. Соловьев. Остатки язычества у якутов. Сборник газеты «Сибирь», т. I, СПБ, 1876, стр. 418.].

    Иногда, впрочем, термин дархан имеется и в составных именах демонических существ, например, злого демона-божества Көйүлгэн-Дархан, одного из духов, насылающих на людей хроническую язву [* Приклонский В. Л. Цит. соч., стр. 51.].

    Термин дархан входит, наконец, в состав наименований конкретных исторических лиц прошлого, упоминаемых якутскими легендами и преданиями. Он устанавливается уже в самых ранних записях образцов исторического фольклора, согласно которым предки якутов переселились с юга на Среднюю Лену под предводительством своего князя Дэхси-Дархан-тэгин. Этому же лицу, быть может, соответствует отец мифического героя, прародителя якутов, Эллэя, упомянутый преданием, записанным в 1907 г. «старик Дархан»...

    [С. 416-417.]

    Дарханы якутских преданий — родственники или предки Кангаласского вождя Тыгына, они, как прямо указывают рассказчики, — независимые и вполне самостоятельные тойоны, главы родов или племен, т. е. представители родовой патриархальной власти. Самый термин дархан здесь лишь почетное прозвище, а не определенный юридический институт, но в нем все-таки сохранились следы его былого значения.

    Якутский термин «дархан» поэтому ничего не говорит о каких-либо более высоких и сложных формах социальной организации, выходящих за узкие пределы одного рода. Интересно, однако, что у якутов сохранились и другие термины, соответствующие более широким по масштабам политическим объединениям. Таков термин «хан». Он не употребляется в обычной повседневной речи, зато очень широко распространен в эпосе как часть имен былинных героев, а также в мифологии, где он чаще всего принадлежит богам высшего ранга, непосредственно следующим за верховной чертой: Үруҥ Айыы Тойоном и его женой Күбэй-Хотун.

    Из богов ханами именуются могущественные владыки жизни и смерти, властители человеческой судьбы: Дьылҕа-Хаан, Чыҥыс-Хаан, Одун-Хаан.

    Среди эпических героев с этим именем наибольшей популярностью пользуется Хараххаан Тойон — тесть богатыря. Иногда ханом именуется и сам богатырь, как, например, Хаан-Дьаргыстай. И хотя в одних случаях слово хан или хаан стоит впереди личного имени героя, а в других — позади, это, конечно, не изменяет сущности термина. Э. К. Пекарский переводит его словами «большой, великий, важный, почтенный, знатный» и ставит в связь с тюрко-монгольскими терминами хан, кан, хаган, каган, каан; т. е. «князь, царь; хан» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 3194, 3295. Радлов В. В. Опыт словаря..., II, стр. 105.].

    В якутском словоупотреблении термин «хан» сейчас не связывается, конечно, ни с каким реальным институтом, но вряд ли можно сомневаться в том, что он несет отзвуки прошлых отношений.

    Другим почетным званием у якутов было слово «тэҕин». Впервые этот термин был отмечен в неоднократно цитированном исследователями кратком сообщении Страленберга о переселении предков якутов на Север. Транскрипция в тексте Страленберга, как отмечалось в специальной литературе, не оставляет сомнения в идентичности этого слова с древнетюркским термином тегин...

    С древнетюркским словом «тегин» различные исследователи сопоставляли также и наименование самого популярного героя якутского исторического фольклора, кангаласского князца начала XVII века Тыгына или, как иногда произносят это имя, Дыгына [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 23-33.].

    Подтверждение мысли о том, что имя «Тыгын» происходит от созвучного ему древнего термина «тегин» и первоначально тоже не было личным именем в собственном смысле этого слова, а титулом, можно видеть в некоторых фольклорных фактах, указывающих на существование в прошлом не одного, а многих тыгынов-воинов...

    [С. 419-420.]

                                                                           Глава IV

                       ИСТОРИЧЕСКИЕ СОБЫТИЯ XVI—XVII вв. В ЯКУТИИ

    Имя Мунджана дошло в якутских преданиях вплоть до настоящего времени в форме Мунньан. Кроме имени, мы о нем ничего не знаем. В позднейших преданиях Мунньан как бы целиком сливается со своим сыном и даже самое имя его переходит на последнего, который в ряде легенд так и называется «Тыгын-Мунньан» хотя, по некоторым данным, настоящее имя его было «Тыын» — буквально: «Дыхание» [* Пекарский Э. К. Словарь якутского языка, стр. 2948-2949.]...

    [С. 425.]