ЎЎЎ 21. Адубарыя Ігідэйка. Эдуард Пякарскі ў жыцьцяпісах. Сш. 21. 1925. Койданава. "Кальвіна". 2022.

 

    Е. Д. Стрелов

                                ВАЖНЕЙШИЕ ЗАДАЧИ ИСТОРИИ В ЯКУТИИ *)

    [* Настоящая статья является как бы ответом на просьбу некоторых членов — сотрудников «Saqa Keskile» (а также предложение совета этого о-ва) написать инструкцию, по которой они могли бы самостоятельно работать над сбором научных материалов для исторической секции о-ва...]

    ...Серошевский, коснувшись вопроса о присутствии якутских географических названий в Забайкалье и на Амуре, предполагает, что они занесены туда уже в позднейшее время завоевателями казаками и якутскими промышленниками. «В отрядах казаков, говорит он, всегда было много татар и других инородцев перебежчиков и «аманатов» (заложников), служивших им вместо проводников и переводчиков, они то надо думать и называли новые места. Сами казаки быстро вырождались и денационализировались, особенно там, где прилив новых сил из России был затруднен расстоянием. Это в высшей степени замечается среди якутских казаков. Среди них уже в первые годы завоевания является масса т. наз. «новокрещенцев», т.-е. якутов, принявших православие и зачисленных в казаки; они, как знатоки края, играли немалую роль в завоевании Восточной Сибири. Наконец. недостаток русских женщин в Якутской области заставлял казаков сплошь и рядом жениться па якутках, а пленниц и «крепостных якутских женок» они, случалось, брали с собою и в походы и увозили далеко в Енисейск, Красноярск и на Амур. Таким образом, становится понятным появление тюркских и специально якутских названий вперемешку с русскими, тунгусскими и другими местными, в первых казацких донесениях, а затем в официальных списках и на картах, помимо того, жили ли там тюркские народности или нет» [* Якуты, стр. 198.].

    Эти соображения Серошевского нельзя признать сколько-нибудь серьезными, и появление якутских названий указанным им порядком можно допустить, разве, как редкое исключение. В самом деле, если бы все обстояло действительно так, как представляет себе Серошевский, то один и тот же географический объект имел бы, по меньшей мере, два названия — одно старинное, данное и усвоенное коренным населением, другое — чисто искусственное, выдуманное проводником или даже пленницами и “крепостными якутскими женками». Эта двойственность названий повлекла бы за собою в дальнейшем ряд недоразумений, при выяснении которых уж, конечно, восторжествовало бы не позднейшее название, неизвестное населению и чуждое ему по языку, а наоборот. Кроме этого, из различных исторических документов известно, что знакомство с непокоренными еще «землицами» казаки получали не непосредственно, а путем предварительных расспросов людей, бывавших там и поэтому хорошо знакомых с географическими названиями того района, куда собирались идти походом, т.-е. географические познания казаков далеко их опережали...

    «Расспрашивание» предшествовало каждому походу: в вершинах Вилюя казаки знали уже о р. Лене и «сторонних реках»; не видя еще Байкала, они знали его и бурятское и тунгусское название, что на нем есть остров «Ойхон» (Ольхон), расстояние до него от разных пунктов, кто и где на нем живет, чем занимается и т. п. Таким образом, сомнение Серошевского в подлинности и историческом значении якутских названий в Восточной Сибири нс имеет под собою серьезных оснований, почему и не может подорвать значения анализа хорографических названий, как метода научного исследования.

    Почти тоже самое можно сказать про другого исследователя Якутии — Пекарского Э. К., — который на мою просьбу проверить правильность перевода географических названий Якутии, узнав, что мне это необходимо для изучения их с помощью метода анализа, нашел, что последний в отношении якутских названий не достигает своей цели. В виду того, что приговор этот исходит от лица, авторитет которого в вопросах якутоведения общепризнан, нельзя обойти молчанием и тех соображений, которыми руководствовался упомянутый исследователь.

    «Анализ, сделанный на основании хорографических названий, выбранных с географической карты, — пишет Э. К. Пекарский, — не достигает своей цели, так как эти названия не соответствуют действительным. Объягняется это просто. Якуты, боясь оскорбить духа-покровителя данной местности, скрывают настоящее название последней, и на вопрос говорят какое-нибудь первое попавшееся малозначащее название, вроде: buor yre:q, qɔmusta:q, arɯ:1а:q, аrʃа а1аs и т. п. Следовательно, лица, составляющие карты (большею частью приезжие, мало знакомые с языком и обычаями населения), впадают в невольную ошибку, записывая ложные названия. За ними же повторит эту ошибку и тот исследователь, который, сочтя эти названия настоящими, начнет производить их анализ. Правда, встречаются иногда действительно древние названия, но они из якутского языка не объясняются, так как большею частью это названия тунгусские. Это наблюдение, как мне приходилось где-то читать, распространяется и за пределы Якутской области — по всей Сибири, где только живут инородцы и где, с их слов, регистрировались местные названия тех или других урочищ» [* Письмо относится к 1912 г. и потребовалось мне, как документ, на который я мог бы сослаться при защите диссертации на звание ученого археолога в Моек. Археол. Институте.].

    Приведенное письмо хотя и имеет целью свести на-нет значение аналитического метода в отношении не русских географических названий в Сибири и в частности якутских названий, при критическом его разборе, как увидим ниже, производит обратный эффект.

    Прежде всего, вызывает сомнение обыкновение якутов скрывать настоящее название географического объекта из боязни оскорбить духа местности. Если бы это было общим правилом, то мы опять-таки имели бы дело с двойственными и даже более названиями одного и того же урочища, реки, озера или горы, что, естественно повлекло бы впоследствии за собою ряд недоразумений, незамедливших выяснить подлинные их имена. И вообще трудно допустить, чтобы русские, прожив несколько веков в Якутии, все еще не узнали подлинных географических названий страны. Но, предположим даже, что дело обстоит действительно так, как пишет Э. К. Пекарский. Что же из этого следует? Выше уже говорилось, что к помощи «языка земли» прибегают тогда, когда приходится судить о фактах и событиях прежде всего с точки зрения пространственного их размещения, при чем о фактах и событиях такого времени, от которого не сохранилось каких-либо других источников. В данном случае, анализ тех «действительно древних» не якутских названий, присутствие которых на территории современных поселений якутов подтверждает приведенное выше письмо, — дал бы возможность судить не только о размещении и путях переселения различных племен Якутии, но также о последовательности этого движения и, отчасти, о степени культурного развития древних обитателей. Что же касается якутских названий, то исследователь при решении основных вопросов истории якутов обратится не к тем, которые выбраны с территории, сейчас занимаемой якутами, а постарается отыскать их там, где народ этот не жил даже в его историческом прошлом. Эти районы лежат далеко за пределами современных якутских поселений и для исследователя глубоко безразлично, подлинные ли названия оставили там якуты или «первые попавшиеся и малозначащие», так как все же они отразили якутский язык, а следовательно являются памятниками жизни якутского народа.

    Кроме того, как бы малозначущи не были эти «ложные» названия, якуты не могли выдумать их вне времени и окружающей действительности, а потому по ним безошибочно можно судить об их тогдашнем быте [* Здесь необходимо отметить, что в 1912 г. Э. К. Пекарский был настолько занят своей работой по изданию «Словаря», что даже не имел времени сам написать приведенное письмо: я изложил его взгляд на метод анализа географических названий, а он только подписал. При таком положении он едва ли имел возможность достаточно внимательно, отнестись к значению этого метода исследования, что вполне понятно в положении человека, всецело поглощенного большой научной работой совершенно иного характера.].

    Итак, безразличный или даже пессимистический взгляд прежних исследователей на значение для истории Якутии названий ее различных географических объектов, не должен кого-либо смущать; наоборот, как это видно из вышеизложенного, только обратившись к «языку земли» как единственному достоверному источнику, история Якутии сдвинется, наконец, с мертвой точки...

    [С. 45-48.]

    ...Из пятнадцати нерусских названий речек понизовой Илги, нанесенных па карту Иркутской губернии [* Издание 1916 г., составлена чинами землеустройства и переселения Ирк. района.], только четыре не объясняются из якутского языка, хотя у двух из них типичные якутские окончания. Начнем объяснение c главной реки, к системе которой относятся почти все приводимые ниже названия.

    И́лга (левый приток Лены). По строению не имеет отличительных наружных признаков, типичных для якутских названий и должно быть отнесено к 3 группе (см. выше) В звуковом отношении близко к некоторым словам якутского лексикона. Илгын (вернее ɯ1gɯn) = мизинец, в тоже время обычное якутское имя до принятия христианства, [* Стрелов. Акты арх. Як. обл., стр. 231.] ɯlga (рус.—ыэлга) от ɯ1 = соссд — буквального перевода у опрошенных мною лиц не удалось добиться. Елге (рус. — Ельгя) — глубокая речка с высокими крутыми берегами [* Э. К. Пекарский. Словарь якутского языка.]...

    [С. 56.]

    Иня́гда (прав. пр. Илги. На карту не нанесен — известен мне, как уроженцу той местности) = или ɯnaqta:q — с коровой или еnеktе:q — со ступкой из ивовых прутьев для толчения древесной заболони [* Э. К. Пекарский. Словарь якутского языка.].

    [С. 57.]

    *

    А. Кулаковский

                                                                    ЯКУТСКИЙ ЯЗЫК

    ...Составителем якутско-русского словаря Э. К. Пекарским зарегистрировано около тридцати тысяч, якутских слов, — число, весьма, солидное для языка некультурного народа. Мною записано одних неологизмов, т.-е. слов, взятых от других народов (русских), до 2400, и то исключая собственных имен и географических названий. Количество коренных слов, т.-е. слов, не созданных культурой, бывает весьма ограниченное. Возьмите любой словарь европейских народов и вы увидите, что коренные слова данного парода, составляют не больше 10% всех слов...

    [С. 70.]

 

 

    М. Кротов

                                             ЯКУТСКАЯ ССЫЛКА 70 - 80-х ГОДОВ

                                              V. Условия жизни и занятия ссыльных

                                                                д) Научные занятия

    ...Занимавшихся литературной и научно-исследовательской деятельностью среди ссыльных было много; можно привести ряд имен: Серошевский, Войнаральский, Иохельсон, Богораз (Тан), Левенталь, Стеблин-Каменский, Ионов, Виташевский, Пекарский, Ковалик, Шкловский (Дионео), Рябков и др. В 90-х годах они получили возможность участвовать в экспедициях, сотрудничать в издававшихся якутским статистическим комитетом «памятных книжках» (правда, не выставляя свои имена под статьями) и благодаря этого мы имеем ряд трудов по исследованию области, напр. «Якуты» (опыт этнографического исследования) В. Серошевского, «За полярным кругом» (о возможности земледелия в Верхоянск. окр.) — «Огоннер» (П. Войнаральский), о податях и повинностях у якутов — Левенталя, о влиянии ссыльного элемента на якутское население — Стеблин-Каменского, якутско-русский словарь — Пекарского, статьи по исследованию шаманизма — Ионова и др., полное перечисление которых заняло бы очень много времени. Их труды (часть уже по окончании ссылки) печатались и отдельными книгами, и в ряде газет и периодических журналов, в «известиях» и «трудах» Вост.-Сибирск. отд. И. Р. Г. О-ва, в «Памятных книжках» Якутской обл. и в ряде других изданий...

    Памятная книжка Якутской области за 1896 год составлена почти исключительно ссыльными, так как когда секретарь статистич. к-та обратился к ряду лиц за содействием в издании книжки, то приглашение его успеха не имело, ибо

    «из среды г.г. членов комитета, а также из числа посторонних лиц с легальным положением никто не изъявил готовности сотрудничать в книжке, частью по неподготовленности к литературным занятиям, частью по незнакомству с бытом и условиями жизни сельского населения».

    Поэтому им было обращено внимание губернатора на некоторых ссыльных, уже известных в то время (1892 г.)

    «своим близким знакомством с экономическим бытом инородцев, благодаря долговременному пребыванию среди них»,

    а также

    «трудами по этнографии, сельскохозяйственной культуре и юридическим обычаям инородцев» (Д. 370).

    Это были: Ионов, Левенталь, Пекарский, Стеблин-Каменский, Иохельсон и друг. В результате ходатайства этим ссыльным и некоторым другим было разрешено принять участие в составлении статей для «Памятной книжки» и им даже открыли доступ в некоторые улусные архивы (конечно, только к делам несекретного характера), но статьи их в печати должны были появляться без подписи. Если мы перелистаем «Памятную книжку Якутской области за 1896 год», то не встретим в ней ни одной статьи, которая была бы подписана кем-нибудь из ссыльных, хотя принадлежность их перу названных лиц уже давно установлена. Это видно хотя бы и из того, что секретарь статистич. к-та в цитированной выше бумаге, намечая план «книжки», указывал, что

    «Ионов мог бы дать для «Памятной книжки» статью «о скотоводстве в Якутской области», Левенталь — «о экономических отношениях якутов под влиянием денежного хозяйства», Пекарский — «о якутском самоуправлении в связи с ролью сельской администрации», Каменский — «о влиянии ссыльных на быт инородцев», Иохельсон — «по вопросу об исследовании отношений между развитием земледелия в Якутской области и благосостоянием якутов».

    И, действительно, почти все эти статьи только с несколько измененными заголовками находим мы в упомянутой книжке, и поэтому выяснить, кому принадлежит та или иная статья — нетрудно.

    Некоторые ссыльные в 90-х г.г. при либеральном губернаторе Скрипицине служили легально и полулегально в самом статистическом комитете, получая небольшое вознаграждение или бесплатно...

    [С. 70-72.]

                                                              е) «Казенное пособие».

    Размер «казенного пособия» всегда был таков, что, не удовлетворяя даже насущных нужд ссыльного, он в то же время не позволял ему умереть с голода. При этом правительство всегда умывало руки: ссыльный, поселенный в глуши, за 400-500 верст от города, где о заработке нечего было и думать, по первому впечатлению не был брошен на произвол судьбы, так как он получал «казенное пособие».

    Надо заметить, что в 70-х г.г., пока вопрос с выдачей пособия не был еще достаточно урегулирован, пособие назначалось ссыльному не с момента его прибытия в область, а тогда, когда или якуты — жители того наслега, куда поселен ссыльный — не взмолятся перед начальством — жалуясь на то, что они вынуждены кормить «государственного преступника», в то время как и самим-то есть нечего, или сам «преступник» не напомнит о необходимости выдачи ему хоть какого-нибудь пособия.

    [С. 73.]

    В 1885 г. области, управление буквально было завалено прошениями ссыльных, напр., Шехтер, Федорова, Шкалова, А. Доллер, Г. Юшмачова, Колодкина, П. Подбельского, А. Архипова, И. Штырлова, Э. Пекарского и др., каковыми те просили об увеличении пособия с 72 до 144 р. в год.

    В этих прошениях слышится: то безумный крик измученного голодной жизнью человека, готового даже на преступление, лишь бы выйти из того тупика, в который он попал, то желание рядом холодных статистических выкладок и убедительных данных подействовать на администрацию, но чаще всего какое-то апатичное, безнадежное заявление о необходимости увеличения пособия, словно писавший потерял всякую надежду на улучшение своей жизни...

    Несколько раньше этого Э. Пекарский писал из Батурусского улуса:

    «По требованию В. П-ва я с охотою представил бы Вам обстоятельную докладную записку, которая выяснила бы во всей наготе неприглядную в материальном отношении жизнь громадного большинства ссыльных О ней мало знают потому, что ссыльные слишком привыкли к терпеливому перенесению всевозможных невзгод в надежде на лучшее будущее и никому о них не заявляют» (Д. 339)...

    [С. 82-83.]

 

    173) Пекарский, Эдуард Карлович; сс.-пос. (1881-1895). двор. Московской губ., студ.  Харьковск. вет. и-та, поляк, холост, 22-23 л. Судил в Московском воен.-окружн, суде за хранение революционной литературы и постановлений революционного исполнительного комитета; с апреля по 24/ХII 1879 г. скрывался от преследований полиции, принимая в тоже время участие в беспорядках Харьковск. ветеринарн. ин-та, и живя  по чужому фальшивому паспорту. Суд приговорил его к 15 г. каторжн. работ, но, принимая во внимание молодость и плохое здоровье подсудимого, каторжные работы заменил ссылкой на поселение в отдаленнейшие места Сибири с лишением всех прав состояния. В Батурусском ул. — месте поселения — много лет подряд занимался хлебопашеством, правда не всегда получая благоприятные результаты из-за наводнения или ранних заморозков. В 1887 г. Пекарский. обратил на себя внимание составлением якутско-русского словаря, содержавшего в себе до 7.000 слов. Его словарем, который был одобрен местными знатоками, заинтересовался В-Сиб. отд. Р.Г.О., завязавший с П. переписку по вопросу о возможности издания словаря, но этот вопрос не был разрешан в положительном смысле из-за отсутствия средств у О-ва. В те же годы П. занимался сбором материала по этнографии якутов, собирая якутские сказки, песни и т. п. В 1891 г., желая чем-нибудь отблагодарить наслежное общество, которое, наделив его землей, оказало помощь при его хозяйственном обзаведении, подарил обществу 400 копен сена «для увеличения состоящего в запасе сена, которое должно быть раздаваемо в годы бессенницы общественникам, по преимуществу беднейшим, заимообразно, на тех же условиях, как и наслежное сено». В 1894-1896 г.г. Пекарский принимал участие в экспедиции Сибирякова. В 1895 г. печатался в Якутске его словарь, а также им подготовлялся к печати якутский текст «Верхоянского сборника» Худякова. В том же году П. получил право на возвращение в Европ. Россию, но остался в области, занимаясь этнографическими работами и принимая деятельное участим в совещаниях по земельному устройству якутов и составлении инструкции по этому вопросу. В 1903 г. с В. М. Ионовым входил в состав Нельканской экспедиции В. Е. Попова, издав в 1904 г. в Казани книгу «Поездка к приаянским тунгусам» [Виташевский, Старая и новая ссылка, Николаев, Якутский край и его исследователи. Д. 1].

    [С. 207.]

 

 

                                                               В ТЮРЬМЕ И ССЫЛКЕ

                                                                    IV. Жизнь в ссылке.

    Областной город обширной области, превосходящей на много своей площадью любое европейское государство, г. Якутск расположен под 62° 1' северной широты. Короткое жаркое лето, когда, кажется, видишь рост трав и всяких злаков, — настолько он быстро происходит, — сменяется суровой зимой с морозами до 53 - 55° R ниже нуля, — самая низкая температура, наблюдавшаяся на земном шаре. Выдыхаемый воздух производит характерное шуршание на морозе, — это пар превращается в мельчайшие льдинки. Когда мороз опускается до 30° R, это называют оттепелью. Надо заметить, что при морозах 40° и ниже бывает полный штиль; мороз 35° при ветре переносится гораздо хуже. Сухость воздуха действует также умеряюще на мороз. Влажный холод ощущается гораздо сильнее, — и сибиряки зябнут в Петербурге. Население г. Якутска не превышало 6.000. Два каменных дома. Остальные деревянные, одноэтажные; два или три дома двухэтажных составляли предмет гордости местных патриотов. Сохранились в Якутске старинные деревянные башни, служившие когда-то для отражения набегов инородцев.

    Когда партия следовала в местную тюрьму, нашим взорам представилась обыкновенная картина захолустного российского города. Пыльные не мощеные улицы, деревянные тротуары с местами полусгнившими досками. Деревянные заборы имели ту особенность, что в них зияли крупные отверстия от огромных деревянных гвоздей; паузки, на которых не только сплавлялись ссыльные, но и доставлялись товары в Якутскую область, здесь шли в продажу и служили, как строительный материал. Свыше 8 тысяч верст отделяло нас от Петербурга и психологически понятно, что глаз пытливо искал чего-нибудь особенного, что отличало бы резко Якутск, которым нас пугали. И ничего, кроме разве странной, весьма необычной кавалерии: здесь ездят верхом на волах, и не только мужчины, но и женщины. Оригинально, но некрасиво.

    Конец прошлого века, когда я прибыл в Якутск (1899 г.), ознаменовался для здешних мест введением винной монополии в крае, появлением намека на уличное освещение и приближением к Якутску телеграфа, который дошел до Витима, находившегося всего в 1.400 (тысяча четыреста) верст от Якутска...

    Некоторые из ссыльных позднейшей формации, видя в ссылке непосредственное продолжение тюремного заключения, жили лишь чтением и подготовкой к дальнейшей партийной деятельности, совершенно игнорируя местную жизнь. Другие, особенно из «стариков», были тесно связаны со всеми культурными начинаниями, являясь и душой, и рычагом их. Многие составили себе имя и пользовались широкой и заслуженной популярностью среди местного населения. Край обязан политическим ссыльным целым рядом научных исследований. При мне переселился из улуса в Якутск Э. К. Пекарский, составивший себе научное имя своим якутско-русским словарем, премированным Академией Наук. Глубокий след в местной жизни из моих «современников» по Якутску оставил В. М. Ионов, пользовавшийся широкой популярностью, как педагог...

    В ссылке я занимался педагогикой и медициной, чем вполне обеспечивал свое существование. Арестованный во время выпускных экзаменов в академии, я, таким образом, фактически закончил свое медицинское образование, официально оставаясь бывшим студентом пятого курса...

    Кроме медицинской работы, я состоял бесплатным корреспондентам: «Восточного Обозрения», издававшегося в Иркутске, и почти всегда имел уроки. Заниматься приходилось обыкновенно с детьми, плохо подготовленными... В летние дни, в свободное время, я делал со своими ученицами и учениками загородные прогулки.

    Осенью 1900 г. мы поселились на собственной квартире «коммуной», заняв на Большой улице очень хороший и недурно меблированный — особенно мы гордились венской мебелью — дом скопца Лабутина, бывший Корюхова. Наша квартира считалась шикарной, даже слишком, для Якутска, и дело не обошлось без некоторого злословия по поводу барских замашек. Дом состоял из шести комнат, в том числе большого, в несколько окон, зала. Для тепла вставлялись тройные рамы: вторая (вставная) рама имела двойные стекла. И мы все-таки зябли первую зиму в этом доме, кстати замечу, потому, что не догадались законопатить отдушины со двора в подвал или, вернее, подполье. Дом этот долго пустовал, так как в связи с происшедшим здесь когда-то самоубийством про него ходили нехорошие слухи о привидениях и прочей чертовщине. Привидения-то и помогли мне снять эту квартиру, ибо, благодаря дурной славе, никто не хотел ее снимать, и Яша Лабутин, ражий, здоровый детина с типичной скопческой наружностью и высоким женским голосом, сдал ее всего за 25 руб. в месяц, что и для Якутска считалось дешево. Мой хозяин оказался очень любезным человеком. При неустойчивости моего бюджета и беспорядочности расходов я нередко затруднялся уплатой и этой небольшой суммы в срок. Он не только никогда не напоминал об уплате, но и нередко ссужал нас товарами из своей лавки, а иногда и деньгами, если нужных нам товаров не оказывалось. Никаких процентов за ссуды он с нас не взимал. Жил он с отцом и родной сестрой, — тоже скопцами...

    Наша «коммуна» оказалась недолговечной... Вторая половина дома оставалась свободной. Ее занял известный знаток якутского языка и составитель словаря, Э. К. Пекарский с семьей, избавив хоть на время нас с женой от хозяйственных забот, так как мы у него столовались. Впоследствии, он уступил свою половину А. С. Белевскому и Е. А. Прейс...

    Месяца через два по моем прибытии в Якутск оттуда бежал Ю. М. Нахамкес (Стеклов) при содействии доктора Л. М. Пурвера, который его вывез. Любопытно, что Ю. М. Нахамкес жил в одном дворе с и. д. губернатора и, чтобы замаскировать его побег, кто-нибудь из нас ходил ночевать к нему на квартиру: дело зимнее, — прошла закутанная мужская фигура, — будто хозяин домой возвратился. Когда же побег обнаружился, г. Миллер усилил надзор за ссыльными. Чего раньше в Якутске не практиковалось, — по квартирам политических стал ходить надзиратель с книгой, требуя расписки, свидетельствующей, что такой-то имя рек, находится налицо. Никто не хотел расписываться, но книгу просматривали, ибо рукой малограмотного надзирателя в ней велась своего рода хроника. «Г-н З. не только отказался расписаться в книге, — бесстрастно повествовала запись надзирателя, — но и обругал надзирателя неприличными словами». Наконец, публике эта канитель надоела, и постепенно в книге стали появляться подписи... В. Е. Окольский и я дольше всех упорствовали. И. д. губернатора вызвал нас обоих для объяснения. Оставшись вдвоем, мы уже решили сдать позиции, но хотели это как-нибудь обставить, чтобы наша уступка не носила характера сдачи. Г. Миллер дал нам благоприятный предлог, упомянув в своих объяснениях с нами, что требование расписки в книге основано да распоряжении генерал-губернатора. Тогда мы с В. Е. Окольским заявили, что отказывались расписываться, главным образом, потому, что считали это требование исходящим от местной власти в лице и. д. губернатора. Между тем. надзиратель за ссыльными, как реальный политик, хотя и на искушенный административными и иными познаниями, рассуждал здраво: все все равно не разбегутся — далеко до России — и опасности упразднения должности надзирателя не предвидится. А чем бегать по квартирам, да разные неприятности выслушивать, можно провести время с большей пользой и приятностью, получая в то же время присвоенное должности скромное содержание. Посему он обратился ко мне с «конкретным» предложением: собственноручно за меня расписываться. Меня и других это вполне устраивало, тем более, что, не будучи по природе человеком корыстолюбивым, надзиратель наш довольствовался весьма скромной мздой «да чернила». Чтобы вполне отдать справедливость этому честному труженику, должен сказать, что больше он меня не беспокоил. Лишь спустя несколько месяцев, когда у него родился первенец, он счел долгом вежливости сообщить об этом событии, при чем получил на «зубок» весьма скромную цифру, которую и принял с благодарностью. Извиняясь перед читателем, за это отступление, замечу, что таким образом расписываться все перестали, и перехожу к главному эпизоду «миллериады». Имея свою агентуру в Якутске, г. Миллер не гнушался и сам порою подслушивать под окнами. Как упомянуто выше, я поселился в доме, где водились привидения. Справедливость народной молвы об этом доме, вдруг стала находить себе подтверждение: шорохи, приоткрывание ставень... Однако по дальнейшем наблюдении для этих загадочных явлений нашлось вполне естественное объяснение. Ключ к этому объяснению мы нашли в один прекрасный зимний вечер, когда я, возвратившись с практики домой, застал всех в ажитации. Э. К. .Пекарский, деливший тогда со мной квартиру в доме с привидениями, арестовал таинственного мальчика, не только не похожего на привидение, но, как очень скоро оказалось, совсем и не таинственного. Описание этого эпизода с приведением документального судебного следствия помещено мною в статье «Оскорбление действием», напечатанной в № 6 (13) журнала «Каторга и Ссылка» за 1924 г. Этим закончилась и «миллериада». Не берусь оказать, какую роль сыграл судебный процесс, но в дальнейшей нашей жизни г. Миллер скоро совершенно отошел на второй план и нас не беспокоил. Возвращение губернатора в значительной степени положило предел его административному творчеству, а вскоре он был переведен из Якутска.

    В. Н. Катин-Ярцев

    /Каторга и ссылка. Историко-революционный вестник. Кн. 16. № 3. Москва. 1925. С. 134-135, 138, 148, 150-151./

 

 

    [1896 r.] ...Jakuck, dziesięciotysięczna mieścina, przeważnie o drewnianych, czekoladowej barwy domach (modrzew bardzo silnie ciemnieje na słońcu i wietrze) — był już oddawna jednem z ważniejszych centrów zesłania za działalność i przekonania polityczne. Kolonje, rozmieszczone w mieście i okolicach, dzieliły się na „starych”, przeważnie katorżanów-narodowolców i „młodych”, przedstawicieli różnych partji politycznych nowszego pochodzenia.

    Pomiędzy nimi istniały pewne tarcia co do taktyki i zachowania się. ,,Starzy” wywojowali już dużo swobód, młodzi parli do dalszej walki z administracją i potępiali wszelki oportunizm w życiu prywatnem.

    Naogół żyło się tam dość swobodnie. Polityk był, że tak rzeknę, persona grata, osobistością szanowaną, na której wzorowali się obywatele miejscowi i urzędnicy, podlegając wpływom zesłańców.

    Z Polaków zastaliśmy Dulębę, Mancewicza i Cobla, pozatem był spory procent albo Polaków zrusyfikowanych, albo półkrwi — z matki lub ojca. Procent żydów był duży, Wielkorosjan zaś czystej krwi — bardzo mały. Podobne stosunki procentowe można było dostrzec we wszystkich kolonjach na Jakutach.

    Nazwiska „starych”: Horynowicz, Piekarski, Michalewicz, Osmołowski, Dzikowski, Kąpcan, Gałkin, Marmorsztajn, Janow, Łozianow i wielu innych. Z młodych zastaliśmy między innymi odessytę Nachamkina oraz Hinczuka (obaj dziś dygnitarze sowieccy); później przybywało ich coraz więcej i doszli do liczby paruset osób w samym Jakucku...

    /Robotnik.Centralny Organ PPS. Warszawa. № 233. 26 Sierpnia 1925. S. 2./

 

 

 

    Пав. Хороших

                                                        ИССЛЕДОВАТЕЛИ ЯКУТИИ

                                                          Всеволод Михайлович Ионов. (1)

                                                                         (1851-1922).

                                                                                   І.

    2 февраля 1922 года на станции Буча, в 29 верстах от города Киева, скончался известный исследователь языка, быта и верований якутской народности — Всеволод Михайлович Ионов.

    Заслуги В. М. в области изучения якутской народности велики, но им еще мало уделено внимания в литературе. Память его отмечена лишь небольшими газетными заметками да докладом Э. К. Пекарского, зачитанным в апреле 1922 г. в заседании Радловского кружка.

    В. М. Ионов родился в 1851 г. в Астрахани. По словам жены покойного, М. Н. Ионовой, «предки В. М. были казаки и носили фамилию Слободчиковых. Дед покойного должен был бежать со своим семейством (из Царицына) от нападения разбойников и, переправившись на другую сторону реки Волги, стал называть себя Ионовым». Отец В. М. был почтмейстером.

    Образование В. М. первоначально получил домашнее, затем в Царицынской гимназии и некоторое время был студентом Петербургского Технологического Института.

    В Петербурге же, еще совсем молодым человеком, начал В. М. и свою политическую деятельность в эпоху „хождения в народ". За свои политические убеждения он впоследствии перенес долговременное заключение в различных тюрьмах России и Сибири.

    Живя в середине 80-х годов в Москве, В. М. держал по Садовой улице, на средства одного из своих товарищей, квартиру, в которой происходили частые собрания рабочих разных фабрик и заводов, и тут же среди них распространялась революционная литература. В 1876 г. В. М. был арестован в Москве и судился в июне 1877 г. за пропаганду среди рабочих и за распространение нелегальных изданий. Приговором Особого Присутствия он был присужден к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы на 5 лет. Работы эти он отбывал, начиная с 1872 г., в Ново-белгородской каторжной тюрьме (до 13 октября 1880г.), Мценской политической тюрьме и на Карийской каторге, куда он прибыл в феврале 1880 г. (2) В 1883 г. В. М. был отправлен на поселение в Якутскую область.

    80 и 90-ые годы особенно пополнили Якутский край политическими ссыльными, большею частью из народовольцев. Эти годы дали Якутскому краю лучших представителей ссылки, которые навсегда оставили по себе память. Имена В. Г. Короленко, Э. К. Пекарского, В. Серошевского, В. Богораза (Тан), Н. Виташевского, Трощанского и многих других говорят сами за себя не только якутам, но и всему просвещенному миру. Это были общественные деятели, писатели, ученые. (3) К числу таких лиц относится и В. М. Ионов.

    По прибытии в ссылку В. М. первое время жил в 4-ом Баягантайском наслеге, Баягантайского улуса, Якутского округа, а в конце 1886 г. самовольно перевелся в 2-ой Игидейский наслег, того же Баягантайского улуса, на земельный надел политических ссыльных Н. А. Виташевского и Б. И. Костецского.

    Занимаясь хлебопашеством, которое однако при неблагоприятных климатических условиях почти не оправдывало затрачиваемых трудов и средств, В. М. с первых же лет ссылки посвятил себя педагогической деятельности, обучая якутских детей грамоте. Им же был составлен букварь для якутских детей. Одновременно В. М. вел и научную работу, занимаясь вместе с Н. А. Виташевским изучением верований и быта якутов.

    В это же время оба исследователя, несмотря на различные препятствия со стороны духовных и гражданских властей, продолжали свою общественно-политическую деятельность, главным образом, среди якутов.

    В 1889 г. В. М. для продолжения своих исследований просил дать ему разрешение на разъезды по улусам Намскому и Дюнсискому, но, получив отказ, вынужден был работать в пределах Баягантайского улуса. В 1893 г. В. М. женился на местной якутке, найдя в лице своей жены, Марии Николаевны, хорошего друга и помощника в исследовательской деятельности. В том же году он переехал в Батурусский улус, где всецело отдался делу изучения местного края, и основал школу (нелегальную) для обучения якутских детей грамоте. Эта «Ионовская» школа, по словам Г. Попова, была исключительно популярной и известной среди якутов, сам же В. М. считался лучшим педагогом в крае. (4)

    За период 1894-1896 г.г. В. М. участвовал в «Якутской экспедиции, снаряженной на средства И. М. Сибирякова», организованной Д. А. Клеменцом. В этой экспедиции В. М-у было поручено исследование дохристианских верований якутов (См. Обручев. Перечень трудов и работ участников якутской экспедиций ВСОРГО. Красноярск, 1897 г.).

    В 1899 г. В. М. получил разрешение переехать в г. Якутск, где сразу же принял деятельное участие в общественной и педагогической жизни.

    С 1900 по 1910 г.г. В. М. состоял официально учителем частной начальной школы И. Н. Эверстова. За это время В. М. был неоднократно привлекаем к ответственности за свою революционную работу и за распространение нелегальной литературы.

    В 1903 году В. М. принимал участие в Нелькано-Аянской экспедиции, снаряженной Якутской областной администрацией под начальством инженера В. Е. Попова, в качестве исследователя экономического положения тунгусов Майского ведомства Якутского округа. Попутно же ему было поручено собирание этнографических коллекций для Этнографического Отдела Русского Музея в Петрограде. По возвращении из этой экспедиции В. М. вновь отдался педагогической и общественной работе.

    За период 1908—1910 г.г. он состоял фактическим редактором газет «Якутский Край», «Якутская Жизнь», «Якутская Мысль», где помещал статьи по земельному вопросу и экономике якутов. Статьи эти не подписаны; было бы очень желательно узнать, какие статьи принадлежат перу покойного.

    Много уделял времени В. М. работе в Якутском Отделе О-ва изучения Сибири и улучшения ее быта, а также в Якутской бесплатной народной библиотеке-читальне. Усилиями его была организована комиссия по приведению в порядок библиотеки; уезжая из Якутска, он пожертвовал в ту же библиотеку свое большое собрание книг, часть же книг роздал своим ученикам-якутам.

    Нельзя обойти молчанием и работу В. М. в Якутском Сельскохозяйственном Обществе, которым в 1908 году при ближайшем участии В. М. была организована в Якутске выставка животноводства и промыслов.

    В 1910 г. В. М. вследствие болезни получил разрешение переехать в Киев, откуда в том же году по приглашению Непременного Секретаря Академии Наук С. Ф. Ольденбурга переехал в Петроград, заняв место ученого корректора Академии Наук. В это же время В. М. принимал участие в редактировании издаваемых Академий «Образцов народной литературы якутов».

    С момента переезда В. М. в Петроград и начинается его тесная связь с различными научными обществами и отдельными научными работниками.

    В. М. вскоре же избирается членом-сотрудником О-ва Любителей Естествозн., Антропологии и Этнографии, членом-сотрудником Русского Географического О-ва по отделению этнографии, действительным членом Якутского Отдела этого О-ва и членом О-ва изучения Сибири и улучшения ее быта.

    В Отделении Этнографии Р. Г. О-ва В. М. принимал участие в работах постоянной комиссии по составлению этнографической карты России (в отделе Комиссии Сибири и Туркестана). (5)

    В 1915 г. В. М. выступил в Редакционной Комиссии Этнографического Отдела Р. Г. О-ва с предложением создать при журнале «Живая Старина» — особый подвижной орган, главным образом, для сотрудничества провинциальных работников. Свое предложение В. М. мотивировал, как целью привлечения к близкому участию по изучению народностей России лиц, интересующихся той или другой стороной жизни народности, с которой они приходят в соприкосновение, так и целью ознакомления их с приемами исследования и построения научных выводов. С другой стороны, В. М. находил, что нередко как попутные записи исследователей-специалистов, касающихся посторонних для них областей жизни изучаемых ими народностей, так и записи местных собирателей, часто не имеющих никаких связей с центрами, сплошь и рядом бесследно пропадают для науки. В особенности это важно по отношению к тем народностям, которые или вымирают или подвергаются быстрому обрусению, если не в отношении языка, то в отношении культуры, верований, миросозерцания вообще.

    Предложение В. М. было принято, и для организации этого дела было образовано особое бюро в составе: М. К. Азадовского, В. М. Ионова и А. А. Макаренко, которое и высказалось за издание отдельных выпусков в виде «Приложения» к «Живой Старине». Под редакцией этого бюро вышло всего 6 выпусков «Приложений». В работах бюро принимали также участие Э. К. Пекарский и А. А. Шахматов.

    В это же время В. М. редактировал издания Цитрона.

    В 1917 г. (до октябрьской революции) В. М. для поправления здоровья переехал в Киев, откуда, вследствие гражданской войны, уже не смог возвратиться в Петроград. В Киеве, в связи с общими тяжелыми условиями и оторванностью от Академии Наук, откуда В. М. получал ранее пособие, он жил в большой нужде и не имел средств на поправление своего расшатанного в ссылке здоровья.

    2 февраля 1922 г. В. М. не стало. Он умер на 72 году своей жизни. Похоронен В. М. на месте своей смерти в с. Буча в Яблоновой роще.

    После себя В. М. оставил вдову и двух дочерей, из них старшая — Людмила Всеволодовна, ныне студентка Ленинградского университета, а младшая, Ольга, ученица 2 класса 181-й советской школы; два сына В. М. погибли во время гражданской войны. Вдова В. М., Мария Николаевна, ныне состоит на службе при Музее Этнографии и Антропологии Академии Наук, в качестве младшей служащей. Мария Николаевна была ближайшей сотрудницей В. М., дав ему материал для ряда статей на якутском языке.

    Ею же написана одна «сказка действительности», помещенная в 1-ом томе «Образцов народной литературы якутов».

    Научные занятия В. М. были направлены в сторону изучения быта, верований, фольклора и языка якутской народности.

    Одно из первых мест среди трудов В. М. занимают его исследования в области изучения дохристианских верований якутов. Этому вопросу В. М. уделял наибольшее внимание, и в этой области он является исключительным знатоком и крайне осторожным исследователем...

    Детальное знакомство В. М. с якутским скотоводческим бытом достаточно полно выражено в его первой капитальной работе — «К вопросу о скотоводстве у якутов Якутского округа», написанной им по поручению Якутского Статистического Комитета. Данная работа заключает в себе шесть отдельных глав: 1. Количество скота в якутской семье, 2. Продуктивность якутского скота, 3. Причины малой продуктивности якутского скота, 4. Оплата корма, 3. Конный скот в якутских хозяйствах, 6. Роль скотоводства в продукции якутов. Кроме того, в данной статье В. М. приводятся весьма ценные сведения и о других промыслах якутов — рыболовстве, зверопромышленности и пр. Ценность статьи заключается в том, что вопрос о скотоводстве якутов, неизбежно соприкасающийся; как с экономическими отношениями, так и с бытовыми условиями, совершенно не был освещен в литературе (если не считать мелких заметок), — наблюдения же В. М. представляют результат долговременного и тщательного изучения всех подробностей скотоводческого быта якутов. Покойный Д. А. Клеменц — для краткости называвший эту статью «стародойкой» — говорил, что мимо нее не может пройти ни один исследователь якутского хозяйства, настолько она, при всей своей краткости, казалась ему ценною по своему содержанию» (Э. К. Пекарский).

    Наконец, работа «Поездка к майским тунгусам» представляет отчет В. М о его поездке к майским тунгусам в качестве члена Нелькино-Аянской экспедиции инженера В. Е. Попова летом 1903 года. На долю В. М. в этой экспедиции выпало исследование экономического положения этих тунгусов. В отчете В. М. приводит интересные сведения о путях сообщения по р. р. Алдану к Мае, о средствах существования, занятиях и экономическом положении тунгусов, их потребностях и способах удовлетворения их, о перевозке тунгусами чаев от Аяна до Нелькана. а также о процессе объякучивания тунгусского населения и взаимоотношениях тунгусов с духоборами.

    Многое сделал В. М. и в области изучения якутского языка. Неустанно занимаясь обучением якутских детей грамоте и подготовлением их в средне-учебные заведения, В. М. стремился выработать наиболее пригодную для якутов систему преподавания русского языка. С этой целью им был составлен учебник русского языка, по особому методу. Этот учебник названный автором «Оллендорфией», разошелся в рукописных списках по многим местам Якутии и им пользовались с большим успехом многие учителя и репетиторы, даже не знавшие якутского языка. Только благодаря простому недоразумению, «Оллендорфия» не была издана и продолжала распространяться в рукописи.

    По приезде В. М. в Петроград им был составлен якутский букварь, который затем в измененном и дополненном виде был отпечатан в 1917 г. в городе Якутске, на якутском языке по международной транскрипции. Второе издание этого букваря, изданное Государственным Издательством, вышло в 1923 г. Обширный материал по якутскому языку, собранный В. М. в течение многих лет, был передан автору известного «Словаря якутского языка» Э. К. Пекарскому. Этот материал представил настолько существенную часть «Словаря», что автор последнего выставил как на обложке, так и в предисловии имя В. М., как ближайшего участника в его составлении.

    Заметка об отступлении от системы знаков акад. Бетлингка, приложенная к вып. 1 «Словаря якутского языка», составлена также, главным образом, В. М.

    Сначала в «Записке о словаре якутского языка» (Изв. Акад. Наук, т. XXII, № 2, 1905, стр. 02-08), а затем в предисловии к своему «Словарю» (стр. II-III), Э. К. Пекарский так писал о В. М. Ионове: «в начале 1890 г. В. М. Ионов отдал в мое распоряжение весь материал, который он собирал в течение многих лет. Здесь я считаю необходимым упомянуть, что благодаря г. Ионову я стал понемногу освобождаться от рабского подражания Бетлингку и стал записывать все особенности в произношении якутских слов... Записывая еще в. 1886 г. одну сказку (олонхо), я постоянно подгонял слова под Бетлингковскую орфографию, тогда как Бетлингку не были известны мульированные д, l, н. Честь установления в якутском языке наличности этих звуков принадлежит г. Ионову».

    Далее Э. К. Пекарский пишет, что по совету В. М„ он стал обращать внимание на междометия, якутские прозвища и названия местностей, коим ранее не придавал особенного значения.

    Оказал В. М. большую помощь и С. В. Ястремскому в составлении и редактировании его якутской грамматики, передав ему свой грамматический материал. С. В. Ястремский, как в предисловии, так и в тексте и примечаниях к названному труду, неоднократно отмечает, что В. М. делился с ним своими наблюдениями никем еще не подмеченных фактов из жизни якутского языка.

    Часть материала по языку якутов, собранного В. М. во время Якутской экспедиции, не опубликована.

    Наконец, В. М. написано несколько рецензий на различные работы по этнографии и экономике якутской народности. Рецензии В. М. ценны тем, что они, помимо исправления ошибок и неточностей, сделанных тем или другим автором, в значительной степени пополняют новыми сведениями и материалами рецензируемую работу. Из этого ряда работ особенного внимания заслуживают: рецензия на статью Д. Н. Анучина «О применении фонографа в этнографии и в частности о записи шаманского камлания в Средне-Колымском округе Якутской обл.» и на работу В. Васильева и Э. К. Пекарского «Плащ и бубен якутского шамана».

    После смерти В. М. остались его многолетние собрания по верованиям якутов (главным образом) и фольклору. Материалы эти писаны по преимуществу по-якутски и представляют собою очень ценный источник для характеристики до-христианских воззрений якутов. Покойный основатель издания «Сборника Музея Антропологии и Этнографии» академик В. В. Радлов, ознакомившись с предназначенными для «Сборника» статьями и с характером остального материала В. М., убедительнейшим образом просил его поторопиться приготовить этот материал к печати. В. В. Радлов предлагал В. М. ограничиться лишь приведением разрозненных материалов в систематизированный, хоть сколько-нибудь, порядок, не заботясь о дальнейшем их усовершенствовании. Материал этот покойный академик обещал немедленно же опубликовать в основанном им издании «Образцы народной литературы якутов». Быть может, слова В. В. Радлова не остались без влияния на В. М. и имели своим результатом тот сравнительный порядок, в каком мы находим в настоящее время оставленное В. М. наследие.

    Большая часть материала сгруппирована в отдельные рубрики, числом 25, относящиеся исключительно к верованиям якутов, затем идут отдельные записи, числом 845 №№, коим В. М. успел составить особый указатель с подразделением на отделы, с подробным перечислением содержания каждого отдела и ссылкой не соответствующий № записи. Остальной, оставшийся после смерти В. М., материал распадается на следующие отделы: 1. Народная словесность, 2. Быт, 3. Словарный материал, 4. Масса выписок (с критическими замечаниями) из литературы о якутах (Серошевский, Приклонский, Костров, Припузов, Ястремский, Худяков, Виташевский), главным образом, касающихся религиозных воззрений якутов, 5. Материалы для якутского букваря и якутской хрестоматии, уже напечатанной и, наконец, 6. Смесь, куда отнесены записи самого разнообразного характера, не вошедшие в отделы выше перечисленные. (10)

    Некоторые бумаги В. М. (переписка, документы и пр.) остались, по словам М. Н. Ионовой, в г. Киеве, на станции Буча, у Виктора Андреевича Бурдзинского.

    Рукописи В. М., поступившие в ведение Академии Наук, предложены для обработки вдове покойного Марии Николаевне. Заслуги В. М. в области изучения Якутии будут вполне оценены лишь по опубликовании Академией всего оставленного В. М. богатого фактическим материалом наследия.

                                                                    Приложение I.

                Из письма Василия Александровича Ендржеевского к Э. К. Пекарскому. (14)

    Многоуважаемый Эдуард Карлович! Часов в 7 утра 2 февраля с. г. умер Всеволод Михайлович Ионов.

    Умер покойно внешне, стойко.

    За день до смерти Людмила дала ему камфары, и он говорил, что давно себя так хорошо не чувствует.

    Днем занимался с Ольгой, вечером обычно лег спать и ночью, когда уже все спали, позвал Виктора Андреевича, прося поминутно дать ему пить, жалуясь, что не хватает ему воздуха, болит спина, ноги...

    Из полудремоты вырывалось: когда же это кончится!

    Так прошла ночь до утра 2-го февраля. Утром, когда все домашние встали, Виктор Андреевич пошел вздремнуть; при нем осталась Людмила; в полудремоте началась агония...

    Смерть совпала с заносами, поезда не шли, с городом нельзя было снестись. 3 февраля Виктор Андреевич похоронил старика. Выросла на Буче третья могила — два сына и отец.

    Так при вычерпнутой простоте и бедности в социалистическом государстве оборвалась жизнь нашего старика, в такой обстановке умер, зарыт в землю социалист, коммунист и революционер, поднявший знамя борьбы с начала 70 годов...

    Не в наше время, при другой обстановке, при другом уходе и терапии Всеволод Михайлович еще жил бы; последние годы своей жизни не провел бы с такими лишениями и недостатками, но и при всем этом он был верен заветам своей молодости, своим убеждениям; ни на что не жаловался, а следил за переживаемой нами эпохой, оценивал ее сквозь призму своего убеждения и всегда откликался на творчество, созидание.

    Он не шел в стан ликующих и для праздно лгущих не был нужен.

    И все же он до конца служил народу, обществу — написал азбуку для якутов в последний год своей жизни и до последнего дня учил свою дочь и ребят (у него было 2 урока за 2 бутылки молока!) создавал из них мыслящих людей и граждан спартанской стойкости.

    И все же из всей горечи, когда вглядываешься в фигуру старика, рождается не только любовь к нему — растет гордость, воля, 70-ые годы и сегодня венчают себя лаврами!..

    12 февр. 1922 г.

                                                                     Приложение II.

                                          Научно-литературное наследство В. М. Ионова

    1907 По поводу допущенного в «Словаре якутского языка» отступления от правописания акад. Бетлингка. (Словарь якутского языка, состав. Э. К. Пекарским, т. I. в. I.

    1911 Рецензия на работу В. Васильева и Э. К. Пекарского «Плащ и бубен якутского шамана». Этнограф. Обозрение, 1911 № 1-2. (Подписано В. Михайлович).

                                                  Статьи и заметки о В. М. Ионове

    6. Пекарский Э. К. Записка о рукописях, оставшихся после смерти В. М. Ионова. Протокол заседания Росс. Акад. Наук, по отд. историческ. наук и филологии, 25 окт. 1922, § 186. (Извест. Акад. Наук 1922, Серия VI.)

    7. — Записка о словаре якутского языка. Изв. Акад. Наук, 1905, т. XXII, № 2; стр. 05-06.

    8. — Предисловие к составленному автором «Словарю якутского языка», в. 1. СПб. 1907. Т. 1. Петр. 1917.

    9. — Отрывки из воспоминаний. «Каторга и ссылка», 1924. № 4; стр. 98-99.

    12. Хороших П. П. Якуты. Опыт указателя историко-этнол. литературы о якутской народности. Под редакцией и с пред. Э. К. Пекарского. (Посвящен. памяти В. М. Ионова), Изв. Вост. Сиб. Отд. Русск. Геогр. о-ва. 1924, т. ХLVIII, в. 1. Ирк.

    Иркутск — Ленинград

                                                                       ПРИМЕЧАНИЯ

    1. Биографических данных о В. М. в литературе не имеется, кроме кратких упоминаний в перечисляемых статьях и заметках.

    Автор приносит глубокую благодарность проф. М. К. Азадовскому и Г. С. Виноградову за просмотр и дополнения очерка; особенно же автор благодарит Э. К. Пекарского, которым внесено в очерк много дополнений из личных воспоминании. Благодаря вниманию этого ученого, автор имел возможность, во время командировки в Ленинград, ознакомиться с его домашней библиотекой, с перепиской В. М. и другими документами. Приносит автор глубокую благодарность и супруге покойного, Марии Николаевне, давшей ряд биографических сведений о В. М.

    2. Несколько иные сведения имеем в журнале: «Каторга и ссылка» за 1924, № 4, где указано, что В. М. был заключен в Новобелградскую Центральную тюрьму в 1877 г., откуда в 1882 г. он был перевезен на Кару, в 1883 г. вышел на поселение в Якутскую область (стр. 99).

    3. Г. А. Попов. Очерки по истории Якутии. Як. 1924, с.

    4.           Попов. Очерки по истории Якутии, стр. 101-105.

    5. «Живая Старина» 1913, 3-4 стр. LI-LV; 1916, в. 2-3; стр.. 13-18; Изв. Русск. Географ. О-ва, 1916, т. LII, в. 3, стр. 29-31.

    10 Выписка из протокола заседания Отделения Исторических наук и филологии Росс. Акад. Наук от 25 октяб. 1922 г. § 186 (Записка Э. К. Пекарского об оставшихся рукописях В. М. Ионова. См. Изв. Росс. Акад. Наук 1922, стр. 140-142.).

    14 Василий Александрович Ендржеевский — товарищ В. М. по Якутской ссылке. Письмо сообщено Эд. Карл. Пекарским. Автор приносит глубокую благодарность Э. К. за сообщение этого ценного документа.

    /Сибирская Живая Старина. Сборник статей по общему краеведению и этнографии. Вып. III-IV. Иркутск. 1925. С. 167-171, 174-180./

 

 

 

    М. Слободский

                                           ЛИТЕРАТУРА ПО ЭТНОГРАФИИ СИБИРИ

                          в этнолого-географических повременных изданиях 1901-1917 г.г.

    В основу настоящей работы положен библиографический материал, собранный Томским Библиографическим Бюро, состоявшим сначала при Институте Исследования Сибири, а затем при Томском Государственном Университете. Материалы эти были извлечены из периодических изданий, вышедших за период от 1901 до 1918 года. Позднейшие издания не могли войти в картотеку Библиографического Бюро, так как вследствие продолжительной оторванности Сибири от Европейской России они не доходили до Сибири, а затем, когда явилась возможность получать периодические издания, Библиографическое Бюро было закрыто.

    Моя работа является отчасти продолжением работы М. К. Азадовского «Литература по этнографии Сибири. Перечень статей в периодических изданиях 1891-1900 г.», помешенной в т. II Сибирской Живой Старины. Дальнейшие задачи сибирских библиографов по этнографии — зафиксировать тот материал, который появился с 1918 г. по настоящее время. Эта задача представляет для сибирского этнографа большие трудности, так как на местах очень большие пробелы в изданиях, вышедших в период 1918-1921 г.г. Выполнить этот пробел возможно только коллективной работой сибирских и российских библиографов. Но как ни трудна эта задача, ее необходимо проделать...

    Томск. 8 июня 1924 г.

                                           I. Периодические издания Европейской России

    В.

    73. Виташевский, Н. А.  В. Ф. Трощанский. Наброски о якутах якутского округа. Под ред. и с примеч. Э. К. Пекарского. Казань. 1911. Тип.-лит. Казанск. Унив. (Отдел. оттиск. из XXVII т. Изв. О-ва Арх., Ист. и Этн. при Казанск. Унив.). ЖСт, 913, I-II; 218-220. /Обстоятельная рецензия/.

    80. — Э. К. Пекарский и В. Н. Васильев. Плащ и бубен якутского шамана. (Материалы по этнограф. России. Под ред. Ф. Волкова. Изд. этнограф. отд. Рус. Музея Александра III. т. I С.-Пб., 1910). ЖСт, 910. IV; 342-352. /Рецензия/.

    М.

181. Майнов, И И. и Пекарский, Э. К. Программа для исследования домашнего и семейного быта якутов. ЖСт, 913. I-II; 117-135.

    О.

    223. О трудах Э. К. Пекарского по Якутскому фольклору. ЭтО, 907. III; 152-153. /Отзыв Залемана/.

    П.

    232. П., Э. К материалам по народной медицине. ЖСт, 909, I; 126-127. /Корреспонд. из Охотского округа в «Якутскую Жизнь» за 1908 г., № 87/.

    243. Пекарский, З. К. Библиографии якутской сказки. ЖСт. 912. II-IV; 529—532.

    244. —  Из преданий о жизни якутов до встречи их с русскими. ЗОЭ, 909, XXXIV; 145-156. /Приложен список сочинений, в которых приведены легенды о происхождении якутов в их историческом прошлом/.

    245. — Из якутской старины. ЖСт. 1907, II. о. II; 45-50. /Рассказ о якуте Доюдусе, по данным М. Овчинникова, М. Н. Андросовой и А. А. Наумова/.

    246. — Из якутской старины. Об образовании Баягантайского улуса. ЖСт, 907, IV. о. II; 96-96.

    247 — Из якутской старины. (Старые писателя о якутах). ЖСт. 908, IV; 495-500. /Извлечение из старин. книги Хвостова и Давыдова «Путешествие в Америку» (стр. 127-138): Домашняя жизнь якутов. Одежда. Пища. Свадьба. Шаманство. Суеверия./.

    248. — П. И. Войнаральский о вымирании якутов. ЖСт, 915. I- II; 03-06.

    249. — Подробное содержание якутского спектакля «Олон-хо». ЖСт, 906; IV, о. II; 202-204.

    250. — Чачахан. Якутская детская скалка. ЖСт, 906. II. в. II; 118-122.

    251. — и Майнов, И. И. См. .Маннов, И. И.

    252 — и Цветков, В. П. Очерки быта приаянских тунгусов. С 4 карт. и I табл. СбМАЭ, 913, II, в. I; 1-128. /Промыслы. Матер. быт. Итоги хозяйств. жизни Кочевки. Состав населения. Семейн. быт. Верования и нравы. Самоуправлен. и повинности./.

    353 — и Цветков. В П. Приаянские тунгусы. ЖСт, 911, II; 219-232. /Статистико-этнографич. очерк/.

    264. Попов, Е. П. Некоторые данные по изучению быта русских на Колыме. ЭтО, 907, I-ІІ; 159-181. /Старины, любовные и сатирические песни русского населении. Рец. Э. Пекарского см. ЖСт, 907, III, о. III; 37-38/.

    Т.

    305. Трощанский, В. Ф. Наброски о якутах Якутского округа. Под. ред. и с примеч. Э. К. Пекарского. Казань. 1911 г. Типолит. Казан. унив. /Рец. Н. Виташевского/. ЖСт. 913. I-II; 218-226.

    307. — Эволюция черной веры (шаманства) у якутов. С 10 рис. на отд. листах, 4 приложениями и алфавитным указателем. Посмертное издание, редактированное Э. К. Пекарским, дополненное примечаниями Э. К. Пекарского и И. Ф. Натанова и снабженное приложениям Э. К. Пекарского, А. А. Наумова и В. В. Попова. Казань 1902. УчЗКУ, 903, IV: I-IV+1-13. /Рец. А. Сержпутовского см. ЖСт, 907. I, о. III; 5-6/.

    Х.

    314. Харузина, Вера. К вопросу о почитан. огня. Вввед. в программу для собрания сведений о почитании огня у русских крестьян и инородцев, с приложением программы. ЭтО, 906, III-IV; 68-205. /Рец. Э. Пекарского см. ЖСт. 907, II; 21-23/.

    Ц.

    316. Цветков, В. П. Очерки быта приаянских тунгусов. См. Пекарский, Э. К.

    317. — Приаянские тунгусы. См. Пекарский, Э. К.

                                               УКАЗАТЕЛЬ СОБСТВЕННЫХ ИМЕН

    Пекарский Э. К.  73, 80, 223, 237, 264, 305, 307, 314, 316, 317.

    /Сибирская Живая Старина. Сборник статей по общему краеведению и этнографии. Вып. III-IV. Иркутск. 1925. С. 223-224, 230-231, 233-234, 236./

 

 

    Л. Я. Штернберг

                                              КУЛЬТ ОРЛА У СИБИРСКИХ НАРОДОВ

                                                   (Этюд по сравнительному фольклору)

                                                                               V

    ...У других сибирских инородцев о теогоническом положении орла сведений не имеется. Известно только, что у большинства из них (у остяков, тунгусов [* Пекарский и Цветков, Очерки быта приаянских тунгусов (Сборник музея антропологии и этнографии, I, 1913), стр. 113.], инородцев Архангельской губ. ... , также у народов Кавказа) орел считается неприкосновенным...

                                                                              VII

    ...По поводу «шаманского дерева» важно отметить еще следующее. Замечательно, что и у якутов, и у разных тунгусских народов (а может быть, окажется, что и у некоторых других народов Сибири) оно носит одно и то же название — турý, тóра.

    Откуда взялось это слово и что оно собственно означает? В. Н. Васильев неправильно переводит его ничего не объясняющим словом «стояние», смешивая его, как любезно мне сообщил Э. К. Пекарский, с другим якутским словом турý (от тур — стоять). Гольды, амгунцы и друге народности тунгусские, при расспросах о турý, все мне отвечали: это — «дорога», желая выразить этим, что это — дорога, по которой шаман или его молитва восходят к небу. Очевидно, это — слово, которое не имеет обыденного, бытового значения. Вернее всего, смысл этого слова находим у орочен Забайкалья. У них упомянутое изображение на шаманском нагруднике, представляющее все три мира и на котором фигурирует мировое дерево, называется, по сообщению Широкогорова, турý, и они прямо переводят это словом мир. Отсюда, по-видимому, и дерево мировое, корни которого — в нижнем мире, а крона — в верхнем, тоже получило название турý...

                                                                             VIII

    ...10) Большой интерес представляет любопытное совпадение некоторых черт в культе орла у сибирских народов с некоторыми североамериканскими. У многих народов северо-западной Америки орел не только пользуется поклонением, но часто служит тотемом отдельных кланов; с ним, как в Сибири, связывают происхождение шаманства. Но все это, пока мы больших деталей не знаем, еще не является показательным. Поразительно только крайне близкое сходство следующего мифа, который находим у приаянских тунгусов и у индейцев Северной Америки.

    «Вначале земля была, — рассказывала одна тунгуска, — потом в течение семи лет огонь был, земля кончилась. Все сделалось потоком, морем; все тунгусы сгорели, только мальчик с девочкой взлетели на небо, а из птиц, не умирая, орел взлетел. Мальчик и девочка летая спустились туда, где море испарилось; вместе с ними спустился орел» (Пекарский, ор. cit., 114).

    Аналогичную легенду рассказывают индейцы Дакоты в связи с потопом. Все люди, рассказывается в этой легенде, погибли, остались только одна женщина да орел, за ногу которого она ухватилась и была вынесена им на высокую гору. От этого орла и женщины произошли все краснокожие. Несмотря на различие в деталях, общее в обеих легендах — что после мировых катастроф на земле остаются только человек и орел. В данном случае легко можно предположить заимствование через американских палеоазиатов крайнего северо-востока Сибири.

    В заключение позволительно выразить пожелание, чтобы, в виду важности вопроса, будущие исследователи дополнили наши сведения о комплексе культа орла, особенно в связи с мировым деревом у разных народов Сибири. Относительно некоторых народностей мы никаких сведений не имеем, а о других очень мало. В общем, за исключением разве якутов, детальное обследование этого вопроса у каждого отдельного народа весьма настоятельно.

    /Сборник Музея Антропологии и Этнографии имени Петра Великого при Академии Наук Союза Советских Социалистических Республик. Т. V. Вып. 2. Ко дню 80-летия академика Василия Васильевича Радлова (1837-1917). 1925. С. 731-732, 736-737, 740./

 

    М. И. Губельман.

                                          О ТУНГУСАХ ОЛЕКМИНСКОГО ОКРУГА

                        (Из дорожных заметок при поездке по р. Олекме летом 1916 года.)

    Первоначально, сообщая о цели своей предполагаемой поездки в Географическое Общество и в Академию наук, я имел в виду, что в верховьях р. Олекмы, по рассказам бывших там кондукторов Якутской лесоустроительной партии, кочуют орочоны и что было бы интересно собрать этнографический материал о них. Однако, сложность других работ («сборы естественноисторических коллекций) и недостаток времени (мы пробыли на р. Олекме всего около месяца), скудость средств, и мое недостаточное предварительное знакомство с предметом не дали мне возможности собрать более обширный материал.

    После капитальных работ о тунгусах вообще, после того, как о них писали в своих трудах Р. Маак, Миддендорф, С. Патканов, И. И. Майнов, Э. К. Пекарский и В. П. Цветков, я могу прибавить к существующим исследованиям лишь отрывочные данные. Но я считал полезным записывать все и заносить в свой дорожный дневник всякую мелочь, имея в виду, что многие местности Якутской области, особенно по р. Олекме, не посещались путешественниками-исследователями, что я могу натолкнуться на что-либо совершенно новое, не отмеченное другими; с другой стороны, при меняющемся укладе жизни бродячих туземцев, важно было отметить, насколько сохранились или изменились ранее отмеченные черты. В результате у меня накопился материал, представляющий некоторый интерес новизны, насколько я могу судить по имеющейся у меня под руками литературе. Очень полезными указаниями библиографического характера по данному вопросу я обязан правителю дел Якутского Отдела Русского Географического Общества Н. Н. Грибановскому.

    Вот список литературных произведений, которыми я пользовался при настоящей работе.

    С. Патканов. Опыт географии и статистики тунгусских племен Сибири. СПБ. 1906 г. Зап. Г.О. по отделу этнографии. Т.т. XXX и XXXI.

    И. И. Майнов. Некоторые данные о тунгусах Якутского края. Иркутск. 1908 г. Труды В.С. Отд. Г. О-ва.

    Э. К. Пекарский и В. И. Цветков. Очерки быта приянских тунгусов. СПБ. 1913 г. Сборник Музея Антропологии и Этнографии при Ак. Наук, т. ІІ.

    A. М. Миддендорф. Путешествие на северо-восток Сибири. Коренные жители Сибири. СПБ. 1878 г.

    Временник Центрального Статистического Комитета, № 52. 1903 г. Главнейшие данные по статистике населения крайнего востока Сибири.

    B. Л. Серошевский. Якуты.

    Р. Маак. Вилюйский округ Якутской области. Часть III, изд. 1887 г. СПБ.

    Н. А. Виташевскнй. «Живая старпна», том XXI, вып. I. Петроград. 1916 г. Якутские материалы, собранные в 1883-1897 гг.

    И. И. Майнов. Некоторые данные о тунгусах Якутского края. Труды Вост. Сиб. Отд. Г. О-ва, № 2. Иркутск. 1898 г.

    [С. 33-34.]

    *

                                                                            ОТЧЕТ

                           о деятельности Русского Географического Общества в 1924 году

                                                          Деятельность отделений

    ...В отчетном году возобновили деятельность сказочная и песенная комиссии под председательством ак. С. Ф. Ольденбурга при секретаре Н. П. Гринковой и медальная комиссия в составе А. А. Макаренко, И. И. Майнова и Э. К. Пекарского...

        Председатель РГО Ю. М. Шокальский.

        Ученый секретарь В. Л. Комаров.

        Помощник Секретаря Г. Н. Соколовский.

    [С. 175.]

 

 

                                                                  ПРЕДИСЛОВИЕ

    ...Для жизни якутского края имели решающее значение и произвели огромное культурное влияние не эти большие научные экспедиции, преследовавшие академические задачи, а те многочисленные мелкие и одиночные исследования о быте и образе жизни мелких народностей, населяющих Якутию, которые были совершены невольными изгнанниками русского деспотизма, в продолжение столетия, начиная с декабристов и кончая коммунистами последнего периода. Эти изгнанники, известные под названием политических ссыльных, по много лет провели в разных углах холодной и пустынной окраины. Они должны были бродить в легких «урасах» с вечно непоседливыми и подвижными тунгусами, кочевать в душных смрадных «ярангах» суровых и мрачных чукчей и жить в пропитанных запахом аммиака и скотского навоза якутских юртах. В этих-то условиях зародились и увидели свет те вдохновенные поэтические произведения, написанные Короленко, Серошевским, Таном-Богоразом, Сосновским, Коваликом, Ногиным и многими другими, которые обогатили русскую художественную литературу; те всесторонне исчерпывающие этнографические, экономические и бытовые очерки, которые написаны теми же Серошевским и Таном-Богоразом, а также Иохельсоном, Зензиновым, Войнаральским, Виташевским, Бычковым, Майновым, Коном и мн. др., подобных которым не имеют даже народы, населяющие более доступные места. Наконец, весь тот богатый фольклор, народное словесное творчеств и религиозный культ, которые собраны и описаны Худяковым, Пекарским, Ионовым, Трощанским и мн. др., а также составляемый теперь Э. К. Пекарским словарь якутского языка, издаваемый Академией Наук, несомненно являются весьма ценными вкладами в науку. Что же касается чрезвычайно обширных и всесторонних материалов, собранных Сибиряковской экспедицией, участниками которой были исключительно политические ссыльные и незначительное число местной якутской интеллигенции и работавшей в 1894-1896 годах, то таковые до сих пор не могут быть, изданы и опубликованы...

    Февраля 28 дня 1925 г.

    г. Москва

    /М. Косвен.  Якутская республика. Москва-Ленинград. 1925. С. 5-6./

    *

    М.  Косвен

                                                        ЯКУТСКАЯ РЕСПУБЛИКА

                                                                               1

    Знакомство с якутским краем. — Происхождение якутов, их социальная структура в древности. — Русское покорение. — Сбор ясака. — Ясырь.— Роль тойонов. — Окраинная вакханалия. — Политическая ссылка. — Прежнее административное деление. — Революция, основание Автономной Республики, гражданская война.

    ...Ознакомившись с Якутской областью по полицейским рапортам и донесениям, царское правительство нашло этот край подходящим для ссылки сюда своих политических противников...

    Сюда был брошен один из первых революционеров-рабочих Петр Алексеев, участник кружка Софии Перовской. Здесь провели долгие годы народники: П. И. Войнаральский, В. М. Ионов, С. Ф. Ковалик, Э. К. Пекарский, «чайковец» М. А. Натансон, землеволец И, В. Аптекман. народовольцы В. Г. Богораз (Тан), И. И. Майнов, Я. Стефанович, М. И. Фундаминский, шлиссельбуржцы В. С. Панкратов, Шебалин, Янович, Суровцев, Мартынов, наконец, здесь же был в ссылке В. Г. Короленко и многие, многие другие.

    Из нового поколения русских революционеров в Якутии были: В. Виленский (Сибиряков), покойный В. П. Ногин, Г. И. Петровский, Ю. Стеклов, Ем. Ярославский и немало других. [О якутской ссылке см: Виташевский, Н. Старая и новая якутская ссылка. П. 1907.; Виленский (Сибиряков) В. Последнее поколение якутской ссылки. «Каторга и Ссылка», 1923, № 7.; Ковалик С. Революционеры-народники в каторге и ссылке. «Каторга и ссылка» 1424, № 4 (11); Ногин В. На полюсе холода. М. 1919 (Глава: «Ссыльные»); Стеклов, К. Воспоминания о якутской ссылке. «Каторга и ссылка», 1923, № 6. № 6. Сверх того печатается в серии «Библиотека каторги и ссылки» труд: Кротов М. А. «Материалы к биографическому Словарю якутской политической ссылки 70-80 годов», с которым мы получили возможность ознакомиться в рукописи благодаря любезности секретаря редакции журнала «Каторга и Ссылка» И. И. Жуковского-Жука.]...

                                                                                  7

    Родовой строй в прошлом якутов. — Внутреннее устройство рода. — Конец старого богатыря. — Родовая солидарность и взаимопомощь. — Отношение к другим народам, дружба, гостеприимство. — Распад рода. — Семья. — Брак. — Социальное расслоение. — Средний уровень якутского хозяйства.

    ...Несмотря на почет и авторитет, которым пользовались старики в древности, у якутов, как и у всех народов, существовал обычай убивать или бросать на произвол судьбы бессильных, негодных к труду стариков, становящихся обузой для своих родичей. Отголоском этого порядка является следующая любопытная легенда [Записана Э. К. Пекарским]:

    «Жил богатырь, и был он так силен, что все прочие богатыри трепетали при одном его имени. Был он и самым богатым из них: досталось ему в добычу немало добра. Но вот подошла старость, богатырь подумал, что сила его станет пропадать, другие богатыри воспользуются этим, чтобы ему отомстить, нападут, осилят, разграбят его богатства. И померкнет слава его, и погибнет он с позором.

    Чтобы избегнуть такого печального конца, велел он своим сыновьям выкопать яму глубиной в три сажени и закопать себя живым, предупредив, чтобы дети старались плотно утрамбовать над ним землю, иначе, если он вырвется из могилы, — всех перебьет.

    Когда яма была готова, богатырь оделся в лучшее платье, устроил пир, наелся до отвалу жирной конины, напился кумыса, взял лучшее оружие, сел на своего разукрашенного коня и прыгнул в яму. Окружающие стали поспешно засыпать батыря землей и утрамбовывать ее. Три раза пытался богатырь освободиться и выскочить из могилы, но не смог, и только земля вздрагивала от его могучих усилий»...

    *

                                                                  ЛИТЕРАТУРА.

    Литература о Якутии и населяющих ее народах, сравнительно с состоянием нашего краеведения вообще и недоступностью этой страны, довольно обширна. Наиболее важные труды исчерпываются приведенным ниже списком, поскольку оказалось возможным разыскать и ознакомиться с отдельными изданиями и материалами, разбросанными в различных периодических органах.

    Помимо указанного, многие материалы содержатся в изданиях Восточно-Сибирского Отдела Русского Географического Общества (см. «Систематический указатель изданий Отдела за 40 лет (1851-1891)» под ред. В. Обручева. Ирк. 1891) и «Памятных Книжках по Якутской области» за ряд лет; нельзя обойти также «Бюллетень Якутского Статистического Управления» № 1-2, Як. 1922 (под ред. В. Халдеева) и ряд изданий Стат. Управл. ЯАССР, напечатанных в Якутске и в Москве в 1923 и 1924 гг.

   Как было уже указано, очень большое число и к тому же наиболее авторитетных работ по якутоведению исполнено политическими ссыльными. В нашем списке сочинения, принадлежащие перу политической ссылки, особо отмечены. На первом месте в качестве общей ориентирующей работы надо поставить труд В. Серошевского, пробывшего в разных местах Якутии с 1880 по 1892 г., представляющий собой по полноте и обработке выдающееся сочинение не только в якутоведении, но и вообще в русской этнографической литературе. В настоящее время, однако, работа Серошевского в значительной мере устарела. В числе якутоведов необходимо особо отличить Э. Пекарского, составителя издающегося Академией Наук словаря якутского языка и памятников народного творчества. Ссыльнопоселенцы Богораз (Тан) и В. Иохельсон были привлечены к участию в организованной американцем Джезепом экспедиции для исследования этнического родства между американскими и азиатскими народами и дали превосходные труды о чукчах и юкагирах, изданные на английском языке. Менее благоприятна оказалась судьба очень ценных работ участников ряда русских экспедиций в Якутию, в частности, Сибиряковской экспедиций 1894-96 гг.: почти все работы этих исследователей остались неопубликованными.

    Из литературы на русском языке об Якутии и якутах мы приводим, не претендуя на исчерпывающую полноту, следующий перечень. [Звездочками обозначены работы авторов, бывших ссыльными в Якутском краю.]...

    *Пекарский, Э. и Цветков, В.  Очерки быта приаянских тунгусов (Сб. Музея антроп. и этногр. при Акад. Наук, т. II, № 1). П. 1913. (См. также «Живая Старина» 1911, № 2 и 3/4).

    *Трощанский, В.  Эволюция черной веры (шаманства) у якутов. Казань. 1902. (Оттиск из «Ученых Записок Казанского Унив-та»).

    Его же. Наброски о якутах Якутского округа. Под ред. и с примеч. Э. Пекарского. «Известия Об-ва Арх., Ист. и Этногр. при Казанском У-те». 27 (1911). Приложение.

    Хороших, П.  Якуты. Опыт указателя историко-этнологической литературы о якутской народности. Под ред. Э. Пекарского (Изв. Вост.-Сиб. Отд. Р.Г.О.» т. 48, в. 1). Ирк. 1924.

    /М. Косвен.  Якутская республика. Москва-Ленинград. 1925. С. 25-26, 99-100, 124-125, 128./

 

 

                                                                         ВТОРАЯ ЧАСТЬ

                                                                                Глава XVI

    ...К сожалению, в Сибири, как и в других частях Российской империи, кроме столиц и немногих университетских городов, было слишком мало культурных сил, чтобы устроить на прочных основаниях жизнь местных ученых обществ и в особенности жизнь местных библиотек и музеев. Отделы географического общества иногда в течение нескольких лет не присылали в Петербург отчетов и ничем не проявляли своего существования; музеи приходили в упадок тотчас после смерти или отъезда своих основателей; не находилось лиц, которые могли бы позаботиться о сохранности существующих коллекций, не говоря уже о дальнейшем обогащении музея. Значительная часть местных научных деятелей вышла из среды невольных жителей края — политических ссыльных, трудом которых в широкой степени воспользовались академия наук, географическое общество и его отделы. Академией наук преимущественно издавались тексты и вообще лингвистические материалы, обнимающие большое число народов до крайнего северо-востока Азии («Материалы по изучению чукотского языка» В. Г. Богораза) и до бассейна Амура («Материалы по изучению гиляцкого языка» Л. Я. Штернберга); но значительная часть материалов, доставленных в академию, остается не изданной. Не окончено до сох пор печатание едва ли не самого монументального из этих лингвистических трудов — «Словаря якутского языка» Э. К. Пекарского, составлявшегося 25 лет (1882-1907) и печатающегося с 1907 г...

    ...Эд. Пекарский, Миддендорф и его якутские тексты (Зап. Вост. Отд. Арх. Общ., XVIII, 014-060)...

                                                                      УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

    Пекарский Эд. 216, 240, 241.

    /В. Бартольд. История изучения Востока в Европе и России. Лекции читанные в Университете и Ленинградском Институте Живых Восточных Языков. 2-изд. Ленинград. 1925. С. 239-241, 310./

 

 

    П. В. Виттенбург

                                    ЯКУТСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ АКАДЕМИИ НАУК СССР

    7-ое апреля 1925 года в истории исследования не только северо-востока Азии, но и всего Союза является знаменательной датой. В этот день Совет Народных Комиссаров признал необходимым произвести всестороннее исследование Якутской Автономной Советской Социалистической Республики и отпустить на осуществление исследований и изучения этнических и естественно-производительных сил страны необходимые средства.

    Для того, чтобы понять всю значительность этого постановления, мы должны бросить взгляд назад и остановиться на нескольких моментах, предшествовавших изданию последнего постановления Совнаркома и обусловивших возникновение Академической Якутской Экспедиции.

    Территория Азии на протяжении от реки Хатанги и до берегов Тихого океана всегда привлекала к себе внимание исследователей и служила местом плодотворных работ как членов Академии Наук, так и ее научных сотрудников. «Великая Северная Экспедиция» благодаря трудам Миллера, Гмелина и Делиль-деля-Кройера составила эпоху в истории русской науки XVIII столетия, как и путешествия Миддендорфа в XIX веке.

    Научные труды последнего талантливого исследователя, давшего нам впервые общее представление о природе северо-востока Сибири, и по настоящее время имеют огромное значение. Черский, Чекановский, Маак, Толль и др. во многом дополнили и развили картину строения северо-востока Азии и особенно Якутского края со стороны естественных производительных сил этой области, на этнические же силы было обращено серьезное внимание лишь когда группа ссыльных, объединенных организаторским талантом Клеменса, взяла на себя труд изучения человека. Благодаря щедрому пожертвованию Иннокентия Михайловича Сибирякова стало возможно приступить к систематическому изучению якутов и тунгусов, «рассматривая эти народности, как указал И. И. Майнов, не в их статическом состояния, а как нечто беспрерывно развивающееся или отмирающее, в зависимости от окружающей среды и от ступени, достигнутой данной народностью в ее эволюции». Ионов, Виташевский, Ястремский, Пекарский, Майнов, Иохельсон и Богораз-Тан были основными работниками так называемой «Сибиряковской экспедиции», которая ставила себе двоякую цель: 1) выяснить какое влияние оказывает на приленское население золотопромышленность и 2) установить вырождаются ли якуты и в какой мере. Хотя эти два жгучих вопроса и нашли себе освещение, но всемерное их разрешение стоит еще в первой четверти XX века перед Академической Экспедицией и составляет часть более сложных общих вопросов, которые были выдвинуты правительством Якутии...

    [С. 1-2.]