ЎЎЎ 38. Адубарыя Ігідэйка. Эдуард Пякарскі ў жыцьцяпісах. Сш. 38. 1945. Койданава. "Кальвіна". 2022.

С. А. Токарев

ПРОИСХОЖДЕНИЕ СЕЛЬСКОЙ ОБЩИНЫ У ЯКУТОВ*

[* Настоящая статья представляет собой в несколько переработанном виде часть большой работы «Общественный строй якутов в XVII-XVIII вв. и колониальная политика царизма», подготовленной автором к печати.]

Своеобразный аграрный строй, существовавший у якутов до Октябрьской революции, уже давно привлекал к себе внимание исследователей. Классовая борьба, которая разгорелась в якутском улусе, особенно в конце XIX и в начале XX вв., вокруг вопросов землепользования, сделала очень актуальными проблемы изучения якутской земельной общины и ее истории. Группа политических ссыльных, народников и марксистов, активно участвовавшая в борьбе якутских народных масс за землю против паразитического тойонского класса, выдвинула из своей среды первых серьезных исследователей, давших обстоятельное описание и анализ тех земельных порядков, вокруг которых шла эта борьба. Работы Виташевского, Пекарского, Белевского, Ионова, Ольминского и др. впервые познакомили науку с той совершенно своеобразной формой земельных отношений, какую представляла собой знаменитая якутская «классная система» землепользования. Позднее, уже в советское время, работы Л. П. Мамета, М. К. Расцветаева и др. еще более уточнили и расширили наши знания о якутской земельной общине в той ее форме, в какой она сохранилась до последнего времени.

Что касается истории развития якутского аграрного строя, то тут положение гораздо хуже. В сущности эта история изучена лишь за сравнительно поздний период — примерно со времени реформ 60-х гг. XVIII в. Здесь можно указать на капитальную, хотя и не свободную от ряда ошибок и, кроме того, незаконченную, но все же не превзойденную до сих пор по тщательности и точности исследования, работу Л. Г. Левенталя «Подати, повинности и земля у якутов» [* Павлинов, Виташевскийи Левенталь. Материалы по обычному праву и общественному быту якутов, Л., 1929.]. Эта работа почти исчерпывает изучение истории земельных отношений у якутов за период с конца XVIII и до второй четверти XIX в. Она дополняется более сжатой, но тоже ценной работой А. Белевского «Аграрный вопрос в Якутской области», захватывающей также и более позднее время [* «Русское Богатство», № 11, 1902.]. Но уже самая пора реформ 60-х гг. XVIII в. (Первая ясачная комиссия), с которой начинается исследование Левенталя, освещена этим автором гораздо слабее и с большими ошибками. А все то, что предшествовало этим реформам, вся история земельных отношений у якутов до 60-х гг. XVIII в., поныне остается почти неисследованной в исторической литературе.

В самом деле, единственное, что до сих пор известно об истории землепользования в это более раннее время, — несколько документов, опубликованных частью Виташевским, частью Стреловым и относящихся к началу XVIII в. Эти документы, говорящие как будто о господстве в ту эпоху среди якутов частной земельной собственности, немало смущали исследователей. Сообщение, сделанное о них Виташевским в публичном докладе в Петербурге в 1912 г., вызвало негодование представителей старого народничества (Швецова, Пекарского), так как эти факты, казалось, переворачивали общеизвестные истины о развитии земельных отношений у всех народов [* «Якутская окраина», № 100, 1912.]. Возникшее историческое недоразумение — каким образом якуты проделали обратную эволюцию (от частной к общинной земельной собственности) — так и осталось в науке неразрешенным. Никаких других фактов, относящихся к аграрной истории якутов за первую половину ХVIII в., а тем более за XVII в., в научном обороте до сих пор не было...

[С. 170-171.

О. В. Ионова

ИЗ ИСТОРИИ ЯКУТСКОГО НАРОДА

От автора

Настоящая работа была написана в 1938 г. и защищена в том же году в качестве диссертации на ученую степень кандидата исторических наук на Ученом Совете Московского Государственного Института Истории, Философии и Литературы.

При подготовке к изданию в работу были внесены некоторые исправления в соответствии с указаниями лауреата Сталинской премии члена-корреспондента Академии Наук СССР проф. С. В. Бахрушина и доктора исторических наук проф. С. Я. Токарева, которым автор выражает свою глубокую благодарность.

Хотя якутам посвящена обширная литература, целый ряд существенных проблем истории Якутии еще не получил должного научного исследования. Между тем, в связи с созданием истории Якутии, необходимость исследований по отдельным вопросам очевидна. Актуальность этого увеличивается в дни борьбы советского народа против германского фашизма, когда одновременно идет идейный разгром фашистской «теории высших и низших рас». Факты, приводимые в этой работе, в противовес расистской «теории» устанавливают, что даже наиболее отсталый и угнетенный в прошлом народ, каким были якуты, имеет свою самостоятельную историю, не лишенную страниц борьбы за свою свободу. В настоящей работе дается картина социально-экономических отношений у якутов в первой половине XVII века, показан ход установления власти Московского государства в Якутии, взаимоотношения царской администрации с якутами, и те попытки сопротивления, которые оказывали якуты укрепляющемуся воеводскому режиму...

[С. 3.]

Гл. I. Социально экономический строй якутов

...Исчерпывающих данных о количестве рабов у якутов в архивных материалах нет. Э. К. Пекарский, основываясь на записях Худякова, указывал на то, что «штат слуг у богатых тойонов был чрезвычайно велик и разделение труда между ними было доведено до крайности... Были слуги, специально только отворяющие двери, особый мясник, повар, мясодар и т. д... Штат слуг был настолько велик, что для них требовались особые дома. Большею частью штат слуг набирался из рабов и рабынь» [* Памятная книжка Якут. области на 1896 г., вып. 1, Якутским род дои после прихода русских, стр. 16.]...

[С. 13-14.]

Якутский язык мало известен даже в среде тюркологов. Но его отнюдь нельзя называть мало или плохо изученным. Изучение якутского языка имеет свою длинную историю, богатую событиями, именами и трудами.

Изучение якутского языка началось одновременно с присоединением Якутии к Московскому государству. Отписки и подобные им документы первых воевод Якутского острога пестрят именами упоминаемых толмачей (переводчиков). Ни одна сколько-нибудь серьезная экспедиция по сбору ясака, проводимая тем или иным воеводой, не обходилась без особого толмача. О том, какое значение имели люди, знающие национальные языки, можно судить хотя бы по таким фактам: в документах толмач упоминается обычно рядом с начальником отряда [* См. сб. архивных документов — «Колониальная политика Московского государства в Якутии в XVII в.» Л. 1936. Стр. 97, док. 44.], за отказ выполнять обязанности толмача люди, знающие туземный язык, несли суровое наказание [* Там же, стр. 2, док. 3.] в тех случаях, когда казаки злоупотребляли своей властью и занимались по-существу грабежом, большую ответственность нес тот, кто знал язык данной народности и, наоборот, незнание языка служило, в данном случае, смягчающим вину обстоятельством. Толмачи по большей части были людьми неграмотными, никаких языковедческих работ они, конечно, не писали, но благодаря им в документы той эпохи вошло большое количество исконно якутских родовых названий, собственных имен, названий местности, а также предметов домашнего обихода туземного населения. Этот материал, к сожалению, еще до сих пор мало освоен и совсем незаслуженно не привлечен для лингвистических штудий.

Знание якутского языка было также необходимым для всякого рода правительственных чиновников не только в начале присоединения, но и во все последующее время. Так, даже и в конце XIX века все важнейшие официальные распоряжения и циркуляры обычно переводились на якутский язык. Э. К. Пекарским использован, например, в своем словаре «Циркуляр якутского губернатора по Областному управлению от 30 октября 1890 г. за № 3897», который называется „Хайа быһыынан оту үчуүгэйдик оттоон хаһааныахха» (т. е. каким образом сено хорошо скосив запасать). В «Якутских Областных Ведомостях» (официальном областном органе) периодически помещались переводы официальных распоряжений местных губернаторов.

Но особенно хорошо знали якутский язык миссионеры, которые были людьми грамотными и оставили после себя большое количество всякого рода книг и рукописей на якутском языке и о нем. Правда, большая часть этих документов относится к более позднему времени. Но это только подтверждает ту мысль, что служителям культа, закрепляющим путем пропаганды православной религии, действия царских чиновников и в конце XIX века невозможно было выполнять свою миссию без хорошего знания якутского языка. Достаточно просмотреть перечень печатных изданий миссионеров, чтобы убедиться в том, какое большое значение придавалось ими изучению якутского языка и публикации книг на нем...

Как видим, все важнейшие церковные книги были переведены на якутский язык. Не все из этих переводов сделаны одинаково удачно (в смысле точности перевода). Но, при отсутствии до революции каких-либо других печатных изданий оригинальных якутских произведений, они служили существенным дополнением к фольклорным материалам и всякого рода записям устной речи якутов, на основе которых организовано было первоначальное изучение якутского языка. Особенно же полно они были использованы при составлении «Словаря якутского языка» Э. К. Пекарского. И это не случайно, так как среди миссионеров были прекрасные знатоки якутской речи. Среди них следует упомянуть протоиерея Д. Хитрова, составившего «Краткую грамматику якутского языка» (М. 1858 г.) — практическое пособие, рассчитанное, главным образом, на готовящихся к миссионерской деятельности, и Димитриана Попова, который первым обратил внимание Э. К. Пекарского на богатство якутского языка, указав, что «якутский язык неисчерпаем, как море» [* Э. К. Пекарский. Словарь якутского языка. СПБ, 1907 г. в I. Предисловие, стр. II.], и до самой смерти принимал постоянное участие в работе Э. К. Пекарского над словарем, ведя с ним переписку чисто лингвистического характера и дав «ответы более чем на 1000 вопросов» [* Там же, стр. III.]. Миссионеры были также и первыми авторами проектов алфавитов для якутского языка, проектов, которые, однако, так и не были осуществлены в жизни...

Чем же объяснить такой интерес и внимание к якутскому языку со стороны официальных и неофициальных представителей царского правительства.

Этот интерес объясняется, конечно, не особой склонностью к лингвистике посланных в Якутию агентов, а особыми условиями, которые их ожидали здесь.

Якуты отличались от других народностей, населяющих эту территорию, как своим численным, так и культурным превосходством. Язык якутов, по меткому выражению Островских [* Островских. Поездка на оз Есей. Известия Красноярского п/о ВСОРГО, 1903 г., т. I, вып. VI, стр. 31.], был международным на всем северо-востоке Сибири. Им пользовались для сношений все народы, живущие в соседстве с якутами: эвенки, эвены, юкагиры. Не избежали общей участи и русские, которые селились в различных пунктах Якутии. Так, например, Г. Д. Майдель указывает, что однажды во время своего путешествия в два русских селения Олекминского округа с 1800 жителями он встретил лишь одного человека, кое-как знающего русский язык [* Г. Майдель. Путешествие по северо-восточной части Якутской области в 1863-70 гг. СПБ., 1894 г., стр. 451-453.]. Обычно объясняют это явление тем, что русские были среди якутов очень малочисленны и потому не смогли сохранить свою национальную самобытность...

По-видимому, дело все же не в малочисленности русских, так как и на других национальных окраинах русские селились в таких же количествах, но при этом сохраняли там свою национальную самобытность и, даже больше, ассимилировали себе туземное население. Дело, по-видимому, в том, что якутский язык, как другие языки тюркской системы, отличается удивительной стойкостью. Не якуты воспринимали язык своих соседей звенков, эвенов, юкагиров и, с XVII столетия, русских, а, напротив, все эти народы усвоили себе якутский язык и пользовались им (и пользуются сейчас) не только для сношения с якутами, но и часто в своем внутреннем обиходе [* А. Миддендорф — «Путешествие на север и восток Сибири» СПБ, 1878, часть II, стр. 767.]... Официальные представители власти, а также миссионеры и купцы были поставлены перед необходимостью освоить якутский язык, если они хотели достигнуть своих целей.

О том, что это расходилось с общей политикой самодержавия на национальных окраинах, свидетельствует весьма интересный документ, приведенный Б. Кубаловым [* «Декабристы в Восточной Сибири». Иркутск. 1926 г., стр. 62.]. Генерал-губернатор С. Б. Броневский, побывавший в Якутске в начале 30-х гг., был возмущен тем размахом влияния якутской культуры, который сказывался даже на русских чиновниках. Возмущение представителя высшей власти вылилось в особый документ — «Дело о жителях русского происхождения Якутской области, в коих замечен упадок нравственности и самой религии и пр.» [* Центральный Архив Восточной Сибири, карт. 13., оп. 324.], — в котором указывается на широкое распространение в среде чиновничества якутского языка, ношение среди жен чиновников национального якутского костюма, обычай отдавать детей на воспитание в улусы, участие в национальных праздниках и т. п...

Но этими мерами, по-видимому, стремились оградить от якутского влияния лишь быт самого русского чиновничества, в деловой же сфере знание якутского языка по-прежнему остается необходимым и осуществление переводов на якутский язык как миссионерской (точнее церковной) литературы, так и официальных распоряжений властей не прекращается вплоть до самой революции 1917 г. Хорошее же знание якутского языка в среде чиновничества и миссионеров, работавших в Якутии, имело своим следствием то, «что сведения о якутском языке проникли в литературу уже довольно рано.

миссионеров, работавших в Якутии, имело своим следствием то, что сведения о якутском языке проникли в литературу уже довольно рано.

Первой книгой в западноевропейской литературе, в которой были даны сведения, полученные через путешественников о якутском языке, была книга голландского географа Н. Витзена: «Noord еn Oost Tatarye...», появившаяся в Амстердаме в 1692 году. Здесь приведен список 35 якутских слов с переводом на голландский, числительные и перевод «Отче наш» на якутский язык (также с переводом на голландский). Через несколько лет спустя, около 1730 г., в Стокгольме вышла известная книга шведа Страленберга (Табберта) «Der Nord-und Östliche Theil von Europa und Asia», содержащая в себе также небольшой список слов (37) и числительные. В этой книге впервые якутский язык был сравнен с сибирско-татарскими (тобольских татар) и чувашским языками, наблюдения по которым Страленберг сделал самостоятельно, прожив довольно долго в России в качестве военнопленного. Страленберг был первым, кто отнес якутский язык к тюркским языкам.

В конце XVIII в. вышли в свет «Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницею Всевысочайшей особы» в 2-х т. (СПБ., 1787 и 1789 гг.). Материалы для этих словарей, составленных неутомимым Палласом, были собраны по языкам б. Российской Империи через правительственные органы на местах, в которые разослали соответствующие циркуляры с обстоятельно разработанным вопросником (точнее, списком слов, на которые нужно было дать переводы на том или ином туземном языке). Среди 200 языков, представленных в этих словарях, якутский материал дан удивительно полно с довольно точной записью. Человек, собравший этот материал, был несомненно русский чиновник, хорошо знавший якутский язык...

Все эти списки слов, записанные разными путешественниками или должностными лицами, конечно, дают очень слабое представление о якутском языке той эпохи, но и они уже убедительно показывают, хотя бы и на таком сравнительно неполном отрывочном материале, что якутский язык за это время подвергся весьма незначительным изменениям. И здесь, по-видимому, мы сталкиваемся с явлением, столь характерным для всей тюркской системы языков, — с удивительной устойчивостью языка. Если сравнить, например, русский язык нашего времени с языком «Слова о полку Игореве», то разница окажется очень великой. Без словаря и специальных разъяснений «Слово о полку Игореве» мы сейчас не поймем. Между тем сравнение языка орхонских надписей (VIII век) с большинством современных турецких языков показывает почти полное сходство грамматического строя в древних и новых турецких языках. Якутский язык унаследовал эту удивительную черту. Те особенности, которые отличают его от других турецких языков, возникли в нем, очевидно, не в результате длительного процесса развития, а вследствие какой-то катастрофы, каких-то бурно пронесшихся событий, на что указывает прежде всего морфология самого якутского языка, состоящая из ряда скрещенных форм. Разумеется для подтверждения этого предположения необходимы обстоятельные и тщательно сделанные записи текстов, а вовсе не отдельные слова, да к тому еще неточно записанные. Но такие записи текстов, если не считать перевода «Отче наш», о котором речь была выше, появились только во второй половине XIX в.

Первым, кто много сделал в этой области, был путешественник, позднее академик, А. Ф. Миддендорф. Его записи, опубликованные в «Путешествие на север и восток Сибири» (т. 1. СПБ. 1860 г.), также были далеки от совершенства. Их историческое значение состоит в том, что благодаря им якутским языком заинтересовался знаменитый впоследствии исследователь якутского языка, ак. О. Н. Бетлингк. Но изучение и описание якутского языка ак. О. Н. Бетлингк вел не на основании их, а на основе собственного материала, записанного от Уваровского. Большую службу сослужили записи А. Ф. Миддендорфа и Э. К. Пекарскому, который обнаружил по ним неизвестные ему дотоле слова, а также уточнил некоторые переводы [* Э. К. Пекарский — «Миддендорф и его якутские тексты». Записки Восточного Отделения Имп. Рус. Археологического О-ва 1907 г., т. XVIII, вып. I. стр. 44.], Сделанные А. Ф. Миддендорфом записи как бы заканчивают собой первый этап в изучении якутского языка — накопление фактического языкового материала. После него выступают на сцену исследователи языка, давшие уже его описание...

[C. 3-9.]

* * *

Якутия с давних пор служила местом царской ссылки. С ростом революционного движения в России в XIX в. сюда все чаще и чаще начинают ссылать политических. Первая большая партия их состояла из декабристов. Бестужев-Марлинский, Муравьев-Апостол, Чернышев, Заикин, Андреев, Веденяпин, Чижов, Краснокутский, Бобрищев-Пушкин были высланы в Якутию. Но только Чижов и Андреев пробыли здесь относительно долго. Большинство же вскоре выехало отсюда в более южные пункты Сибири либо вернулось в центральную Россию. Они сделали кое-что для изучения якутского края, некоторые из них, как — например, Марлинский, Андреев, принимали участие в экспедиционных работах Эрмана. Но по языку они не оставили никаких материалов. Последующие политические процессы приводили в Якутию все большее и большее количество ссыльных... Не все из них, конечно, занимались якутским языком. Но в общей сложности политссыльные сделали сравнительно очень много для собирания материала и дальнейшего изучения якутского языка. Правда, не всем из интересовавшихся и занимавшихся якутским языком политссыльных это удавалось легко и безболезненно. Некоторым это стоило жизни. Так было с Иваном Александровичем Худяковым, с именем которого связана одна из самых печальных страниц в истории изучения якутского языка...

Биографы сообщают, что И. А. Худяков составил для якутов грамматику и словарь русского языка. Есть сведения, что И. А. Худяков составлял словарь якутского языка. Но из всех работ И. А. Худякова до нас дошел только его «Верхоянский сборник», заключающий к себе тексты якутских былин, сказок, песен, загадок и поговорок. В 1890 г. Восточно-Сибирское отделение Русского географического о-ва издало русские переводы из этого сборника. И лишь в 1913 г, в «Образцах народной литературы якутов» под ред. Э. К. Пекарского (том II, вып. 1-й и 2-й) были опубликованы Академией Наук записанные И. А. Худяковым якутские тексты.

Тексты, записанные И. А. Худяковым, были широко использованы Э. К. Пекарским при составлении «Словаря якутского языка». Они должны быть также использованы и в диалектологии якутского языка, так как являются материалами по языку верхоянских якутов, имеющему существенные отличия от современного литературного якутского языка.

Более счастливыми в своей работе по якутскому языку оказались политссыльные В. М. Ионов, С. В. Ястремский и Э. К. Пекарский.

В. М. Ионов не опубликовал особых исследовательских работ но якутскому языку, который он, по свидетельству обязанных ему Э. К. Пекарского и С. В. Ястремского, очень хорошо знал [* В. М. Ионовым составлен был «Якутский букварь», измененный и дополненный С. А. Новгородовым, при ближайшем участии Н. Е. Афанасьева Якутск, 1917 г.], но он был весьма деятельным участником как в составлении «Словаря якутского языка» Э. К. Пекарского, так и в издании «Образцов народной литературы якутов». Его помощь и указания очень ценили и С. В. Ястремский и Э. К Пекарский. Последний отметил это даже в своем «Словаре», на титульном листе которого стояло: «При ближайшем участии прот. Д. Д. Попова и В. М. Ионова».

Интересы С. В. Ястремского были направлены на изучение грамматики якутского языка, которую он опубликовал в 1900 г. в Иркутске в «Трудах Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова» [* Второе издание «Грамматики якутского языка», переработанное автором в 1927 г , было издано в качестве пособия для педагогов ЦИЯП АН СССР, в 1938 г., под редакцией проф. Б. М. Гранде.]

Это была знаменитая экспедиция, проведенная в 1894-96 гг. в Якутии на средства Иннокентия Михайловича Сибирякова — купца, пожертвовавшего значительные средства на различные научные предприятия в Сибири (в частности, на его средства были опубликованы известные библиографические работы В. И. Межова — «Сибирская библиография») [* Том I-III. СПБ, 1891-1892.]. Проводилась экспедиция под руководством Восточно-Сибирского отдела Русского Географического О-ва (ВСОРГО). Научным руководителем был В. А. Обручев (ныне академик). План был задуман широко и изучение должно было охватить все стороны жизни Якутии. Для участия в этой экспедиции были привлечены и политссыльные, силами которых она почти исключительно и была осуществлена и многие из которых стали позднее виднейшими учеными нашей страны. Работы велись и по этнографии, и по языку, и по фольклору, и по изучению верований, и по обычному праву, и по изучению естественных богатств страны. Материал был собран очень большой. Частью он был обработан и опубликован, но многое осталось и в рукописях. По изучению языка было сделано также очень много.

К участию в этой работе были привлечены В. М. Ионов, Э. К. Пекарский и С. В. Ястремский.

«Грамматика якутского языка» С. В. Ястремского написана под сильным влиянием О. Н. Бетлингка, что отмечено и самим автором в предисловии к 1-му изданию. Правда, в ней уже много нового по сравнению с «Uевеr die Sprache der Jakuten», почерпнутого как из личных наблюдений над разговорной речью, так и из анализа языка произведений устного народного творчества якутов, собиранию образцов которого С. В. Ястремский уделил большое внимание. Но все новое касается, главным образом, опять-таки отдельных форм. Так, представляет большой научный интерес исследование, проведенное С. В. Ястремским, по вопросу о падежных аффиксах, в котором он доказал наличие следов древнего родительного и местного падежей в современном якутском языке. Падежным аффиксам в якутском языке С. В. Ястремский посвятил и специальную работу «Падежные суффиксы в якутском языке» [* Иркутск. 1898 г.]. Но при этом все его дополнения и изменения не коснулись основного — методологических принципов Бетлингка. Поэтому и построение самой грамматики С. В. Ястремского совершенно такое же, как и у Бетлингка. Правда, фонетика дана очень кратко, значительно короче, чем у Бетлингка, кратки также и приложенные тексты, отсутствует словарь. Но зато морфология, которая в первом издании озаглавлена «Производные понятия и выражение отношений» [* С. В. Ястремский. «Грамматика якутского языка». Труды Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М Сибирякова. Отдел II, том III, часть 2-ая, вып. II. Иркутск. 1900 г., стр. 39.], а также синтаксис целиком построены по плану Бетлингка и во многих случаях являются чуть ли не прямым переводом его. Поэтому в истории изучения якутского языка грамматика С. В. Ястремского должна быть отмечена прежде всего как популяризация идей Бетлингка. Дополнения же и исправления, внесенные С. В. Ястремским, идут в плане, намеченном еще самим Бетлингком, и нисколько не задевают основ его методологических построений...

[С. 17-20.]

* * *

Совершенно, особое место в истории изучения якутского языка занимает Э. К. Пекарский — автор монументального «Словаря якутского языка». Сосланный в Якутию в 1881 г., Э. К. Пекарский прожил здесь, около 25 лет. С. Е. Малов в статье «Памяти Э. К. Пекарского», посвященной пятилетию со дня смерти [* С. Е. Малов. Памяти Э. К. Пекарского. Газета «Социалистическая Якутия», № 136, от 11 июля 1939 г.], сообщает следующие сведения о жизни Э. К. Пекарского до его ссылки:

«Э. К. Пекарский род. в. 1858 г., по национальности поляк из Минской губернии. Будучи студентом Харьковского Ветеринарного Института, он за свою революционную деятельность был приговорен к ссылке в Архангельскую губернию сроком на пять лет. Но ему удалось вместо этого, под чужим именем и с чужим паспортом, работать волостным писарем в Тамбовской губернии и вести там революционную работу. Через несколько лет (в 1881 г.) он был„ опознан, арестован, судим Московским военным судом и сослан в Якутскую область».

Попав в Якутию, этот энергичный и деятельный человек, чтобы иметь возможность общаться с окружающими его людьми, прежде всего решил изучить якутский язык. Такова была, основная цель, с какой Э. К. Пекарский приступил к изучению якутского языка. Для достижения этой цели он начал с записывания отдельных якутских слов, извлекая их из устных расспросов, пополняя выборкой из печатной, главным образом переводной миссионерской литературы. Скоро эта работа, начатая с практической целью, становится главным делом жизни Э. К. Пекарского. Эдуарду Карловичу постепенно удается собрать всю скудную литературу на якутском языке, а также немногочисленную литературу о самом якутском языке и использовать ее для задуманного им словаря. Сам он вскоре становится центром словарной работы по якутскому языку и ему передают свои словарные материалы Альбов, Натансон, Орлов, В. Попов, Ионов и др. Некоторые из этих лиц и позднее принимали в работе Э. К. Пекарского самое непосредственное участие.

Когда в 1894 г. начала свои работы Сибиряковская экспедиция в Якутской области, Э. К. Пекарский был привлечен в качестве ее участника, а словарь его был включен в общий план работ экспедиции. При издании первого выпуска словаря [* Первый выпуск был издан в г. Якутске в 1899 г. под грифом: «Труды Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова», том III, часть I.], однако, выяснилось, что средств, выделенных И. М. Сибиряковым для этого издания, не хватит, и тогда Восточно-Сибирский отдел Русского Географического общества возбудил ходатайство перед Академией Наук о включении в план работ Академии издания «Словаря якутского языка». В 1900 г. Академия Наук приняла издание словаря на себя, поручив ведение его ак. К. Г. Залеману. В 1905 г. уже и сам Э. К. Пекарский переезжает в Петербург, где под руководством академиков К. Г. Залемана, В. В. Радлова, а позднее и В. В. Бартольда приступает к изданию своего «Словаря якутского языка», первый выпуск которого вторично вышел в апреле 1907 года в Петербурге, а последний, тринадцатый, в Ленинграде в сентябре 1903 г.

Э. К. Пекарский, страстно преданный своему любимому делу, отдавший ему около 50 лет своей жизни, умело привлекал в помощь себе лингвистов разных специальностей. Кроме постоянных сотрудников в лице В. М. Ионова и Д. Д. Попова, в работе над словарем принимали деятельное участие А. А. Бялыницкий-Бируля, ак. Б. Я. Владимирцов, Н. Ф. Катанов, Д. А. Клеменц, В. Л. Котвич, С. Е. Малов, Г. Ф. Осмоловский, К. К. Юдахин, а также ряд представителей якутской интеллигенции: — ученый-лингвист С. А. Новгородов, студент Томского университета Ал. Н. Никифоров, Н. Е. Заболоцкая, М. Н. Попова (Андросова), Ег. Дм. Николаев, Н. В. Говоров и др. Особенно горячее и долголетнее участие в словаре приняли академики К. Г. Залеман, В. В. Радлов и В. В. Бартольд. Как видим, в этом перечне упоминаются виднейшие тюркологи, монголисты и якутоведы того времени. Участие их внесло в словарь сравнительный материал по турецким и монгольским языкам и увеличило значительно тем самым его научную ценность.

Как и все политссыльные, занимавшиеся изучением якутского языка, Э. К. Пекарский был самым тесным образом связан с якутами, среди которых он прожил 25 лет и собрал значительную часть своего материала, и не прекращал своих сношений с ними и после своего переезда в Петербург. Среди якутов, вообще относящихся к своему языку и устному народному творчеству с редкой любовью, было немало людей, тонко понимающих свой язык и всегда готовых помочь желающим овладеть им. С большой признательностью вспоминает об этих людях и С. В. Ястремский в предисловии к своей грамматике [* См. С. В. Ястремский. «Грамматика якутского языка». Иркутск, 1900 г., стр. 6.]. Многие из них не ограничивались одними устными сообщениями, но и производили записи, главным образом, образцов устного народного творчества. Эти рукописи также дали очень важный материал для исследования. В словаре Э. К. Пекарского они были максимально использованы.

Основной принцип, по которому строился «Словарь», был очень прост: вносить в словарь каждое услышанное или прочитанное якутское слово, какое бы значение оно ни имело. И, действительно, в словаре Э. К. Пекарского, насчитывающем около 25.000 слов (3858 столбцов), можно найти слова, употреблявшиеся якутским народом в самых различных языковых стилях. Слова отбирались из повседневной разговорной речи, из лексики поэтической, из речи аффективной, ругани, из старых шаманских текстов и т. п. Каждое слово, услышанное самим Э. К. Пекарским или указанное ему кем-нибудь из его сотрудников, вносилось в словарь и имело совершенно равные права с другими словами вне зависимости от того, было ли оно употребительным или редким, современным или архаичным, приличным или даже нецензурным. В «Словарь» Э. К. Пекарского, конечно, не попали все слова якутского языка, но он оказался максимально полным. Это стремление к полноте охвата лексического материала языка было вызвано глубоким убеждением автора, что язык народа ярче всего выражает внутренние особенности его. Вот что пишет об этом Э. К. в «Предисловии»:

«Исходя из того простого положения, что «в языке народа всего полнее отражается его душа», я думал, что чем больше будет собрано мною якутских слов, чем точнее будет объяснено каждое из них, тем более, ценный материал я буду в состоянии дать другим исследователям для понимания души якутского народа».

После сказанного станет понятным и эпиграф, поставленный автором к «Словарю якутского языка»:

«Язык племени — это выражение всей его жизни, это музей, в котором собраны все сокровища его культурной и высшей умственной жизни».

Стремясь максимально полно охватить словарный состав якутского языка, Э. К. Пекарский ставит своей целью выявить возможно полнее значение каждого отдельного слова. Учитывая широко развитый полисемантизм якутской лексики, это становится крайне важной задачей. И поэтому каждое или почти каждое слово, помещенное в «Словарь» подвергалось тщательной обработке, в которой обычно принимало участие большое количество лиц.

Э. К. оставил в наследие будущим исследователям большой материал, насчитывающий около 15000 карточек, для дополнительного тома своего «Словаря». Картотека эта хранится в рукописном отделе И-та Востоковедения АН СССР. Разбирая ее, всякий раз поражаешься тому, сколько труда, сколько внимания и любви внесено в эту колоссальную пятидесятилетнюю работу. Каждая карточка сама говорит об этом. Она рассказывает о том, как и кем велась эта подготовительная работа. Здесь можно увидеть большую переписку разных людей по поводу выявления значения или звучания того или иного отдельного слова. В результате этой обработки определялся морфологический состав слова, различное произношение его по говорам, сравнение с аналогичными словами тюрко-татарских, монгольских, тунгусских и, маньчжурского языков, устанавливалось основное, переносное и второстепенные значения, приводятся синонимы. Каждое слово, как правило, дается в определенном контексте. При этом, если оно многозначно, то и количество примеров большое. Сами примеры подобраны таким образом, что вполне позволяют выяснить и синтаксическую функцию приводимого слова.

Каждое слово записано фонетически академической транскрипцией, установленной еще ак. О. Н. Бетлингком. Э. К. несколько дополнил ее рядом знаков для звуков, неизвестных О. Н. Бетлингку [* Введены дополнительные, так наз. «мульированные» знаки: dj, lj, nj.]. Единственный упрек, который можно предъявить фонетической записи Э. К. Пекарского — это отсутствие особого знака для интервокального с, который, как известно, обычно произносится как һ, но в некоторых случаях этого перехода һ не бывает, и это очень интересное и важное фонетическое явление словарь Э. К. Пекарского не отражает. Но во всем остальном запись Э. К. безупречна.

Все это делает «Словарь якутского языка» незаменимым пособием в научной работе. Без преувеличения можно сказать, что сейчас «Словарь» позволяет исследователю, работающему над якутским языком, поставить и разработать любой вопрос из области фонетики, морфологии, синтаксиса, лексики и даже истории и диалектологии якутского языка. Во многом Э. К. не разобрался, но он любовно собрал самые разнообразные материалы, ценность которых для научной работы совершенно исключительна.

Вот почему словарь Э. К. Пекарского заслуженно пользуется мировой известностью и является необходимейшим пособием ученых не только якутологов, но и всех тюркологов, а также монголистов, как в нашей стране, так и за границей. Поэтому совсем не удивительно, что в Турции этот словарь уже давно переведен на турецкий язык и подготовляется его издание. «Словарь» Э. К. Пекарского, будучи прежде всего научным трудом, имеет также и большое практическое значение, поскольку он широко используется при переводах на якутский язык различных политических документов и литературы. Так, например, осенью 1938 г. большой коллектив переводчиков был занят переводом «Краткого курса истории ВКП(б)» на якутский язык и во время этой сложнейшей и ответственейшей работы каждый из участников не расставался со словарем Э. К., подыскивая с помощью его наиболее удачные возможности для передачи отдельных положений этого величайшего документа нашего времени.

Не обходятся без словаря Э. К. Пекарского и практические работники по языку, черпая из него материал для лекций, уроков и составления практических руководств по якутскому языку. Академия наук СССР в свое время высоко оценила работу Э. К. Пекарского, избрав его в 1927 году своим членом-корреспондентом, а с 1931 года — почетным академиком. Завершение работы над «Словарем якутского языка» было отмечено специальным торжественным заседанием Академии наук СССР 27 февраля 1927 года.

Однако Э. К. Пекарский известен не только как автор «Словаря». Немало сделал он и для публикации записей фольклорных текстов, сделанных как им самим, так и другими лицами. С 1907 года по его инициативе и под его редакцией начинают выходить «Образцы народной литературы якутов» [* Том. I, вып. I-V, СПб, 1907-1911 гг., том II, СПб, вып. I 1913 г., вып. II, 1918 г., том III, вып. I. Петроград, 1916 г.]. В первом томе, состоящем из 5 выпусков, были помещены записи якутского фольклора, сделанные самим Э. К. Второй том составляет тексты, записанные И. А. Худяковым, русские переводы которых были ранее опубликованы в его Верхоянском сборнике. Третий том составляет записанный В. Н. Васильевым текст якутской былины — олонгхо „Куруубай хааннаах Кулун Куллустуур».

Все записи переданы в академической транскрипции. Значение их для изучения якутского языка чрезвычайно велико, так долгое время они были почти единственным источником для научения якутского языка, его морфологии и лексики. Кроме того, чрезвычайно важны они для изучения якутского синтаксиса, а также истории якутского языка.

* * *

Ак. В. В. Радлов, по свидетельству Э. К. Пекарского, принимал горячее участие в подготовке к изданию «Словаря якутского языка» и как специалист тюрколог и как председатель Русского Комитета для изучения Средней и Восточной Азии, часто оказывая и материальную поддержку автору из средств этого Комитета. При этом участие ак. В. В. Радлова не ограничивалось интересом наблюдателя, но выразилось в том, что В. В. и сам начал заниматься якутским языком, резюмировав результаты этих занятий в небольшой, но интересной работе «Die jakutische Sprache in ihrem Verhältnisse zu den Türksprachen» («Якутский язык в его отношении к турецким языкам») [* С. Записки. Имп. Академии наук по историко-филологическому отделению, т. VIII, № 7, СПб, 1908 г. (Перевод на русский язык подготовляется к изданию НИИЯЛИ ЯАССР).]. Участие в обработке материалов «Словаря» послужило лишь толчком к написанию этой работы...

[С. 21-25.]

Но были и другие основания, по которым В. В. Радлов среди своей кипучей и разнообразной научной работы обратился к якутскому языку. Среди тюркологов шел спор о турецком или не турецком происхождении якутского народа. Спор этот был поднят еще ак. О. Н. Бетлингком, его «Введением» к упомянутой выше работе. В этом споре особенно большое внимание привлек к себе вопрос о происхождении долгих гласных и дифтонгов в якутском языке и спор этот часто просто переходил к вопросу о происхождении этих фонетических явлений. Полемика была столь большая и длительная, что привлекла к себе внимание крупнейших специалистов-тюркологов всех стран и продолжалась почти до нашего времени...

В. В. Радлов принял в этом споре самое деятельное участие...

Но все случаи отклонения от обычных тюркских форм в словообразовании и словоизменении якутского языка, которые отмечены В. В. Радловым и отнесены им за счет влияния или монгольского языка или какого-то неизвестного, другого, однако, не проанализированы автором до конца, и при ближайшем рассмотрении оказываются обычно чисто тюркскими формами. Это можно отметить а отношении аффикса деепричастий на — аат, причастия на — ааччы и мн. др. Весьма интересен анализ лексического состава якутского языка, сделанный в науке впервые. Здесь Радлов отмечает очень важный для якутского языка момент — присутствие в его лексике большого количества нетюркских элементов, преимущественно монгольского или неизвестного происхождения. Правда, в последних выпусках «Словаря» Э. К. Пекарского, благодаря участию тюркологов, эти нетюркские элементы все чаще и чаще оказывались тюркскими (и, как говорит проф. С. Е. Малов, «их сильно подтурчили»). Но заслуга В. В. Радлова здесь именно в том, что он первый поставил этот вопрос...

Как показывает этот перечень работ, литература о якутском языке не может быть названа ни бедной, ни ограниченной. Фундаментальная монография, наличие замечательного словаря, большое количество опубликованных текстов, записанных специалистами в разных районах Якутии, наконец, наличие ряда работ по отдельным частным вопросам исследования, принадлежащих перу виднейших тюркологов — этим может похвастать не всякий тюркский язык, даже и из числа более или менее изученных. Но все это богатство составилось вовсе не в результате планомерного и последовательного изучения. Нет. Как видно из изложенного, слепой случай и счастливое стечение обстоятельств играли в истории изучения якутского языка часто первенствующее значение. Случайно санскритолог О. Н. Бетлингк, никогда ни до, ни после не отвлекавшийся от своей специальности, занялся якутским языком и подарил миру свою «Uевеr die Sprache der Jakuten», труд, сделавший эпоху в тюркологии. Случайно попали в Якутию политические ссыльные Худяков, Ионов, Ястремский и Пекарский и отдали изучению якутского языка все свои силы и всю энергию борцов-революционеров...

Академия Наук всегда уделяла якутскому языку большое внимание. Все крупнейшие дореволюционные работы по якутскому языку, кроме «Грамматики якутского языка» С. В. Ястремского да «Верхоянского Сборника» Худякова, изданных ВСОРГО, были опубликованы Академией Наук. Но и тут преобладал случай, поскольку первостепенную роль играли научные интересы отдельных ученых (Бетлингк, Радлов). О плановом же изучении якутского языка никогда не было речи...

В 1922 году Якутия стала автономной советской республикой. Молодая республика поставила перед своими учеными целый ряд практических задач, неотложного разрешения которых требовало развернувшееся широким фронтом культурное строительство. Создание письменности, литературного языка, практической учебной литературы по языку — вот круг тех первоочередных задач, над которыми должны были работать ученые-якуты.

Над созданием якутской письменности много трудился рано умерший талантливый лингвист С. А. Новгородов — первый специалист по якутскому языку — якут.

Семен Андреевич Новгородов род. в 1892 году, в б. Батурусском улусе (теперь Чурапчинский район). В 1912 г., окончив реальное училище и став народным учителем, начал сотрудничать в якутском журнале «Саха саҥата». В 1913 г. С. А. Новгородов поехал в Петербург для продолжения своего образования и поступил на арабско-персидско-турецкий разряд факультета восточных языков Петербургского университета. Но занятия арабским и персидским языками были далеки от его интересов, от изучения якутского языка и на следующий год он перешел на монголо-манжуро-турецкий разряд. Во время учебы он несколько раз выезжал в командировки в Якутию для сбора материалов по якутскому языку. Собранные во время этих поездок лингвистические материалы были опубликованы им в приложении к журналу «Живая старина» и в сборнике музея Антропологии и Этнографии Академии Наук [* «Дух хозяин леса у якутов». Живая старина, 1914 г, вып. III-IV, приложение № 1. а также — «Призывание Баяная». Сборник Музея Антропологии и Этнографии Академии Наук, 1916 г., т. IV.].

Во время одной из таких командировок революция 1917 года застает С. А. Новгородова в Якутии. Здесь он присутствует на «Первом свободном съезде якутов и крестьян Якутской области», где он выступил с предложением применить для якутской письменности международную фонетическую транскрипцию [* «Сахалыы сурук бичик». Якутск, 1917, переиздан в переработанном виде в 1922 г. в г. Якутске, под названием «Бастааҥҥы сурук бичик».]. Съезд принял это предложение, и в сентябре 1917 года С. А. Новгородов составил уже первый якутский гражданский букварь в латинской транскрипции Тогда же подготовил он и книгу для чтения. В декабре 1920 г. Новгородов выехал из Якутии для того, чтобы найти шрифты. Он побывал в Чите, Москве, Петрограде. Наконец, шрифт был отлит в Петрограде, и к маю 1922 г. в типографии Академии Наук были отпечатаны букварь и хрестоматия [* «Сурук бичик», М. - Пгр. 1923. Ааҕар кинигэ. М. - Пгр. 1923 г.], после чего шрифт был отправлен в Якутию.

С мая 1921г. по апрель 1922 г. С. А. Новгородов состоял постоянным сотрудником Э. К. Пекарского, участвуя в отработке и подготовке к печати «Словаря якутского языка». Одновременно с тем С. А. Новгородов продолжает свое образование и в августе 1923 г. кончает Петроградский университет. По окончании университета он поступает на монгольский разряд Ин-та Живых Восточных языков, где продолжает свои занятия монгольским языком. В это же время он зачисляется научным сотрудником Научно-Исследовательского Ин-та сравнительной истории литератур и языков Запада и Востока (ИЛЯЗВ) при ФОН Государственного Университета. Вскоре С. А. Новгородов получил приглашение на преподавательскую работу в Иркутский Государственный Университет, дал согласие, но смерть в феврале 1924 г. помешала осуществлению этой поездки, резко оборвав разностороннюю кипучую научную, научно-практическую и общественную деятельность С А. Новгородова [* Биографические сведения о С. А. Новгородове заимствованы из некролога. опубликованного в журнале «Жизнь национальностей», за 1924 г., № 1 (6), стр. 189.]...

[C. 26-30.]

И в стенах Института языка и мышления им. Н. Я Марра Академии Наук СССР (ИЯМ) в кабинете тюркских языков под руководством проф. С. Е. Малова идет систематическая работа по якутскому языку. По плану института в 1939 году автором данной работы была разработана тема «Язык норильских долган» (долганский диалект якутского языка), защищенная в качестве кандидатской диссертации, и асп. Григорьевым велась подготовка к изданию дополнительного тома словаря Э. К. Пекарского по составленной им картотеке...

[С. 33.]

ЧАСТЬ I

Глава 2. СОЦИАЛЬНЫЙ СТРОЙ ЯКУТОВ НАКАНУНЕ РЕВОЛЮЦИИ

...В 1908 году, по сообщению одного корреспондента газеты «Якутская Жизнь», в 1-ом Оспетском наслеге того же улуса, ⅔ всех земель были захвачены пятью тойонскими (хозяйствами (3). «В Сунтарском улусе тойоны, составляющие всего 7% населения, владеют почти половиною всех земельных угодий». (4) Подобное распределение земли было скорее правилом, чем исключением. При этом кулачество владело не только большей частью покосных земель, но и лучшими по качеству. (5)

[С. 8.]

...Та же редакция «Якутской Жизни» писала: «Администрация не только хорошо знакома с положением землепользования у якутов, но и установила к нему свое отношение: если с жалобами к «ней обращаются рядовые инородцы, то им предоставляется подавать одно за другим хоть десять прошений... если же тойон жалуется, что рядовые инородцы пытаются восстановить свое право на землю, то старосте немедленно летит предписание принять все меры к ограждению тойона...» (21). Поэтому ни к чему не могли привести и замечательная «в своем роде попытка (1898-1902) либерально настроенного якутского губернатора В. Н. Скрипицына, поддержанного частью передовой русской интеллигенции, устроить своего рода антитойонскую революцию, ликвидировать тойонское землевладение и тем расчистить пути фермерскому «капиталистическому хозяйству (22). Тойонскую кабалу вместе с колониальным гнетом могла ликвидировать только победоносная пролетарская революция и коллективизация якутского трудового крестьянства...

[С. 11.]

Глава 3. ОСВЕЩЕНИЕ ВОПРОСОВ ЯКУТСКОЙ ИСТОРИИ

В ИСТОРИКО-ЭТНОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Нарисованная выше в (кратких чертах картина дореволюционного общественного строя якутов представляла собой сложный результат целого ряда последовательных исторических наслоений. В нем были и элементы новейшего, капиталистического происхождения. Капиталистическое развитие якутского улуса происходило на глазах многих наблюдателей и изучение этого последнего этапа дореволюционной истории якутов не представляет слишком больших трудностей; в нашу задачу сейчас это изучение не входит. Более ранние наслоения в сложной якутской экономике связаны с известными реформами 1760-х годов, которые положили начало «классной системе» землепользования, этой своеобразной разновидности сельской общины, со всеми сопутствовавшими ее формами отношений. Этот период якутской истории, от 1760-х годов до начала капиталистического развития, т. е. конец XVIII в. и первая половина XIX в., может считаться тоже сравнительно хорошо освещенным в якутской историографии. Этому периоду посвящена, например, ценная и содержательная работа Л. Г. Левенталя «Подати, повинности и земля у якутов» (1), а также работы Белевского (2), отчасти Л. П. Мамета (3) и др...

Но все то, что предшествует периоду реформ 1760-х годов, до сих пор остается почти не изученным. Те социальные процессы, которые происходили между моментом царского завоевания Якутии (1630-ые гг.) и деятельностью «первой ясачной комиссии» (1760-ые гг.), и которые привели к формированию в Якутии особой разновидности феодальных отношений, к развитию власти паразитического тойонского класса, к концентрации в руках этого класса земли и прочих материальных благ, к фактическому закрепощению массы улусного крестьянского населения, — все эти процессы не получили доныне в якутоведческой литературе не только более или менее полного, но и хоть сколько-нибудь удовлетворительного освещения.

Специальных работ этому раннему периоду якутской истории до сих пор не посвящалось (об единичных исключениях, не меняющих общей картины, мы скажем ниже). В работах же, касающихся общего хода якутской истории или позднейших ее периодов, делаются лишь беглые экскурсы в область истории якутов XVII и первой половины XVIII вв. Это мы находим в исследованиях и статьях того же Левенталя, Виташевского, Пекарского, Серошевского, Белевского, Майнова, Мамета и др. Экскурсы эти уже потому неубедительны и, как общее правило, полны ошибок, что авторы их почти или совершенно не пользовались источниками этой ранней эпохи. Те краткие страницы, которые относятся в работах названных авторов к эпохе XVII и первой половины XVIII веков, основаны только на позднейших преданиях, иногда на двух-трех опубликованных ранее документах...

[С. 12-13.]

Теория «родового строя» у якутов эпохи царского завоевания была впервые, если не считать несколько неопределенных и отрывочных высказываний М. Вруцевича (7), сформулирована и наиболее полно развита Вацлавом Серошевским в его работе «Якуты» (8)...

Эта теория «родового строя» у якутов эпохи завоевания нашла себе отклик в среде националистической интеллигенции Якутии. Идеологи якутского тойонства ухватились за эту теорию. Они делали из нее тот вполне логичный вывод, что все явления эксплуатации и классового гнета в якутском улусе сводятся в конечном счете лишь к влиянию русской администрации; не будь последней, якутское население могло бы благоденствовать под отеческим попечением своих тойонов...

В последнее время концепция «родового строя» у якутов стала гораздо менее популярной и, по-видимому, сходит со сцены. Господствующей ныне можно назвать противоположную точку зрения — теорию якутского феодализма. Эта теория, ведущая свое происхождение от Левенталя, поддерживалась в те же 1890-е годы Пекарским (17), Белевским (18), позже Майновым (19), а наиболее отчетливо была сформулирована уже в советской историографии Л. П. Маметом. Левенталь и другие ранние исследователи высказывались, правда, по данному вопросу с большой осторожностью. По мнению Левенталя, «якутская жизнь» до царского завоевания только «шла» к «феодально-ханскому общественному строю», но была приостановлена в этом движении приходом русских (20). Но по словам Пекарского, тойоны уже до царского завоевания превратились из родовых старшин в «неограниченных властелинов» крупных родовых союзов (21). Майнов формулирует тезис об якутском феодализме еще более резко: с его точки зрения, «ко времени прихода русских тойонские семьи фактически составляли туземное дворянство» и располагали большой властью (22). В новейшей историографии, в частности, у Мамета, формулировка данной теории приобретает вполне законченный вид. По мнению Мамета, якутский род еще до появления русских приобрел черты «феодального поместья с резко намеченными социальными противоречиями», причем «тойоны-феодалы располагались по иерархической лестнице» (23).

Этот взгляд на общественный строй якутов до царского завоевания, как на феодальный, связан также и с определенным пониманием дальнейшего хода общественного развития якутов — в эпоху после завоевания. Согласно этому пониманию, якутский феодальный тойонат был ярым противником царизма и упорно сопротивлялся завоеванию, борясь за свою власть; царизм же именно по этой причине стремился подорвать основу власти и могущества тойонов с тем, чтобы победить его сопротивление. Царизм вел, таким образом, антитойонскую политику. Если при этом тойонат все же не исчез, а, наоборот, вскоре же после завоевания оправился и даже сумел, несколько обновившись в своем составе и приспособившись к новым условиям, усилиться экономически, — то это объясняется лишь ловкостью и изворотливостью этого класса. Такой взгляд на социальную политику царизма и на эволюцию тойоната мы находим и у Левенталя (24), и у Пекарского (25), и у Мамета (26).

Данная концепция, подобно концепции «родового строя», тоже имели свои социальные корни, хотя они видны не так ясно: она в какой-то мере отражала настроения царской бюрократии. В интересах последней было изображать свою политику в Якутии, как политику покровительства якутским народным массам и защиты их от их собственных эксплуататоров — тойонов, хотя в действительности царизм проводил, как мы увидим в дальнейшем, как раз противоположную политику. С этим связано и преувеличенное представление о степени феодальной власти якутских тойонов до завоевания. Нетрудно понять и то, почему именно в 1890-х годах данная точка зрения проникла на страницы исторических работ, притом работ, принадлежащих политическим ссыльным, а вовсе не казенным идеологам царского режима. Это было время либерального прожектерства губернатора Скрипицына, который при деятельной помощи ссыльных народников подготовлял проект земельной реформы, направленной, действительно, против полуфеодального тойонства. Реформа эта, как известно, печальным образом провалилась, но в эпоху ее подготовки политические ссыльные — Левенталь, Пекарский и др., участники и очевидцы разыгравшейся борьбы, свидетели того сопротивления, которое тойонат оказывал либеральным затеям Скрипицына, — вполне «естественно, находились во власти некоторых иллюзий, иллюзий о демократическом якобы духе губернаторской политики в Якутии. Нет ничего удивительного в том, что борьба либеральствующего русского администратора с якутским тойонатом была ими, быть может, бессознательно, транспонирована в ранние эпохи истории Якутии. Эфемерная и исторически беспочвенная затея Скрипицына превратилась под пером этих историков в общий принцип царизма в Якутии. Наиболее наивно выразил эти настроения Пекарский, писавший о «вполне гуманной» (!) политике царской власти по отношению к якутским массам (27)...

Надо сказать, однако, что многие, исследователи пытались тем или иным способом объединить оба эти противоположные взгляда и избегнуть очевидных крайностей и ошибок того и другого. Такую более правильную позицию занимают в историографии работы Белевского, Майнова, Бахрушина, Ионовой и др. В более осторожных формулировках некоторых из этих авторов многое предтавляется убедительным. Но зато иные из этих работ, (напр. книга Попова [Г. Попов. «Очерки по истории Якутии». Якутск. 1924.], носят вполне эклектический характер...

[С. 15-18.]

ПРИМЕЧАНИЯ:

К главе 2

3. «Якутская Жизнь», 1908, № 53, стр. 4.

4. «Якутская Мысль», 1909, № 15-16.

5. Ср. также Павлинов, Виташевский и Левенталь. «Материалы по обычному праву и общественному быту якутов. Л. 1929, стр. 425; Белевский, «Аграрный вопрос в Як. обл.» («Русск. Бог.», 1902 г., № 11, стр. 92, 110-112); Трощанскнй, «Наброски о якутах Як. окр.» Изв. Об-ва Арх., Ист. и Этн. при Каз. Ун-те, т. 2, 1911, стр. 45-50 др.

21. «Якутская Жизнь», 1908, № 65.

22. Белевский, стр. 112-115; Мамет, см. «100 лет Якутской ссылки», стр. 72 и др.

К главе 3

1. Написана в конце 1890-х годов; напечатана в сборнике Павлинова, Виташевского и Лсвенталя — «Материалы по обычному праву и общественному быту якутов», Л., 1929.

2. «Аграрный вопрос в Якутской области» («Русское Богатство», 1902, № 11).

3. В сборнике «100 лет Якутской ссылки», М., 1934; также в статье «Якутская АССР, исторический очерк» (см. БСЭ, т. 65).

7. Вруцевич М. «Юридические обычаи якутов» («Журнал Гражданского и Уголовного Права», 1891, кн. 3).

8. Серошевский В. «Якуты». Спб., 1896.

17. «Якутский род до и после прихода русских» («Памятная книжка Якутской области» 1696 г.).

18. «Аграрный вопрос в Якутской области» («Русское Богатство», 1902, № 11).

19. «Русские крестьяне и оседлые инородцы Якутской области». СПБ., 1912.

20. Левенталь, назв. соч., стр. 272.

21. «Пам. кн. Якутской обл.» 1896 г., стр. 25-26.

22. Майнов, назв. соч., стр. 88.

23. БСЭ, т. 65, стр. 492-493.

24. Левенталь, стр. 243-245, 252-255 и др.

25. «Пам. кн. Якут, обл.» 1896 г., стр. 32, 34, 47 и др.

26. БСЭ, т. 65, стр. 494-495.

27. «Пам. кн. Якут, обл.» 1896 г., стр. 47.

[С. 27-28.]

ЧАСТЬ II

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЙ СТРОЙ ЯКУТОВ

КО ВРЕМЕНИ ПРИХОДА РУССКИХ

Глава 5. ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ УСЛОВИЯ

Основной формой хозяйства якутов эпохи царского завоевания было скотоводство, разведение конного и рогатого скота. Этим якуты резко выделялись из ряда остальных племен северо-восточной Сибири: тунгусо-ламутов, юкагиров, коряков, чукчей и пр., у которых главным источником существования были охота, рыболовство или оленеводство.

Скот был главным богатством якутов. Те, кто не имел скота, считались бедняками...

[С. 30.]

Не так прост вопрос о способах содержания скота, т. е. о самом характере скотоводства в интересующую нас эпоху. Существует мнение о том, что в древности якутское скотоводство было почти исключительно пастбищным; якуты почти или совсем не запасались кормом для скота на зиму. «Сенокошение, нужно думать, играло самую незначительную роль в хозяйстве древних якутов», писал Серошевский (20). Наши источники позволяют все же иначе осветить этот вопрос, — на что указал впервые опять-таки С. В. Бахрушин.

Летом и осенью скот, естественно, пасли. Пасся скот табунами обычно под присмотром пастуха, но иногда его отпускали пастись и без пастуха... Кобылы, в частности, паслись табунами по 10-15 голов с одним жеребцом каждый... Отсюда слово «жеребец» приобрело даже значение единицы измерения поголовья: «а скота де осталось 10 коров, да 2 лошади, да жеребец кобыл, а сколько числом того (кобыл) осталось, не ведает...» (24).

[С. 32.]

Глава 6. ПЛЕМЕНА И РОДЫ

б. Черты родового строя

Какое якутское понятие переводилось русским словом «волость»? В источниках наряду с последним и в том же значении мы довольно часто находим слово «улус»... Позже, в XVIII в., термин «улус» вытеснил обозначение «волость» и укоренился в официальном языке до самой революции. Но есть основания сомневаться в том, что слово «улус» существовало в якутском языке до появления русских (6).

Более вероятно, что термины «волость» и «улус», отчасти и «род», соответствовали в якутском языке понятию «джон» (дьон) и «аймах». Слово «джон», по словарю Пекарского, «народ, люди, публика; племя, колено; население...», также «сородовичи, единоплеменники» (7). Оно и теперь употребляется часто в сочетании с названиями улусов, наслегов: «Борогон-джоно», «Кангалас-джоно», «Бетюн-джоно» (8)... Слово «аймах» в современном якутском языке означает родню в более тесном смысле, и поэтому оно добавляется как уточнение и к слову «джон»: «аймах-джон» — «(родственные люди, родной народ, семья» (10), но оно может иметь и более широкое значение народа: «ньучча аймаҕа» — русские люди, «абааҕы аймаҕа» — племена злых духов (11). Некоторые исследователи, как, например, Кочнев, пытались, на основании фольклорных данных, установить взаимоотношения между древним джон’ом, аймах’ом и родом в узком смысле (аҕа-ууһа): джон делился, по мнению Кочнева (12), на «аймахи», аймахи — на «аҕа-ууһа»...

[С. 42.]

в. Пережитки матриархата

Серошевский, очевидно, был прав, считая, что «под аҕа-уса подразумевалось все потомство, происшедшее от одного отца, а ийе-уса — это его ветви, происшедшие от разных жен» (1). В самом деле, еще в начале XIX в. у якутов сохранялась полигамия, практиковавшаяся, главным образом, аристократией. «Богатые якуты имели многих жен, для призрения обыкновенно состоящих в разных местах домов и скотоводств...», — говорится в сборнике якутских обычаев 1820-х гг. (2) Так как эти «богатые якуты» были в большинстве главами родов, то понятно, что результатом такого порядка было дробление родов на ветви, происходящие от потомства отдельных жен главы рода. Итак, эти «ийе-ууһа» создавались в обстановке не матриархата, а патриархального строя...

[С. 54.]

г. Образование племен путем разрастания родов

В позднейшем якутском фольклоре сохранились предания о происхождении улусов, т. е. тех же «волостей». Записанные в конце XIX в., эти предания сохранили имена легендарных родоначальников этих улусов, хотя эти имена в разных записях варьируют. Так, предком-родоначальником Мегинского улуса предание называет Молотой-Орхона, одного из сыновей Эллея (1) (по транскрипции Пекарского, — Болотой Оххон’а (2)), а другое предание этого улуса называет Бегийе-Хара, тоже сына Эллея (3). Предком двух Кангаласских улусов считают Кадат-Кангаласа (Хадаш-Хагалас) (4), а предком Батурусского улуса — Джон-Джагылы; оба они сыновья Эллея (5). Предок Намского улуса — Нам (6), по другому варианту — «девица Нам» (7), по третьему варианту — Онохой (8). Как видим, часть этих улусов, т. е. племен (джонов), носила эпонимические названия, или, вернее, их производили от легендарных предков-эпонимов.

Подобные предания нельзя считать, конечно, особенно ценным историческим источником. Эпонимическая генеалогия родов и племен — явление слишком трафаретное и хорошо знакомое этнографам по примерам очень многих народов. Однако в данном случае мы с этими преданиями, быть может, ближе к исторической истине, чем можно было бы думать на основании этих общих соображений.

Дело в том, что по крайней мере некоторые из названий якутских «волостей» XVII в. действительно могут считаться патронимическими; они совпадают с существовавшими в эту эпоху личными именами.

Так, например, название Бологурской волости, составлявшей часть Батурусской, совпадает с мужским именем Балагур (9).

Название Мегинской волости (по якутски Меҥе), по-видимому, существовало и в качестве мужского имени: «Темерей Мегиев» (10), «Мене Толков» (11)...

[С. 56-57.]

Глава 7. РОД И СЕМЬЯ, ЧАСТНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ

б. Формы брака

Господствующей формой заключения брака была покупка жены путем калыма (по-якутски «курум»)» (1)...

Со своей стороны отец или брат невесты, получающий за нее калым, давал зятю приданое (19)...

[С. 60-61.]

Глава 9. РАБСТВО

б. Рабство по обычному праву якутов XVII в.

Из всего этого следует бесспорный вывод, что русским словом «холоп» переводился какой-то совершенно определенный якутский социальный термин. По-видимому, этим термином было слово «кулут», и сейчас сохранившееся в якутском языке со значением: раб, слуга (12)...

Что «касается слова «бокан», употребляющегося в русских актах, как уже сказано, наряду со словом «холоп» в том же значении, хотя и реже, — то вопрос о его происхождении не так ясен. Это слово было русским и, несомненно, заимствовано из какого-то местного языка в Сибири, из якутского ли или из другого — трудно судить. В якутском современном языке слово «бокан» неизвестно, но в словаре Пекарского можно найти несколько слов, близких к этому слову фонетически и семантически допускающих сближение с понятием «раб». Так, мы находм здесь, например, слово «бохоно», «немного уступающий в каком-либо отношении»; (16) с тем же значением употребляется и слово «бохтусах», производное от «бохто», «бохтуо» — «оставаться, не следовать, отставать» (17). Интересно отметить выражение — «бохтуобут киси» — «человек отошедший на задний план» (говорится о слепом, безногом); «кырдьыбыт, бохтуобут киси» — человек, постаревший и отошедший на задний план (18)...

[С. 93.]

г. «Вскормленники»

Пока же постараемся ответить на вопрос: если мы термин «холоп» сочли переводам якутского «кулут»? то какому якутскому понятию соответствуют «вскормленники» русских актов XVII в.?

Мне кажется, этот термин является переводом якутского понятия «кумалан». Современное значение слова кумалан, согласно словарю Пекарского, — «бедняк, состоящий на прокормлении родового общества, прокормленыш, временный нахлебник; человек, находящийся на общественном призрении, содержимый на счет родовой благотворительности (иитимньи, умнасыт); дармоед» (16)...

[С. 107.]

е. Клиентэла.

«Дюкксшество» (20) представляет собой любопытное явление якутской экономики, лишь недавно впервые описанное и проанализированное М. К. Расцветаевым...

[С. 114.]

Глава 10. ТОЙОНАТ.

б. Фольклорные данные.

Но в неопубликованных ясачных книгах и в многочисленных других документах 1630 - 70-х годов имя Тыгына встречается множество раз, иногда в этой самой транскрипции, но чаще в форме «Тынина». Изучение этих документов не оставляет ни малейшего сомнения в том, что мы имеем дело именно с легендарным Тыгыном.

Сам атаман Галкин в своей челобитной следующим образом рассказывал о своем столкновении с этим тойоном в 1631 г. «Да тех же, государь, якольских людей князец Тынина да князец Бойдон живут на реки Лене и с нами, холопями твоими, дрались по вся дни и твоего государева ясаку нам не дали, и нас, государь, холопей твоих не хотели из своей земли выпустить. А нас, государь,... было немного. А как, государь, будет ходить из Енисейского острогу .по многу служилых людей, и тех немирных князцей умирить мочно...» (11). Но это первое столкновение Тыгына с русскими было и последним; очевидно, он или погиб во время стычек с отрядом Галкина, или умер вскоре после этого, или «учинился «отгонным», по выражению цитированного выше документа. Во всяком случае, в позднейших текстах мы имеем перед собой уже не самого Тыгына, а его многочисленное потомство...

Уже эти записи не оставляют сомнения в том, что дело идет о сыновьях знаменитого героя якутских легенд. В этом убеждает и то, что эти «Тынинины дети» — кангаласские князцы, и совпадение имени одного из них — Челая с именем легендарного сына Тыгына — Чаллая или Чаллайы (15)...

[С. 137-138.]

Глава 14. ПРОЦЕСС КЛАССООБРАЗОВАНИЯ И ЭТНОГЕНЕЗИС ЯКУТОВ

«По преданиям,—говорит Серошевский, — в старину не малую роль в собраниях играли сесены. Сесен происходит от того же корня, что глагол сесенибин — советую, толкую, предсказываю. Сесенов предание изображает белоголовыми, почтенными, многоопытными старцами. (В примечании автор указывает, однако, что сесенами могли быть и молодые — С. Т.). Это звание не было ни избирательным, ни наследственным, но не всякий старик считался сесеном, для этого нужен был особый «вещий» дар — иными слогами: признанный ум, опытность и знание. Герои олонхо в трудных случаях нередко обращаются к таким «совет знающим, почетным светлоглазым Беседе-старикам». «В старину без сесенов ничего не решали». «... Сесены решали спорные вопросы на основании обычаев, подавали советы в тяжкие годины рода...» Далее Серошевский говорит, что отдельные «сесены» могли быть одновременно и тойонами (24).

[С. 222.]

ПРИМЕЧАНИЯ:

К главе 5

20. Серошевский, стр. 272.

24. ЯОУ, ст. № 25, л. 80. — Это, очевидно, было переводом якутского слова «атыыр», которое и сейчас означает: 1) жеребец; 2) «табун, все лошади, которые ходят с одним жеребцом» (Пекарский, «Словарь якутского языка»,. I, стр. 201-202).

[С. 233.]

К главе 6 б.

6. «Судя по выговору и неохоте, с какой якуты его (слово «улус») употребляют, — говорит Серошевский, — я лично склонен думать, что оно иностранного происхождения и появилось у якутов недавно» (Серошевский, стр. 473).

7. Пекарский. Словарь, стр. 840.

8. Серошевский, стр. 472-480.

10. Пекарский, стр. 840.

11. Кочнев, стр. 66.

12. Пекарский, стр. 40.

[С. 236.]

К главе 6 в.

1. Серошевский, стр. 507.

2. Самоквасов, Д. «Сборник обычного права сибирских инородцев», Варшава, 1876, стр. 220; Трощанский и Пекарский. «Любовь и брак у якутов». СПБ., 1909, стр. 12.

[С. 237.]

К главе 6 г.

1. Приклонский, «3 года в Якутской обл.» см. «Живая Старина», 2, стр. 29.

2. Пекарский, «Из преданий о жизни якутов до встречи их с русскими».

3. Зап. РГО по этногр., т. XXXIV, стр. 154.

4. Носов М. «Предки якутов по преданиям потомков» (Сборник трудов «Саха Кескиле», т. III, стр. 32).

Там же, 32; Приклонский, назв. соч., стр. 28; Пекарский, назв. соч., стр. 154.

5. Приклонский, стр. 29.

6. Пекарский, стр. 154.

7. Носов, стр. 30.

8. Серошевский, стр. 190.

9. «Балагур Дагунин», ИАИ, к. 204, № 14; Ср. «Бологур хотуна» — имя «демона женского пола» (Пекарский, Словарь, стр. 493).

10. Як. столбцы Ирк. муз., 1671, лл. 11-13.

11. ЯОУ, ст. № 25, л. 82; ср. Мэнэ — по преданию сын Болотой Оххона, родоначальник мегинцев (Пекарский, стр. 154).

[С. 238.]

К главе 7 б.

1. ... Впрочем, слово «курум» могло иметь и более узкое значение: часть калыма, идущая на угощение во время свадебного пира, как и переводят это слово в новейшее время - Серошевский (назв. соч., стр. 545) и Пекарский (Словарь, стр. 1253)...

19. Приданое по-якутски анjä (Пекарский. Слоdарь, стр. 233-6), но это слово в актах XVII в. не встречается.

[С. 239.]

К главе 9 б.

12. Пекарский, Словарь, стр. 1211.

16. Пекарский, Словарь, стр. 511.

17. Там же, стр. 512, 513.

18. Там же, стр. 512.

[С. 244.]

К главе 9 г.

16. Пекарский, Словарь, стр. 1213.

[С. 246.]

К главе 9 е.

20. Ср. дьуккаах — «сожитель, живущий вместе в одной юрте» (Пекарский, Словарь, стр. 718)

[С. 247.]

К главе 10 б.

11. Сиб. пр., ст. № 31, л. 386.

15. Серошевский, стр. 467, прим.; Носов, стр. 34-5; Гамов. «Очерки далекой Сибири», Гомель, 1894, стр. 25. — Другой из упомянутых сыновей Откурай, быть может, тождествен с Очербоем или Очергоем, сыном Тыгына в легенде. (Пекарский, Словарь, стр. 1907)...

[С. 251.]

К главе 14.

24. Серошевский, стр. 465; ср. Худяков, стр. 117; Пекарский, Словарь, стр. 2176-7.

[С. 263.]

ЧАСТЬ III

КОЛОНИАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА ЦАРИЗМА В ХVII-ХVIII вв.

И РАЗВИТИЕ ФЕОДАЛЬНЫХ ОТНОШЕНИЙ У ЯКУТОВ

Глава 17. ЯСАЧНОЕ ОБЛОЖЕНИЕ И РОЛЬ ТОЙОНАТА

Когда 1-я ясачная комиссия в 1769 г. окончательно установила сбор ясака через князцов и отменила посылку русских сборщиков за ясаком (63), то этой мерой только подводился итог всей политики, которая велась в отношении тойоната, как фискальной агентуры правительства, с самого начала завоевания. Это не был принципиально новый шаг, перемета политики, как кажется некоторым историкам (64)...

[С. 307.]

ПРИМЕЧАНИЯ:

К главе 17.

64. Пекарский: см. Пам. кн. Як. обл., 1896, стр. 34-6; Левенталь; см. Павлинов и др., стр. 231.

[С. 369.]