У публикуемой рукописи долгая и непростая
история. Автор воспоминаний Клавдия Михайловна Павлова-Давыдова в течение пяти
лет (1930-1935) работала в отделе технического обслуживания Наркомата тяжелой
промышленности, возглавляемого тогда Григорием Константиновичем Орджоникидзе.
Говоря проще, она была секретарем наркома.
Естественно, что работа ежедневно
сталкивала секретаря и министра. Молодой женщине открывался внутренний мир
«железного наркома» — глубоко порядочного, справедливого, отзывчивого человека.
Известно, что Орджоникидзе несколько лет
провел в якутской ссылке, работая фельдшером в селе Покровском. Ныне в Покровске
— районном центре Орджоникидзевского района — есть небольшой музей
революционера-большевика.
В середине 60-х годов тогдашний директор
музея Семен Дмитриевич Иванов обратился к Клавдии Михайловне с просьбой
поделиться воспоминаниями об Орджоникидзе. Мемуары были написаны для музея к
80-летию со дня рождения Орджоникидзе, т. е. в 1966 году. Клавдия Михайловна
озаглавила их так: «Мои воспоминания о дорогом наркоме тов. Серго —
Орджоникидзе Григории Константиновиче».
23 марта 1976 года С. Д. Иванов передал
рукопись Павловой-Давыдовой в редакцию нашего журнала. В тот же день главный
редактор А. А. Егоров наложил резолюцию: «Преловскому. В октябре 76 г.
исполняется 90-летие. Надо подготовить в 5 №-р». Однако воспоминания в журнале
не появились. Их даже не готовили — на рукописи нет следов правки. Почему?
Сказать трудно. Александра Александровича Егорова уже нет в живых, а Валерий
Преловский, которому было поручено подготовить рукопись, теперь живет далеко от
Якутска. Спросить не у кого. Но можно предположить, что главной причиной
нерешительности редакции явились репрессии, описанные в мемуарах.
В 1977 г. на место В. Преловского в
«Полярную звезду» пришел я. С тех пор воспоминания хранились у меня. Не раз
вытаскивал я их на свет. Но и 100-летие со дня рождения (1986 г.) отметить ими
не удалось.
По словам С. Д. Иванова, автора мемуаров
давно нет в живых. Самой рукописи 25 лет. Но она не потеряла свежести и
способна дать дополнительный штрих к портрету времени, к образу видного
революционера.
Предлагаем ее вниманию читателей.
И. Ласков
********
К. М. Павлова-Давыдова
«Мне выпало счастье работать с Серго...»
После перехода в Госплан СССР Валериана
Владимировича Куйбышева в 1930 году народным комиссаром тяжелой промышленности
был назначен тов. Орджоникидзе. Приход нового наркома внес много изменений в
аппарат наркомата. Тов. Серго назначил большинство новых начальников главных управлений
и отделов, перестроил, оживил всю систему управления, сразу почувствовалась
ясность в структуре наркомата, поднялась дисциплина.
Я работала в это время в секретариате
наркома. Здесь тоже сменились сотрудники. Я была оставлена (после тщательной
проверки), вероятно, мое участие в течение двух с половиной лет в гражданской войне
имело значение. И вот на мою долю выпало счастье работать с тов. Серго.
Через секретариат проходили все его
распоряжения, вся почта на его имя. На меня были возложены обязанности зав.
канцелярией секретариата. Я никогда не слышала из уст тов. Серго замечаний по
работе (за исключением одного случая, о котором расскажу ниже), но всех нас
заставлял работать с энтузиазмом его пример. Если тов. Серго наложил резолюцию
на письмо к нему и пометил «Весьма срочно», я знала, что через 5-10 минут оно
должно быть зарегистрировано и сдано лично начальнику главка, которому он
адресовал, ибо часто было, что через минут 15-20 тов. Серго уже звонил
начальнику главка и спрашивал, ознакомился ли он с его резолюцией на срочном
письме и что собирается предпринимать. Был случай, когда один зав.
секретариатом главка, получив почту из секретариата наркома, не обратил
внимание на резолюцию т. Серго и не передал немедленно начальнику главка. Тов.
Серго звонит начальнику главка, получено ли срочное письмо. Тот отвечает — нет.
Когда выяснилось, кто виноват, зав. секретариатом главка был тут же снят с
работы по распоряжению тов. Серго.
Тов. Серго был беспощаден в борьбе с
бюрократизмом в своем аппарате. Вспоминаю такой случай.
На новый текущий год был составлен список
абонентов междугороднего телефона, которым с разрешения наркома пользовались
некоторые начальники главков, их заместители и часть начальников отделов для
непосредственной связи с производственными точками за пределами Москвы.
Управляющий делами Уралец, в целях экономии
средств, вычеркнул из списка домашний телефон начальника отдела рудников Каннера,
хотя я и предупредила, что Каннер часто говорил по ночам с Донбассом, получая
сводку о добыче руды, которую рано утром, иногда в 4 часа, докладывал тов.
Серго.
Утром в 10 часов было заседание коллегии
НКТП. На вопрос т. Серго (я обычно секретарствовала на всех заседаниях), почему
сводка по добыче руды задержалась, Каннер сказал, что его домашний телефон, по
которому он ночью разговаривал с Донбассом, исключен из иногородних абонентов,
поэтому он до утра был лишен возможности получить сводку. Тут же, за столом
коллегии сидел и Уралец. Он попытался что-то сказать, но тов. Серго прервал
его: «Вы у нас больше не работаете». На следующий день был назначен новый управделами
НКТП Винокур Аркадий Михайлович. Телефон Каннера был немедленно включен И ночью
была получена своевременно сводка. Тов. Серго ночи не спал часто, беспокоясь о
добыче руды. Вот какое большое значение он придавал каждой лишней тонне руды
для промышленности.
Вспоминаются совещания Наркомтяжпрома, на
которые приглашались со всего Союза начальники производственных точек. Список
людей, которых вызвал тов. Серго, был законом. Каждая замена докладывалась ему
лично. Тов. Серго спрашивал, как устроены люди, как питаются и т. д.
Сотрудникам секретариата и управделами приходилось все делать, чтобы только его
не разволновать. Я приходила на работу в семь утра и уходила в 2-3 ночи, пока
не была уверена, что все сделано: расшифрованы стенограммы, размножены все
нужные материалы для участников совещания и даны в печать и т. д.
Каждое распоряжение Серго приходилось
исполнять немедленно. У него был строгий взор, когда говорил по делу с
сотрудниками, но в то же время за этой строгостью всегда чувствовался необыкновенно
добрый и чуткий человек, воодушевлявший всех вокруг себя. А какие пламенные
речи он произносил на каждом заседании, каждым своим словом зажигал!
Часто, бросив остроумную шутку посреди
речи, он вызывал громкий смех. Если полистать газету «За индустриализацию»
1933-34 гг., то в ней встретится много карикатур, которые появились на
основании шуток Серго.
Никогда не забуду карикатуру на Ивана
Алексеевича Лихачева — директора автозавода. Автозаводу тов. Серго предложил
разводить кроликов для лучшего питания рабочих. Кролики так размножились, что
на заводе еле успевали строить для них помещения. На карикатуре был изображен
бегущий Лихачев, за которым гонятся кролики. Как искренне смеялся тов. Серго,
открыв в начале заседания лежащую перед ним газету, и как смущенно сказал Иван
Алексеевич: «Заели меня, тов. Серго, кролики».
Когда говорил т. Серго, я впитывала каждое
слово, поражаясь его кругозору. Он часто говорил, что сам учится у всех. Как
украшала его эта скромность! Если же тов. Серго кого-то бранил, то никогда
грубо, хотя критиковал строго и беспощадно.
Его выносливость была необычайна. Иногда
заседание длилось с 10 часов утра (с перерывом на 1 час обеда) до двух часов
ночи, но тов. Серго внимательно слушал всех, вставляя свои замечания. Он был
много старше меня, а я уставала больше.
Однажды случилось так, что работа Совета
НКТП длилась уже 5-6 дней, а мне удавалось поспать лишь 3-4 часа в сутки: чего
стоило хотя бы обеспечить печатными материалами заседаний всех приехавших с
периферии, ведь их было около тысячи. На последнем заседании я, сидя за своим
секретарским столиком, внимательно слушала одного из заместителей тов. Серго, а
сам Серго ходил вдоль стола президиума. Я облокотилась, закрыла глаза и
забылась на несколько минут. Вдруг я почувствовала на плече чью-то руку и
встрепенулась. Это был тов. Серго.
Он оказывается, сел за стол президиума,
написал телеграмму и повернулся ко мне, чтобы передать ее для отправки. Увидев
меня с закрытыми глазами, сам встал и подошел ко мне.
Я
ужасно сконфузилась и говорю: «Простите, тов. Серго, я сию минуту пойду и
отправлю телеграмму», а он: «Вы, я вижу, очень переутомлены. Телеграмму пошлете
после заседания, она не срочная». И так ласково усадил меня на стул, чтобы я
отдохнула. Все же я вышла и немедленно передала телеграмму по телефону и,
вернувшись через пятнадцать минут, уже с пометкой, что передала, положила ее
перед ним. Он одобрительно взглянул на меня и продолжал вести заседание.
Тщательно сохраняла я порядок и дисциплину
во время совещаний: не разрешала входить посторонним даже в соседний с залом
коридор, попросила коменданта покрыть его мягкими ковровыми дорожками, чтобы в
зале не было слышно шагов проходивших по коридору сотрудников наркомата. Не
любил тов. Серго, когда фотокорреспонденты старались его снимать. Раз он
подошел ко мне и тихо говорит: «Почему вы напускали этих людей в зал? Чтобы
отвлекать, мешать?» Я обомлела от этого замечания, впервые получив его. На
следующий день никому из фотокорреспондентов я не разрешила войти в зал с
фотоаппаратом. Однако с разрешения личного секретаря наркома Семушкина один вошел.
Я попросил его удалиться. Он сейчас же пошел жаловаться на меня личному
секретарю, который вызвал меня из зала и грубо накричал на меня в присутствии
этого фотокорреспондента. Я сказала, что оставлю фотокора в зале заседания
только в том случае, если сам тов. Серго не будет возражать. Пришлось Семушкину
просить у тов. Серго разрешения. Тов. Серго подозвал меня и сказал: «Ладно,
пусть снимает, но так, чтобы не отвлекать меня». Оказывается, фотокорреспондент
был не кто иной, как брат В. М. Молотова (ныне известный как композитор
Нолинскнй). Я сама указала ему место за колонной, откуда он смог снимать тов.
Серго, не мешая.
Помню такой случай. Как-то ночью, часа в 2-3,
тов. Серго потребовал письмо, которое ему было послано три года назад. В письме
речь шла об одном неправильно осужденном человеке. Семушкин, не докладывая тов.
Серго, пометил: «в дело». По истечении трех лет вместе с другой перепиской оно
было сдано в личный архив наркома, хранившийся в подвальном помещении Наркомтяжпрома.
Семушкин пошел ко мне в канцелярию, чтобы найти письмо по картотеке, но т. к.
он с ней был знаком плохо, то не смог отыскать и вызвал меня для этого ночью из
дома. Я пришла. К этому времени тов. Серго уже был разгневан медлительностью
Семушкина, Семушкин же обрушился на меня: «Что у тебя за порядок, ничего нельзя
найти!» Я немедленно спустилась в архив и через пять минут нашла письмо с
«милой» резолюцией секретаря («В дело»), за которую ему крепко досталось от
Серго. Наутро я нашла это письмо в почте для отсылки, с сопроводиловкой тов.
Серго: «НКВД. Внимательно прошу расследовать это дело, если не виновен,
освободите. С. Орджоникидзе». Я немедленно, с курьером послала его в НКВД, и оклеветанный
человек, как потом стало известно, был освобожден.
Вскоре после этого тов. Серго вызвал меня к
себе и спросил: «Скажите, товарищ Павлова, как поставлено прохождение писем и
бумаг, адресованных лично мне?» Я ответила, что письма и бумаги сначала
поступают в общую регистратуру. Адресованные ему лично вне очереди
регистрируются (от кого, номер, число) и сдаются мне в секретариат, где также
быстро регистрируются, с кратким содержанием, и в папке «лично тов. Серго»
относятся личному секретарю Семушкину. А как скоро передает их ему Семушкин, за
это уже отвечает он. «Значит, через три инстанции проходят лично мне
адресованные письма? Нельзя ли это изменить так, что вы получаете всю мою
личную почту и приносите мне?» «Как вы прикажете, так и будет», — сказала я.
Со следующего дня все бумаги и письма на
имя Орджоникидзе я стала получать сама и, быстро регистрируя их, относить ему в
папке «срочно наркому тяжелой промышленности», проставляя час и минуту
получения. Семушкину тоже пришлось поторапливаться с докладом тех писем,
которые шли через него для товарища Серго. Он спросил меня: «Это ты придумала?»
«Нет, это распоряжение товарища Серго», — ответила я.
После убийства Сергея Мироновича Кирова,
незабвенного друга Серго, комендатура и весь секретариат стали бдительно
охранять наркома: были введены пропуска и усиленная охрана. Вдруг приходит в
секретариат курьер и говорит, что тов. Серго, окруженный толпой, стоит у
первого подъезда и разговаривает с какой-то старушкой.
Я и несколько сотрудников секретариата
немедленно выбежали, и что же: какая-то женщина, совсем старенькая,
рассказывала тов. Серго о своем невинно оклеветанном сыне. Она приехала из
Осетии, чтобы увидеть именно тов. Серго и попросить его помочь. В наркомате она
дошла до Семушкина, но тов. Серго не было, и Семушкин ее прогнал, вот она и
дежурила несколько дней у подъезда, чтобы увидеть лично тов. Серго и рассказать
ему о своем горе.
Народ все прибывал и слушал. Мы же, все
сотрудники секретариата и часть охраны, окружили тов. Серго тесным кольцом.
Он внимательно выслушал старушку, взял от
нее письмо, а затем помог войти в подъезд, приказав нам дать ей отдохнуть, а
сам уехал, так как спешил на заседание Совнаркома.
Что же оказалось: женщина просила не
напрасно. Она писала потом тов. Серго, благодарила, что он помог освободить
сына.
Мы же, все сотрудники и секретари, в тот
день переволновались: ведь тов. Серго вместо восьмого подъезда, отведенного
ему, вышел через первый, чем обманул свою охрану и нас, сотрудников.
Расскажу еще о нескольких случаях, ярко
характеризующих тов. Серго как государственного деятеля и человека.
В 1921 году я работала в секретариате
главного управления по топливу. В июле по распоряжению В. И. Ленина была
создана комиссия Совета труда и обороны, которая была послана для
восстановления бакинских и грозненских нефтепромыслов, а также Донбасса.
Возглавил ее начальник главного управления по топливу И. Т. Смилга.
Лучшие специалисты были включены по указанию
тов. Ленина в эту комиссию: А. В. Винтер, Рабинович, И. И. Радченко, профессор
Л. К. Рамзин, профессор И. М. Губкин и другие. Управделами был назначен Н. Н.
Виноградский, а я секретарем и медсестрой (я ведь, работая, одновременно
училась по вечерам в медтехникуме). Был в комиссии и врач (Т. М. Азарлян), т.
к. от Нижнего Новгорода мы должны были следовать пароходом, а во всех волжских
городах лютовала холера.
Когда после Баку и Грозного комиссия
поехала поездом в Донбасс, нас постигло несчастье. На станции Никитовка, близ
Бахмута, 26 августа в 11 часов 35 минут наш поезд был бандитами пущен под
откос. Тут же было сообщено Ленину, от которого пришла телеграмма сочувствия и
запрос — все ли живы. Погибших, к счастью, не было, лишь немногих ранило.
Профессора Рамзина изрезало зеркальными стеклами вагона. Врач Азарлян оказалась
в перевернутом вагоне. Я оказывала всем скорую помощь; спасла от кровотечения и
Рамзина, затем поместили его в поданный по распоряжению Ленина спасательный
поезд. После этого случая я не встречала Рамзина. Как известно, он был замешан
в процессе промпартии и осужден.
Однажды, поднявшись на второй этаж со
срочными бумагами для тов. Серго, я проходила через приемную наркома, где сидело
в ожидании приема много людей. Вдруг ко мне подходит Рамзин. Я остолбенела от
удивления, а он весело, со счастливым лицом, спрашивает меня: «Как вы
поживаете, Клавдия Михайловна? Я никогда не забуду вашей помощи во время
крушения и очень рад видеть вас здоровой». Много раз я вспоминал об этом, сидя
в тюрьме». И видя, что я еще не могу прийти в себя от неожиданности, он начал
говорить, что прямо из тюрьмы попал сюда на прием к тов. Серго, что он изобрел
тепловой котел, которым заинтересовался тов. Серго. Рамзин, оказывается,
написал о своем изобретении ему из тюрьмы. «Сейчас я буду докладывать
подробно», — указал он мне на кипу чертежей. Я пожелала ему успеха, и он вошел
в кабинет, так как его уже вызывал тов. Серго.
После этой встречи Семушкин учинил мне
подробный допрос, откуда я так близко знаю Рамзина. Пришлось рассказать все,
что уже сказано выше.
На другой день я узнала, что проф. Л. К.
Рамзин изобрел такой котел, что ему нет равного во всем мире. По просьбе тов.
Серго Рамзин был освобожден из тюрьмы, по его распоряжению была выделена
квартира для него и его семьи. Кроме того, был издан приказ о создании Комитета
по тепловым котлам, Который и возглавил Рамзин.
Я была в восторге, ведь благодаря тов.
Серго страна получила такую экономию топлива в связи с изобретением Рамзина.
В 1934 году в коридоре НКТП я встретила
Петра Алексеевича Кобозева, бывшего члена РВС Восточного фронта и РВС
Республики.
Я его помнила еще по гражданской войне. 28
сентября 1918 г. он вручил почетное знамя ВЦИК 24-й Стрелковой Железной дивизии
за освобождение Симбирска — родины В. И. Ленина. В штабе дивизии я служила в то
время красноармейцем-письмоводителем. Прошло 14 лет после войны. Я, узнав
Кобозева, остановилась и говорю: «Приветствую вас, дорогой Петр Алексеевич!» Он
всматривается в мое лицо и говорит: «Где-то я вас встречал, и ваше лицо мне
знакомо, но не помню, где». Тогда я напомнила Петру Алексеевичу о 28 сентября
1918 года, когда он вручал Железной дивизии почетное знамя, а потом был у нас
на банкете в честь этого события. Что я — та самая сотрудница штаба Клава Попова,
которая печатала ему донесение о вручении знамени в Москву, тт. Свердлову,
Ленину и сфотографировалась в тот незабываемый день со всеми гостями во главе с
ним и членом ВЦИКА Зверевой.
«Вспомнил, вспомнил! Ведь это фото есть у
меня!» Петр Алексеевич расспросил, где я сейчас работаю, учусь ли? Я сказала,
что уже окончила медицинский техникум; если он помнит, то я пела в Симбирске на
банкете; так педагоги нашли у меня хороший голос, и я сейчас заканчиваю 1-й
Государственный музыкальный политехникум по двум отделениям: камерного пения и
педагогического, а совмещая учебу, работаю в секретариате тов. Орджоникидзе,
ведаю канцелярией Секретариата.
Я сразу же заметила, что Петр Алексеевич
чем-то огорчен. На мой вопрос, к кому он пришел, он стал жаловаться, что не
может добиться приема у тов. Серго.
Кобозев был крупным
инженером-железнодорожником и изобретателем. Со своим изобретением он пришел к
тов. Серго как к наркому тяжелой промышленности. Я, как могла, успокоила Петра
Алексеевича, пригласила его к себе в канцелярию. Затем узнав, что у тов. Серго
никого нет, провела его в кабинет наркома.
Тов Серго, зная Кобозева как члена РВС
Республики в годы гражданской войны, встретил его радостно. Я потихоньку
вернулась к себе в канцелярию. Вскоре пришел и Кобозев, повеселевший от
свидания с тов. Серго, и передал мне объяснительную записку об изобретении
гидромуфты к тепловозу Коломенского завода со следующей резолюцией наркома:
«Срочно. Нарком путей сообщения, Наркомвнудел. Прошу принять все меры к осуществлению
ценного изобретения тов. Кобозева, по Наркомтяжпрому мною уже даны предложения.
О ходе дела прошу мне сообщить. С. Орджоникидзе».
Я зарегистрировала объяснительную записку и
резолюцию тов. Серго и сказала Кобозеву, что сама отвезу сейчас же в НКПС,
после того, как машинистка снимет копию для НКВД. Он меня поблагодарил, и мы
расстались.
Кобозев звонил мне потом и еще раз
благодарил за свидание с тов. Серго. Изобретению его была открыта дорога в
жизнь.
В 1932 году был оклеветан крупный гидроинженер
Сергей Федорович Завалишин. Он подвергся аресту в г. Тбилиси, будучи там в
командировке. Жена его Надежда Осиповна вместе с сыном, дочерью и зятем были
буквально выброшены на улицу из квартиры, где жили (угол Яузского бульвара и
Солянки). Кое-как дети приютились у знакомых и друзей, а сама Надежда Осиповна
уехала в Тбилиси хлопотать о муже.
Как-то Надежда Осиповна (я дружила с этой
семьей) рассказала мне, что в 1919-1920 гг. тов. Серго, работая в подполье в
Грузин, скрывался иногда в их квартире в г. Тбилиси, где они тогда жили, и
однажды, переодевшись в костюм Сергея Федоровича, ушел от гонящихся за ним
меньшевиков.
Тов. Серго Надежду Осиповну называл
«маленькой» (она, действительно, была мала ростом). И вот эта «маленькая»
перевозила по просьбе тов. Серго, сидя на подводе с дочкой Милочкой, оружие для
большевиков-подпольщиков куда-то на кладбище из своей квартиры. Я с жадностью
слушала этот рассказ, удивляясь храбрости маленькой женщины.
Только через год удалось вырвать из тюрьмы
Сергея Федоровича (помогла тов. Землячка, хорошо его знавшая). Но квартиру
семье не вернули. Приходилось снимать комнаты или жить по знакомым. Любя
Завалишиных. я посоветовала Надежде Осиповне обратиться к тов. Серго. Может
быть, он вспомнит, давнее знакомство и поможет с квартирой, ведь на работе
Завалишина уже восстановили. Когда я ввела Надежду Осиповну и Сергея Федоровича
в кабинет тов. Серго, он их сразу узнал и воскликнул: «Маленькая! Я рад вас
приветствовать через столько лет. А костюм-то ваш, тов. Завалишин, я так и
износил». Узнав о случившемся несчастье, о скитаниях по углам в Москве, тов.
Серго распорядился сейчас же дать квартиру на Новинском бульваре (ныне ул.
Чайковского) в одном из домов Наркомтяжпрома, т. к. Сергей Федорович работал в
одном из главков НКТП. Как тов. Серго был тронут? что Завалишины пришли к нему.
Вспомнил с ними все пережитое в 1919-1920 гг. в Тбилиси и, ласково простившись,
наказал, чтобы они сообщили, как их устроят.
Мне он потом сказал: «Почему вы раньше не
доложили о Завалишиных?» Я ответила, что сами Завалишины не решались к нему обратиться
и что это мои инициатива была привести их к нему. «Хорошо сделали», — сказал
тов. Серго.
«Маленькая» Надежда Осиповна писала потом
тов. Серго, благодаря его за сердечное отношение. Оба Завалишины и их дочка уже
в могиле. Сын же Иосиф продолжает дело отца. Он также стал гидроинженером.
Я привела лишь три случая, показывающих,
каким был тов. Серго, хотя могла приводить сотни.
В 1934-1935 гг. в Наркомат к Серго часто
приезжал Михаил Николаевич Тухачевский. Ведь тов. Серго особенно заботился о
техническом оснащении Красной Армии, чем усиленно был занят и Тухачевский.
Дружили они еще с Кавказского фронта. Я
видела, с какой любовью тов. Серго встречал и провожал Тухачевского. Иногда они
шли по коридору, и Серго все обнимал Михаила Николаевича; об этой любви
рассказывала мне и Зинаида Гавриловна Орджоникидзе — жена тов. Серго. Каким
тяжелым горем, говорила она, была для тов. Серго подготовка ареста Тухачевского
и других военных. Он знал о ней и мучительно переживал.
«С 1936 года Серго умирал на глазах у всех,
угасал его горящий взор и энергия» — правильно сказал об этом в 1961 году в
музее революции на встрече, посвященной 75-летию со дня, рождения Орджоникидзе,
Анатолий Северинович Точинский, бывший начальник Главного, управления
металлургической промышленности Наркомтяжпрома. Ведь с начала 1936 г. по день
смерти тов. Серго ежедневно арестовывались лучшие люди, работавшие в тяжелой
промышленности. Тогда же был замучен в тюрьме брат Серго — Папулия
Орджоникидзе.
Вернусь к своей судьбе. Работая в
Секретариате, я закончила в 1934 году 1-й государственный музыкальный политехникум.
8 марта 1935 года я была особо отмечена как участница гражданской войны, активный член Осоавиахима.
Мне была вручена грамота, а в газете «На страже вышла статья обо мне, написанная
писателем Б. Л. Леонидовым, соратником моим по Железной дивизии. В этот день я
неожиданно в коридоре встретила тов. Серго и обратилась к нему с просьбой
отпустить меня работа в Грамзапись. Он был очень удивлен. «Поработайте еще
немного, а потом посмотрим», — сказал он.
Только 1 ноября 1935 г. я получила от тов.
Серго разрешение перейти на работу в Грамтрест, который возглавлял И. И.
Соболев. Кстати, трест находился в непосредственном подчинении т. Серго.
Когда я уходила на новую работу зашла
проститься к тов. Серго. Он ласково принял меня и спросил:
— Сколько Вы, товарищ Павлова; проработали
в Наркомтяжпроме?
— Четырнадцать с половиной лет, товарищ
Серго, — ответила я.
— Какую же вы хотели бы награду за свой
труд в течение стольких лет?
Тогда я спросила:
— Могу ли я быть с вами откровенной?
— Конечно, говорите, пожалуйста.
Я сказала, что у меня очень плохие жилищные
условия (я жила за фанерной перегородкой в общей квартире, в комнате на 7
метров, не имея даже возможности заниматься по специальности на фортепьяно).
Тов. Серго вызвал Управделами А. М.
Винокурова и приказал устроить меня в одном из ведомственных домов Наркомтяжпрома,
а за четырнадцать с половиной лет безупречной работы объявить благодарность,
что и было сделано. Я была так тронута, сердечно поблагодарила тов. Серго за
все, а так хотелось броситься обнять его и поцеловать. Это была моя последняя
встреча с живым Серго.
Храню у себя календарь, который попал ко
мне так. Перед Новым 1935 годом немецкая фирма «ДЕМАГ» прислала в качестве
рекламы календари. Один из них я поставила на письменный стол тов. Серго. Когда
он пришел и увидел календарь, то на вопрос, кто его поставил, Семушкин доложил:
«Павлова». «Попросите ко мне Павлову», сказал тов. Серго. Проходя мимо
Семушкина, по его ехидной улыбке я поняла, что меня ждет какая-то неприятность.
Но когда я вошла в кабинет, то тов. Серго вручил злополучный календарь и только
спросил: «Неужели у вас нет отечественных?! Я покраснела и, извинившись,
принесла ему тотчас советский, а «ДЕМАГ» взяла к себе домой и до сих пор
пользуюсь им, сохранив все листочки. На листочке же 1 января 1935 г. написала:
«Памяти тов. Серго».
Работая в Грамзаписи, я с любовью следила
за всем, что сообщалось в газетах о тов. Серго. В 1936 г. от переживаний он
заболел. Я часто звонила в Секретариат НКТП, справлялась о его здоровье, а
когда 18 февраля 1937 г. его не стало, я глубоко переживала его смерть, не
могла без слез говорить о нем.
Последней моей работой для тов. Серго была
грамзапись. Коллектив студии Грамтреста, где я работала, записал его последнюю
речь на юбилейном совещании газеты «За индустриализацию» в Колонном Доме
Союзов. В этом же зале через небольшое время над умершим тов. Серго с большим
чувством и искренностью на фоне траурного марша Шопена народный артист СССР
Василий Иванович Качалов прочел передовую «Правды», которую мы также записали
на пластинку. В 1956 году я передала свои пластинки с записью В. И. Качалова в
музей Художественного театра.
Верный друг тов. Серго Зинаида Гавриловна
умерла 5 октября 1960 года от горя. Ей было отказано в создании квартиры-музея
тов. Серго в Кремле. Перед смертью, придя на несколько минут в сознание, она
просила передать кабинет тов. Серго целиком в Музей Революции, что и было
сделано ее родными.
/Полярная звезда.
№ 2. Якутск. 1991. С. 146-153./
Клавдия Михайловна Павлова-Давыдова, в
девичестве Анненкова (1901-1984) - уроженка Симбирской губернии, выпускница
Симбирской женской гимназии, в 1918 г. работала письмоводителем в штабе 24
Симбирской дивизии Г. Д. Гая. Впоследствии работала тонмейстером на радио, звукорежиссером
Дома звукозаписи.
Сабирая Гучок,
Койданава
Григорий Константинович Орджоникидзе – род.
12 (24) октября 1886 г. в с. Гореша Шарапанского
уезда Кутаисской губернии. В
1915 г. был сослан в Якутскую область, куда был доставлен в 1916 г. и поселен в
с. Покровск Якутского округа Якутской области, где работал фельдшером. После
Февральской революции 1917 г. был членом Якутского исполкома РСДРП. В мае 1917
г выехал в Европейскую часть России. Активный участник Октябрьского
переворота 1917 года. Был включён в первый состав ВЧК. В 1919 г., как член Реввоенсовета 16 армии
Западного фронта, организовывал оборону России в Беларуси. Умер 18
февраля 1937 года в Москве, по официальной версии, от инфаркта.
Адася Кацавейка,
Койданава
Иван Антонович Ласков – род. 19 июня 1941
г. в областном городе Гомель БССР (СССР).
С 1966 г. обучался на отделении перевода в
Литературном институте имени А. М. Горького в Москве. В 1971 г., после
окончания института с красным дипломом, переехал в Якутскую АССР, на родину
своей жены, якутской писательницы Валентины Николаевны Гаврильевой.
С сентября 1971 г. по февраль 1972 г.
работал в газете «Молодежь Якутии», сначала учетчиком писем, затем заведующим
отделом рабочей молодежи. От февраля 1972 г. до лета 1977 г. работал в Якутском
книжном издательстве старшим редакторам отдела массово-политической литературы.
С лета 1977 г. работал старшим литературным редакторам журнала «Полярная
звезда», с 1993 г. - заведующий отделам критики и науки журнала «Полярная
звезда».
За полемические статьи про
отцов-основателей ЯАССР весной 1993 г. был уволен с работы и ошельмован
представителями якутской «интеллигенции». 29 июня 1994 г. Иван Антонович Ласков
был найден мертвым «в лесу у Племхоза», пригороде Якутска по Вилюйскому тракту
за Птицефабрикой.
Юстына Ленская,
Койданава.
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz