ЎЎЎ 20. Адубарыя Ігідэйка. Эдуард Пякарскі ў жыцьцяпісах. Сш. 20. 1924. Койданава. "Кальвіна". 2022.

 

    Новые труды о якутской народности. Д. членом Вост. Сиб. Отд. Русского Географического О-ва Хороших П. П. за время его научной поездки в Москву и Ленинград приготовлены к печати новые труды: «Якуты» (указатель литературы) и «Исследователи якутской народности» в. I., под редакцией известного якутолога Э. К. Пекарского.

    /Власть Труда. Иркутск. № 128-1363. 5 июня 1924. С. 5./

 

 

                                                                       НЕКРОЛОГ.

                                                Памяти первого якутского ученого лингвиста

                                                               С. А. НОВГОРОДОВА.

    Скончавшийся в Ленинграде 28 февраля 1924 г. после краткой болезни молодой, начинающий якутский ученый Семен Андреевич Новгородов с юных лет принял участие в культурной жизни якутов: по окончании в 1912 г. реального училища, он год состоял народным учителем, в 1912-13 г.г. сотрудничал в якутском журнале «Сака» (Якутская Речь), еще будучи реалистом, приступил к собиранию образцов якутского словесного творчества и продолжал эту работу в студенческие годы. Участвуя в национальном якутском кружке реалистов, Новгородов мечтал о создании национальной якутской грамоты, не удовлетворяясь распространенным среди якутов, так называемым, Бетлинговским алфавитом. В марте 1917 года, в первые дни после февральской революции, собрался «Первый свободный съезд якутов и крестьян Якутской области». Новгородов выступил на нем с предложением применить к якутскому языку международную латинскую фонетическую транскрипцию по системе проф. Пасси, переработанной проф. Щербона. Это предложение было съездом принято, и С. А. выпустил 4 сентября 1917 г. первый якутский букварь в латинской транскрипции, с начальной книжкой для чтения и якутскую хрестоматию.

    В декабре 1920 г. Новгородов покинул свой родной край, чтобы добыть для своего народа печатный шрифт, и направился сначала в Читу, затем в Москву и, наконец, в Ленинград, где Первая Государственная Словолитня (бывш. Лемана) отлила потребное количество шрифта к маю 1922 г. и где типография Российской Академии Наук отпечатала под  бдительным наблюдением Новгородова к 1923 г. и букварь и хрестоматию. Шрифт затем был отправлен в Якутск, в распоряжение правительства Якутской республики, позднее же, за несколько дней до своей смерти, С. А. хлопотал о пересылке второго комплекта шрифта в Москву, для якутской секции Восточного Издательства при Нар. Ком. Нац. Болезнь удержала Новгородова от поездки в Москву, где ему предстояла ответственная редакторская работа в осуществление намеченной якутской секцией издательской деятельности на якутском языке с применением шрифта, получившего у якутов название Новгородского.

     Новый «Новгородовский» якутский алфавит оффициально признан якутским советским правительством.

    Новгородов умер, и на красных лентах венков, возложенных на его могилу представителями якутского народа и его правительства, было начертано: «Создателю якутской национальной письменности».

    Подробности о детстве, ранней юности Новгородова и об его культурных заслугах перед своим народом сообщат в своих воспоминаниях о нем товарищи его — якуты, бок-о-бок. с которыми он жил, учился и служил родной стране. Мы скажем несколько слов о Новгородове, как студенте и начинающем ученом-востоковеде.

    По приезде в Ленинград в 1913 г., Новгородов поступил на арабско-персидско-турецкий разряд факультета восточных языков, занявшись в порядке факультетских программ по данному разряду изучением сначала арабского, а затем и персидского языков. Так как для якутоведа эти два языка значения не имеют, то в следующем году Новгородов перешел на только что учрежденный новый монголо-манчжуро-турецкий разряд, весьма для его целей подходивший. Будучи по призванию лингвистом, Новгородов получал общелингвистическую подготовку на филологическом факультете, специально интересуясь фонетикой. Летом 1914 г. С. А. совершил свою первую научную поездку к якутам в качестве командированного Русским Комитетом для изучения Средней и Восточной Азии, и часть собранных фольклорных материалов обнародовал в том же 1914 г. в приложении к журналу «Живая Старина» (приложение № 1), и в 1916 г. приложением к статье В. М. Ионова «Дух-хозяин леса у якутов» (Сборник Музея Антропол. и Этнографии при Ак. Наук, т. IV). Летом 1916 г. Новгородов собирал материалы по языку и литературе турецкого народца тептярей. Летом 1916 г. С. А. получил командировку на родину от Университета и, вернувшись после революции 1917 г., представил факультету заметку «К вопросу о говорах в якутском языке». В 1918 г. Новгородов провел некоторое время среди бурят Иркутской губернии и изучил практически бурятский язык. Последний сбор научных материалов среди якутов С. А. произвел осенью 1920 г. в Батурусском и Татжинском улусах Якутского уезда. С мая 1921 г. до мая 1923 г. Новгородов состоял платным сотрудником Э. К. Пекарсского по обработке к печати и по печатанию словаря якутского языка.

    Кроме вышеупомянутых печатных работ Новгородова, ему принадлежат статьи «Якутология». — О месте, занимаемом якутским языком среди родственных наречий — по поводу статьи проф. В. И. Огородникова (Иркутская газета «Мысль», № 3 за 1919 г.) и «По поводу поисков транскрипции для народов, не имеющих письменности» (Москов. газета «Жизнь Национальн.» № 9 за 1921 г.).

    Новгородов кончил университет в августе 1923 г.

    Науки давались Новгородову не легко, и учиться ему пригодилось в неблагоприятных условиях, урывками, но к своим занятиям С. А. относился с большой добросовестностью и с полным интересом, являя собою тип настойчивого и кропотливого труженика.

    Изучением монгольского языка, весьма важного для явутоведа, Новгородов продолжал заниматься и после окончания университета, состоя студентом монгольского разряда Института живых восточных языков. Он был зачислен научным сотрудником II разряда Научно-Исследовательского Института сравнительной истории литератур и языков Запада и Востока при Ф. О. Н. Ленинградского Государственного Университета с осени 1923 года и совершенствовался в древних и современных турецких языках северо-восточной группы, к которой относится и язык якутский, углубляя одновременно свои познания в общетурецком сравнительном языковедении. В начале 1924 г. Новгородов получил предложение вступить в число преподавателей Иркутского Университета, близкого географически к Якутской Республике, и дал на это принципиальное согласие.

    Таким образом, начинающему якутскому ученому представлялась возможность, не дожидаясь окончания научной подготовки в Ленинграде, выступить в качестве ответственного работника и на поприще развертывающейся издательской деятельности на якутском языке в Москве и Якутске, и на поприще университетско-преподавательской деятельности в Иркутске.

    В связи с вопросом о новом алфавите, Новгородов находился в устных и письменных сношениях с представителями ряда восточных народов, и его работой по алфавиту интересовались не одни только якуты, но и другие турецкие племена прежде всего в Сибири, а также и в других странах; в частности, С. А. был связан с Азербайджанским Комитетом нового турецкого алфавита.

    Очередной работой Новгородова являлось составление школьной грамматики якутского языка, и по этому вопросу он состоял в переписке, с проживающим в Одессе автором якутской грамматики на русском языке, Ястремским.

    Смерть Новгородова — тяжелая утрата для якутского народа, и для нас, востоковедов-туркологов. Нам близки интересы якутского народа, и мы постараемся помочь ему, по мере сил, в том деле, от которого навеки оторван Новгородов, первый и пока единственный ученый-лингвист из якутов.

    Проф. А. Самойлович.

    /Жизнь Национальностей. Ежемесячный журнал по вопросам политики, экономики и культуры национальностей Р.С.Ф.С.Р. Кн. I (VI). Москва. 1924. С. 189-190./

 

 

                                                                 О ПЕТРЕ АЛЕКСЕЕВЕ.

                                                                  (Сибирские материалы.)

    О рабочем-революциокере, пропагандисте 70-х годов, Петре Алексееве, как о нем самом, так и о значении его в революционном движении, писалось довольно много [* См. список литературы о П. Алексееве в № 19 за 1922 г. историч. журнала «Былое» (стр. 83-84).].

    Не безынтересно прибавить к опубликованным уже материалам о нем и материалы тайной полиции и сибирской ссылки, приводимые нами ниже.

    Департамент полиции придавал П. Алексееву большое значение [* См. опубликованный в № 10 (октябрь) за 1907 г. «Былого» (стр. 113-114), секретный циркуляр департамента полиции за № 4898 от 28 ноября 1891 г. о нем, вызванный донесением Якутского губернатора о побеге П. Алексеева.], классифицируя его, как «вполне законченный тип революционера-рабочего, закоренелого и стойкого в своих убеждениях.

    П. Алексеева в Сибири, когда он был уже на поселении, «теснили» до самой его трагической смерти.

    Тюремная биография Петра Алексеева но данным «Статейного списка о государственном преступнике Петре Алексееве», составленном орловским губернским правлением 15-го мая 1881 г., и по другим материалам такова:

    Срок, с которого считается начало действия приговора, определен «Статейным списком» с 19 апреля 1877 г. П. Алексеев первоначально был направлен в Новобелгородскую каторжную тюрьму. В 1880 году по распоряжению министра внутренних дел П. Алексеев был выслан в Мценскую политическую тюрьму, в которую и был заключен 16 октября 1880 года, с тем, чтобы с навигацией быть высланным в Восточную Сибирь. Распоряжение министра было мотивировано тем, «что центральные каторжные тюрьмы вредно влияют на заключенных в них в одиночном заключении и что П. Алексееву в недалеком будущем окончится определенный срок». Министр обеспокоился за здоровье П. Алексеева, содержавшегося в Новобелгородской, одиночке, и отправил его «с высочайшего соизволения» (для поправления здоровья?!) на Кару, Весь путь по отдельным записям, примерно, таков: в апреле 1877 г. П. Алексеев водворен в одиночку Новобелгородской каторжной тюрьмы, 16 октября 1880 г. переведен в Мценскую политическую тюрьму, 15 мая 1881 г. выбыл на Кару (между прочим — «следует в оковах, но не с бритой головой») и прибыл на Кару 13 февраля 1882 г., где и помещен и тюрьму. Во время пути из Красноярска в Иркутск в конце 1881 г. у П. Алексеева было столкновение с начальниками конвоя, за что П. Алексееву продолжили «срок пребывания в отряде испытуемых» на 3 недели. На Каре П. Алексеев работал на золотых промыслах и уже 12 Февраля 1885 г. прибывает с партией арестантов в Иркутск для отправки на поселение в Якутскую область, куда он и был отправлен под конвоем двух жандармских унтер-офицеров.

    В Якутск П. Алексеев прибыл 9 марта 1885 г. и был направлен в тюремный замок до определения места поселения. Медицинское освидетельствование признало, что П. Алексеев «ничем особенным не страдает, кроме незначительного ревматизма грудных мышц». Вскоре после прибытия в Якутск П. Алексеев был отправлен на поселение в Сасыльский наслег Баягантайского улуса Якутского округа. Обстановка жизни в глуши Якутского улуса заставила П. Алексеева в декабре 1885 г. обратиться с заявлением к исправнику о переводе в другой улус, «где есть какая-нибудь гарантия для возможного существования», — П. Алексеев собирался заняться хлебопашеством. Губернатор согласился па перевод П. Алексеева в Жулейский наслег Батурусского улуса Якутского округа (свыше 200 верст от г. Якутска). Еще до переезда П. Алексеева в новое место поселения, в марте 1886 г. было возбуждено дело о «самовольной отлучке с места причисления» П. Алексеева, но вследствие того, что он явился вскоре к месту жительства, дело дальнейшего хода не получило.

    В нашем распоряжении были еще 2 заявления П. Алексеева — об отпуске ему семян для посева, лошади для сельскохозяйственных работ и об увеличении пособия; оба заявления относятся к концу 1886 года. П. Алексееву отказали в отпуске лошади — по характерно бюрократическому поводу: прежде, чем отпускать лошадь, нужно установить, занимается ли данный ссыльный сельским хозяйством. Отказали в семенах — «за неимением». Отказали в увеличении пособия. Но одну из просьб П. Алексеева удовлетворили — разрешили выдать вперед в счет пособия (вот «милость»!) несколько пудов муки, за которой разрешили приехать в Якутск. 30 января 1887 г. о решениях по этим заявлениям было сообщено якутскому окружному полицейскому управлению для объявления П. Алексееву.

    Время перехода П. Алексеева на жительство в Жулейский наслег установить не удалось. В деле нет никаких указаний до 1890 г. В 1890 г. в апреле месяце — опять «самовольная отлучка». П. Алексеев 3 дня находился под арестом при полиции. Дальнейшие сведения относятся уже к 1891 году.

    27 сентября 1891 г. Якутское окружное полицейское управление сообщает губернатору, что 16 августа 1891 г. П. Алексеев скрылся. Начинается большая шумиха. Летят циркуляры всем исправникам, высылается следователь, издается специальный циркуляр министерства внутренних дел, упоминаемый в начале этой заметки. Следствие в середине октября устанавливает, что П. Алексеев убит с целью грабежа старшиною Жулейского наслега Егором Абрамовым и якутом того же наслега Федотом Сидоровым [* Подробности о смерти П. Алексеева см. в статье-воспоминаниях Э. К. Пекарского — «Рабочий Петр Алексеев» в № 19 за 1922 г. «Былого».].

    Сообщил Гавриил Грешенин.

    [С. 181-182.]

 

 

                                                 ИЗУЧЕНИЕ И ПРОСВЕЩЕНИЕ ЯКУТОВ

    Э. К. Пекарский. Словарь Якутского языка. Издание Российской Академии Наук. Выпуск шестой. 1928. Стр. 160 in 4°.

    С. А. Новгородов, Н. Е. Афанасьев, П. А. Слепцов, Якутский букварь с книжкой для детского чтения. Госиздат. 1923. Стр. 23 in 8°.

    Якутская хрестоматия. Под редакцией С. А. Новгородова. Госиздат. 1923. Стр. 168 in 8°.

    Рано погибший от туберкулеза талантливый студент-якут А. Н. Никифоров, приветствуя в 1912 г. акад. В. В. Радлова от имени якутского народа [* Интересная речь Никифорова издана в редкой брошюре: «75-летний юбилей дня рождения акад. В. В. Радлова», Петроград, 1912 г. (издание В. В. Святловского).], говорил: «И чудится мне: чрез сотни... тысячи лет, когда нынешняя глухая якутская тайга, покоренная чудесами агрикультуры и техники, в состоянии будет питать многомиллионное густое население и рассадится многочисленными цветущими городами — о, я верю: настанет такое время! — тогда племя якутов или совершенно погибнет естественной физической смертью в неравной борьбе под гнетом тяжелой жизни, или якут, ассимилированный иноплеменным людским потоком, переработанный возрастающей культурой, забудет свой народный язык, потеряет даже свой физический облик и превратится во всемирного джентльмена, говорящего на общечеловеческом языке»... Минуло всего десять лет, и нынешняя якутский молодежь, ответственная за ближайшие судьбы своей родной молодой Автономной Якутской Республики, стоит уже лицом к лицу перед реальными задачами насаждении в «глухой якутской тайге» «агрикультуры, техники» и прежде всего — просвещения. И теперь еще явственнее, чем при жизни студента Никифорова, выступает значение «Словаря якутского языка», этого не только «поистине нерукотворного памятника «прочнее меди», который сохранит имя якутов на вечные времена, пока будет земля!» но и практически ценнейшего дара российских ученых и прежде всего Пекарского и Радлова сильному, жизнеспособному якутскому народу, в начале его национального возрождения.

    Сорок с лишним лет с неослабевающим упорством трудится Э. К. Пекарский — сначала в якутской ссылке, а затем в Петрограде — над составлением, дополнением и печатанием своего замечательного словаря, пользующегося и в далеко не законченном виде мировой известностью среди специалистов. Радлов, Залеман, Готьо дали уже самую высокую оценку этой образцовой по полноте и точности работе, история коей изложена в предисловии к первому выпуску (1907 г.) и в которой автор пользовался содействием ряда таких же, как и он сам, знатоков якутского языка во главе с недавно ўмершим крупнейшим якутоведом В. М. Ионовым.

    Настоящий шестой выпуск (слова на буквы л, м, н, о), являясь первым за период с революции 1917 года, им по внутренним достоинствам, ни по внешности (бумага, печать) не ўступает дореволюционным и своим появлением обязан, между прочим, и Госиздату, который оказал автору и его сотруднику С. А. Новгородову ў материальную поддержку, выплачивая им в течение 1931 г. гонорар. Более половины словаря остается еще неизданной. Российская Академия Наук издательскими средствами весьма небогата, Э. К. Пекарский, перенесший тяжелую болезнь, . более чем в прежние годы, нуждается для скорейшего окончания своего монументального произведения в освобождении от побочных заработков, и мы считаем своим долгом печатно заявить о необходимости специальных ассигнований на безотлагательное и достойное завершение научно и практически важного издания.

    С именами сотрудников Пекарского: В. М. Ионова и питомца Петроградского ўниверситета, начинающего ўченого-якута С. А. Новгородова связан только что изданный «Якутский букварь», в основу коего положена рукопись В. М. Ионова и который имеет целью внедрять в якутские народные массы приспособленный С. А. Новгородовым при содействии проф. Л. В. Щербы и проф. В. Д. Поливанова к якутскому языку международный лингвистический алфавит на основе латинского. Хотя предпринятые в этом направлении с 1917 года опыты в якутских школах дали уже по рассказам положительные результаты, все же пока преждевременно судить о том, насколько вводимый С. А. Новгородовым алфавит окажется практичным в своем теперешнем виде, но во всяком случае «Букварь» заслуживает внимания особенно потому, что в настоящее время ў целого ряда восточных народов одним из животрепещущих вопросов является вопрос о реформе алфавита, или о принятии нового, в частности — латинского, и игнорировать при этом якутский опыт было бы ўпущением. Букварь составлен применительно к современным приемам обучения детей грамоте, хорошо иллюстрирован, прекрасно издан и снабжен книжкой для детского чтения в условиях якутской жизни.

    Отдельной книжкой под редакцией С. А. Новгородова издана подготовленная Комиссией по составлению ўчебников на якутском языке «Якутская хрестоматия», в коей применен вышеупомянутый алфавит и которая также снабжена хорошими иллюстрациями.

    Материалом для хрестоматии послужили частью исполненные якутами переводы с русского языка (басни, стихи, мелкие рассказы), частью оригинальные произведения современных якутских писателей и педагогов. В отделе изящной литературы кроме переводов помещено несколько образцов, народно-словесной литературы, стихотворения Анемподиста Софронова, одного, из продуктивных якутских поэтов и драматургов, поэта-якута Алексея Кулаковского, супруги покойного В. М. Ионова — якутки Мар. Ник. Ионовой (проживает в Петрограде) и других. Исторический отдел, посвященный почти исключительно якутской истории, составлен К. В. Ксенофонтовым и С А. Новгородовым. В. В. Никифорову принадлежит географический отдел (Россия, Якутия, общие географические понятия), за исключением статьи «Недра Якутии», написанной П. А. Харитоновым. Большая часть последнего отдела — медицинского — составлена врачом-якутом И. Н. Скрябиным, только статья о сибирской язве написана свободно владеющим якутским языком местным русским казаком, ветеринарным врачом А. И. Кондаковым.

    Отлитый в Петрограде якутский шрифт отбыл в Якутию, и в ближайшее время издательская деятельность там, надеемся, разовьется.

    А. Самойлович

    /Восток. Журнал литературы, науки и искусства. Кн. 4. Москва - Ленинград. 1924. С. 185-186./

 

 

                             РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ-НАРОДНИКИ В КАТОРГЕ И ССЫЛКЕ

                                                          (по личным воспоминаниям)

    Кстати замечу, что с ними же судился Данилов [* о Данилове см. в статье Э. К. Пекарского «Отрывки из воспоминаний», напечатанной в настоящем номере «Каторги и Ссылки». Ред.], известный потом революционер, имевший уже и тогда некоторое прошлое, и этот-то Данилов был, кажется, единственным человеком, оправданным по процессу...

    С. Ковалик

    /Каторга и Ссылка. Историко-Революционный Вестник. Кн. 11. № 4. Москва. 1924. С. 145./

 

 

                                                       ОСКОРБЛЕНИЕ ДЕЙСТВИЕМ

                                                        (Из жизни в Якутской ссылке).

    Предлагаемый вниманию читателей эпизод, действующим лицом которого мне пришлось быть, представляет, думается, известный бытовой интерес. Незадолго перед тем — действие происходит в 1900-1901 г.г. — в Якутске были введены «новые» судебные ўчреждения, т.-е. судебные ўчреждения «эпохи великих реформ», так сильно полинявшие в последующие царствования. Среди новых судебных деятелей, сменивших дореформенных «юристов», лишенных не только юридического, но и общего образования, наряду с лицами, готовыми исполнять малейшие предначертания начальства, попадались и люди независимые и иногда даже идейно близкие к ссыльным и нисколько не склонные подслуживаться полиции.

    Когда осенью 1899 года прибыла в Якутск партия ссыльных, в составе которой я находился, якутский губернатор В. Н. Скрипицын был в отпуску, а его обязанности исполнял вице-губернатор А. К. Миллер, бывший чиновник департамента государственной полиции. По исконным традициям российской бюрократии вице-губернатор всегда находился в оппозиции губернатору. Не представлял исключения из этого правила и г. Миллер. Мелкий департаментский чиновник, попавший по протекции на должность вице-губернатора, он питал честолюбивую мысль проскочить в губернаторы. Надо сказать, что ў губернатора В. Н. Скрипицына наладились хорошие отношения с ссылкой. Вот это-то обстоятельство и решил использовать Миллер, играя на том, что г. Скрипицын «распустил» ссылку. «Подтянуть» ссылку и тем создать себе репутацию «твердого» администратора являлось заветным желанием нашего помпадура. С первых же дней прибытия нашей партии началась «миллериада». Первое недоразумение произошло из-за задержки полагавшегося ссыльным двенадцатирублевого месячного пособия. А. А. Ергин и я были делегированы для объяснений. После того, как А. А. Ергин дал понять и. д. губернатора, что мы не отвечаем за последствия в случае невыдачи пособия, деньги нашлись. Месяца через два, при содействии доктора Л. М. Пурвера, бежал из Якутска Ю. М. Нахамкес (Стеклов), живший в одном дворе с и. д. губернатора. Этот побег из-под носа ў начальства, не брезговавшего всеми мерами надзора до личного подслушиванья ў окон включительно, заставил начальство ўсугубить служебное рвение, чтобы себя реабилитировать. Начались обходы надзирателем государственных ссыльных с требованиями расписаться в книге, что находишься налицо... Многие отказывались расписываться или делали юмористические примечания. Попадались и собственноручные пометки в книге надзирателя такого рола: «Г. Зубжицкий не только отказался расписаться, но и обругал надзирателя неприличными словами».

    Г. Миллер, внося в управление областью навыки департамента полиции, завел в Якутске и свою агентуру, действия которой не прекратились и по возвращении из отпуска губернатора. Сорвавшись на побеге Ю. М. Нахамкеса, вице-губернатор искал реванша.

    Я поселился к осени 1900 года в одном таинственном доме. Кто-то когда-то там застрелился, и молва о привидениях мешала домовладельцу найти квартирантов. Эта молва и помогла мне за дешевую цену снять очень хорошую меблированную квартиру. Между тем, справедливость молвы как будто бы находила себе подтверждение в странных шорохах при обрывании ставен и т. д. Реальное объяснение этих как будто бы нереальных явлений не заставило себя ждать. Надо сказать, что ў нас были назначены журфиксы, на которые приходили товарищи по ссылке. Со мною вместе жил Э. К. Пекарский! Однажды, возвратившись от больного, я ўзнаю, что Э. К. Пекарским задержан какой-то мальчик, подслушивавший в коридоре и дававший сбивчивые ответы при расспросе. Выяснилось, что мальчика подослал некий г. Вильконецкий, относительно которого говорили, что он состоит на службе ў вице-губернатора. У нас явилась юмористическая мысль заставить явную полицию составить протокол на агента вице-губернатора. Когда это не ўдалось, я нанес г. Вильконецкому оскорбление действием плюнул в лысину — для того, чтобы довести дело до судебного разбирательства и в суде по возможности вывести на свежую воду главного вдохновителя «привидений». Протокол таки был составлен. Но, имея основания опасаться, что ему не будет дан ход, я подал заявление о происшедшем мировому судье, в котором писал:

    «16-го числа около 5 часов пополудни в дом, занимаемый мною и Э. К. Пекарским, явился неслышно с чёрного хода, какой-то неизветный нам мальчик и остановился в темной передней. Присутствие мальчика было замечено ребенком г-на Пекарского. На разговор последнего с мальчиком вышел бывший у нас в гостях П. В. Оленин, на вопрос которого, что ему нужно, мальчик дал крайне неопределенный ответ, что ему нужно знать, как зовут живущую здесь квартирантку, — русскую или якутку, он не знает, а что ему собрать эти сведения поручил человек ему неизвестный; кроме того, — что этот неизвестный сидит у них в соседнем ренсковом погребе. Тогда г. Оленин оставив мальчика на попечение г. Пекарского, отправился ж неизвестному господину, которого действительно застал в квартире хозяйки погреба. Хозяйка сказала г. Оленину, что ее сына послал этот господин. На вопрос г. Оленина, какую женщину и зачем спрашивает этот господин и кто он сам такой, неизвестный не пожелал ответить. Когда, по возвращении г. Оленина, между ним и г. Пекарским, в виду таинственности всего происшедшего, зашла речь о необходимости свести мальчика в полицию для составления протокола о происшедшем, мальчик заявил, что был послан в дом  служащим в больнице Вильконецким, который велел ему ўзнать, как зовут живущую в этом доме русскую женщину, но запретил говорить, кто именно его послал с этим поручением. В это время я приехал домой от больного и, узнав о случившемся, сейчас же отправился с г. Олениным в ренсковый погреб, где ўже г. Вильконецкого не оказалось: он поспешил уехал, не дождавшись даже возвращения своего посланного. Подозревая здесь какое-то непонятное намерение со стороны г-на Вильконецкого, который со мною лично знаком и всякого рода сведения мог бы получить непосредственно, не прибегая ни к каким таинственного рода приемам, я пригласил полицейского надзирателя г. Олесова. Г. Олесов, находя поведение мальчика и г. Вильконецкого странным, взял мальчика в полицию с тем, чтобы вызвать туда г. Вильконецкого и составить протокол о происшедшем. По пути г. Олесов с г. Пекарским заезжал к матери мальчика, от которой услыхал нелестный о г. Вильконецком отзыв: хозяйка нашла возможным назвать его «мерзавцем» и прибавила, что, если писать протокол, то писать, по ее мнению, надо на Вильконецкого. По прибытии в полицию вместе с г. Пекарским, г. Олесов вызвал повесткой г. Вильконецкого. Я также явился в полицию, а вслед за мною и мать задержанного мальчика. Прибывший вскоре Вильконецкий дал г. Олесову объяснение, удовлетворившее последнего, несмотря на явную несообразность, и г. Олесов, не находя «состава преступления» наотрез отказался составить протокол. Я и г. Пекарский, прося составить протокол, имели в виду путем привлечения г. Вильконецкого к ответственности выяснить истинные мотивы его таинственного поведения, приличествующего разве только шпиону. Не добившись составления протокола в указанном выше смысле, г. Пекарский, на половину которого именно и забрался мальчик, просил составить протокол по этому поводу. Г. Олесов, обнаруживший сначала некоторое колебание, отказался от составления протокола и в последнем смысле.

    При этом выяснилось, что, несмотря на отрицание г. Вильконецкого, мальчик упорно настаивал на том, что Вильконецкий запретил говорить, кто его послал, ссылаясь при этом, как на свидетеля, на работника своей матери. Фамилия мальчика и его матери — Венцковские. В конце концов протокол был составлен, но только не по обвинению г-на Вильконецкого или подосланного им с какими-то неизвестными целями мальчика, а по обвинению меня в нанесении г-ну Вильконецкому оскорбления действием, к которому я вынужден был прибегнуть, как к единственному оставшемуся мне средству заставить г. Вильконецкогого, хотя бы и в качестве обвинителя, разъяснить на суде свои загадочные намерения по отношению ко мне. Таинственность повеления г-на Вильконецкого дает мне повод сомневаться даже в своей личной безопасности и, чтобы довести до сведения суда о его поведении, я прибегнул к известному действию не с целью оскорбить г. Вильконецкого, а лишь с целью воздействовать на полицию и поставить ее, наконец, в необходимость составить протокол, в котором, конечно, должны быть изложены и причины, приведшие нас в полицию. В виду этого покорнейше прошу, по получении составленного 16-го числа сего месяца протокола по делу о нанесении мною оскорбления действием г-ну Вильконецкому, вызвать всех упомянутых в настоящем заявлении лиц и сверх того присутствующих тут же при всех перипетиях наших переговоров с г.г. Вильконецким и Олесовым секретаря якутского окружного полицейского ўправления г. Студенцова и служащего писцом в городской полиции г. Зедгенидова, которые, со своей стороны, могут подтвердить истинные мотивы совершенного мною проступка, и рассмотреть дело по совокупности с изложенными мною обстоятельствами, естественным результатом каковых явился составленный уже в мое отсутствие г. полицейским надзирателем протокол.

    «Буде же, что мне не представляется невозможным, никакого протокола к Вам не поступит, я все-таки прошу в целях ограждения моей личности возбудить следствие на основании настоящего моего заявления».

    27 ноября 1900 г. мировой судья Асс рассмотрел дело по обвинению меня по 287 ст. Улож. о нак. В своем приговоре он прежде всего остановился на вопросе о том, может ли камера полицейского надзирателя считаться присутственным местом. Он нашел, что хотя эта камера по ўстройству своему и не совсем соответствует правилам, установленным в законе для присутственных мест, однако, поскольку она предназначается «для приема просителей, являющихся к надлежащей власти для заявлений официального характера и по вызовам полицейской власти», постольку она, вопреки утверждению обвиняемого, должна быть признана присутственным местом. Обращаясь к фактической стороне дела, мировой судья нашел, что «после данного Вильконецким объяснения, правдоподобность коего подтверждалась на суде представленной им квитанционной книгой, у обвиняемого не было ни разумного повода, ни основания не верить этому объяснению, тем более, что иного более разумного (курсив мой. К.-Я.) объяснения поступку Вильконецкого он сам дать не мог, оставаясь все время на почве догадок и нелепых предположений. При таких обстоятельствах поступок Катин-Ярцева, как человека, принадлежащего к интеллигентной среде, и от которого требуется поэтому более обдуманности, сдержанности в действиях, представляет собою проявление особой дерзости и явного неуважения к присутственному месту и не может быть оправдан той целью, какую он приводит в своем объяснении, так как, если у Катин-Ярцева зародилось сомнение в добросовестности поступка Вильконецкого, он мог после отказа Полицейского Надзирателя составить протокол, обратиться или с жалобой на незаконный отказ, или с прошением о расследовании действий Вильконецкого, насколько в них заключаются признаки проступка или преступления, к содействию Судебной Власти, но отказ этот не давал ему право самовольно обидеть (курсив мой. К.-Я.) таким грубым образом человека, не дававшего ему к тому какого-либо повода». Признавая на основании изложенных соображений меня виновным в оскорблении Вильконецкого действием в присутственном месте судья, руководствуясь 287 ст. Улож. о Наказаниях, приговорил меня к тюремному заключению на пять месяцев.

    Следует заметить, что в Восточной Сибири компетенция мировых судей по сравнению с Европейской Россией была расширена, что давало возможность мировому судье в известных пределах судить и выносить приговоры и по некоторым статьям Уложения о Наказаниях, подсудность по которым по сю сторону Ўрала принадлежала Окружным Судам.

    Мировой судья Асс принадлежал к явным слугам администрации и своим приговором как бы сказал: fесi quod potui (я сделал, что мог). Натяжка в применении 287 ст. уложения была слишком очевидна. Мое намерение разоблачить в суде вице-губернатора не было достигнуто. Оставалось использовать апелляционную инстанцию. Как известно, апелляции на приговор мировых судей подавались в съезд мировых судей. В городе Якутске в качестве такового фигурировал Окружный Суд. Прежде всего надлежало позаботиться о поручительстве, так как такой крупной суммы, как двести рублей для залога, ни у меня, ни у моих друзей не имелось. Обязавшись представить к следующему дню поручителя, я отправился к Д. И. Меликову, единственному присяжному поверенному г. Якутска. Весьма колоритная фигура Д. И. Меликова, прошедшего разнообразную карьеру в гор. Якутске, где он был когда-то и советником областного правления, и и. д. вице-губернатора, и прокурором дореформенного суда, и подрядчиком, и, наконец, присяжным поверенным при новых судебных установлениях, стоила бы того, чтобы на ней подробнее остановиться, но это слишком далеко отвлекло бы нас от нашей темы. «Отец города», как с шутливым добродушием называли Д. И. Меликова якутяне, принял меня приветливо, немедленно согласился взять на поруки и принял на себя ведение дела в Окружном Суде, категорически отказавшись от всякого гонорара. Отчасти, чтобы избавить своего адвоката от лишней работы, а главное с определенной целью ўязвить г. Миллера, я решил апелляционную жалобу написать сам. Заручившись словом некоторых солидных по положению обывателей, согласившихся в случае привлечения меня по новому делу, подтвердить на суде факт подслушивания под окнами, в чем практиковался, может быть, по старой привычке вице-губернатор, я вооружился сенатскими решениями, изданными Таганцевым, и приступил к составлению апелляционной жалобы. Жалоба преследовала следующие задачи: доказать неприменимость к делу ст. 287 Уложения и отсутствие в моих действиях оскорбления вообще при всей видимости такового с подходящим случаю намеком на г. вице-губернатора Миллера. Так как апелляционная жалоба читалась публично в открытом заседании Окружного Суда, то огласка была полная.

    В жалобе я подробно мотивировал, почему камера полицейского надзирателя не может считаться присутственным местом, и указывал на то, что мировой судья отказал в вызове некоторых из указанных мною свидетелей, а затем, опровергая ўказания мирового судьи на то, что ў меня не было разумных оснований заподозрить правдоподобность данных Вильконецким объяснений, я писал:

    «Я полагал, что г. мировой судья не ўдовлетворится объяснением, которое ўдовлетворило полицейского надзирателя, а меня и до сих пор нисколько не ўдовлетворяет. Представленная г-ном Вильконецким квитанционная книга подтверждает совершенно обратное его объяснению: именно те «неясные догадки и предположения», «на почве» которых я «все время оставался» по мнению г-на мирового судьи. Г-н Вильконецкий объяснил, что ему нужно было ўзнать имя и отчество живущей в нашей квартире г-жи Писаревой для того, чтобы вручить ей квитанцию во взносе одного рубля в пользу больницы. Между тем в квитанционной книге, где полученное пожертвование помечено 3-м августа, ее имени и отчества нет, стало быть не было и надобности для написания квитанции, тем более в ноябре месяце. Трудно предположить на основании всего поведения г-на Вильконецкого в настоящем деле, чтобы из чувства какой-то особой вежливости он думал, не ограничиваясь необходимым, фамилией, включить в квитанцию имя и отчество; тем более, что он этого и не сделал. Наконец, он мог узнать имя и отчество г-жи Писаревой и менее окольными путями, раз ему известна ее фамилия и место жительства. Да и со мной он был знаком, и его визит в мою квартиру не внушил бы мне подозрения, и я бы действительно не имел «ни разумного повода, ни основания не верить его объяснению». Но этого мало. В то время как сам г-н Вильконецкий заявляет, что ему нужно было ўзнать имя и отчество г-жи Писаревой, свидетели со стороны обвинения ўтверждают, что он посылал мальчика Венцковского ўзнать имя и фамилию проживающей в занимаемом мною доме, да еще запретил мальчику говорить, кто его послал. Г-н же Вильконецкий, который, надо полагать, для пущей «вежливости» хотел исправить «ошибку» в квитанционной книге, оказался так невежлив, что даже не извинился в столь неосмотрительно причиненном всему нашему дому беспокойстве. Все ото, конечно, заставляет с подозрительностью относиться к чистоте его намерений, и я беру на себя смелость с большей. чем раньше, уверенностью повторить сказанное ўже в моем заявлении на имя г-на мирового судьи, что такое повеление приличествует разве только шпиону или вообще человеку непорядочному. В своем заключительном слове я обратил внимание г-на мирового судьи, как на причину моего страстного желания добиться объяснения таинственных манипуляций г-на Вильконецкого, на некоторые сопутствующие обстоятельства, как-то: таинственный хруст под окнами нашей квартиры, замеченный в некоторые вечера; подслушанный нашим домохозяином разговор двух неизвестных; личность, выслеживавшую г-на Пекарского, живущего в одном со мной доме. Даже в некотором роде официальное положение не является достаточной гарантией чистоты намерений, как показывает покушение на ўбийство и ограбление Ковальского. Конечно, я бы не имел ничего против, если бы сам г-н вице-губернатор сделал мне честь прогуливаться под моими окнами, как он это делал во время замещения им должности губернатора под окнами других лиц. Но личность г-на Вильконецкого не может мне внушать подобного безусловного доверия. Щадя его, и так уже оплеванного, я не коснулся на суде его характеристики. Еще до занятия им должности смотрителя больницы он сидел в тюрьме за кражу. Известно, благодаря кому он держался на своем месте до последнего времени [* Понятный для тогдашних якутян намек на вице - губернатора Миллера.]. Я не могу ссылаться на слухи, но слухи, недостаточные для полной доказательности, нс могут не производить некоторого субъективного действия. Так или иначе, но я не мог отрешиться от мысли, что Вильконецкий принадлежит к категории людей, о которых я говорил выше. У меня было только подозрение, но я знал, что под видом разведок о благонадежности творятся разные свои делишки, а с этой стороны, как я надеюсь, ясно, что особого доверия г-н Вильконецкий не внушает. Вот почему, не имея достаточных данных, чтобы привлечь г-на Вильконецкого к законной ответственности, вынужденный оставаться «на почве неясных догадок и предположений», как угодно было выразиться г-ну мировому судье, увидевши, что последнее средство к выяснению дела темного и таинственного из моих рук ускользает, так как обещанный протокол составлять отказываются, я вынужден был, к своему прискорбию, плюнуть в лысину г-ну Вильконецкому, чтобы он, хоть как обвинитель, на суде высказал правду, думая, что ўже сама Камера Суда, где, конечно, ему не поспешат предложить, стул, будет ему импонировать, и он не решится говорить неправду, из моих неясных догадок сложится нечто ясное и определенное.

    «Г. мировой судья находит, что я грубым очень образом оскорбил г. Вильконецкого. Оскорбление есть, конечно, постольку оскорбление, поскольку сам оскорбляемый его чувствует. Г-н же Вильконецкий так спокойно отер голову и так непринужденно продолжал сидеть на стуле, как будто и плюнули-то не в него, а куда-нибудь в сторону».

    На основании всех этих соображений я просил Якутский Окружной Суд пересмотреть дело, приговор мирового судьи отменить и признать меня в проступке, предусмотренном 287-й статьей Уложения о Наказаниях невиновным.

    В Якутском окружном суде дело мое разбиралось 12 января 1901 года. Одним из наиболее ярких моментов процесса было показание Э. К. Пекарского. Надо было видеть физиономии слушателей, столпившихся в зале, когда Э. К. начал свое показание: «Еще в бытность мою в Батурусском улусе до меня стали доходить слухи, что Вильконецкий состоит агентом вице-губернатора Миллера».

    И. д. прокурора Архангельский, видевший в моем процессе ўдобный случай выдвинуться, начал свое заключение весьма патетически: «мы видим в обвиняемом представителя идей свободы, братства, равенства... И что же? Через его апелляционную жалобу красной нитью проходит стремление к поруганию человеческой личности». Соглашаясь с указанием жалобы на неприменимость 287 ст. Улож. о нак., он усматривал в моих деяниях проступок, предусмотренный 135 ст. Уст. о нак., т. е. нанесение оскорбления в публичном месте (а не присутственном). В заключение он заявил ходатайство о выдаче ему копии апелляционной жалобы, так как «в ней допущены оскорбительные выражения по адресу администрации».

    В своем последнем слове я сказал приблизительно следующее:

    «Прокурор в своем слове обвиняет меня в том, что будто бы я плюнул на лысину Вильконецкого с заранее обдуманным намерением, но я, с своей стороны, категорически отвергаю такие предположения и ставлю на вид то обстоятельство, что, когда Вильконецкий приехал в полицию, я поздоровался с ним. Начался разбор дела, я добивался правосудия, просил составить протокол и мне во всем было отказано; тогда только я подошел к Вильконецкому и плюнул ему на лысину с целью выяснить все те обстоятельства на суде, которые натолкнули Вильконецкого на это, так как он человек не внушающий доверия и подозрительный».

    Окружный Суд приговор мирового судьи отменил; и, соглашаясь с заключением прокурора, он признал меня виновным не по 287 ст. Улож. о нак., а по 135 ст. Уст. о нак., и «принимая во внимание, что, как выяснилось из обстоятельств дела, в момент совершения преступления, обвиняемый был крайне раздражен предшествовавшим поведением Вильконецкого, а также и отказом полицейского надзирателя Олесова составить протокол». Окружный Суд постановил подвергнуть меня домашнему аресту на четыре дня, т. е. приговорил к низшей мере наказания.

    Как мне потом передавал один из членов суда, прокурор, прежде чем исполнить свое намерение — привлечь меня к ответственности по новому делу, о чем он заявил в судебном заседании, обратился с частным письмом к прокурору Судебной Палаты. В этом письме он излагал, что предполагал привлечь меня по 286 ст. Улож. о нак., но так как в городе известно, что вице-губернатор действительно подслушивал под окнами, то, опасаясь уронить престиж администрации гласным обсуждением этого щекотливого обстоятельства, он от дальнейшего преследования отказался. Прокурор Судебной Палаты одобрил благоразумное решение своего подчиненного. Ст. 286 говорила об «оскорблении должностного лица в бумаге, поданной в присутственное место». Этот полуневольный пробел со стороны прокурора был восполнен кассационной жалобой частного обвинителя. Заметим, что в Сибири кассационной инстанцией для съезда мировых судей являлась, вместо Сената, Иркутская Судебная Палата.

    Вильконецкий в своей жалобе, между прочим, писал:

    «Апелляционный отзыв обвиняемого Катин-Ярцева по закону подходит под общее понятие прошений, подаваемых в присутственные места и должностным лицам и в силу 266 Уст. Граж. Судопр. не должен заключать в себе ўкорительных и позорящих честь другого лица выражений, и прошения, где допущены подобного рода выражения, должны быть возвращены просителю; между тем, в нарушение коренного по сему закона Окружным Судом, принят апелляционный отзыв Катин-Ярцева и такому делу дан ход в публичном заседании, несмотря на то, что в отзыве этом не только допущены выражения, явно и публично позорящие мою честь, как лица частного, но также и как должностного, причем даже задета честь и неприкосновенного ни в чем к делу администратора, почему отзыв обвиняемого Окружным Судом должен бы быть возвращен и тем более еще, что обвиняемый Катин-Ярцев принадлежит к категории государственных ссыльных, для которых, естественно, выставление действий администрации в неблаговидном виде желательно» (Курсив везде мой).

    19 мая 1901 г. жалоба Вильконецкого разбиралась в Иркутской судебной палате. Палата оставила ее без последствий. В частности, что касается ўказания Вильконецкого на оскорбительный для администрации характер моей апелляционной жалобы, то Палата нашла, что «ссылка кассатора на помещение Катин-Ярцевым в апелляционной жалобе оскорбительных выражений оправдывается содержанием этой жалобы и может вызвать ответственность ее автора в установленном порядке, но не лишает силы постановленного Окружным Судом в апелляционном порядке приговора».

    Летом 1901 года, я ожидании эпидемии, Якутск усиленно чистил свои обывательские дворы, представлявшие собою настоящие авгиевы конюшни. Я работал в санитарной комиссии. Однажды захожу в полицию по санитарным делам. — «А ведь приговор вступил в законную силу», с приятной улыбкой сообщает мне полицейский надзиратель Климовский: «Следует вам свой домашний арест отбыть». — «Отлично». — «Только вы извините, придется к вам на квартиру городового прислать». — «Ну, что же, присылайте». Полицейский надзиратель почесывает затылок: «Да как его и пришлешь-то: такой-то городовой сидит под арестом за пьянство, такой-то ўволен за дебош, как подумаешь, так и прислать-то некого». — «Знаете ли, можно ведь и без городового, но как бы с городовым» подаю я мысль. — «Вот, вот, именно так и придется». — «Ну, а если меня к больному вызовут». — «Ну, что же, не можете же вы отказаться».

    Так идиллически закончилось мое маленькое дело. Якутская ссылка видала и крупные времена. Уже по окончании моей ссылки разыгралась трагическая «романовская» история, в свое время описанная ее ўчастниками. Но если даже на войне под гром орудий и на фоне всеобщего разрушения разыгрываются и комические эпизоды, то тем более в революционной борьбе, а особенно в ссылке; здесь, где так сильно давал себя чувствовать «быт», существовала почва и для соответствующих бытовых картин.

    Как ни незначительно было мое дело само по себе, для Якутска оно являлось целым событием. Г. Миллер поста якутского губернатора так и не получил, а спустя некоторое время его из Якутска ўбрали. Якутский обыватель увидел, что даже и на легальной почве возможна борьба с администрацией, и от многих обывателей я получил выражения сочувствия.

    В. Катин-Ярцев

    /Каторга и Ссылка. Историко-Революционный Вестник. Кн. 13. № 6. Москва. 1924. С. 179-189./

 

 

    Пав. Хороших.

                                          Михаил Павлович Овчинников, как краевед (1844-1921)

                                                              ((Библиографический очерк)

 

    ...Однако не весь, собранный М. П., материал по туземной этнографии и истории мог быть опубликован: М. П.. опасаясь «промахов» в своих материалах давал их для просмотра тому или иному лицу, и рукописи часто терялись. Так исчезли материалы по этнографии и истории якутов, переданные П. Н. К-ову, заключающие в себе статьи: «Якутские сказки», «История земледелия в Якутской области, охота, рыболовство, звероловство», «Юридические обычаи» и др. [3] (последняя работа писалась М. П по программе О-ва Естествознания, Антропологии и Этнографии). [4]

    Наконец, перу М. П. принадлежит ряд работ по истории декабристоd, воспоминания из эпохи народовольчества, воспоминания о канской ссылке и ряд биографических статей и заметок о Н. Г. Чернышевском, Г. Н. Потанине. А. И. Кириллове, И. Н. Мышкине, А. Кучевском, М. А. Зензинове и Витковском Им же опубликованы письма Черского к Витковскому...

    --------

    3. Сиб. Архив. 1915, № 10, стр. 413.

    4. Ссылка на работы М. П. по истории и этнографии якутов, мы находим в грудах Э. Пекарского «Из преданий о жизни якутов до встречи их с русскими» (Записки Русск. Геогр. О-ва по отд. этнографии 1909 года Т. XXXIѴ, стр. 146.). В. Михайловского «Доклад о новых материалах по этнографии якутов, собранных М. П. Овчинниковым» (Русск. Вед. 1890, № 301) и др.

    /Сибирская Живая Старина. Этнографический сборник. Вып. II. Иркутск. 1924. С. 142./

    *

    Марк Азадовский.

                                             ЛИТЕРАТУРА ПО ЭТНОГРАФИИ СИБИРИ

                                                      За последнее десятилетие ХІХ века

                                    (Перечень статей в периодических изданиях 1891-1900)

                                                                                П

    419. Пекарский, Э. К.  Заметка по поводу редакции «Верхоянского Сборника» И. А. Худякова. ИВСОРГО, 96, ХХѴI; 4-5; 10.

    /Сибирская Живая Старина. Этнографический сборник. Вып. II. Иркутск. 1924. С. 207./

 

 

                                             НЕЗАБЫВАЕМЫЕ СТРАНИЦЫ ПРОШЛОГО

                                                 (Якутское восстание ссыльных 1904 года).

    ...Вопрос о протесте передан был на широкое обсуждение всех политических ссыльных, находившихся в то время в Якутске. На собрание явилось около восьмидесяти человек, и, после страстного обсуждения вопроса, ярко наметились две противоположные тенденции. Группа человек в пятьдесят присоединилась к протесту, хотя и разбивалась несколько по вопросу о приемлемости и целесообразности принятой формы. Меньшинство — человек тридцать, в дальнейшем несколько ўсилившееся, высказывалось категорически против протеста, считая борьбу в ссылке, в атмосфере подневольного житья и отрезанности от общей революционной работы, вредной и недопустимой мерой, поскольку она не может дать реальных результатов и связана с утратой силы и энергии, необходимой для работы в России по возвращении из ссылки. Что касается предлагаемой инициативной группой конкретной формы протеста, она встречала резкое осуждение, поскольку ей предсказывалась полная неудача, и поскольку эта группа противников протеста считала неприемлемым повторение ўже однажды проделанного опыта первого Якутского протеста (Коган-Бернштейн и другие).

    В группе противников протеста наиболее сильное оппозиционное ядро составляли старые Шлиссельбуржцы (т.т. Шебалин, Панкратов), старики-народовольцы (Попов, Пекарский и другие) и группа социалистов-революционеров, шедшая за стариками.

    М. С. Зеликман.

    /Из эпохи борьбы с царизмом. Киевское отделение Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Сборник редактировали Л. Берман, Б. Лагунов, С. Ушерович. Киев. 1924. С. 19-20./

 

 

    Ю. М. Стеклов

                                                          БОРЦЫ ЗА СОЦИАЛИЗМ

              Очерки из истории общественных и революционных движений в России

                                                                       Часть вторая

                                     ОТРЫВКИ ВОСПОМИНАНИЙ О ЯКУТСКОЙ ССЫЛКЕ

                                                                               (1896-1899)

    Арестован я был в конце января 1894 года в Одессе В июле 1895 г. пришел приговор, в силу которого я высылался на 10 лет в Якутскую область административным порядком. Долгий срок ссылки не страшил. С одной стороны, молодость, надежды на революцию, а с другой — манящая мысль о том, что в Сибири встретишь «стариков», представителей прежнего революционного движения семидесятых и восьмидесятых годов. Они представлялись нам тогда в качестве каких-то допотопных гигантов, чего-то вроде героев-полубогов, выходцев из другого величественного мира. В частности, я, изучивший историю прежнего революционного движения по всем доступным тогда (в начале 90-х годов прошлого века) источникам, главным образом, по старым легальным газетам и по «Правительственному Вестнику», где печатались отчеты о главнейших политических процессах, мечтал повидать тех людей, о которых я, впрочем, не знал, кто из них еще остался в живых.

    Уже по дороге нам начали попадаться старые ссыльные...

    Но главную массу ссыльных стариков мы нашли, разумеется, в Якутске. Здесь мы встретили старика Левенталя, Сергея Диковского с его женой Надеждой (б. Люрый), «пролетариатца» Генриха Дулембу, Н. Виташевского, П. Лозянова, Ф. Давиденко (брата повешенного в Одессе в 1879 году Иосифа Давиденко), Г. Осмоловского, старого народника Ионова, Никандра Матвиевича, Ястржембского, В. Гориновича, рабочего Бойченко-Михайлова, землевольца Трощанского, Козырева, Э. Пекарского, Софью Доллер, старого народника Войнаральского, имя которого пользовалось у нас особенным обаянием, как одного из главных деятелей знаменитой эпохи «хождения в народ», Никиту Левченко и ряд более молодых народовольцев, как А. Бычкова, Майнова, Стояновского и Г, Марморштейна.

    Все это были обломки героического периода революционного движения 70-х и 80-х годов. За каждым из них была целая история. Имя каждого из них связано было с каким-нибудь крупным революционным актом или громким революционным процессом. Ионов, Пекарский и Войнаральский принадлежали к эпохе «хождения в народ» или к началу народной пропаганды 70-х годов, причем первые двое судились по отдельным мелким процессом, а последний был героем знаменитейшего процесса 193-х или так называемого «Большого процесса» 1877-1878 г.г. Но расцвет его деятельности относился к 1873 году...

    /Ю. М. Стеклов.  Борцы за социализм. Очерки из истории общественных и революционных движений в России. В двух частях. Добролюбов. – Герцен. – Чернышевский. – Бакунин. – П. Алексеев. – С. Халтурин. – Народничество. – Народная Воля. – Черный Передел. – Социал-демократия. – Якутская ссылка. – Эмиграция. – Свердлов. – Рачковский и Меншиков. - Витте. Ч. II. 2-е изд. Москва – Ленинград. 1924. С. 215, 220-221./

 

 

    О. В. Аптекман

                                                «ОБЩЕСТВО «ЗЕМЛЯ И ВОЛЯ» 70-х гг.

                                                             по личным воспоминаниям

                                                                          ГЛАВА III.

                                             Флеровский-Берви и кружок Долгушина

    Состав кружка. Характеристика его. Вопрос о «нормальном человеке» в кружке. Революционная работа кружка. Личные воспоминания.

    ...Летом 1881 года в красноярской тюрьме скопилась большая партия «государственных преступников», около 160-180 человек.

    Тут были представители различных политических процессов, начиная с первого в семидесятых годах процесса долгушинцев и кончая террористами-народовольцами (1880 года). Сошлись представители всех фаз революционного движения седьмого десятилетия, все движение того времени в миниатюре. Преобладающий элемент представляли бывшие в заключении в харьковских центральных каторжных тюрьмах и следовавшие — кто на Кару, кто — на поселение. Вся эта «категория государственных преступников» прибыла из мценской пересыльной политической тюрьмы. Назову некоторых: Мышкин, Ковалик, Войнаральский, Рогачев, М. П. Сажин — все по «Большому процессу» («193-х»). По процессу «50-ти»: Зданович, Джабадари, Цицианов. По вооруженному сопротивлению в Одессе: Виташевский, Свитыч и др. По Чигиринскому делу: Шеффер и Ю. Круковская. По «Южно-русскому союзу» — Кравченко. По делу Дьякова: Сиряков, Герасимов и Александров. По казанской демонстрации: Чернавский — и, наконец, народовольцы: Зунделевич, Мартыновский, Бух, Грязнова, Е.Н. Фигнер, Цукерман и др., чернопеределец. Аптекман, прибывший из вышневолоцкой пересыльной тюрьмы вместе с административно-ссыльным Е. П. Карповым и осужденным на поселение Э. К. Пекарским и др...

                                                                           ГЛАВА IХ.

    Переходный период в истории революционного движения. 1875-1876 годы. Критическая оценка пропагандистской деятельности в народе. Возвращение к «бакунизму». Зарождение «революционного народничества». Образование в конце 1876 года «Северной революционно-народнической группы», или общества «Земля и Воля». Состав ее членов. Устав общества «Земля и Воля». Организация его. Программа его. Первое выступление общества на путь дезорганизации и агитации: освобождение Кропоткина 28 июня 1876 года и «Казанская демонстрация» в декабре того же года.

    ...С принятием устава, и программы завершилось формально присоединение «харьковско-ростовского» кружка к кружку петербургских «революционеров-народников». Так образовалась «Северная революционно-народническая» группа, известная ўж со второй половины 1878 года под именем общества «Земля и Воля».

    Членами-учредителями общества «Земля и Воля» были следующие лица: 1) Марк Андреевич Натансон, 2) Ольга Александровна Шлейснер-Натансон, 3) Алексей Оболешев («Лешка»), 4) Адриан Михайлов, 5) Александр Михайлов («Дворник»), 6) Дмитрий Лизогуб («Дмитро»), 7) Г. В. Плеханов («Жорж», «Оратор»), 8) Валериан Осинский, 9) Александр Квятковский, 10) С. А. Хоризоменов («Сергей Андреев»), 11) М. П. Попов («Родионыч»), 12) Е. Преображенский («Юрист»), 13) В. Трощанский («Мартышка»), 14) Аарон Зунделевич («Мойша», «Аркадий»), 15) С. Баранников («Сенька»), 10) Ю. Тищенко («Титыч»), 17) Леонид Буланов, 18) О. Е. Николаев («Егорыч», «Юла»), 19) Александр Хотинский, 20) Никандр Мощенко («Хохол», «Мазныця»), 21) О. Аптекман («Осип»), 22) В. Игнатов, 23) Бердников, 24) Сергеев, 25) Тулисов. Все названные лица образовали «основную группу».

    В эту «основную группу» были в разное время кооптированы следующие в хронологическом порядке лица в 1877 году: 26) Н. Короткевич, учитель саратовской землевольческой группы, 27) Н. С. Тютчев, рабоче-дезорганизаторской группы Петербурга, 28) В. Н. Фигнер (зимою 1877-78 г.) и летом 1878 г., 29) (М. Фроленко, 30) С. Перовская, 31) С. Кравчинский, 32) Д. Клеменц, 33) Л. Тихомиров, 34) Н. А. Морозов. А на Воронежском съезде: 35) А. Желябов, 36) С. Ширяев, 37) М. Н. Ошанина, 38) Сергеева, 39) Колоткевич, 40). Стефанович, 41) Дейч, 42) В. Засулич, 43) Б. Аксельрод. После Воронежского съезда — 44) О. Любатович.

    Если к членам «основного кружка» прибавить членов филиальных отделений, а именно: 45) Севастьянова, 46) Буракова, 47) Александру Богомаз, 48) М. Брещинскую, 49) Новицкого, 50) Новицкую, 51) Хоризоменову, 52) Никольского, 53) Архангельского, 54) Девеля, 55) Гартмана, 56) Федорова, 57) Пекарского, 58) Петерсона, 59) Егорова, 60) Корсака и 61) Николая-слесаря. Итого 61. Примыкало молодежи и рабочих не менее 150 человек.

    Таковы наличные силы землевольцев. Скорей их было несколько больше, чем меньше. Я называю исключительно действовавших тогда членов - землевольцев, а не фиктивных, формально только числившихся. Говорю к тому, что в книге «Среди книг» Н. А. Рубакина, среди землевольцев числятся: Ковалик, Войнаральский, Рогачев и Брешко-Брешковская и другие еще. По-видимому, они были кооптированы в крепости на случай их выхода на волю. Но они — увы, — как невольники, остались прикованными к галерам. Все это — «мертвые души», а потому я не считаю их.

    Работа предстояла громадная. В виду тех целей, которые себе поставила «Земля и Воля», необходимо было завязать широкие сношения как в обществе, так и среди молодой интеллигенции; необходимо было ўстановить определенные отношения к революционно-народническим группам юга России («южанам») и прочим революционным группам («уральской» группы Н. Н. Смецкой); необходимо было, наконец, привести в известность массу «одиночек»-революционеров такого же народнического направления, как и само общество «Земля и Воля», и так или иначе приобщить первых к последнему. Вся эта работа почти целиком лежала на Марке, и юн выполнил ее, по правде сказать, прекрасно.

    Весною 1877 года общество «Земля и Воля» уже стояло наготове, во всеоружии, так сказать, чтобы выступить на новый путь революционной деятельности в народе. Общество мобилизирует своих членов для организаций «поселений» в Поволжье и на Дону. Наша организация была еще юная, наша Программа новая, наш путь — не проторенный еще путь. Конечно, не мало препятствия еще предстояло нам преодолеть, то мы шли бодро: мы знали, чего мы хотим и куда мы идем. На первых порах нас встретили с недоверием, но это куда ни шло! Это вполне естественно: не слепо же отдаваться новому направлению! Но горько было видеть и слышать, как на нас обрушилась косность мысли, инертность чувств и воли!..

                                                                            ГЛАВА ХI.

    «Большой процесс» или процесс «193-х» зимою 1877-78 гг. Впечатление произведенное им на общество и молодежь. Выстрел Веры Засулич 24-го апреля 1878 г Вооруженное сопротивление Ковальского с товарищами в Одессе 31-го января 1878 г. Общественное настроение. Движение среди молодежи высших учебных заведений. Деятельная пропаганда землевольцами революционно-народнической программы среди молодежи и рабочих Петербурга. Агитация землевольцев среди интеллигенции и рабочих в Петербурге зимой 1877-78 гг. Попытка организации уличной демонстрации, с подачей адреса министру Палену, среди учащейся молодежи. Демонстрация, устроенная землевольцами среди рабочих Васильеостровского патронного завода в начале зимы 1878 г. Деятельное ўчастие землевольцев в стачечном движении петербургских рабочих в 1878 году: в стачке на Новой бумагопрядильне в марте 1878 года и в стачке на бумагопрядильной фабрике Кенига в конце того же года. Съезд землевольцев зимою 1877-78 гг. Предложения Валериана Осинского. Дебаты по поводу этих предложений, и окончательные постановления съезда — Большого Совета. Пересмотр программы общества «Земля и Воля» и устава организации его. Привлечение новых членов в общество. Тесные федеративные связи с революционно-народническим кружком В. Н. Фигнер. Новые землевольские поселения: ново-саратовское, тамбовское и воронежское. Типографская и издательская группы землевольцев. Землевольская тайная типография «Вольная русская типография», переименованная в конце 1878 г. в «Петербургскую вольную типографию». Ее подпольные издания и ее организатор — Аарон Зунделевич.

    ...Наконец, в Тамбовской губернии образовалось третье революционное поселение. В состав его вошли Харитоменов, Сергей Андреев («Андреев»), Мощенко и я — из саратовского поселения, Тищенко «Титыч», Э. Пекарский, Гартман («Алхимик»), Архангельский, Хотинский, Девель и еще с десяток лиц местной интеллигенции, по преимуществу народных учителей. Между нами были три волостных писаря и помощник, один врач, три фельдшера, а остальные — учителя. Девель жил в Тамбове и представлял собою «центр». Он много сделал для нас. Дельный, серьезный практический, с некоторыми связями в городе, он был для нас незаменим. Таким образом, с весны 1878 года землевольцы снова собрались с силами и вкупе с другими народниками-революционерами создали новые и реставрировали старые революционные поселения. Так образовались тамбовское, ново-саратовское и воронежское поселения.

    Организация поселений, лица, входившие в состав поселений, не оставляли желать ничего лучшего. Все они старые наши знакомые, люди вполне испытанные, надежные, глубоко преданные народу, многие даровитые. Можно было надеяться, вполне рассчитывать на ўспех. Но — увы! — наши надежды с самого начала были отравлены ядом сомнений и основательных тревог. Где наши легионы? Нас так мало: все — старая гвардия, ветераны. Где молодые силы, могущие нас заменить в случае нашей убыли? А именно этих молодых сил в наших деревенских поселениях почти что не было. В тамбовском поселении, например, был лишь один единственный Пекарский, правда, сразу зарекомендовавший себя с лучшей стороны, но все-таки один только. Вскоре, впрочем, к нам присоединился в Тамбове еще один «молодой», студент Канарский.

    Во время пребывания нашего зимою 1877-78 г. в Петербурге, мы звали молодежь в деревню. Молодежь, если хотите, не глуха была к нашему зову, она вполне разделяла наши народнические воззрения и стремления, но ее больше привлекал город, с его интенсивными эмоциями. Во время стачек молодежь добровольно оказывала нам деятельную помощь. Деревню же она любила «из прекрасного далека»...

                                                                      ГЛАВА XIII.

    1879 год. Террористический период землевольской деятельности. Террористические акты в начале 1879 года; убийство шпиона Рейштейна в Москве, убийство харьковского губернатора кн. Кропоткина, покушение на жизнь шефа жандармов, Дрентельна, 13 марта 1879 г. Листок «Земли и Воли» №№ 2 и 3. Совет землевольцев в великий четверг на страстной неделе (1879 г.). Покушение Соловьева на жизнь Александра II (2 апреля 1879 г.). Листок «Земли и Воли» № 4 по этому поводу. Эволюция землевольской революционно-народнической программы: «Земля и Воля» №№ 3, 4 и 5. Разлад между теорией и практикой. Военное положение. Казни ссылки и аресты. Воронежский съезд. Состав съезда. Характер съезда. Последние дни общества «Земля и Воля». Скрытая борьба двух диаметрально-противоположных тенденций — политической и экономической. Исход этой борьбы: разделение общества «Земля и Воля» на две фракции; фракцию «Народной Воли» и фракцию «Черного Передела». «Еще одно сказанье — и летопись окончена моя!»

    ...В то время, когда описываемые мною события развертывались, с необходимостью железного закона, из Петербурга вернулся «Титыч». По пути он заехал ко мне в Тамбовский уезд, где он, в числе других «деревенщиков», занимал должность народного ўчителя. Он передал мне желание петербургских товарищей, чтобы я оставил деревню и перебрался в Петербург.

    Там тогда ощущался крайний недостаток в рабочих силах. Наши петербургские товарищи буквально разрывались на части. Работы было по горло. Началось сильное брожение среди фабрично-заводских рабочих. Снова пошла полоса стачек. Кроме того, петербургские рабочие стали организовываться. По инициативе Степана Халтурина ўже образовался «Северно-русский рабочий союз». Параллельно с движением среди рабочих началась организационная работа среди петербургской учащейся молодежи, вылившаяся в форме «землячеств». Во главе этого движения стал студент Осмоловский. Одним словом, — по рассказам «Титыча», — началась глубокая творческая работа в самых живых общественных слоях петербургского населения. Запрос, поэтому, на опытных работников сильно возрос: требуют и рабочие и молодая интеллигенция. Петербургских землевольцев не хватает, а потому «центр» и прочие группы разбрасываются по необходимости по сторонам. Далее «Титыч» передал мне, что петербургские наши товарищи начинают все более и более тяготеть к дезорганизаторской (террористической) деятельности, что революционное движение принимает все более и более острый характер, что движение, очевидно, все более и более стало сводиться к единоборству между правительством и революционной интеллигенцией...

    Несколько дней спустя я ўже был по дороге в Петербург. Я оставил деревню с тяжелым чувством. Больше я ўже в деревню не возвращался. За мною, спустя 2-3 месяца, потянулись и многие другие «деревенщики»: одни — потому, что их присутствие в Петербурге вызывалось крайней необходимостью, другие — потому, что их выбивала из деревни та или иная темная сила: интриги местных воротил административных и общественных, как это, напр., было с В. Н. Фигнер в Саратовской губернии.

    Особенно стали редеть наши ряды в деревнях после 2-го апреля 1879 года — покушения на жизнь Александра II. Из Тамбовской губ. бежал Гартман («Алхимик»), а вскоре вслед за ним был арестован Пекарский; оставили деревню Мощенко, «Титыч», Хотинский и проч.

                                                                       Именной указатель

    Пекарский, Эд. Карл., рев., 104. 200. 323. 324. 344.

    /О. В. Аптекман.  Общество «Земля и Воля» 70-х гг. по личным воспоминаниям. 2-изд. Петроград. 1924. С. 104, 198-200, 323-324, 342-344, 457./

 

 

    ...В статье Э. К. Пекарского — «Рабочий Петр Алексеев» («Былое», 1922 г. № 19) приведены выдержки из письма бывшего карийца Данилова, который освещает жизнь на Каре в красках, совершенно противоположных только что изложенному здесь. Данилов утверждает, что в карийской тюрьме существовала «неорганизованная» (курсив мой, А. П.) группа рабочих, объединявшаяся чувством протеста к тому давлению, которое позволяли себе интеллигенты, что «некоторые считали приятным для себя развлечением показывать гибкость своего ўма... травили пасмешками честолюбие рабочих» и пр. (стр. 95) и, далее была «организованная группа людей — генералов революции, поставивших себе целью поддерживать спокойствие в тюрьме, желавших играть некоторую роль... прекращать всякие разговоры на политические темы» и пр. и пр. (ст. 96).

    Нельзя достаточно протестовать против таких огульных заявлений, совершенно неправильно трактующих взаимные отношения кирийцев. Конечно, жизнь в тюрьме не обходилась без разного рода шероховатостей и трений, бывали и ссоры и дрязги. — ведь надо было бы быть не людьми, а ангелами, чтобы избежать этих мелких недоразумений между отдельными лицами в подневольном общежитии; но всегда эти недоразумения оканчивались временным, часто очень непродолжительным «неговорением» между поссорившимися, главное же, никогда но существовало на Каре объединения одной организованной или неорганизованной группы против другой, никогда не было проявления никакой «классовой розни». Это противоречило бы общему ўкладу жизни карийцев и тому ўстановившемуся между ними «правовому порядку», который один только и признавался всеми и упорядочивал внутреннюю жизнь заключенных. Сказанное я ўтверждаю самым положительным образом, оставляя на памяти теперь уже покойного Данилова пущенные им инсинуации [* Печальный эпизод, имевший место в раннем периоде истории Кары, с нечаевцем П. Успенским, не имеет ничего общего с наветами Данилова. В этом, действительно печальном для истории Кары эпизоде, сколько мне известно, не играло никакой роли предполагаемое Даниловым классовое деление карийцев. Как в сторонниках, так и противниках Успенского были и рабочие и интеллигенты, одинаково единодушно действовавшие. От рассказа об этом эпизоде я вынужден уклонится, так как сам я не был свидетелем и не мог быть посвящен существенно в его детали. Надо надеяться что кто-либо из карийцев того времени возьмет на себя этот труд и опишет подробно все тогда происшедшее.].

    На беду для карийцев в их тюрьму попало несколько человек, неимеющих ничего общего с настроениями политических ссыльных, хотя никоторые из них и судились по политическим процессам... К счастью, все они не выдерживали режима тюрьмы, по своим моральным качествам и свойствам своего ўма не могли отдаться ўмственным занятиям, не любили книги вообще и уходили в так наз. «колонию», т.-е. подавали прошение о помиловании...

    /А. В. Прибылев. В динамитной мастерской и Карийская политическая тюрьма. Из воспоминаний народовольца. Ленинград. 1924. С. 72-73./

 

 

    И. И. Майнов

                                                       ПЕТР АЛЕКСЕЕВИЧ АЛЕКСЕЕВ

                                                                         1849-1891

                                                                                 I

    Крестьянин Сычевского ўезда, Смоленской губернии, по занятию ткач, человек, почти самоучку овладевший грамотой и только ўрывками успевший приобрести кое-какие знания, Петр Алексеев в 28-летнем возрасте сделал свое имя известным всей грамотной России...

                                                                                 VI

     Так как мценская тюрьма была не каторжная, а пересыльная тюрьма, то туда в конце 1880-го и в начале 1881-го года было свезено много лиц, назначавшихся к высылке в Сибирь не только по судебным приговорам, но и «административно», т.-е. без суда, по распоряжению министров...

    С Ф. Ковалик в письме к Э. К. Пекарскому, собиравшему впоследствии сведения о жизни Петра Алексеева, говорит о той поре так: „из всех рабочих, сидевших в мценской тюрьме, он был единственным завсегдатаем клуба для свиданий, устроенного в особых комнатах, напоминавших скорее частную квартиру, чем тюрьму. Между рабочими и интеллигентами, — товарищами по заключению, — не всегда могли установиться вполне естественные отношения. Интеллигенция, шедшая сама в народ, чтобы сделаться рабочими, не могла не идеализировать несколько класса работников и потому относилась к представителям его в тюрьме с особою предупредительностью, рабочие же, в свою очередь, не могли не чувствовать, что интеллигенты относятся к ним как-то иначе, чем друг к другу, и потому естественно проявляли некоторую подозрительность. Петр Алексеев был один из немногих рабочих, которые никогда не ощущали своего яко бы неполноправия в среде товарищей, хотя бы и в сторону возвеличения трудящихся классов. Петруха совершенно одинаково относился ко всем товарищам, какого бы происхождения они не были... В тех случаях, когда по каким-нибудь вопросам тюрьма делилась на два лагеря, Петруха всегда голосовал с группой, с которой он сошелся по своим революционным убеждениям и которую он считал наиболее активной, но в то же время вполне дружески относился ко всем заключенным, каких бы мнений они ни придерживались. Этому нисколько не мешала присущая ему некоторая резкость характера».

    Весною 1881 го года состоялась отправка мценских сидельцев в Сибирь...

    В 1883 году по случаю коронации нового императора Александра III-го был издан манифест, сокративший для некоторых каторжан сроки их заключения в тюрьме, но к Алексееву этот манифест применен не был. Однако и помимо всяких смятений, вследствие особого, — сокращенного, порядка исчисления годов каторги, пребывание Алексеева на каторжном положении заканчивалось в 1884 году. Со времени его ареста прошло ўже девять лет. Молодой человек превратился за эти годы в 37-ми летнего мужчину много испытавшего свою железную силу и несокрушимую нравственную твердость. Ему предстоял теперь выход «на поселение». Для ўголовных преступников это означает жизнь в каком-нибудь сибирском селе, среди крестьян, в условиях очень сходных с теми, к каким они привыкли  в России. Но политических преступников по окончании ими сроков каторги только по особой милости оставляли на поселении в Забайкальской области, а по большей части высылали их в более отдаленную Якутскую область, о которой в то время вне ее только и знали, что там очень холодно и что русских там почти нет, а живут в этой пустыне какие-то полудикие якуты. Туда-то и повезли теперь, — чтобы он не смутил кого-нибудь своим красноречием, — все еще не забытого правительством, Алексеева.

                                                                                 VII

    Якутская область, действительно, очень велика и на большой части своего безмерного пространства пустынна. Но в южной ее части, где несколько потеплее, верст на двести в обе стороны от реки Лены разделилось довольно много жителей — якутов, которые существуют главным образом скотоводством, хотя иные из них уже с сороковых годов XIX века начали понемногу делать посевы ячменя (хлеба самого неприхотливого и выносливого к холоду). В восьмидесятых годах многие якуты сеяли кто по 29 по 4 пудика, а кто и пудов по 10-12. Однако, чаще всего запашки у якутов очень невелики и земледельцы они еще мало привычные к этому делу. Многим из них служит подспорьем в их хозяйстве охота, преимущественно на белку; многие добывают рыбу в реках и в .бесчисленных в этом крае озерах; наконец, иные ўходят на заработки в город Якутск или на золотые промыслы, расположенные по реке Витиму, за 1200 верст от Якутска. В Якутском округе (т. е. уезде) всего больше якутов осело к востоку от реки Лены, в четырехугольнике, который образуют три больших реки: огромная Лена на западе, ее приток Алдан на востоке (шириною в низовьях версты две) и приток Алдана река Амга (шириною с Оку под Калугой). С юга этот четырехугольник ограничен предгорьями совершенно диких и пустынных гор, в которых бродят немногочисленные звероловы-тунгусы с их оленями. С севера на юг. вся эта местность имеет около 300 верст протяжения, а с востока на запад около 200 верст. Никаких городов на всем этом пространстве нет. Сами якуты живут тут не в деревнях, а разбросано, иные в одиночку верст за 30, за 50 от ближайшего соседа, а иные ўстраиваются вдоль какой-нибудь речки или по берегам большого озера семьи по две, а то и по пять-шесть семей, на более близком расстоянии друг от друга, иногда даже на одной поляне или на одном побережье так, что из одного жилья можно бывает видеть два-три чужих дымка. За таким населенным уголком надо бывает проехать несколько десятков верст сплошной тайгой до другого такого же ўголка или просто до одинокой юрты. Самый населенный пункт всего северного заречья — поселок Чурапча. В начале 80-х годов там было с полсотни жителей: якутов, уголовных ссыльных, духовенства местной церкви, и писарей так называемой «инородной управы» Батурусскаго ўлуса, — учреждения несколько соответствующего нашему волостному правлению. Якутская волость, — улус, охватывает огромную площадь с хорошую русскую губернию и разделяется на общества, — наслеги, по пространству сходные с нашими уездами или с очень большими волостями; однако, населения на всем этом пространстве насчитывается обыкновенно всего несколько сотен или, самое большое, немного больше одной тысячи душ. Алексеев был первоначально назначен в Сасыльский наслег Баягантайскаго ўлуса, верст за 300 к северо-востоку от города Якутска, но впоследствии он сам перевелся в Жулейский наслег Бутурусскаго ўлуса, верст за 80 от Чурапчи, где не так далеко от него, — но все-таки за десятки верст, — проживало где в одиночку, а где маленькими группками, еще десятка с два политических ссыльных. Остальные ссыльные революционеры были расселены частью на западном берегу Лены, а частью на восточном по всему пространству за-ленского четырехугольника, а некоторые даже за его пределами, почти в пустыне.

    Якуты все числятся христианами и имеют русские имена, но по-русски из них сколько-нибудь понимают лишь очень немногие. Язык ихний несколько сходен с татарским, но по обычаям и по житейской обстановке татары стоит гораздо выше якутов. Якутское жилище, — юрта, похожа больше на шалаш с большой трубой посередине; нижний край этой трубы срезан и туда можно вставлять стоймя дрова и отапливать юрту, а также и кипятить воду в котелках или поджаривать мясо на сковородках, но хлеба испечь нельзя; вместо хлеба якуты приготовляют, подпеченную на камельке ячменную лепешку. Зимой в одной юрте с людьми помещается и скот, а потому воздух там в зимнее время стоит невыносимо ўдушливый и зловонный. Большинство якутов живет в большой бедности и питание взваром сосновой коры (бутуга) там составляет не редкость, а общераспространенный обычай. Бедняк имеет десяток, много два десятка тощих коровенок и заморенных телят и кое-как перебивается со своею семьей снятым молоком, а масло он обыкновенно обязан сдавать месткому богачу, у которого он весь в долгу. Богач живет почти так же грязно, как и бедняк, но только сытно. У него в стаде несколько сотен коров, есть табун лошадей и много сенокосов, которые выкашивают для него его неоплатные должники. Ни лавок, ни базаров в улусах нет: все необходимое люди здесь добывают или при поездках в Якутск за сотни верст, что не всякому доступно, или у богача, в долг под новые работы и под масло от своих коровенок. Русских обыкновенный улусный якут почти никогда не встречает. Вольных переселенцев там нет, а из уголовных ссыльных в улусы попадают только старые бродяги, татары и башкиры-конокрады, и те из сибирских ссыльных, которые ўчинили какое-нибудь преступление ўже на месте ссылки, Такие занимались в улусах кражами, и грабежами, а не то брали с якутов отступное и уходили в бега. Якуты их боялись и вообще к русским относились опасливо.

    Вот какая обстановка ожидала Алексеева на месте поселения. По тогдашним законам он должен был прожить здесь десять лет безвыездно в звании «ссыльнопоселенца», чтобы только тогда ему было дозволено приписаться в крестьяне какой-нибудь сибирской волости и в новом звании «крестьянина из Ссыльных» выехать из Якутской области в Сибирь же, но все-таки поближе и не в такую глушь.

    Освоиться в этих необычных условиях и создать себе в улусе сколько-нибудь сносную жизнь было бы невозможно для свежего человека, не ўмеющего говорить по-якутски, но всякому новичку на первых порах помогало свое ссыльное товарищество. Некоторые из ссыльных, проживших в этом крае ўже года три-четыре, успели за это время овладеть якутским языком, а один из них, — Пекарский, — начал составлять для товарищей маленькие рукописные словарики, которыми многие пользовались на первых порах, и благодаря им кое-как объяснялись с улусными жителями. Были такие политические ссыльные, которые заинтересовались задачей развития в таком холодном крае земледелия, и они приобрели лошадок, кое-какое обзаведение, и сеяли понемногу ячмень и даже пшеницу. Другие не занимались хлебопашеством, но получали в свое пользование сенокосный надел, и летом выкашивали свое сено, выполняя сами и все женские работы, а потом часть сена оставляли для прокорма своего собственного конька, а часть продавали по местной цене: от 1-го до 3-х рублей за большой воз. Как ни ничтожна эта цена по российским понятиям, но для ссыльного и 30-40 рублей, которые он мог выручить на этом деле, составляли большое подспорье. Помимо продажи сена в улусе какой бы то ни было другой заработок найти мудрено. Все нужное ему в его обиходе якут делает себе сам; ремесла в таком крае ссыльному ни к чему не могут служить; научные знания тоже ни к чему; только косой и можно себе что-нибудь добыть.

    Однако и сенокосный заработок слишком ничтожен, чтобы можно было просуществовать на него круглый год, да притом добиться земельного надела сразу же никому не ўдавалось, обыкновенно для этого надо было потерять много времени в настойчивых хлопотах; наконец, сенокосный труд не всякому под силу. Иной из ссыльных, может быть, великолепный литейщик или превосходный  чертежник, к земледельческому труду и к хозяйству был совершенно неспособен. В тюрьме казна содержала арестантов, выдавая им прямо пищу и тюремную одежду, а на местах ссылки тюремные «кормовые» заменялись казенным «пособием», выдававшимся ежемесячно в размере 6-12 рублей в месяц, смотря по дороговизне жизни в том или ином месте. В Якутской области, по ее отдаленности (город Якутск отстоит от Москвы за 8000 верст), мануфактура, сахар, керосин и тому подобные привозное предметы стоят гораздо дороже, чем даже в Иркутске. Ржаная и пшеничная мука там тоже составляет привозный предмет и в восьмидесятых годах цена одного пуда ржи колебалась на местном рынке, смотря по году, от 1 р. 60 к. до 4 р. 50 к. В виду такой дороговизны размер пособия в Якутской области составлял 12 рублей в месяц. Это «пособие» казак из окружной полиции ежемесячно развозил всем политическим ссыльным и на эти деньги те могли покупать себе ў якутов молоко, масло и мясо для своих обыденных нужд, а кое-что откладывали в запас, чтобы раза два-три в год съездить в город Якутск для закупки муки, соли, табаку, холста, обуви и всего прочего. Сбережений от ежемесячного «пособия» накапливалось, разумеется, слишком мало, и тут-то сенокосный заработок играл большую роль. Он давал средства для обновления своей одежды, для приобретения на несколько месяцев вперед кирпичного чая, бумаги, конвертов, и для ўчастия в разных общественных расходах, которые ў ссыльных всегда бывали: то кому-нибудь на побег, то на похороны, то на выписку газет и журналов и т. д.

    Как человек физически необыкновенно сильный и в работе ўдивительно спорый, Алексеев был отменным косцом. Он работал в одиночку и выставлял на своем лугу до 70 возов сена, а осенью, как и большинство ссыльных, имел обычай выезжать верхом на своем коньке, с перекинутыми через седло кожаными сумами для вещей, в город; за 250 верст от своего жилья, для закупки припасов на зимнюю пору.

    На такие крупные сравнительно расходы, как покупка коня, постройка собственного домика, приобретение хозяйственного обзаведения и т. п., казенных денег, даже вместе с заработанными, конечно, не хватало. Туг помогало человеку товарищество. Если ни у кого из товарищей не было нужной суммы, то ссыльные входили в сношения: с городскими купцами и те ссужали нуждающегося деньгами или припасами в долг, хотя бы лично его и не знали, уверенные в том, что не он сам, так товарищи-политики за него ўплатят. Благодаря такой сплоченности ссыльных социалистов даже в диком и суровом крае с инородческим населением люди все-таки не гибли и не дичали, а жили годы, а иные и десятки лет, сохраняя человеческий облик и свои прежние интересы.

    Много помогало духовному самосохранению ўлусников их забота о пополнении запаса принадлежавших им книг и о выписке газет и журналов. Выписывались газеты и журналы вскладчину всем улусом (т.-е. ссыльными одного ўлуса) и передавались из одного жилья в другое по очереди. Книги привозились с собою теми ссыльными, которые назначались в Якутскую область прямо из России, и по большей части при отъезде, с окончанием срока ссылки, оставлялись на месте, благодаря чему со временем у ўлусников образовалась порядочная библиотека. Так как число ссыльных постоянно ўвеличивалось вновь прибывшими, то духовная связь улусников с Россией не прерывалась. Новички привозили с собой и новые вести, и даже новые нелегальные издания так, что перемены во взглядах русских революционеров и не получавшие огласки в тогдашней печати события революционной жизни, хотя с большим запозданием, но все-таки доходили до ўлусников и вызывали в их среде такие же споры и обсуждения, как и в Москве или на Каре. Таким образом в якутских улусах, как и в каторжных тюрьмах, усилия правительства сломить людей тяжелой обстановкой жизни и отнять у них веру в будущее не приводили к цели: в огромном большинстве революционеры оставались революционерами и веры в свое дело не теряли.

    Алексеев обладал от природы большой твердостью духа и был не из таких, которых легко сломить, а находя поддержку в бодром настроении своих ближайших товарищей, он тем более ўкреплялся в своей вере в грядущее освобождение народа, и на свое собственное будущее смотрел совсем не безнадежно. Он знал, что его имя хорошо известно в революционной среде, и дорожил своей репутацией. Мечта его состояла в том, чтобы, вернувшись, со временем в Россию, продолжать работу для народа, т.-е. как для фабричных и заводских рабочих, так и для крестьян, так как сам он сознавал себя одинаково близким и к городскому пролетариату и к крестьянству и оставался по своим взглядам упорным народником. Народовольчество его позднейших товарищей по каторге и по ссылке ўспело несколько повлиять на Алексеева, но вполне преобразить его оно не могло. К террористической деятельности его совсем не тянуло, и пока Народная Воля была сильна и выдвигала на первый план боевые задачи (вроде цареубийства и т. п.), он не собирался, бежать, так как не ожидал встретить в России благоприятных условий для организации широких народных масс. Позже, с разгромом Народной Воли, движение в России притихло, и беглецу из Сибири некуда было бы примкнуть для плодотворной работы. В силу этого Алексеев с побегом не торопился, но все-таки не оставлял мысли уйти, когда общее положение в России даст возможность надеяться на то, что и он со своими наклонностями найдет себе дело по душе и окажется действительно полезен. Товарищи по карийской тюрьме, ценя его духовную силу и глубокую революционную ўбежденность, дали ему перед его выездом с каторги двести рублей на побег, и Алексеев хранил эту сумму как зеницу ока и держал ее при себе в запасе до случая. Пускаться в путь наобум, без ясной цели; он считал напрасным и жил в улусе, коротая время частью в работе, а частью в чтении и в общении с товарищами ссыльными, с которыми встречался, бывая изредка в городе или заезжая погостить у них в ближайших наслегах и улусах заречья.

    В своей обыденной жизни и в хозяйственном обиходе Алексеев отличался большой выдержкой, настойчивостью и обстоятельностью. Пристрастия к вину, к картам или к другим грубым развлечениям он не  имел и в этом смысле был человеком, безукоризненным, хотя и не отказывался в компании выпить рюмку другую, охотно пел в хору, и людей не сторонился. Почти все необходимее по дому или по хозяйству он делал сам, очень редко прибегая к найму якутов для каких-нибудь работ, вроде поставки дров, починки юрты и тому подобного. Юрту он соорудил себе отдельную от якутов, с досчатым полом (чего в якутских юртах не бывает), с русской печкой (чего тоже не бывает у якутов), со стеклами в окнах (якуты на зиму вставляют в окна льдинки), и жил совершенно один, соблюдая величайший порядок и опрятность, так как был человеком вполне культурным и грязи и неряшества терпеть не мог. Он и одевался всегда просто, но чисто, и в обращении с другими почти всегда сохранял ровный тон и несколько холодноватую вежливость. Иногда сдержанная страстность его натуры прорывалась в какой-нибудь минутной вспышке, но это случалось очень редко.

    Так проходили для Алексеева годы жизни «на поселении» и оставалось не так долго ждать того срока, когда и он, как и прочие поселенцы, должен был по тогдашним законам получить право выезда из Якутской области и некоторой свободы передвижения в границах Сибири. Где-нибудь в Иркутске или в Томске он мог бы ўстроиться по-иному, мог бы вступить с сношения с новейшими революционерами, вновь примкнуть к движению, а при желании — и бежать в Россию... Но случилось иное. Жизнь талантливого и крупного человека, отдавшего свои силы народному делу, оборвалась внезапно, жестоко и бессмысленно.

    Осенью 1891 года, заканчивая косьбу, Алексеев через проезжих, якутов известил, чурапчинских товарищей, что вскоре он, по обыкновению, отправится в город и по пути погостит у них. Чурапчинцы ждали его со дня на день, но Алексеев все-таки не приезжал. Якутские дороги — это по большей части верховые тропки; они вьются то по, узеньким лесным просекам, то почти теряются в непролазных болотах. Путнику приходится перебираться вброд через речки, а иногда, не добравшись за день до жилья или сбившись в путанице всяких тропок, заночевать прямо в тайге, в совершенно неведомом месте, на холоду и в сырости. Бывали в прежней жизни ссыльных и случаи нападения на путников дорожных разбойников (так погиб революционер Павел Орлов), или якутов, принявших странствующих политиков за разбойников и, в предупреждение их нападения, поспешивших напасть на них самим большой толпой, с кольями и с топорами (случай со ссыльными Рубинком и Щепанским). В виду таких возможностей, при долгом отсутствии Алексеева кто-нибудь, из чурапчинцев проехал бы за 70 верст в Жулейский наслег справиться, в чем дело. Но опасения товарищей несколько ўмерялись тем, что мог человек по каким-нибудь соображениям отправиться в город и другой дорогой, а не той, которая проходит через Чурапчу.

    Случилось, что как раз в это время несколько человек из числа чурапчинских ссыльных было вытребовано с казаком в город для заключения их ненадолго в тюрьму по одному политическому делу, возникшему ўже в Якутске. Товарищи поручили им раньше, чем они отправятся в тюрьму, узнать, в городе ли Петруха, а, если его там нет, то попросить исправника немедленно откомандировать в Жулейский наслег заседателя (станового пристава), с тем, чтобы тот прихватил на Чурапче кого-нибудь из тамошних ссыльных и вместе с ним произвел расследование всех обстоятельств загадочного исчезновения.

    В городе Петрухи не оказалось и арестованные чурапчинцы сообщили исправнику свои опасения. Заседатель был тотчас же командирован, а для подмоги в расследовании всех обстоятельств дела чурапчинцы присоединили к заседателю своего товарища М. Э. Новицкого, в дальнейшем же пути к ним присоединился и ближайший сосед Алексеева Э. К. Пекарский, живший от него всего в 18 верстах.

    Узнав об исчезновении государственного преступника, власти прежде всего должны были подумать, что он бежал. Но товарищи думать этого никак не могли. Побег без всякого предупреждения кого бы то ни было из своих — дело ў революционеров небывалое. Всегда о готовящемся побеге хоть несколько человек, но знают заранее, и почти всегда многие помогают или в подготовке такого нелегкого дела или в укрывании совершившегося побега возможно долгое время. Кроме того, на такую сумму, как двести рублей, имевшиеся ў Алексеева, из Якутской области уйти в то время было невозможно. Железной дороги через Сибирь тогда не было и до ближайшей железнодорожной станции надо было пробираться пешком или на лошадях 5000 верст, — а на это требовалось конечно не 200 рублей, а гораздо больше... В настоящем случае товарищи были вполне ўверены в том, что произошло какое-т несчастие и, возможно, что именно — убийство, т. к. окрестные якуты считали Алексеева человеком состоятельным и могли правильно сообразить, что, отправляясь в город за покупками, он не оставит своих денег в пустом доме, а захватит их с собой. Наибольшие подозрения, что и оправдалось, питал Пекарский, давно живший в этой местности, прекрасно владевший якутским языком и знавший о соседних якутах всю их подноготную. В самом же начале расследования он заподозрил, двоих близких соседей Алексеева Федота Сидорова и Егора Абрамова, якутов очень плохой репутации, постоянно на бивавшихся к русскому соседу со всякими непрошенными услугами.

    Сначала все опрошенные якуты отнекивались полным незнанием: уехал, мол, человек в город, а когда именно и каким путем — не ведаем. Со временем, однако, им пришлось изменить их первоначальные показания и они стали путаться. Факт преступления становился в высшей степени вероятным. У некоторых якутов произвели обыск и нашли у Федота несколько совершенно новых пятирублевых бумажек с номерами подряд, а такими бумажками политическим ссыльным выдавалось их ежемесячное пособие, у простого якута подобным бумажкам неоткуда било взяться. У обоих заподозренных на их одежде были обнаружены многочисленные кровяные пятна, о происхождении которых оба дали объяснения очень сбивчивые и неправдоподобные. Чтобы лишить предполагаемых убийц возможности сноситься со своими родственниками и наставлять тех, какие им давать показания, и Сидорова и Абрамова арестовали и отвезли на Чурапчу, а там поместили в домиках тамошних политических ссыльных, в полном разобщении от других якутов. Это сильно подействовало на более нервного Абрамова, он часто волновался, путался в своих показаниях все более и более, и наконец, покаялся перед заседателем и открыл ему, как было дело.

    В передаче Э. К. Пекарского показание Абрамова излагается так: «Сидоров сообщил как-то Абрамов, что ему ўдалось через окно подсмотреть, как Алексеев раскладывал на столе кредитные бумажки... (Якуту показалось, что тут целые тысячи)... и стал подбивать Абрамова заманить куда-нибудь Алексеева и убить, а после него деньги разделить пополам.

    «Надо думать, — говорит Пекарский, — что Сидоров подсмотрел, как Алексеев зашивал деньги в свой суконный азям. Обоим заговорщикам было известно, что Алексееву очень хотелось узнать кратчайшую дорогу до Чурапчи и они условились между собою, что рано ўтром, в определенное время, Сидоров постучится к Алексееву и станет торопить его поскорее одеться, если он желает знать ближайший путь на Чурапчу, так как он, Сидоров, должен сейчас же ехать в том направлении. Абрамов в это время должен будет выйти с правой стороны дороги им на перерез, как бы высматривая ўдобное для косьбы место на находящейся близ дороги елани. Елань эта находилась в одной-двух верстах от родового ўправления и жилища Абрамова. Когда Алексеев и Сидоров подъехали к условному месту, тут же показался ў опушки леса Абрамов с горбушею (коса) на плече, поздоровался с Алексеевым и, чтобы ўстранить у последнего всякое опасение, бросил горбушу в остожье, затем подошел к Алексееву и Сидорову поговорить, как это водится обыкновенно между якутами. На вопрос Алексеева, не думает ли Абрамов копить на этой елани, Абрамов ответил, что хотел бы начать косить, да что-то голова болит. Тогда Алексеев будто бы вынул из кармана бутылку водки и предложил выпить ему и Сидорову.

    «Я, — рассказывал Абрамов, — немного отпивши, опять-таки чтобы рассеять у Алексеева всякое подозрение, ответил, что пусть-де водка останется для него самого, так как ему все-таки ехать порядочно. Сидоров совершенно отказался от водки. Алексеев немного отпил и затем бутылку спрятал в карман. После этого Алексеев и Сидоров стали собираться в дальнейшую дорогу. Я подскочил к лошади Алексеева и из уважения взял ее под уздцы, при чем обратил внимание Алексеева, чтобы он подтянул подпруги у своего коня. Когда Алексеев занялся этим делом (то есть повернулся к собеседникам спиной и нагнулся, стягивая ремни), Сидоров с силой пырнул Алексеева в правый бок. Алексеев, обернувшись, одной рукой схватил Сидорова за грудь, а другой за правую руку, и, обладая громадною силою, повалил того на землю. Я было растерялся; у меня мелькнула мысль сесть на лошадь Алексеева и удрать, но в это время Сидоров властно и настойчиво стал кричать: «коли! коли!» Повинуясь этому приказанию, я выхватил свой нож и, всадив Алексееву в самый крестец, стал водить ножом поперек, пока тот не выпустил из своих рук Сидорова. Поднявшись на ноги, Алексеев пошел по дороге, как бы ища чего-то. Меня взяла оторопь при мысли, что Алексеев найдет дрючок и при своей богатырской силе ўкокошит кого-либо из нас. Пока я размышлял, не ўдрать ли мне и в самом деле на алексеевской лошади, Сидоров начал наносить Алексееву, направившемуся в обратную сторону, по дороге домой, удары ножом один за другим куда попало. Алексеев все более замедлял шаг и, истекая кровью, упал. Тогда Сидоров нанес последний удар в левый бок. После этого мы ножи свои воткнули в землю ў основания придорожной лиственницы, труп Алексеева связали ремнями, притянули голову к ногам, и затем, продев палку, подняли на плечи и унесли в глубь тайги, где опустили труп в глубокую лесную яму, завалив ее обильным валежником».

    Вскоре, по ўказаниям Абрамова, был обнаружен в глубокой лесной яме, под кучей земли и хвороста, уже замерзший труп Алексеева, покрытый 22 ножевыми ранами глубиною до 2½ вершков. Очевидно, убийцы озверели и кололи куда попало со всего плеча. Рассказывают даже будто Абрамов пел и плясал над трупом.

    Ссыльные похоронили Алексеева близ его жилья, в ограде небольшой часовни, а Пекарский приобрел впоследствии небольшой камень, вырезал на нем дату ўбийства (1891 год), имя и отчество покойного, и распорядился о постройке над могилой деревянной ограды и навеса. Целы ли они теперь — неизвестно. С отъездом из Якутской области последних товарищей Алексеева некому стало охранять где-то в Жулейском наслеге далекой Якутии место ўспокоения чужого для якутов человека, погибшего здесь тридцать лет тому назад...

    Царское правительство, совершенно незнакомое с условиями жизни в том крае, куда оно спроваживало своих противников, долго не могло поверить в гибель Алексеева и питало опасения, что он бежал. Департамент полиции после первых же известий об исчезновении этого ссыльного циркулярно предписывал подведомственным ему ўчреждениям принять все меры к розыску такого тяжкого преступника, причем характеризовал его такими словами:

    «Алексеев, происходя из простого звания, обладая природным умом и бесспорным даром слова, представляет собою вполне законченный тип революционера-рабочего, закоренелого и стойкого в своих убеждениях, и едва ли после побега ўдовольствуется пассивной ролью, а, напротив, воспользуется обаянием своего имени в революционной среде и, несомненно, перейдет к активной деятельности, которая может оказаться, в особенности же в пределах империи весьма вредною для общественного порядка и безопасности».

    Если под «общественным порядком и безопасностью» подразумевать, — как подразумевал департамент, — царство неограниченного произвола и полное бесправие народа, то, конечно, для такого «порядка» Алексеев был «весьма вреден». Но в глазах всех тех, кто видит «порядок» не в угнетении, а в справедливости, не в рабстве, а в законной свободе, последние слова департамента полиции составят для покойного наивысшую хвалу, достаточную для того, чтобы сохранить за именем Петра Алексеева память в потомстве.

    /Майнов И. И.  Петр Алексеевич Алексеев 1849-1891. Москва. 1924. С. 27-30, 38-48./

 

 

    И. И. Майнов

                                                       ПЕТР АЛЕКСЕЕВИЧ АЛЕКСЕЕВ

                                                                         1849-1891

                                                                                 I

    Крестьянин Сычевского ўезда, Смоленской губернии, по занятию ткач, человек, почти самоучку овладевший грамотой и только ўрывками успевший приобрести кое-какие знания, Петр Алексеев в 28-летнем возрасте сделал свое имя известным всей грамотной России...

                                                                                 VI

     Так как мценская тюрьма была не каторжная, а пересыльная тюрьма, то туда в конце 1880-го и в начале 1881-го года было свезено много лиц, назначавшихся к высылке в Сибирь не только по судебным приговорам, но и «административно», т.-е. без суда, по распоряжению министров...

    С Ф. Ковалик в письме к Э. К. Пекарскому, собиравшему впоследствии сведения о жизни Петра Алексеева, говорит о той поре так: „из всех рабочих, сидевших в мценской тюрьме, он был единственным завсегдатаем клуба для свиданий, устроенного в особых комнатах, напоминавших скорее частную квартиру, чем тюрьму. Между рабочими и интеллигентами, — товарищами по заключению, — не всегда могли установиться вполне естественные отношения. Интеллигенция, шедшая сама в народ, чтобы сделаться рабочими, не могла не идеализировать несколько класса работников и потому относилась к представителям его в тюрьме с особою предупредительностью, рабочие же, в свою очередь, не могли не чувствовать, что интеллигенты относятся к ним как-то иначе, чем друг к другу, и потому естественно проявляли некоторую подозрительность. Петр Алексеев был один из немногих рабочих, которые никогда не ощущали своего яко бы неполноправия в среде товарищей, хотя бы и в сторону возвеличения трудящихся классов. Петруха совершенно одинаково относился ко всем товарищам, какого бы происхождения они не были... В тех случаях, когда по каким-нибудь вопросам тюрьма делилась на два лагеря, Петруха всегда голосовал с группой, с которой он сошелся по своим революционным убеждениям и которую он считал наиболее активной, но в то же время вполне дружески относился ко всем заключенным, каких бы мнений они ни придерживались. Этому нисколько не мешала присущая ему некоторая резкость характера».

    Весною 1881 го года состоялась отправка мценских сидельцев в Сибирь...

    В 1883 году по случаю коронации нового императора Александра III-го был издан манифест, сокративший для некоторых каторжан сроки их заключения в тюрьме, но к Алексееву этот манифест применен не был. Однако и помимо всяких смятений, вследствие особого, — сокращенного, порядка исчисления годов каторги, пребывание Алексеева на каторжном положении заканчивалось в 1884 году. Со времени его ареста прошло ўже девять лет. Молодой человек превратился за эти годы в 37-ми летнего мужчину много испытавшего свою железную силу и несокрушимую нравственную твердость. Ему предстоял теперь выход «на поселение». Для ўголовных преступников это означает жизнь в каком-нибудь сибирском селе, среди крестьян, в условиях очень сходных с теми, к каким они привыкли  в России. Но политических преступников по окончании ими сроков каторги только по особой милости оставляли на поселении в Забайкальской области, а по большей части высылали их в более отдаленную Якутскую область, о которой в то время вне ее только и знали, что там очень холодно и что русских там почти нет, а живут в этой пустыне какие-то полудикие якуты. Туда-то и повезли теперь, — чтобы он не смутил кого-нибудь своим красноречием, — все еще не забытого правительством, Алексеева.

                                                                                 VII

    Якутская область, действительно, очень велика и на большой части своего безмерного пространства пустынна. Но в южной ее части, где несколько потеплее, верст на двести в обе стороны от реки Лены разделилось довольно много жителей — якутов, которые существуют главным образом скотоводством, хотя иные из них уже с сороковых годов XIX века начали понемногу делать посевы ячменя (хлеба самого неприхотливого и выносливого к холоду). В восьмидесятых годах многие якуты сеяли кто по 29 по 4 пудика, а кто и пудов по 10-12. Однако, чаще всего запашки у якутов очень невелики и земледельцы они еще мало привычные к этому делу. Многим из них служит подспорьем в их хозяйстве охота, преимущественно на белку; многие добывают рыбу в реках и в .бесчисленных в этом крае озерах; наконец, иные ўходят на заработки в город Якутск или на золотые промыслы, расположенные по реке Витиму, за 1200 верст от Якутска. В Якутском округе (т. е. уезде) всего больше якутов осело к востоку от реки Лены, в четырехугольнике, который образуют три больших реки: огромная Лена на западе, ее приток Алдан на востоке (шириною в низовьях версты две) и приток Алдана река Амга (шириною с Оку под Калугой). С юга этот четырехугольник ограничен предгорьями совершенно диких и пустынных гор, в которых бродят немногочисленные звероловы-тунгусы с их оленями. С севера на юг. вся эта местность имеет около 300 верст протяжения, а с востока на запад около 200 верст. Никаких городов на всем этом пространстве нет. Сами якуты живут тут не в деревнях, а разбросано, иные в одиночку верст за 30, за 50 от ближайшего соседа, а иные ўстраиваются вдоль какой-нибудь речки или по берегам большого озера семьи по две, а то и по пять-шесть семей, на более близком расстоянии друг от друга, иногда даже на одной поляне или на одном побережье так, что из одного жилья можно бывает видеть два-три чужих дымка. За таким населенным уголком надо бывает проехать несколько десятков верст сплошной тайгой до другого такого же ўголка или просто до одинокой юрты. Самый населенный пункт всего северного заречья — поселок Чурапча. В начале 80-х годов там было с полсотни жителей: якутов, уголовных ссыльных, духовенства местной церкви, и писарей так называемой «инородной управы» Батурусскаго ўлуса, — учреждения несколько соответствующего нашему волостному правлению. Якутская волость, — улус, охватывает огромную площадь с хорошую русскую губернию и разделяется на общества, — наслеги, по пространству сходные с нашими уездами или с очень большими волостями; однако, населения на всем этом пространстве насчитывается обыкновенно всего несколько сотен или, самое большое, немного больше одной тысячи душ. Алексеев был первоначально назначен в Сасыльский наслег Баягантайскаго ўлуса, верст за 300 к северо-востоку от города Якутска, но впоследствии он сам перевелся в Жулейский наслег Бутурусскаго ўлуса, верст за 80 от Чурапчи, где не так далеко от него, — но все-таки за десятки верст, — проживало где в одиночку, а где маленькими группками, еще десятка с два политических ссыльных. Остальные ссыльные революционеры были расселены частью на западном берегу Лены, а частью на восточном по всему пространству за-ленского четырехугольника, а некоторые даже за его пределами, почти в пустыне.

    Якуты все числятся христианами и имеют русские имена, но по-русски из них сколько-нибудь понимают лишь очень немногие. Язык ихний несколько сходен с татарским, но по обычаям и по житейской обстановке татары стоит гораздо выше якутов. Якутское жилище, — юрта, похожа больше на шалаш с большой трубой посередине; нижний край этой трубы срезан и туда можно вставлять стоймя дрова и отапливать юрту, а также и кипятить воду в котелках или поджаривать мясо на сковородках, но хлеба испечь нельзя; вместо хлеба якуты приготовляют, подпеченную на камельке ячменную лепешку. Зимой в одной юрте с людьми помещается и скот, а потому воздух там в зимнее время стоит невыносимо ўдушливый и зловонный. Большинство якутов живет в большой бедности и питание взваром сосновой коры (бутуга) там составляет не редкость, а общераспространенный обычай. Бедняк имеет десяток, много два десятка тощих коровенок и заморенных телят и кое-как перебивается со своею семьей снятым молоком, а масло он обыкновенно обязан сдавать месткому богачу, у которого он весь в долгу. Богач живет почти так же грязно, как и бедняк, но только сытно. У него в стаде несколько сотен коров, есть табун лошадей и много сенокосов, которые выкашивают для него его неоплатные должники. Ни лавок, ни базаров в улусах нет: все необходимое люди здесь добывают или при поездках в Якутск за сотни верст, что не всякому доступно, или у богача, в долг под новые работы и под масло от своих коровенок. Русских обыкновенный улусный якут почти никогда не встречает. Вольных переселенцев там нет, а из уголовных ссыльных в улусы попадают только старые бродяги, татары и башкиры-конокрады, и те из сибирских ссыльных, которые ўчинили какое-нибудь преступление ўже на месте ссылки, Такие занимались в улусах кражами, и грабежами, а не то брали с якутов отступное и уходили в бега. Якуты их боялись и вообще к русским относились опасливо.

    Вот какая обстановка ожидала Алексеева на месте поселения. По тогдашним законам он должен был прожить здесь десять лет безвыездно в звании «ссыльнопоселенца», чтобы только тогда ему было дозволено приписаться в крестьяне какой-нибудь сибирской волости и в новом звании «крестьянина из Ссыльных» выехать из Якутской области в Сибирь же, но все-таки поближе и не в такую глушь.

    Освоиться в этих необычных условиях и создать себе в улусе сколько-нибудь сносную жизнь было бы невозможно для свежего человека, не ўмеющего говорить по-якутски, но всякому новичку на первых порах помогало свое ссыльное товарищество. Некоторые из ссыльных, проживших в этом крае ўже года три-четыре, успели за это время овладеть якутским языком, а один из них, — Пекарский, — начал составлять для товарищей маленькие рукописные словарики, которыми многие пользовались на первых порах, и благодаря им кое-как объяснялись с улусными жителями. Были такие политические ссыльные, которые заинтересовались задачей развития в таком холодном крае земледелия, и они приобрели лошадок, кое-какое обзаведение, и сеяли понемногу ячмень и даже пшеницу. Другие не занимались хлебопашеством, но получали в свое пользование сенокосный надел, и летом выкашивали свое сено, выполняя сами и все женские работы, а потом часть сена оставляли для прокорма своего собственного конька, а часть продавали по местной цене: от 1-го до 3-х рублей за большой воз. Как ни ничтожна эта цена по российским понятиям, но для ссыльного и 30-40 рублей, которые он мог выручить на этом деле, составляли большое подспорье. Помимо продажи сена в улусе какой бы то ни было другой заработок найти мудрено. Все нужное ему в его обиходе якут делает себе сам; ремесла в таком крае ссыльному ни к чему не могут служить; научные знания тоже ни к чему; только косой и можно себе что-нибудь добыть.

    Однако и сенокосный заработок слишком ничтожен, чтобы можно было просуществовать на него круглый год, да притом добиться земельного надела сразу же никому не ўдавалось, обыкновенно для этого надо было потерять много времени в настойчивых хлопотах; наконец, сенокосный труд не всякому под силу. Иной из ссыльных, может быть, великолепный литейщик или превосходный  чертежник, к земледельческому труду и к хозяйству был совершенно неспособен. В тюрьме казна содержала арестантов, выдавая им прямо пищу и тюремную одежду, а на местах ссылки тюремные «кормовые» заменялись казенным «пособием», выдававшимся ежемесячно в размере 6-12 рублей в месяц, смотря по дороговизне жизни в том или ином месте. В Якутской области, по ее отдаленности (город Якутск отстоит от Москвы за 8000 верст), мануфактура, сахар, керосин и тому подобные привозное предметы стоят гораздо дороже, чем даже в Иркутске. Ржаная и пшеничная мука там тоже составляет привозный предмет и в восьмидесятых годах цена одного пуда ржи колебалась на местном рынке, смотря по году, от 1 р. 60 к. до 4 р. 50 к. В виду такой дороговизны размер пособия в Якутской области составлял 12 рублей в месяц. Это «пособие» казак из окружной полиции ежемесячно развозил всем политическим ссыльным и на эти деньги те могли покупать себе ў якутов молоко, масло и мясо для своих обыденных нужд, а кое-что откладывали в запас, чтобы раза два-три в год съездить в город Якутск для закупки муки, соли, табаку, холста, обуви и всего прочего. Сбережений от ежемесячного «пособия» накапливалось, разумеется, слишком мало, и тут-то сенокосный заработок играл большую роль. Он давал средства для обновления своей одежды, для приобретения на несколько месяцев вперед кирпичного чая, бумаги, конвертов, и для ўчастия в разных общественных расходах, которые ў ссыльных всегда бывали: то кому-нибудь на побег, то на похороны, то на выписку газет и журналов и т. д.

    Как человек физически необыкновенно сильный и в работе ўдивительно спорый, Алексеев был отменным косцом. Он работал в одиночку и выставлял на своем лугу до 70 возов сена, а осенью, как и большинство ссыльных, имел обычай выезжать верхом на своем коньке, с перекинутыми через седло кожаными сумами для вещей, в город; за 250 верст от своего жилья, для закупки припасов на зимнюю пору.

    На такие крупные сравнительно расходы, как покупка коня, постройка собственного домика, приобретение хозяйственного обзаведения и т. п., казенных денег, даже вместе с заработанными, конечно, не хватало. Туг помогало человеку товарищество. Если ни у кого из товарищей не было нужной суммы, то ссыльные входили в сношения: с городскими купцами и те ссужали нуждающегося деньгами или припасами в долг, хотя бы лично его и не знали, уверенные в том, что не он сам, так товарищи-политики за него ўплатят. Благодаря такой сплоченности ссыльных социалистов даже в диком и суровом крае с инородческим населением люди все-таки не гибли и не дичали, а жили годы, а иные и десятки лет, сохраняя человеческий облик и свои прежние интересы.

    Много помогало духовному самосохранению ўлусников их забота о пополнении запаса принадлежавших им книг и о выписке газет и журналов. Выписывались газеты и журналы вскладчину всем улусом (т.-е. ссыльными одного ўлуса) и передавались из одного жилья в другое по очереди. Книги привозились с собою теми ссыльными, которые назначались в Якутскую область прямо из России, и по большей части при отъезде, с окончанием срока ссылки, оставлялись на месте, благодаря чему со временем у ўлусников образовалась порядочная библиотека. Так как число ссыльных постоянно ўвеличивалось вновь прибывшими, то духовная связь улусников с Россией не прерывалась. Новички привозили с собой и новые вести, и даже новые нелегальные издания так, что перемены во взглядах русских революционеров и не получавшие огласки в тогдашней печати события революционной жизни, хотя с большим запозданием, но все-таки доходили до ўлусников и вызывали в их среде такие же споры и обсуждения, как и в Москве или на Каре. Таким образом в якутских улусах, как и в каторжных тюрьмах, усилия правительства сломить людей тяжелой обстановкой жизни и отнять у них веру в будущее не приводили к цели: в огромном большинстве революционеры оставались революционерами и веры в свое дело не теряли.

    Алексеев обладал от природы большой твердостью духа и был не из таких, которых легко сломить, а находя поддержку в бодром настроении своих ближайших товарищей, он тем более ўкреплялся в своей вере в грядущее освобождение народа, и на свое собственное будущее смотрел совсем не безнадежно. Он знал, что его имя хорошо известно в революционной среде, и дорожил своей репутацией. Мечта его состояла в том, чтобы, вернувшись, со временем в Россию, продолжать работу для народа, т.-е. как для фабричных и заводских рабочих, так и для крестьян, так как сам он сознавал себя одинаково близким и к городскому пролетариату и к крестьянству и оставался по своим взглядам упорным народником. Народовольчество его позднейших товарищей по каторге и по ссылке ўспело несколько повлиять на Алексеева, но вполне преобразить его оно не могло. К террористической деятельности его совсем не тянуло, и пока Народная Воля была сильна и выдвигала на первый план боевые задачи (вроде цареубийства и т. п.), он не собирался, бежать, так как не ожидал встретить в России благоприятных условий для организации широких народных масс. Позже, с разгромом Народной Воли, движение в России притихло, и беглецу из Сибири некуда было бы примкнуть для плодотворной работы. В силу этого Алексеев с побегом не торопился, но все-таки не оставлял мысли уйти, когда общее положение в России даст возможность надеяться на то, что и он со своими наклонностями найдет себе дело по душе и окажется действительно полезен. Товарищи по карийской тюрьме, ценя его духовную силу и глубокую революционную ўбежденность, дали ему перед его выездом с каторги двести рублей на побег, и Алексеев хранил эту сумму как зеницу ока и держал ее при себе в запасе до случая. Пускаться в путь наобум, без ясной цели; он считал напрасным и жил в улусе, коротая время частью в работе, а частью в чтении и в общении с товарищами ссыльными, с которыми встречался, бывая изредка в городе или заезжая погостить у них в ближайших наслегах и улусах заречья.

    В своей обыденной жизни и в хозяйственном обиходе Алексеев отличался большой выдержкой, настойчивостью и обстоятельностью. Пристрастия к вину, к картам или к другим грубым развлечениям он не  имел и в этом смысле был человеком, безукоризненным, хотя и не отказывался в компании выпить рюмку другую, охотно пел в хору, и людей не сторонился. Почти все необходимее по дому или по хозяйству он делал сам, очень редко прибегая к найму якутов для каких-нибудь работ, вроде поставки дров, починки юрты и тому подобного. Юрту он соорудил себе отдельную от якутов, с досчатым полом (чего в якутских юртах не бывает), с русской печкой (чего тоже не бывает у якутов), со стеклами в окнах (якуты на зиму вставляют в окна льдинки), и жил совершенно один, соблюдая величайший порядок и опрятность, так как был человеком вполне культурным и грязи и неряшества терпеть не мог. Он и одевался всегда просто, но чисто, и в обращении с другими почти всегда сохранял ровный тон и несколько холодноватую вежливость. Иногда сдержанная страстность его натуры прорывалась в какой-нибудь минутной вспышке, но это случалось очень редко.

    Так проходили для Алексеева годы жизни «на поселении» и оставалось не так долго ждать того срока, когда и он, как и прочие поселенцы, должен был по тогдашним законам получить право выезда из Якутской области и некоторой свободы передвижения в границах Сибири. Где-нибудь в Иркутске или в Томске он мог бы ўстроиться по-иному, мог бы вступить с сношения с новейшими революционерами, вновь примкнуть к движению, а при желании — и бежать в Россию... Но случилось иное. Жизнь талантливого и крупного человека, отдавшего свои силы народному делу, оборвалась внезапно, жестоко и бессмысленно.

    Осенью 1891 года, заканчивая косьбу, Алексеев через проезжих, якутов известил, чурапчинских товарищей, что вскоре он, по обыкновению, отправится в город и по пути погостит у них. Чурапчинцы ждали его со дня на день, но Алексеев все-таки не приезжал. Якутские дороги — это по большей части верховые тропки; они вьются то по, узеньким лесным просекам, то почти теряются в непролазных болотах. Путнику приходится перебираться вброд через речки, а иногда, не добравшись за день до жилья или сбившись в путанице всяких тропок, заночевать прямо в тайге, в совершенно неведомом месте, на холоду и в сырости. Бывали в прежней жизни ссыльных и случаи нападения на путников дорожных разбойников (так погиб революционер Павел Орлов), или якутов, принявших странствующих политиков за разбойников и, в предупреждение их нападения, поспешивших напасть на них самим большой толпой, с кольями и с топорами (случай со ссыльными Рубинком и Щепанским). В виду таких возможностей, при долгом отсутствии Алексеева кто-нибудь, из чурапчинцев проехал бы за 70 верст в Жулейский наслег справиться, в чем дело. Но опасения товарищей несколько ўмерялись тем, что мог человек по каким-нибудь соображениям отправиться в город и другой дорогой, а не той, которая проходит через Чурапчу.

    Случилось, что как раз в это время несколько человек из числа чурапчинских ссыльных было вытребовано с казаком в город для заключения их ненадолго в тюрьму по одному политическому делу, возникшему ўже в Якутске. Товарищи поручили им раньше, чем они отправятся в тюрьму, узнать, в городе ли Петруха, а, если его там нет, то попросить исправника немедленно откомандировать в Жулейский наслег заседателя (станового пристава), с тем, чтобы тот прихватил на Чурапче кого-нибудь из тамошних ссыльных и вместе с ним произвел расследование всех обстоятельств загадочного исчезновения.

    В городе Петрухи не оказалось и арестованные чурапчинцы сообщили исправнику свои опасения. Заседатель был тотчас же командирован, а для подмоги в расследовании всех обстоятельств дела чурапчинцы присоединили к заседателю своего товарища М. Э. Новицкого, в дальнейшем же пути к ним присоединился и ближайший сосед Алексеева Э. К. Пекарский, живший от него всего в 18 верстах.

    Узнав об исчезновении государственного преступника, власти прежде всего должны были подумать, что он бежал. Но товарищи думать этого никак не могли. Побег без всякого предупреждения кого бы то ни было из своих — дело ў революционеров небывалое. Всегда о готовящемся побеге хоть несколько человек, но знают заранее, и почти всегда многие помогают или в подготовке такого нелегкого дела или в укрывании совершившегося побега возможно долгое время. Кроме того, на такую сумму, как двести рублей, имевшиеся ў Алексеева, из Якутской области уйти в то время было невозможно. Железной дороги через Сибирь тогда не было и до ближайшей железнодорожной станции надо было пробираться пешком или на лошадях 5000 верст, — а на это требовалось конечно не 200 рублей, а гораздо больше... В настоящем случае товарищи были вполне ўверены в том, что произошло какое-т несчастие и, возможно, что именно — убийство, т. к. окрестные якуты считали Алексеева человеком состоятельным и могли правильно сообразить, что, отправляясь в город за покупками, он не оставит своих денег в пустом доме, а захватит их с собой. Наибольшие подозрения, что и оправдалось, питал Пекарский, давно живший в этой местности, прекрасно владевший якутским языком и знавший о соседних якутах всю их подноготную. В самом же начале расследования он заподозрил, двоих близких соседей Алексеева Федота Сидорова и Егора Абрамова, якутов очень плохой репутации, постоянно на бивавшихся к русскому соседу со всякими непрошенными услугами.

    Сначала все опрошенные якуты отнекивались полным незнанием: уехал, мол, человек в город, а когда именно и каким путем — не ведаем. Со временем, однако, им пришлось изменить их первоначальные показания и они стали путаться. Факт преступления становился в высшей степени вероятным. У некоторых якутов произвели обыск и нашли у Федота несколько совершенно новых пятирублевых бумажек с номерами подряд, а такими бумажками политическим ссыльным выдавалось их ежемесячное пособие, у простого якута подобным бумажкам неоткуда било взяться. У обоих заподозренных на их одежде были обнаружены многочисленные кровяные пятна, о происхождении которых оба дали объяснения очень сбивчивые и неправдоподобные. Чтобы лишить предполагаемых убийц возможности сноситься со своими родственниками и наставлять тех, какие им давать показания, и Сидорова и Абрамова арестовали и отвезли на Чурапчу, а там поместили в домиках тамошних политических ссыльных, в полном разобщении от других якутов. Это сильно подействовало на более нервного Абрамова, он часто волновался, путался в своих показаниях все более и более, и наконец, покаялся перед заседателем и открыл ему, как было дело.

    В передаче Э. К. Пекарского показание Абрамова излагается так: «Сидоров сообщил как-то Абрамов, что ему ўдалось через окно подсмотреть, как Алексеев раскладывал на столе кредитные бумажки... (Якуту показалось, что тут целые тысячи)... и стал подбивать Абрамова заманить куда-нибудь Алексеева и убить, а после него деньги разделить пополам.

    «Надо думать, — говорит Пекарский, — что Сидоров подсмотрел, как Алексеев зашивал деньги в свой суконный азям. Обоим заговорщикам было известно, что Алексееву очень хотелось узнать кратчайшую дорогу до Чурапчи и они условились между собою, что рано ўтром, в определенное время, Сидоров постучится к Алексееву и станет торопить его поскорее одеться, если он желает знать ближайший путь на Чурапчу, так как он, Сидоров, должен сейчас же ехать в том направлении. Абрамов в это время должен будет выйти с правой стороны дороги им на перерез, как бы высматривая ўдобное для косьбы место на находящейся близ дороги елани. Елань эта находилась в одной-двух верстах от родового ўправления и жилища Абрамова. Когда Алексеев и Сидоров подъехали к условному месту, тут же показался ў опушки леса Абрамов с горбушею (коса) на плече, поздоровался с Алексеевым и, чтобы ўстранить у последнего всякое опасение, бросил горбушу в остожье, затем подошел к Алексееву и Сидорову поговорить, как это водится обыкновенно между якутами. На вопрос Алексеева, не думает ли Абрамов копить на этой елани, Абрамов ответил, что хотел бы начать косить, да что-то голова болит. Тогда Алексеев будто бы вынул из кармана бутылку водки и предложил выпить ему и Сидорову.

    «Я, — рассказывал Абрамов, — немного отпивши, опять-таки чтобы рассеять у Алексеева всякое подозрение, ответил, что пусть-де водка останется для него самого, так как ему все-таки ехать порядочно. Сидоров совершенно отказался от водки. Алексеев немного отпил и затем бутылку спрятал в карман. После этого Алексеев и Сидоров стали собираться в дальнейшую дорогу. Я подскочил к лошади Алексеева и из уважения взял ее под уздцы, при чем обратил внимание Алексеева, чтобы он подтянул подпруги у своего коня. Когда Алексеев занялся этим делом (то есть повернулся к собеседникам спиной и нагнулся, стягивая ремни), Сидоров с силой пырнул Алексеева в правый бок. Алексеев, обернувшись, одной рукой схватил Сидорова за грудь, а другой за правую руку, и, обладая громадною силою, повалил того на землю. Я было растерялся; у меня мелькнула мысль сесть на лошадь Алексеева и удрать, но в это время Сидоров властно и настойчиво стал кричать: «коли! коли!» Повинуясь этому приказанию, я выхватил свой нож и, всадив Алексееву в самый крестец, стал водить ножом поперек, пока тот не выпустил из своих рук Сидорова. Поднявшись на ноги, Алексеев пошел по дороге, как бы ища чего-то. Меня взяла оторопь при мысли, что Алексеев найдет дрючок и при своей богатырской силе ўкокошит кого-либо из нас. Пока я размышлял, не ўдрать ли мне и в самом деле на алексеевской лошади, Сидоров начал наносить Алексееву, направившемуся в обратную сторону, по дороге домой, удары ножом один за другим куда попало. Алексеев все более замедлял шаг и, истекая кровью, упал. Тогда Сидоров нанес последний удар в левый бок. После этого мы ножи свои воткнули в землю ў основания придорожной лиственницы, труп Алексеева связали ремнями, притянули голову к ногам, и затем, продев палку, подняли на плечи и унесли в глубь тайги, где опустили труп в глубокую лесную яму, завалив ее обильным валежником».

    Вскоре, по ўказаниям Абрамова, был обнаружен в глубокой лесной яме, под кучей земли и хвороста, уже замерзший труп Алексеева, покрытый 22 ножевыми ранами глубиною до 2½ вершков. Очевидно, убийцы озверели и кололи куда попало со всего плеча. Рассказывают даже будто Абрамов пел и плясал над трупом.

    Ссыльные похоронили Алексеева близ его жилья, в ограде небольшой часовни, а Пекарский приобрел впоследствии небольшой камень, вырезал на нем дату ўбийства (1891 год), имя и отчество покойного, и распорядился о постройке над могилой деревянной ограды и навеса. Целы ли они теперь — неизвестно. С отъездом из Якутской области последних товарищей Алексеева некому стало охранять где-то в Жулейском наслеге далекой Якутии место ўспокоения чужого для якутов человека, погибшего здесь тридцать лет тому назад...

    Царское правительство, совершенно незнакомое с условиями жизни в том крае, куда оно спроваживало своих противников, долго не могло поверить в гибель Алексеева и питало опасения, что он бежал. Департамент полиции после первых же известий об исчезновении этого ссыльного циркулярно предписывал подведомственным ему ўчреждениям принять все меры к розыску такого тяжкого преступника, причем характеризовал его такими словами:

    «Алексеев, происходя из простого звания, обладая природным умом и бесспорным даром слова, представляет собою вполне законченный тип революционера-рабочего, закоренелого и стойкого в своих убеждениях, и едва ли после побега ўдовольствуется пассивной ролью, а, напротив, воспользуется обаянием своего имени в революционной среде и, несомненно, перейдет к активной деятельности, которая может оказаться, в особенности же в пределах империи весьма вредною для общественного порядка и безопасности».

    Если под «общественным порядком и безопасностью» подразумевать, — как подразумевал департамент, — царство неограниченного произвола и полное бесправие народа, то, конечно, для такого «порядка» Алексеев был «весьма вреден». Но в глазах всех тех, кто видит «порядок» не в угнетении, а в справедливости, не в рабстве, а в законной свободе, последние слова департамента полиции составят для покойного наивысшую хвалу, достаточную для того, чтобы сохранить за именем Петра Алексеева память в потомстве.

    /Майнов И. И.  Петр Алексеевич Алексеев 1849-1891. Москва. 1924. С. 27-30, 38-48./

 

 

                                                         ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.

    Важное значение всякого рода справочников не подлежит, конечно, никакому сомнению.

    Об этом трактуется в любом справочном издании по любому предмету. Но особую важность приобретают такие издания, как указатели литературы того или другого предмета. И об этом говорят нам все составители разных библиографических указателей. Несмотря, однако, на все принимаемые составителями старания, редкий из таких указателей оказывался вне ўпреков со стороны рецензентов и со стороны людей, пользовавшихся ўказателем для своих специальных целей. Объясняется это, конечно, не недостатком усердия ў составителей, а трудностью в выполнении задачи, — трудностью, которую могут подтвердить лишь те, кто соприкасался близко с работою этого рода.

    Предлагаемый вниманию читателей труд не претендует на исчерпывающую полноту, и составитель его далек от мысли считать работу охватывающею всю литературу предмета в намеченных им рамках. Но одно можно сказать бесспорно, что автор проявил всю возможную старательность и добросовестность для того, чтобы облегчить работу будущих исследователей.

    Если в области этнографии Якутской Республики можно ўказать на более или менее ўдовлетворительные труды, то в области истории края нельзя ўказать хотя бы на один какой-либо труд, характеризующий исторический период жизни якутов, не говоря ўже о доисторическом периоде. В виду этого, возможно полный библиографический обзор всего печатного материала в этой непочатой области крайне необходим для всех, кто интересуется прошлыми судьбами и жизнью населения Якутской Республики. Тоже можно сказать и в отношении этнографии края. Каждый исследователь, прежде чем приступит к изучению той или другой отрасли этой дисциплины, неизбежно становится лицом к лицу с необходимостью ознакомиться с литературой предмета.

    Сознавая колоссальную важность подобных библиографических работ, я охотно принял предложение составителя настоящего ўказателя взять на себя его редактирование насколько позволяло мне ограниченное время, которым я располагаю, старался помочь составителю всем запасом моих сведений по библиографии ЯР.

    С чистою совестью могу сказать, что П. П. Хороших, со своей стороны, проявил максимум энергии для придания своему библиографическому опыту наибольшей полноты и стройности, не забыв включить в свой труд картографию края и сведения о биографиях исследователей Якутии. Составитель с полным правом может сказать, что сделал все, что было в его силах сделать.

    Такие работы не могут достигнуть совершенства ўсилиями одного человека, даже самого энергичного и трудолюбивого, и остается надеяться, что лица, которым придется прибегать за справками к настоящему труду, не откажут в сообщении своих поправок, дополнений и доброжелательных замечаний.

    Эд. Пекарский.

    29 июня 1924 г.

    Ленинград.

    Музей Антропологии и Этнографии Академии Наук.

    *

                                                             ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

    Еще в 1919 г. автором данного труда было приступлено к составлению библиографических сводок по отдельным туземным народностям Восточной Сибири. В 1923 г. в первом выпуске «Сибирской Живой Старины», издаваемой В.-Сибирским Отделом Русского Географического Общества, автором в виде опыта был помещен «Указатель историко-этнографической литературы о бурятской народности». Данный труд является опытом обзора литературы о якутской народности и может служить справочником для лиц, занимающихся вопросами якутоведения, вместе с тем, он дает возможность уяснить, какие из отдельных сторон жизни и быта якутов мало освещены и требуют дополнительного изучения.

    Указатель заключает в себе книги, статьи и отдельные заметки о якутской народности, написанные на русском языке, за все время по 1923 г. включительно. За 1924 г. в указатель включена литература, вышедшая до появления в свет указателя (по июль месяц). Из иностранных сочинений, вышедших в России, вошли лишь те, сведения о которых имеются в указателях литературы о Сибири.

    К сожалению, отсутствие в Иркутских типографиях якутского шрифта нс дало возможности привести якутские слова по академической транскрипции.

    При составлении использованы, как библиографические ўказатели (за исключением Явловского Пр., см. № 76, которого не было в распоряжении автора, а также неполно использован Олейников Н. Е., см. № 69), перечисленные в отделе библиографии, так и, по мере возможности, просмотрены издания, перечень которых помещен ниже, вместе с условными сокращениями.

    Кроме того, просмотрена рукопись «Сибирь в общих русских журналах 1891-1917 г.», под редакцией Азадовского М. К., за что автор приносит М. К. Азадовскому глубокую благодарность.

    Составителем наибольшее внимание обращено на литературу, вышедшую с 1892 г., т.-е. со времени выхода в свет указателей Межова и Приклонского (см. ниже). Из этих указателей, автором взята литература по истории, этнографии, статистике, картографии и медицине, за исключением некоторых мелких статей.

    Из газет в указатель вошли те статьи, в коих приводится новый ценный материал, биографии или статьи, которые дополняют сведения, встречающиеся в литературе о якутской народности, а также и рецензии на ту или иную работу.

    Рецензии для ўдобства помещены непосредственно под рецензируемой работой, причем наибольшее значение придавалось тем рецензиям, которые или пополняют материал, или указывают на те или иные пропуски и неточности рецензируемой работы.

    Материал в указателе распределен по следующим отделам: 1. Сочинения общие (отражающие все стороны жизни якутов и могущие лечь в основу при изучении этой народности), 2. Библиографические ўказатели, 3. Биографии и некрологи исследователей Якутии, 4. Материальная культура якутов (хозяйство, занятия, промысли и т. п.), 5. Обычное право, родовой быт, 6. Религия якутов, 7. Фольклор, 8. Язык, 9. Антропологические измерения, 10. История якутов, 11. Статистические данные, 12. Медицина, вымирание, прирост, 13. Исторические и этнографические карты.

    Внутри отделов материал распределен в следующем порядке: автор (в алфавитном порядке), заглавие статьи, журнала или заметки, год издания, том, выпуск, №№. Количество строк отделено точкой с запятой. В отделе биографии и некрологов исследователей Якутии, автором допущены некоторые ўклонения от принятой для всего ўказателя системы а, именно, авторы, писавшие биографии и некрологи, приведены не в алфавитном порядке, а поставлены непосредственно под фамилией того исследователя якутской народности, о котором они писали

    Иностранные сочинения приводятся в алфавитном порядке (по авторам) в конце каждого отдела.

    В интересах уменьшения объема издания и удешевления его, в указателе допущены сокращения, убраны кавычки, а также объединены под одним № некоторые заметки и отдельные газетные статьи (без подписи). По тем же причинам, при описании той или иной книги, не ўказаны некоторые библиографические признаки второстепенного значения, как, например, название типографии, тираж, размеры книги и пр. В конце ўказателя приложен алфавитный список авторов со ссылками па №№, под которыми помещены их работы о ўказателе.

    Автор считает своим долгом принести глубокую благодарность Эдуарду Карловичу Пекарскому, которым редактирован и дополнен данный указатель в рукописи, в бытность автора в научной командировке в Ленинграде. Благодаря вниманию этого ўченого, автор имел возможность ознакомиться с его домашней библиотекой и со многими изданиями и рукописями, которых не оказалось в библиотеках Сибирских городов. Но ўказаниям Э. К. Пекарского, расшифрованы фамилии, отчества и имена многих авторов и приведены в скобках авторы статей «без подписи».

    К сожалению по техническим причинам (работа печаталась в Иркутске), работа не была просмотрена Э. К. Пекарским в корректуре.

    Автор также приносит глубокую благодарность Московскому Представительству Якутской Автономной Республики, в лице М. К. Амосова, отпустившему средства на издание данной работы, В. Д. Халдееву — за предоставление литературы о якутской народности, вышедшей за последнее время, А. Колесову, ад способствование выходу в свет данного ўказателя, Г. С. Виноградову и П. К. Казаринову, за просмотр указателя и добавления, пом. директора Гостипографии А. Н. Губанову, за его внимательное отношения к изданию ўказателя и завед. библиотекой ВСОРГО А. Н. Кузнецовой, за предоставление литературы.

    Одновременно автором ведется работа по составлению биографий местных ученых и заезжих исследователей Сибири. Биографии бурятских ученых (Банзарова, Хангалова М. Н., Цыбикова Г., Гамбоева Г.) автором уже опубликованы в периодической печати. Из исследователей Якутии автором опубликован М. П. Овчинников и в непродолжительном времени сдаются в печать биографии В. М. Ионова. В. Трощанского и др.

    Ленинград - Иркутск.

    1924 г.

                                                                ОБЩИЕ СОЧИНЕНИЯ

    27. Патканов, С. Опыт географии и статистики тунгузских племен Сибири, на основании данных переписи населения. 1897, ч. 1. в. 2. ЗРГОЭ, 1906. XXXI, ч. 1. в. 1-2.

    Рец. Э. К. Пекарского ЖС, 1906, в. 3 и 1907, в. 1.

    28. /Пекарский Э. К./ (сост.). Обзор Якутской обл. за 1901. Изд. Якутск. Обл. Ком. Як. 1903.

    29. Пекарский, Э. К. К вопросу объякучивания русских. ЖС. 1908, в. 1.

    30. — Из якутской старины. ЖС, 1908, в. 4 (Извлечение из старинной книги (до 1803 г.) Хвостова и Давыдова «Путешествие в Америку» (стр. 127-138): Домашняя жизнь якутов, одежда, пища, свадьба, шаманство, суеверие.

    31. — № 27, 34, 39.

    34. Природа и население России. Под редак. В. В. Битнера. Ч. I. Народы Азиатской России. Изд. Вестн. Знания. С.-П. 1906 (Глава о якутах).

    Рец. Э. К. Пекарского ЖС, 1906, IV: стр 107.

    39. Трощанский В. Ф. Якуты в их домашней обстановке. ЖС, 1908, в. 3-4, отд. I. стр. 352 и 1908, в. 4; стр. 435-446. II. Наброски о якутах Якутского округа (под редакц. и с. примеч. Э. К. Пекарского) ИОАИЭ, Каз. 1911, ХХVII, в. 2-4.

    Рец. /Виташевский Н./ ЖС, 1913, в. 1-2.

                                                  БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ЎКАЗАТЕЛИ

    70. Пекарский Э. К. Библиография якутской сказки, ЖС, 1912. I. XXI. 529-531.

    71. — Якутские газеты за 1907-1909, ЖС, 1900, XVIII. в 1; 108-111.

    72. — Перечень источников словаря Якутского языка, с дополнением К. Залемана. ИАН, 1905. февр. № 2.

                                       БИОГРАФИИ И НЕКРОЛОГИ ИССЛЕДОВАТЕЛЕЙ

    Ионов В. М.

    87. Пекарский, Э. К. Записки о рукописях, оставшихся после смерти В. М. Ионова (протокол засед. Росс. Акад. Наук, отделение историч. наук и филологии 25 окт. 1922. § 186. См. еще ИАН, 1905. XXII, № 2 и предисловие к т. I. в. 1. «Словаря якутского языка», составлен. Э. К. Пекарским).

    Овчинников М. П.

    99. Стож, М. Г. Словарь Сибирских писателей, поэтов и ученых. Ирк. стр. 70.

    Рец. С. Карцова (Пекарского Э. К.) Сибиряки в русск. Литературе и науке. Крит. заметки. Вестн. Литерат. 1916. № 6, июль; стр. 136-138.

    Пекарский Э. К.

    102. Автобиография. Народ. 1917. Пет.

    103. Радлов, В. В. Отзыв о трудах Э. К. Пекарского. Отч. РГО за 1911; стр. 77-35.

    Припузов Н. П.

    105. Пекарский, Э. К. Н. П. Припузов. В. Об. 1904.

    Худяков И. А.

    116. Бобров, Е. Обзор учено-литератур. деятельности Худякова ЖМНПр. 1908, № 8; Русск. Филолог. Вестн. 1908, № 4. Рец. Z (Пекарского Э. К.). К статьям Е. Боброва о Худякове ЖС, 1909, в. 1.

    117. Пекарский, Э. К. И. А. Худяков и ученый обозреватель его трудов. СВ, 1908, № 31-32.

    118. Стож, М. Г. № 99.

                                                         МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА

                                                (Хозяйство, промысла, занятия, жилища и пр.)

    121. Абрамов И. С. и Пекарский, Э. К. На краю Сибири (от Якутска до Нелькана) СВ, 1908, № 49-52.

    139. Васильев Б. Н. Угасшая культура на дальнем севере. СВ, 1908, № 1 (См. объякучивание русского элемента). Рец. (Пекарский, Э. К.) ЖС, 1908, в. 1; стр. 137.

    175. К вопросу о переселении в Якутскую обл. Изд. М. В. Пихтина. М. 1911, стр. 19. Отз. М. А. СВ, 1911, № 20-21, стр. 75-76. См. еще СВ № 44 «Письмо в редакцию» по поводу отчета о докладе Э. К. Пекарского «Расселение якутов».

    217. Пекарский Э. К. Земельный вопрос у якутов. СВ, 1908. № 17-18. Отз. ЯкЖ, 1908, № 65; стр. 1.

    218. — Неурожай в Якутской области. С.-Петер. Ведом., 1909, № 218.

    219. — Оседлое или кочевое племя якуты. СВ, 1909, № 37-38.

    220. — и В. П. Цветков. Приаянские тунгусы. С.-Пб. 1911. Отд. отт. из. ЖС, XX, 1911 (См. о числе якутов, описание якутской юрты, стр. 333, 344-345).

    221. — и В. П. Цветков. Очерки быта приаянских тунгусов. Сб. МАЭАН, 1918, т. 2 (На стр. 95-98, см. о числе якутов и о названии некоторых предметов материальной культуры на якутском языке). Рец. Фелицына С. (Либровича С. Ф.). Изд. Кн. маг. М. О. Вольф по литературе, наукам и библиографии. 1914, № 3.

    222. — № 121. 139, 175.

    254. Трощанский В. Ф. и Э. К. Пекарский. Якуты в их домашней обстановке. Этнограф. очерк. С.-П. 1909. Отд. отт. из ЖС, в. 3-4, за 1908, стр. 32. Рец. Фаресова, А. Истор. Весн. 1909, ноябрь — стр. 705-707.

    255. Трощанский В. Ф. Земледелие и землепользование ў якутов. СВ, 1908, № 31-34 (Глава из «Набросков о якутах», см. № 39).

    256. Фаресов, А. № 254.

    262. Цветков В. П. № 220, 221.

                                                        ОБЫЧНОЕ ПРАВО, СЕМЬЯ И РОД

    320. Пекарский, Э. К. Из области имущественных прав якутов (к пересмотру Положения об инородцах. С.-Петер. Вед. 1910, № 179.

    821. — Об организации суда ў якутов. СВ. 1907. № 35-36.

    122 — и Майнов, И. И. Программа для исследования домашнего и семейного быта якутов. ЖС. 1913, в. 3-4; стр. 117-135.

    323 (Пекарский, Э. К. и Осмоловский, Г. Ф.) Якутский род до и после прихода русских. Пам. кн. Як. обл. 1896, в. 1; стр. 1-48. По поводу данной статьи: Ефремов № 291; Рец. (Сосновский, М. И.) В. Об. 1896, № 20 и (Ковалик) В. Об. 1896, № 33, 35, 42 и 92.

    323-а — № 340.

    340. Трощанский, В. Ф. Наброски о якутах (под ред. Э. К. Пекарского). ИОИАЭ, Каз. XXXVII, в. 2-4. Отд. оттиск Каз. 1911.

    340. — и Пекарский Э. К. Любовь и брак у якутов. Из якутской старины (к материалам по якутскому обычному праву). С.-Пб. 1909. Отд. отт. из ЖС, 1909, в. 2-3; стр. 8.

                                                                           ВЕРОВАНИЯ

    360 Васильев, В. Н. Шаманский костюм и бубен у якутов. Сб. МАЭАН, 1910, в. VII. Отз. Никифорова, А. ЖС, 1910, XIX, отд. 3.

    361. — и  Пекарский. Плащ и бубен якутского шамана. Материалы по этнографии России, т. 1. Изд. Этн. Отд. Русск. Музея Алекс. III. С.-Пб. 1910, с рис. Рец. Виташевский. Н. ЖС, 1910, в. IV; стр. 242-247. В(сево)л(од) Михайлович (Ионов). ЭО, 1911. № 1-2, стр. 281. Б(огданов) Вл. ЭО, 1910, № 1-2; стр. 183-184.

    375. Изв. Росс. Акад. Наук. VI серия. 15 янв. 1922, № 1-18. Ленингр. на стр. 140-142 приводится записка Пекарского, Э. К. с перечнем рукописей В. М. Ионова по верованию якутов

    406. Пекарский, Э. К. № 361, 375, 433, 435.

    433. Трощанский, В. Ф. Эволюция черной веры (шаманства) у якутов. Учен. Зап. Каз. Унив. 1903, кн. 4, апрель; стр. 1-208, с 10 фигур. и 4 прил. При работе предисловие Н. Катанова и приложения А. Наумова, Э. К. Пекарского, В. В. Попова и указатель якутских слов и собственных имен, составлен. Н. Катановым. Содержание: Родственные якутам народы. Двойственность олицетворения сил природы. Эволюция религиозных представлений у якутов. Верховное божество. Солнце. Второстепенные духи. Древние верования якутов. Духи местности. Огонь. Почитание животных. Злые духи. Понятие о душе, загробном мире, смерти, болезни. Культ предков, жертвоприношения. Шаманство, шаманы, кузнецы. Обучение шамана, шаманские костюмы. Шаманы белые и черные. (Фотографии костюмов шаманов). Рец. Сержпутовского А. ЖС, 1907, в. 1.

    431. — Опыт систематической программы дли собирания сведений о дохристианских верованиях якутов. Каз. 1897; стр. VII+63 (Отд. отт. из XIV тома ИОАИЭ).

    435. — Тоже. С-Пб. 1911. Отд. отт. из ЖС, 1911; стр. 247-292 (под редакцией Э. К. Пекарского).

    438. Харузина, В. К вопросу о почитании огня. ЭО. 1906. № 3-4.

    Рец. Э. К. Пекарский, ЖС, 1907, в. 2.

    444. Штенберг, Л. Я. Орел в сравнительном фолклоре (доклад). ЖС, Журн. Засед. Этн. Отд. РГО, за 1913, в. 3-4; стр. LI-LV (есть указания В. М. Ионова и Пекарского Э. К. о культе орла ў якутов).

                                                                      ФОЛЬКЛОР

    456. Верхоянский Сборник. Якутские сказки, песни, загадки, пословицы, собранные в Верхоянском крае И. А. Худяковым. Перевод. ЗВСОРГО по Этн. т. I. в 3. Ирк. 1890, стр. 69-253: V. Сказки. Содержание: 1. Чирок и Беркут. 2. Летающие крылатые. 3 Хороший Юджиянь. 4. Низенькая старушка с пятью коровами. 5. Ураныкан – старик. 6. Берь-Хара. 7. Старуха со стариком. 8. Хан-Джаргыстай. Ч. I. Белый юноша. Ч. II. Сильный человек. Кеньчебече. Ч. III. Хан-Джаргыстай. 9. Чарчахан. 10. Пташка и Едун (обжора). 11. Оногостон-Чокан и Олон-Долон. 12. Басымнилан - батыр. Тут же русские сказки у якутов Верхоянск. оер. (стр. 254-303). 1. Илья Муромец. 2. Старец Пилигримм.

    Рец. Пекарского Э. К. Заметка по поводу редакции «Верхоянского Сборника» И. А. Худякова ИВСОРГО, XXVI. № 4-5; Ирк. 1896. Якутский текст сказок «Верхоянского Сборника», см. в «Образцах народной литературы якутов». Изд. Ак. Н. т. II, ч. I. в. 1. См. № 482.

    465. Залеман. № 492.

    475. Миддендорф, А. № 22. Отд. VI. Сказка частью на якутском языке с подстрочным переводом слов, частью в пересказе. См. также издание на немецком языке. Якутский текст сказки перепечатан в «Образцах народной литературы якутов». Т. I, ч. I, под заглавием «Арiägäl-бäргäн».

    482. Образцы народной литературы якутов, издаваемые под ред. Э. К. Пекарского, при ближайшем участии В. М. Ионова: Т. I. ч. 1. Тексты сказок, собранных Э. К. Пекарским. С. Пб. 1911; стр. 475. Труды Якутской Экспедиции, снаряж. на средства И. М. Сибирякова (1894-96 г.г.). Т. II, ч. VI. Т. II. ч. I. в. 1. Тексты сказок, собранных И. А. Худяковым. С.-Пб, 1913; стр. 190. Т. III. ч. I. в. 1. Тексты сказок, записанных В. Н. Васильевым.

    484. Овчинников, М. П. — Сордохай богатырь (якутская сказка) без якутского текста, вольный пересказ. ИВСОРГО, 1904, XXXV, № 2; стр. 1-8. Рец. Э. П(екарского). ЖС. 1908, в. IV; см. еще Сиб. Вопр. 1908, № 19-20.

    492. Пекарский, Э. К. Образцы народной литературы якутов. Изд. Акад. Наук. В. 1, 1907; в. 2, 1908; в. 3, 1909; в. 4. 1910; в. 5, 1911; в. 6, 1913. С-Пб. Отз. Залеман, ЭО, 1907, № 3; стр. 132-153.

    493 — Якутские тексты, собранные Н.Припузовым (песни). Востоковедный Ежегодник за 1916-1918, в. 2. (Польский журнал, выходящий в Кракове на польском языке).

    494. — (сообщ.) Чачахан (якут. сказка). ЖС, 1906, в. 2, стр. 2; стр. 118-122.

    495. — Подробное содержание якутск. спектакля «Олонхо». ЖС, 1006, в. 4; стр. 202-204.

    496. — (сообщ.). Река Лена. Якутская песня. Перевод с якутск. Ег. Дм. Николаева - старш. Вольн. Сиб., 1918, № 12.

    497. — (сообщ.). Песня о лете. Перевод с якутск. Ег. Дм. Николаева - старш. Вольн. Сиб., 1918.

    498. — № 456, 482.

    491-а. Припузов, Н. № 493.

    512. Худяков, И. А. № 456, 482.

    519 Ueber die Sprache der Jakuten. Von O. Böhtlingk. I. Jakutischer Text. G. 79-95. Олонхо (Араідах-буруідах Ар-соботох). (Dr. А. Тh. v. Middendorff. Sibirische Reise. Band. III. Theil I. Ethnographie). Текст с подстрочным переводом на немецком языке. Первые (79-85) страницы сказки, под заглавием: Арäйдäх буруйдах Ар-соготох, без перевода, перепечатаны в «Букваре для якутов». (Изд. Прав. Миссион. О-ва, Каз. 1898, стр. 19-22).

    Примечание. Якутские названия сказок и их подробный перечень см. Пекарский Э. К. № 70 и № 482.

                                                                               ЯЗЫК

    529. В(иноградов)-в, Н(иколл) Новый словарь якутского языка (о словаре Пекарского) ЖС, 1906, в. I.

    534. Залеман, И. № 551, 552.

    Ионов, В. М. № 552, 546, 583.

    550. — Пекарский, Э. К. (ред.) Краткий русско-якутский словарь, издан. на средства Якутск. Областн. Комитета. Як. 1905, стр. 147. Второе издание дополненное и исправленное, с предисловием А. Н. Самойлович, П. 1916, стр. 1+XVI+242. Рец. Вестн. Литер. 1916. № 6, стр. 92.

    551. — Записка о «Словаре якутского языка» (с перечнем источников «словаря якутского языка».) Изв. Ак. Наук, 1905, т. XXII, № 2; стр. 05-011, с дополнением Залемана. Рукописный материал и священные книги, упоминаемые в работе Пекарского, Э. К., в указатель не включены.

    552. — Словарь якутского языка, составлен. Э. К. Пекарским, при ближайшим участии Д. Д. Попова и В. М. Ионова. (Труды Якутск. Экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова 1894, т. 3, ч. 1.) В. 1, 1907, XVIII стр.+320.

    Отз. Залемана, К. Г. Отч. Акад. Наук за 1907 г., Радлова, В. ЖС, 1907, в. 4; стр. 63-65. См. еще о присуждении Э. К. Пекарскому премии и золотой медали. ЯЖ, 1908, № 9; стр. 2-3 и ЯМ, 1909, № 21-22.

    В. 2. 1909. IV+321 — 640 стр.

    В. 3. 1912. 640-960 стр.

    В. 4. 1916. III+961-1280 столб.+II стр.

    В. 5. 1917. II стр. + 1281-1456 столб.

    В. 6. 1923. II стр. + 1457-1776 столб.

    Отз. в вып. VI. Самойлович, А. Н. «Восток» 1924, № 4; стр. 185-187.

    553. — К вопросу о происхождении слова «тунгус» ЭО, 1906, № 3-4 (По поводу ст. Шиманского, критич. заметка).

    Рец. Сержпутовского, ЖС, 1907, в. 2, стр. 28-29.

    554. — Миддендорф и его якутские тексты. ЗВОРАрО, 1907, XVIII, в 1; стр. 045-060.

    555. — Сообщение о словаре якутского языка. ЯОВ, 1895, № 8.

    556. — Объяснение якутских знаков, неимеющихся в русской азбуке. ЯОВ, 1898. № 1 (перепечатано в «Кратком якутском словаре).

    557. — № 529, 580, 585.

    571. Сержпунтовский. № 553.

    580. Шиманский, А. И. Происхождение и действительное значение слова «тунгус». ЭО. 1905, № 4. стр. 106-118.

    См. Пекарский № 553.

    585. Ястремский, С. В. Грамматика якутского языка (под ред. Э. К. Пекарского) Ирк. 1900; стр. VIII+307+III. Вост. Сиб. Отд. Р. Г. О-ва. Труды Якут. Экспед., снаряж. на средства И. М. Сибирякова. Отд. II. т. II. ч. 2. в. 2. Содержание: 1. Фонетика. 2. Производные понятия и выражения отношений. 3. Синтаксис. 4. Образцы народной словесности.

    Отз. Вс/еволод/ М/иллер/. ЭО, 1901, № 2; стр. 168-169.

                                                                         ИСТОРИЯ

    653. Пекарский Э. К. Об остатках Якутского острога. ЯкКр, 1908, №. 2.

    654. — Из преданий о жизни якутов до встречи их с русскими. ЗРГОЭ, 1909, XXXIV; стр. 145-156 (Приложен список сочинений, в которых приведены легенды о происхождении якутов и их историческом прошлом).

    655. — Из якутской старины. Доюдус, ЖС, 1907, в. 2, Отд. 2; стр. 45-50 (рассказ о якуте Доюдус по данным М. П. Овчинникова, М. Н. Адросовой и А. Наумова).

    656. — № 672.

    672. Султанов Н. В. Остатки якутского острога и некоторые другие памятники деревянного зодчества в Сибири (с табл. рис.). Изв. Арх. Комиссии, 1907, в. 24. Отд. отт. С.-Пб, 1907, стр. 154; 18 табл., 50 чертежей. Отз. Пекарский Э. К. ЖС, 1907, в. IV.

    675. Трощанский Ф. № 433 (Глава о прародине якутов).

                                                          СТАТИСТИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ

    706. Общее обозрение Якутской обл. за 1892-1902 г.г. (под редакц. Э. К. Пекарского). Изд. Якутск. Област. Стат. Комитета. Пам. Кн. Як. об. на 1901 г. Як. 1902.

    713. Пекарский Э. К. № 706.

                                                  МЕДИЦИНА, БОЛЕЗНИ, ВЫМИРАНИЕ

    737. В. П. /Войнаральский П. И./. Приполярное земледелие. Журн. Мин. Земл. «Сельское Хоз. И Лесоводство», 1897, июль (см. о вымирании у якутов).

    См. по поводу данной статьи у Пекарского Э. К. «П. И. Войнаральский о вымирании якутов». ЖС, 1915, в. 1; стр. 03-06.

    757. Пекарский Э. К. № 737.

                                                               УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

    Пекарский Э. К. - 27, 28, 29, 30, 31, 34, 39, 70, 71, 72, 87, 99, 102, 103, 105, 116, 117, 121, 139, 175, 217, 218, 219, 220, 221, 222, 254, 320, 321, 322, 323, 340, 361, 375, 406, 435, 456, 482, 484, 492, 493,494, 495, 496, 497, 498, 519, 550, 551, 552, 553, 554, 555, 556, 557, 580, 585, 653, 654, 655, 656, 672, 706, 713, 737, 757.

                                                                          Приложение.

    Н. С. Романов

                                      К истории периодической печати в г. Якутске

    Общие политические ўсловия дореволюционного времени властно препятствовали развитию частной прессы о Сибири — этой бесправной стране ссылки. Беззащитность и бесправность Сибирской печати носили, можно сказать, легендарный характер. Губернаторы своею главною задачею службы ставили преследование газет и это давление по временам принимало сказочные формы. В старое время поощрялась только печать религиозно-нравственного характера.

    В особенности это выразилось в одном из отдаленнейших мест ссылки — Якутской области, где печатное слово долго нс могло развиться. Первоначальное Якутске издавались с 1863 г. «Памятные книжки», затем с 1887 г. стали выходить официальные духовные «Якутские Епархиальные Ведомости» и с 1892 г. и гражданская газета «Якутские Областные Ведомости».

    Начало частной прессы в Якутске было положено лишь с 1904 г., по инициативе ўчителя Якутской гимназии В. Жаркова, когда во время русско-японской войны стали издаваться ежедневные телеграфные бюллетени Северного агентства, печатавшиеся на гектографе. Впоследствии за свою издательскую деятельность Жарков был отстранен от учительства и пребывание его в Якутске было признано начальством нежелательным. Однако, стремление Жаркова не заглохло и ссыльные Якутска стремились к созданию местной газеты, которая могла бы правдиво отражать существующую жизнь и ее запросы.

    В 1907 в. группа лиц приобретает типографию (из Петербурга), а 1 июля того же года выходит и первый номер местной газеты «Якутский Край». Газета эта выходила семь месяцев и в начале 1908 г. была закрыта администрацией за стихотворение «Из плена».

    Руководители газеты возобновили ее под названием «Якутская Жизнь», которая также была скоро закрыта за «Толстовский номер», и вновь возродилась в 1909 г., называясь «Якутская Мысль». К сожалению, отсутствие средств и небольшой тираж не позволили развиться «Якутской Мысли» и через восемь месяцев она кончила свое существование. В 1912 г., по инициативе А. Семенова несколько политических ссыльных организовали издание газеты «Якутская Окраина», которая выходила более трех лет, хотя и с перебоями, вследствие откровенной и ярко выраженной ненависти Якутской администрации к печатному слову. Одновременно стали выходить и первые журналы «Саха Саната» и «Ленские Волны».

    После революции, периодическая печать в Якутске заметно развилась и стали выходить различные партийные газеты и журналы (см. указатель).

    Как дореволюционная, так и пореволюционная пресса, кроме статей чисто информационного, официального и политического характера, часто помещала на своих страницах статьи экономического, этнографического и исторического характера и эти статьи во многих отношениях пополнили пробелы в изучении края, но, к сожалению, не было принято своевременно мер к сбережению полных комплектов периодических изданий и к их библиографической обработке. Однако, попытки к составлению ўказателя периодической печати уже были сделаны. *)

    В данной работе вниманию читателей предлагается перечень произведений периодической печати Якутска, представляющий извлечение из труда автора «Периодическая печать Сибири». Автор не претендует на полноту своей работы, так как очень трудно собрать полный материал по данному вопросу. Регистрация произведений печати затруднительна и в силу тех причин, что часто многие из изданий не выходили из пределов своего района и даже не попадали в центральные и областные книгохранилища; но случайно же попавшим в руки библиографа, разрозненным номерам газет и журналов, не всегда возможно собрать желательные и точные сведения.

    *) См. Пекарский Э. К. «Якутские газеты за 1907 и 1909 г. (Живая Старина, 1909, В. 1). Адюков А. «Советская пресса в Сибири» в 1917-1918 г.г. Ирк. 1922 г., Виленский В. Д. «Памятные книжки Якутской области». (Сиб. Архив, 1915, № 6). См. еще Попов В. «Якутская печать и ее недруги». (Сиб. вопросы. 1908, 27-28). Бокло. «История периодической печати в Якутске». («День печати» в Якутске, однодневная газета, 18 мая 1915 г.) Корнев М. «Задачи демократической печати в Якутском крае». (Там же), П-т. «Якутский край и печатное слово». (Там же) и «Печать в Сибири» (Сибирские вопросы, 1909 г. № 25).

    /П. П. Хороших.  Якуты. Опыт указателя историко-этнографической литературы о якутской народности. Под редакцией и предисловием Э. К. Пекарского. Издано на средства ЯАССР. // Известия Восточно-Сибирского Отдела Русского Географического Общества. Т. XLVIII. Вып. I. Иркутск. 1924. С. 5-10, 14-17, 19-21, 23-32, 34-38, 43, 45-46.

    /П. П. Хороших.  Якуты. Опыт указателя историко-этнологической литературы о якутской народности. Под редакцией и с предисловием Э. К. Пекарского. Отдельный оттиск из Известий ВСОРГО, том XLVIII, вып. I. Иркутск. 1924. С. 5-10, 14-17, 19-21, 23-32, 34-38, 43, 45-46./