ШАГАВШИЙ НЕ В НОГУ
В этом году
наши местные власти, очевидно, по подсказке руководителей Якутской писательской
организации приняли решение торжественно отметить 80-летнюю годовщину со дня
организации первичной творческой ячейки. Как известно, она была создана. можно
сказать, «под себя» Платоном Слепцовым-Ойунским, только что вернувшимся из
Москвы с 1-го (учредительного) съезда писателей СССР. Вместе с ним там
присутствовал в качестве делегата начинающий прозаик Николай Мординов.
Необходимо
отметить, что до 1934 г. в Советском Союзе действовало много писательских
организаций: «Пролеткульт», «РАПП», «Кузница», «Левый фронт», «Серапионовы
братья», группы имажинистов, символистов, акмеистов и т.д. Большевистская
партия, её ЦК решили покончить с таким самоуправляемым и разнородным семейством
художников слова, объединить их в одну творческую единицу со штабом управителей
(«литературных начальников»), ведь так было легче оказывать партийное влияние
на разнородных и разнотиражных индивидуумов, мастеров слова. По замыслу партии
следовало «указующим перстом» направить их деятельность в русло агитпропа.
Вообще, трудно
представить, например, таких классиков, как Лев Толстой, Антон Чехов или,
скажем, Достоевский в составе единого творческого союза. Никому в ту пору не
приходила в голову мысль объединиться - этим штучным индивидам какую-то одну
компанию со своими пастырями. Такое объединение уже само по себе предполагало
какие-то единые творческо-идеологические требования, распоряжения и указки вверху».
И, надо сказать, что во главе всех творческих организаций – как в центре, так и
на местах - стояли люди, рекомендованные партией. Именно они были ответственны
за работу каждого литератора.
Всех «шагающих
не в ногу», не в «едином строю» или «уходящих в сторону» от «генеральной линии»
- пусть даже в иносказательной форме - воспитывали «всем миром»: устраивали
«обструкции», «проработки». Не раскаявшихся прорабатывали на писательских
конференциях, партийных собраниях, в СМИ. Или просто исключали из СП СССР, как,
например, Бориса Пастернака, лишенного возможности выехать за Нобелевской
премией в Стокгольм. Факты с указанием гонений и преследований советских
литераторов коммунистическим режимом, не говоря уж о прямых репрессиях 20-40-х
гг., можно приводить бесконечно. С самыми непокорными обходились просто: не
издавали годами или отправляли в «творческую командировку» - в ГУЛАГ.
Сегодня,
прослеживая почти 80-летний период Союза советских писателей, нельзя не
упомянуть строго иерархическую лестницу её построения. Президиумы, правления,
бюро, коллегии, комиссии - эта бюрократическая атрибутика пронизывала всё
существо творческих коллективов. Весь процесс очень жёстко и бдительно
контролировался партноменклатурными и советскими литработниками. Многие из них
стали депутатами Верховных Советов, членами обкомов партии, лауреатами
литературных премий и даже Героями Соцтруда. Власть придержащая щедро
подкармливала со своих рук и приближала к себе таких руководителей,
«литературных начальников», а те, в свою очередь, старались оправдать «высокое
доверие», взяв под идеологический контроль «творческий процесс» у себя в
регионах.
Поэт и прозаик
Иван Антонович Ласков, белорус, приехал в Якутск по окончании Литинститута им.
М. Горького в начале 70-х гг. Творческих планов у него было много. Публиковал
рассказы, повести, критические статьи, исследования, исторические обзоры.
Сначала всё шло хорошо. Но ознакомившись с «кухней» местного Союза и понаблюдав
со стороны за деятельностью её руководителей, он пришел к выводу, что не все
благополучно в этой организации. В 80-е гг. были выявлены крупные финансовые
хищения, но виновники отделались лёгким испугом. Иван Антонович не молчал,
вскрывал недостатки и даже выявил факты плагиата. Естественно, это не
понравилось объектам его критики. Они начали давить на него морально и
психологически. Когда это не возымело действия, стали давить материально:
лишили Ласкова любимой работы в журнале «Полярная Звезда», где он был одним из
ведущих авторов и заведующим отделом. Пришлось ему, безработному, пробавляться
случайными заработками, испытывать материальные трудности. А в конце июня 1994
г. его нашли мёртвым в лесу за птицефабрикой. Вещмешок валялся в стороне, рядом
лежали разбитый очки (как говорили очевидцы), на лице кровоподтёки. Во всяком
случае, внешний вид не совсем вписывался, в официальную версию О тихой
естественной смерти. Для него - заядлого грибника, ягодника и рыбака-любителя -
Выход в лес за дарами природы оказался последним.
Почему-то тело
Ивана Антоновича в морге пролежало не менее 5-ти дней после его доставки в это
учреждение. Акт судебно-медицинской экспертизы завизировала почему-то
специалист Т. В. Нелаева, а не старший в бюро СМЭ Федосеев (кстати, сын
известного литератора). Диагноз измыслили обтекаемый: «Смерть наступила в
результате кровоизлияния в правую долю мозжечка с прорывом в 4-й желудочек на
фоне гипертонической, болезни».
Ни о какой
независимой экспертизе с привлечением авторитетных деятелей медицины в условиях
николаевской Якутии не могло быть и речи. «Телефонное право», оно и сегодня
действует. Вскоре г-жа Нелаева после, своей экспертизы почему-то перевелась на
работу в Нерюнгри. Супруга Ласкова и старший сын ушли от разбирательства по
поводу необычной, таинственной смерти. Вопросом занялись другие люди, с
которыми потом долгих семь лет настырно судился писатель Иван Егорович Федосеев
(оппонент Ласкова).
Вообще,
хоронили Ивана Антоновича столь панически, спешно, что не все желающие смогли
попрощаться с ним: их просто не проинформировали. Второй Союз писателей, где
состоял на учете Иван Ласков, ограничился лишь маленькими соболезнованиями
супруге. Пришедшие проводить в последний путь поэта писатели отметили странные
подтёки на лице покойного. Наверняка присутствовавшие на похоронах чувствовали
что-то неладное...
Но Иван
Антонович живёт в памяти читателей, друзей и знакомых. Сегодня мы начинаем
публиковать воспоминания о Ласкове, некоторые его статьи, которые он пытался
напечать еще при жизни... Тогда у него ничего не получилось, в «гласной» и
«суверенной» республике... Попробуем восполнить пробел, преодолев тогдашние
цензурные запреты. Особенно это необходимо сделать именно сегодня - в десятую
годовщину его загадочной смерти.
Семен Копылов [Петр Конкин]
/«Московский Комсомолец» в Якутии. Якутск.
№ 21. 26 мая – 2 июня 2004. С. 1, 12./
ИЗ ПИСЕМ
Заброшенный судьбой
в Якутии, Ласков давал пример того искреннего служения белорусской идее,
которым мало кто может похвалиться и живя тут. Поэт, прозаик, критик, он в
последние годы больше всего времени и сил отдавал историческим исследованиям.
Его гипотеза о финно-угорском происхождении летописной Литвы - настоящее
научное открытие, результат оригинального, нестандартного мышления.
С докладом на
эту тему Ласков должен был ехать в Хельсинки на международный конгресс финно-угорских
народов. Не успел... Не успел он закончить два романа и пьесу; собрать в
архивах КГБ сведения про всех белорусов - жертв сталинских репрессий в Якутии.
Но успел закончить и передать в Беларусь, в издательство «Мастацкая література», главный труд своей жизни -
книгу про летописную Литву.
У гипотезы
Ласкова есть и приверженцы, и противники. Однако пока оспаривание её идёт
только в частных разговорах. Нет ни одной публикации, которая бы эту гипотезу
обоснованно опровергала. Ласков ждал научней дискуссии. Она не состоялась. «У
каждого нашего учёного - своя делянка», - печально шутил он.
Вернуться в
Беларусь - это была заветная мечта Ивана Антоновича. Но как? Тут не обещали ему
ни работы, ни квартиры. Наверное, были проблемы семейного плана: жена -
якутская писательница, в Якутске родились и выросли дети...
Писал он
литературные и историографические обозрения, принципиальные и острые, наживая
себе врагов в местном писательском окружении.
Вот так,
чрезмерно напряженно, прошли последние четыре года жизни Ласкова. Говорю -
четыре года, ибо столько продолжалось моё знакомство с Иваном Ласковым.
Началось с переписки («лістования», как говорил Ласков) по проблемам его статьи «Племя пяці родов». Потом мы несколько раз
виделись во время его последнего приезда в Минск осенью 1991 г. Я воспринимала
это знакомство как подарок судьбы. В наше время, когда чаще всего встречаешься
с равнодушием, цинизмом, меркантильностью, радостно встречать человека
образованного, любознательного, самоотверженного и бескорыстно отданного своему
делу.
У Ласкова был своеобразный ум, абсолютно
неподвластный штампам и догмам, Ему не мешали общепринятые суждения, он всегда
думал сам...
Каждое письмо
от Ивана Антоновича я ждала с нетерпением, как будто это было продолжение
интересного приключенческого романа. Только действие в этом романе шло не
вперёд, а назад, в далёкую историческую пору.
И вот последнее
письмо от 12 июня, которое заканчивается словами: «Более подробно после...».
Как горько, что
этого «после» не будет!
Из писем
Ласкова:
- «Этими днями
я много работаю со следственными делами КГБ, пользуясь любезностью ранее
недоступных чинов. Хочу написать для белорусской печати про репрессированных в
Якутии земляков. Но скоро меня из КГБ выгонят, ибо человек, который мне
помогает идёт на пенсию...» [1 мая 1991 г.].
«Моя книга в черновике закончена: Получилось
700 страниц. Теперь все это нужно переписывать, редактировать и перепечатывать.
Работы на полгода. Но буду ее выполнять со спокойной душой, ибо, кажется, нашёл
издателя. Здесь у нас в Якутске гостил ансамбль «Рунь» (БТИ) а привёз его
лидер, «Бацькуввшичыйны» Я. Лецка. Так вот, не зная, что он
издательский работник, я развернул перед ним свои поиски и очень заинтересовал.
А когда показал только что присланную из Сыктывкара газету с фотоснимками
коми-женщин в национальных одеждах, его потрясло, и он воскликнул: «Дак это
наши женщины!». И в самом деле, костюмы у них, кроме головных уборов, - буквально
белорусские, с андараками, а на андараках - наши узоры... К сожалению, снимок чёрно-белый.
Но, кажется, эти узоры – красные на белом поле. Кстати, и у мордвы любимые
цвета - белый и красный.
Одним словом,
Лецка заставил меня написать заявку в «Мастацкую литературу».
- «Прошу
простить за долгое молчание., Я практически никому не писал последние месяцы,
Так получается. Я с января безработный, безработный, оказывается, имеет
значительно меньше времени, чем тот, кто работает. Хватаемся за то и за сё.
Читаю почти что даром лекции в местном университете по русской литературе
начала XX века: Блок, Бунин, Гумилёв, Ахматова, Пастернак и т.д. Пишу
еженедельно для газеты. Платят они по прежним меркам «астрономически» - 20 руб.
за газетную строку (23 знака), почти по рублю за букву. С мая за активность
ставку мою повысили до 25 руб. за строку, это зачит уже больше за рубль буква.
Если бы выходила газета ежедневно, то, может, и разбогател бы. А так всё равно
получается скромно.
Да всё это
мелочи - я всё же закончил первую книгу «Летопісная Літва: сваяцтва лёс». Осталось только
распечатать» [15 мая 1993 г.].
- «Я уже
целиком убеждён в правильности своей гипотезы. Тем и живу посреди невзгод
последнего времени. Есть предчувствие, что недаром живу. Скоро на Лене будет ледоход,
снова возьмусь за карасей. Теперь уже не столько для забавы, сколько для
экономии средств (в магазинах минтай стоит 527 руб. кг.)».
- «Наверное,
Алесь Барковский передал Вам моё письмо? Он вылетел из Якутска 4 ноября, взяв
рукопись моей книги. Известий от него пока не имею. Зато один человек мне
написал, что Алесь на всю Беларусь рассказывал, как мне здесь плохо живётся. Не
знаю, нужно ли было. Не люблю жаловаться, ибо нам ли, кто пережил послевоенное
время, падать в отчаяние? Кстати, дела мои улучшились. Нашёл место в детском
журнале [«Колокольчик»]. Редактор - мой давнишний знакомый, у нас с ним
понимание. Заработок в месяц 150 тысяч. Ещё получаю в университете 50 тысяч.
Правда, сегодняшняя тысяча - как прежний рубль. Ну, то на 200 рублей можно было
жить. Потихоньку вылезли из ямы. Тем более, в отличие от вас, долгов у меня нет
(не люблю занимать), Вот только совсем не стало времени на творческую
работу...»[15 декабря 1993 г.].
- «Что же
дальше? Немного отдохну и - за вторую часть своего исследования, название ещё
не придумал... Какую-то ж третью, специальную часть по истории славянства вряд
ли нужно писать. То, что имею, вложу во вторую. А то жизни на всё это не
хватит. А я всё же писатель, должен закончить хотя бы два начатых романа.
Вот такие
хлопоты. Что же касается ежедневного, то в нём мало интересного. Чтобы
прокормить семью, приходится заниматься разной ерундой. Говоря возвышенно,
бороться за существование. Такая ситуация Вам хорошо знакома, как я понимаю.
Время от времени вспоминаю студенческие годы – помогает...» [1 ноября 1993 г.].
Светлана Климович
«З листов Ивана
Ласкова». – Мінск:
«Крыніца», № 7, 1996, с. 14-26.
/«Московский Комсомолец» в Якутии.
Якутск. № 21. 26 мая – 2 июня 2004. С. 12./
«Я мамонт,
шерсть моя рыжа, иду от холода дрожа...» - Когда Ваня Ласков, тогда ещё студент
Литинститута, торжественным басом объявлял это со сцены в далёком сибирском
городке Салехарде, народ в зале затихал, прерывались разговоры, люди начинали
всматриваться в щупловатого, невысокого парня в очках, которому, казалось, так
не соответствовал такой громкий, уверенный, могучий голос: «Да и что такое он
там говорит? Кажется, и действительно что-то необычное».
Тем летом мы, студенты 4 курса,
странствовали агитбригадой по просторам нашей бывшей большой Державы, по
Заполярью, - и чтобы мир посмотреть, и чтобы на выступлениях немного денег
заработать.
Ванечка - а иначе
мы его и не называли - бы нашей, что называется, «ударной силой» на всех с
концертах. И когда в зале было шумно, и когда мы не могли, справиться с
аудиторией, и когда нас принимали, не очень хорошо, и когда нужно было
перекричать шум парохода, - выручал Ванечкин голос. Да и не только голос - его
стихи: яркие, оригинальные.
В каникулы,
Ванечка обычно не ездил, как другие, домой, - он был детдомовский. Дома у него
не было. И поэтому такие странствия летом были для него обычными.
Он был немного
старше своих однокурсников, - до этого уже окончил химфак, поработал на
производстве, имел какой-то жизненный опыт.
А чего не имел
Иван - так это комплексов. Хотя на супермена не походил - ростом не вышел, Всё
же, когда влюбился в красавицу Валю Гаврильеву из Якутии, он «добыл» её,
опередив в этом рыцарском турнире многих своих, соперников.
На последнем
курсе у них с Валей родился сын, и они вскоре очутились аж в Якутске. Там им
дали пристанище и работу: К сожалению, не в Минске, как мечталось Ивану
Ласкову. Ибо когда он приехал после окончания института в Минск в поисках работы
и квартиры, обратился в Союз писателей БССР, там ему ответили: «У нас тут и „члены”
не имеют квартиры и работы, а вы хотите, чтобы мы всяким начинающим помогали».
Так повисла
молодая семья в воздухе. Неизвестно, что с ними было бы, если бы не Якутск,
который встретил их более гостеприимно.
Иван, когда ещё
учился на последних курсах, уже считался признанным поэтом, выпустил книгу
стихов на русском языке, в то время, когда многие из нас только мечтали о
книге. Да, наверное, предчувствовал он долгое расставание с Родиной, и начал
уже тогда в Москве писать по-белорусски. И там в Якутске, что бы он ни писал -
стихи ли, прозу ли, свои ли невероятные теоретические работы и статьи - он
мечтал об одном; перебраться домой, вернуться...
Помнится,
приехал Иван Ласков на один из писательских съездов. И во время традиционных
споров, «разборок» в буфетных кулуарах, когда одни группы в горячке обвиняли
другие - бог знает, в каких грехах - он, слушая нас, внезапно мечтательно
закрыл глаза и сказал: «Каждый раз, когда приезжаю сюда, к своим, как будто
припадаю к чистому роднику.
Все вокруг
умолкли, с недоверием посматривая на Ивана; не издевается ли?.. А он смотрел на
нас серьёзно и снисходительно. Тогда один из наших аксакалов немного
неуверенно, с сомнением в голосе проговорил; «Надо же, неужели он действительно
где-то здесь родник рассмотрел?..».
Об одном всё
время мечтал Иван Ласков - пускай, если не он, - то хоть его сыновья, что
родились в далёком Якутске, вернутся в Беларусь учиться, работать, жить.
Ему всегда
казалось - здесь единственное место, где дышится легче, где солнце яснее, где
жизнь прекраснее, где сбываются все твои мечты, и всё вокруг - самое
единственное, самое родное...
Любовь Филимонова
Пер. с белорусского Алеся Барковского:
Филимонова Л. «Яго голос». – Мінск: «Крыніца», № 7, 1996, с. 3-5.
/«Московский Комсомолец» в Якутии.
Якутск. № 21. 26 мая – 2 июня 2004. С. 12./
/Якутск вечерний. Якутск. № 30. 30 июля
2004. С. 44./
ЛАСКОВ ПИСАЛ ПОД ДИКТОВКУ КГБ
Приехал я в Якутск, а меня поздравляют.
- О тебе
Скрипин написал!
Да,
теперь все, кого Скрипин охаивает, гордятся тем, что их имена будут в глазах
читателей ассоциироваться с именами А. Е. Кулаковского, М. К. Аммосова, П. А.
Ойунского и других.
Но меня Скрипин очень давно и упорно
пытается очернить. Только о М. Е. Николаеве он писал больше, чем обо мне. Я не
считал достойным отвечать таким, как Скрипин - неохота пачкаться. Да и уверен,
что читатели у нас - думающие, разберутся в кривде Скрипина.
Но интервью Скрипина в «Туймаада саната» привлекло мое внимание вот чем.
Скрипин утверждает, что «Ласков сделал
много справедливых критических замечаний в отношении авторов книги «Центральное дело».
Вот о чем хотелось бы мне дать разъяснение.
Да, И. А. Ласков сделал ряд замечаний в
адрес нашей с И. П. Ушницким книги «Центральное дело».
Но какие это были замечания? Приведу
характерные ласковские придирки.
Он критиковал, например, приводимые наши
воспоминания бывших репрессированных о том, что во внутренней тюрьме НКВД в
Якутске каждое утро устраивались поверки заключенных - их выстраивали строем и
сверяли. И. А. Ласков заявлял, что такого быть не могло.
Интересно, кто больше должен знать и
помнить, о порядках в тюрьмах НКВД - те, кто сидел во время репрессий или И. А.
Ласков? В ставшем энциклопедией «Архипелаге ГУЛАГ» А. И. Солженицына прямо
написано, что утренние поверки устраивались не только в лагерях, но и во
внутренних тюрьмах НКВД.
Итак, И.
А. Ласков ошибается.
Второй
пример. И. А. Ласков возмущался, что небезызвестный И. Ф. Ахчагныров в
1937-1939 годах был «всего лишь сержантом госбезопасности, далее он пространно
рассуждал, мог ли «простой сержант» быть следователем, вести протоколы
допросов? И делал «логический» вывод, что Ахчагнырова и близко не подпускали к
следствию.
Но в системе НКВД тогда существовали свои
отдельные звания. Например, первый нарком внутренних дел ЯАССР (после
преобразования управления ОГПУ в НКВД) А. П. Коростин был «майором
госбезопасности», что было равно армейскому званию генерал-майора. Нарком
внутренних дел ЯАССР в 1937-1939 годах И. А. Дорофеев был «капитаном
госбезопасности» (т.е. полковником), а его заместитель З. Н. Беляев - «старшим лейтенантом госбезопасности» (т.е.
подполковником). Звание «сержант госбезопасности» присваивали офицерам НКВД. И.
Ф. Ахчагныров носил офицерское звание, имел отдельный кабинет № 24 в здании
НКВД, где проводил следственные действии. В архивах ФСБ полно уголовных дел
1937-1939 годов, в которых следователем официально числится И. Ф. Ахчагныров.
Как видим, И. А. Ласков в этом тоже
ошибается.
Кстати, он сам писал в тех же своих
статьях, кто обратил его внимание на то, что И. Ф. Ахчагныров якобы был «всего
лишь сержантом» - один из сотрудников тогдашнего ФСК.
Вы поняли?
И. А. Ласков сам
в своих материалах писал, что его вызвали в ФСК и попросили написать
«правдивые» статьи о М. К. Аммосове и П. А. Ойунском. Он явно этим гордился -
вот, вызвали, попросили, дали доступ ко всем архивным материалам КГБ!
Тот сотрудник ФСК, работавший в КГБ к тому
времени уже много десятилетий (его имя известно - некто Суровецкий), конечно,
отлично знал, что «сержант госбезопасности» был офицером НКВД, но откровенно и
цинично подставил своего конфидента И. А. Ласкова.
Вывод? И. А. Ласков писал под диктовку КГБ
- как попугай повторял даже явные нелепицы, которыми его напичкали в КГБ. Если
бы он попытался более-менее объективно разбираться в утверждениях своих
покровителей в КГБ, он хотя бы не прокололся по «сержанту госбезопасности». Но
он без малейших сомнений излагал мысли своих покровителей в КГБ. Так делают,
скорее всего, если выполняют «ответственное задание», тогда автор не пытается
хоть в малейшей степени усомниться в достоверности того, о чем он пишет, он
только излагает точку зрения тех сотрудников КГБ, которые заказали статьи.
Именно этим и объясняется крайняя тенденциозность статей И. А. Ласкова: все,
что делали в НКВД - было правильно и справедливо, а все репрессированные -
враги народа.
Материалы И. А. Ласкова о М. К. Аммосове и
П. А. Ойунском вышли в 1993 году, когда реакция попыталась организовать возврат
к тоталитаризму. Реванш не удался - Белый Дом был расстрелян танками. Попытка
реванша тех старых гэбистов, которые руками своего конфидента И. А. Ласкова
попытались доказать, что НКВД-КГБ никогда не ошибается (помните знаменитое «органы
не ошибаются!»?) и что М. К. Аммосов и П. А. Ойунский были действительно
врагами народа, также не удалась. Этих старых гэбистов из органов выкинули.
Недавно в «Московском комсомольце в Якутии» напечатали письмо И. А. Ласкова
некоей С. Климович,
которая «каждое письмо от Ивана Антоновича ждала с нетерпением». В своем письме
И. А. Ласков просто разоблачает себя: «Этими
днями я много работаю со следственными делами КГБ, пользуясь любезностью ранее недоступных
чинов... Но скоро меня из КГБ выгонят,
ибо человек, который мне помогает, идет на пенсию...»
И. А. Ласков и в 1993 году в своих статьях
признавался, что ему открыли доступ к архивным материалам КГБ по инициативе
руководства Управления ФСК по Якутии (тогда это Управление еще и называлось
«Министерство безопасности Республики Саха (Якутия)») и что ему помогают
сотрудники КГБ, а в этом письме некоей С. Климович он открыто пишет, что ему в КГБ помогали некие чины.
Скрипин в том интервью «Туймаада саната»
говорит: «С архивами я не работал...
Мной цитировался лишь Иван Ласков».
А мы теперь видим, что И. А. Ласков писал
под диктовку и с помощью сотрудников КГБ. Значит, Скрипин цитирует написанное
под диктовку КГБ.
Я уже писал в прошлом году о том, какая
идеология стоит за пасквилями Скрипина.
ОГПУ уничтожило цвет якутской интеллигенции
- А. И. Софронова, В. В. Никифорова, П. В. Ксенофонтова и многих в ходе
расстрелов и ссылок 1922-1928 годов.
НКВД уничтожил М. К. Аммосова, П. А.
Ойунского, И. Н. Барахова и многих в ходе репрессий 1937-1939 годов.
КГБ преследовал Г. П. Башарина, М. С.
Иванова, И. Е. Федосеева и других в ходе многократных кампаний.
Идеология уничтожения и подавления и в 1922
году, и в последующее время была одинаковой - республика не должна иметь
авторитетных и инициативных лидеров, самостоятельно мыслящую интеллигенцию.
Методика ведения психологической войны давно отработана - сначала нужно повести
огонь по лидерам, ниспровергать кумиров нации, только так ломается дух нации.
Именно КГБ, отвечавший за сохранение
тоталитарного режима, был носителем этой идеологии подавления. И носители той
идеологии из бывшего КГБ дали И. А. Ласкову материалы на М. К. Аммосова и П. А.
Ойунского.
Может, права «Якутская газета», которая
находит странной публикацию интервью со Скрипиным в «Туймаада саната» сразу
после того, как ее главным редактором был назначен бывший гэбист. Этот человек
сейчас работает в агентстве «Новоком», которое известно тем, что по заданию
определенных околокремлевских политических сил проводит в регионах тайную
подрывную работу, маскируя идеологические диверсии под «обычный черный пиар».
«Новоком» возглавляет также бывший гэбист некто Кошмаров из питерских, которому
в Кремле велели сменить ставшую слишком одиозной фамилию - он теперь носит
фамилию своей новой жены. Кошмарова считают причастным к подготовке телефильма
Масюк «Страна безмолвия».
«Якутская газета» высказывала
предположение, что некоторые авторы «Московского комсомольца в Якутии» ездили в
Москву к этому бывшему гэбисту, новому главному редактору «Туймаада саната», за
инструкциями. Не знаю, но все может быть в нашем мире, как говорили еще в
Библии. Ведь вышли же в «Московском комсомольце в Якутии» откровения
неназванного, но легко просчитанного многими журналистами бывшего гэбиста,
радужно мечтающего о реванше, о насильственном возвращении всего российского
народа к очередям на колбасу и к талонам на мясо, масло и водку. Слишком много
совпадений.
Надежды Ласковых, Скрипиных и их
манипуляторов из числа бывших сотрудников КГБ на реванш нужно воспринимать
серьезно. Призыв Юлиуса Фучика о бдительности относится и к этим реваншистам.
Поэтому острую реакцию «Якутской газеты» на подобные реваншистские
поползновения можно только поддерживать. Даже если «Якутская газета» иногда
чрезмерно остро реагирует - это вполне понятно, в здоровом организме должны
быть рецепторы, которые обязаны мгновенно и остро реагировать на признаки
угрозы и опасности. Тогда можно вовремя заметить опасность не только явную, но
и скрытую - в виде атаки вирусов. А идеологическая диверсия никогда не бывает
явной, она как проникновение и подрывная деятельность вирусов.
Иван Николаев.
/Якутская газета.
Якутск. № 21. 4 июня 2004. С. 3./
Конкин
Петр Кириллович родился 5 января 1927 года в Рязанской области.
В 1944 году был призван в ряды Советской Армии. Окончил школу младших
командиров и школу младших авиаспециалистов. Обслуживал самолёты «Як-9», «Ла-7»
и «Пе-24».
Участник войны с милитаристской Японией. Демобилизовался в сентябре 1952
года, в звании младшего сержанта.
В том же году приехал в Якутию. Работал в редакции газеты «Алданский
рабочий». Затем в течение двадцати лет был сотрудником Госкомитета ЯАССР по
телевидению и радиовещанию.
Как историк-краевед опубликовал много материалов о Гражданской войне в
Сибири и в Якутии. Активный участник Русской общины и регионального отделения
Народно-патриотического союза, ветеранского движения и Клуба старожилов г. Якутска.
Был первым председателем Якутского городского Совета участников войны
последнего призыва.
Первое своё стихотворение опубликовал в январе 1946 года в армейской
газете. В 50-е – 70-е годы публиковался на страницах республиканских газет
«Социалистическая Якутия», «Молодёжь Якутии» и в коллективных литературно-художественных
сборниках («У нас на Севере» – 1953 г., «Лена» – 1958 г., «Суровый Север» –
1960 г., «В пути» – 1969 г., «Разговор начистоту» – 1973 г.)
Автор четырёх сборников стихов: «Где золото роют в горах» (1963 г.),
«Присягаю работе» (1976 г.), «Стихотворения» (1997 г.) и «Корни» (2012 г.).
Известен и как переводчик с якутского. Его перу принадлежат переводы
произведений Элляя, Сергея Васильева, Р. Багатайского, В. Сивцева и других.
Награждён орденом Отечественной войны II степени, медалью «За победу над
Японией» и юбилейными медалями. А также – знаками «Почётный ветеран РФ» и
«Гражданская доблесть».
Умер 6 августа 2021 г.
/1sn.ru›183546.html/
Иван Антонович Ласков – род. 19 июня 1941
г. в областном городе Гомель БССР (СССР).
С 1966 г.
обучался на отделении перевода в Литературном институте имени А. М. Горького в
Москве. В 1971 г., после окончания института с красным дипломом, переехал в
Якутскую АССР, на родину своей жены, якутской писательницы Валентины Николаевны
Гаврильевой.
С сентября 1971
г. по февраль 1972 г. работал в газете «Молодежь Якутии», сначала учетчиком
писем, затем заведующим отделом рабочей молодежи. От февраля 1972 г. до лета
1977 г. работал в Якутском книжном издательстве старшим редакторам отдела
массово-политической литературы. С лета 1977 г. работал старшим литературным
редакторам журнала «Полярная звезда», с 1993 г. - заведующий отделам критики и
науки журнала «Полярная звезда». За полемические статьи про отцов-основателей
ЯАССР весной 1993 г. был уволен с работы и ошельмован представителями якутской
«интеллигенции». Работал сотрудником детского журнала «Колокольчик»
(Якутск), одновременно работая преподавателем ЯГУ (вне штата) и зав. отделом
связей с общественностью Якутского аэрогеодезического предприятия. Награжден
Почетной Грамотой Президиума Верховного Совета ЯАССР. Член СП СССР с 1973 г. 29 июня 1994 г. Иван Антонович Ласков
был найден мертвым «в лесу у Племхоза», пригороде Якутска по Вилюйскому тракту
за Птицефабрикой.
Юстына Ленская,
Койданава
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz