Егор (Jerzy, Юрий, Георг, Ежы) Коссак (Kassak, Козак) – род. в 1841 году, сын рижского портного из Лифляндской
губернии Российской империи.
В 1860 году Коссак поступил в Горы-Горецкий
земледельческий институт, находящийся в Могилевской губернии Российской империи
в Горецком уезде, образованном в 1860 году, после ликвидации Копысского уезда. 28
марта 1863 года он был исключен из состава учащихся, как не явившийся на
занятия, ибо в то время занимался организационной частью восстания против
российского владычества на бывших землях ВКЛ. Но когда 28 апреля 1863 года он появился
в уездном местечке Горки, то был снова принят в ряды учащихся института.
Коссак в ночь на 24 апреля (6 мая) 1863 г. участвовал в нападении и захвате отрядом Людвика Звеждовского
Горок. После того как город был подожжен повстанцами, то они столкнулись с
выступлением против них крестьян предместья – Слободы и Заречья. Дело в том,
что сами Горки, лежащие в 79 верстах от Могилева, были возведены в степень
уездного города из казенного местечка, населенного в основном евреями, в 1862
году с переводом присутственных мест из г. Копыся, который был оставлен
заштатным. При подготовке восстания среди крестьян не велось никакой работы,
поэтому они обработанные православной российской пропагандой выступили против «польских панов», хотя студенты
организовали «белорусскую народную школу, где они преподавали по букварям и
книгам на белорусском языке, написанных польскими буквами. Школа существовала
на протяжении четырех лет и о ее существовании не было известно царским властям». /Ліўшыц У. За свабоду народа. // Ленінскі шлях. Горкі. 9
кастрычніка 1986. С. 2./ Коссак в своих воспоминаниях назвал из-за этого
организаторов восстания на Могилевщине «легкомысленными людьми». /Цытовіч С. 1863 год у Горы-Горках быўш. Магілеўскай губ.
(падзеі паўстаньня). // Запіскі аддзелу гуманітарных навук. Кн. 8. Працы клясы
гісторыі. Т. ІІІ. Менск. 1929. С. 270./
Отряд Звеждовского, в котором находился
Коссак, вскоре был, недалеко от Пропойска, окружен царскими войсками и
православными крестьянами, поэтому 30 апреля 1863 г. было принято решение
распустить отряд и пробиваться на запад небольшими группами. Более 100 человек
сдались российским властям и были посажены в могилевскую тюрьму. 16 июня 1864 г. часть повстанцев для дознания была
отправлена в Бобруйскую крепость и по воспоминаниям Коссака их по дороге должны
были освободить повстанцы отряда Святорецкого, но конвоирами были приняты
соответствующие меры и этого не произошло. После следствия в Бобруйске их снова
вернули в Могилев.
В июне
1863 г. началось следствие по делу восстания в Горках. В марте 1864 г.
свершился суд. 26 студентов были осуждены на каторгу, 33 студента и
преподавателя высланы в восточные губернии Российской империи. 24 июня 1864 г.
было принято решение о переводе Горы-Горецкого земледельческого института в
Санкт-Петербург, в строение Лесного института.
За участие в восстании Коссак, осужденный
на 8 лет каторги, был сослан в Сибирь.
Перед отправкой на каторгу повстанцев
облачали в арестантский халат ибо относительно одежды осужденных был
специальный циркуляр Муравьева от августа 1863 г., который предписывал
отправлять только в присвоенной арестантам одежде.
Повстанец Коссак по случайности
был выправлен в своей одежде: 23 (н. ст.) сентября 1863 г. его вывезли из
Могилева, а 24-го командир внутренней стражи получил от Беклемишева приказ об
отобрании у Коссака личной одежды и об обеспечении его одеждой арестантской, но
было поздно. Начались холодные месяцы, и Беклемишев вынужден был разрешить
ссыльным иметь теплые сапоги и теплую одежду.
«Настроение повстанцев,
отправляемых в Сибирь, было возбужденным. Большинство
ссыльных готовилось к тяжелому будущему. Многие были уверенны, что пасмурный политический
горизонт прояснится, и их пребывание там будет недолгим». У Коссака
последнего убеждения не было, и он приготовился «испить свою чашу мучения
до дна». /Цытовіч
С. 1863 год у Горы-Горках быўш.
Магілеўскай губ. (падзеі паўстаньня). // Запіскі аддзелу гуманітарных навук.
Кн. 8. Працы клясы гісторыі. Т. ІІІ. Менск. 1929. С. 316./
Первым крупным этапным пунктом
был г. Смоленск, куда доставлялись бывшие повстанцы под усиленным конвоем, как
по территории, находящейся на военном положении и охваченной восстанием, на
обычных подводах.
От Смоленска к Москве
перемещение повстанцев происходило в отдельных фургонах совместно с уголовными
преступниками. Уголовные, с которыми шел Коссак, перед входом в Москву,
уговорили за отдельную плату конвойных провести их, совместно с политическими,
по большим улицам города, чтобы собрать деньги и продукты с прохожих. Прохожие
щедро одарили их, так что после отсчета потери на конвойных, каждому уголовнику
досталось по 5 руб. и, кроме того, продукты. Политические во всем этом деле не
принимали участия. В тюремном строении около Рогожскай Заставы, где были размещены
повстанцы, появились москвичи и одарили деньгами и разными вещами некоторых
политических, которые не отказывались от милостыни. От Москвы к Нижнему Новгороду
повстанцев перевозили по железной дороге.
Самый тяжелый путь лежал от
Нижнего Новгорода до Тобольска через Красноуфимск и Екатеринбург по этапным
пунктам Вятскай и Пермской губерний. Коссаку вместе с другими горецкими повстанцами
пришлось пройти этот путь пешком в холодные зимние месяца. После двух дней пути,
один день давался на отдых. На этапах повстанцы и уголовные избирали старосту,
который распределял продовольствие и наблюдал за порядком в партии. Был еще так
называемый «Майдан», в котором один из партии брал на откуп содержание буфета
для арестованных и доставлял им чай, сахар, пироги, а временами водку и карты.
Деньги, выплаченные арестованным за право «Майдана», распределялись между всеми
арестованными, а «майданщик» затем возвращал их себе от продажи «за отдельную
плату».
В описании Коссака этапы это «небольшие
старые строения, очень малые, даже, для обычных партий, а тем более, когда
партии были увеличены более 150 чел. Занятыми бывали места, не только на нарах,
но и под ними настолько, что каждая пядь пола была использована. Воздух была
очень сперт из-за нахождения стольких людей в одном помещении и от испарений отсыревшей
одежды. Двери на ночь закрывались и открывались только в экстренных случаях. Часто
было, что только половина арестованных могла сидеть на своих узлах, так что
отдыхали поочередно. Над полом висел в 1½ аршина высоты, беловатый туман,
который не позволял распознавать людей. Итогом этого были частые болезни». /Цытовіч С. 1863 год у Горы-Горках быўш. Магілеўскай губ.
(падзеі паўстаньня). // Запіскі аддзелу гуманітарных навук. Кн. 8. Працы клясы
гісторыі. Т. ІІІ. Менск. 1929. С. 316./
Заболел тифом и Коссак. Только
благодаря заботе двух студентов-медиков, которые укладывали больного в сани при
отправлении с этапа и заносили потом его в этап, он выжил. Около Екатеринбурга
ему оказал помощь, по особому разрешению, военный врач.
В Екатеринбурге болезнь
задержала Коссака, и в Тобольск он прибыл к весне, застав в обширной тобольской
тюрьме большое число повстанцев, которые ожидали открытия навигации. Здесь он
среди повстанцев встретил настоящий интернационал - немцев, французов,
итальянцев, венгров, сербов, американцев. Всех мучила невообразимая скука,
против которой были бессильны и книги, имеющиеся в небольшом числе, и прогулки
по двору. Возникла мысль о побегах, но воплотить ее не удалось. Один венский
студент и итальянец-певец, бывший майором у Гарибальди, организовали спектакль,
который в момент самого возбуждения остановил караул с тюремным надсмотрщиком
во главе, ибо людные собрания запрещались.
Дорога от Тобольска до Томска
шла водным путем по Иртышу и Оби на двух больших, наскоро подготовленных баржах,
которые тянул пароход-буксир. Этот путь, равно как и дальнейший до Иркутска,
был наиболее легкий из всех других. Более привилегированные и пересыльные
интеллигенты отправлялись из Томска на лошадях по два в экипаже, а остальные пехотою.
Партия Коссака состояла из 102 человек, которых сопровождал офицер с
несколькими солдатами. Остановки делали не в этапных помещениях, а в деревнях.
После остановки в Иркутской
тюрьме дорога продолжалась на пароходе по Байкалу до Посольска. И, наконец,
последний переход до Александровского завода происходил в начала зимы, при
30-33° мороза, на отдельных двуколках.
Таким образом, путь, почти в
7.000 верст, был пройден за год с небольшим, ибо Коссак прибыл в Александровский
завод в ноябре 1864 г. и, как и многие другие горецкие повстанцы, был определен
на рудник Акатуй, в 20 верстах от Александровского завода.
«Тяжелое и угнетающее
впечатление произвели на меня окрестности акатуйского рудника. В маленькой
долине, как в котле, стояла уединенная тюрьма, окруженная высокими горами, как
бы огороженная крепостными стенами. Горы, потерявшие свое лесное обрамление
(ввиду работ на руднике), были покрыты убогим мелким леском, как бы подымали
свои старые головы серьезно и задумчиво к небу.
Акатуйский рудник находился
приблизительно в 1½ вер. от тюрьмы и теперь больше уже не разрабатывался.
Раньше же в нем добывалось золото. Около рудника размещалась деревня Акатуй,
заселенная прежними ссыльными и их потомством. В акатуйской тюрьме мы нашли уже
многочисленное сообщество и пополнили число сюда назначенных. С разрешения
начальства мы разместились тут по-домашнему: сняли нары и изготовили из них
кровати, столы и скамьи, так что комната вскоре приняла приветливый вид. Даже
арестантская одежда, взятая на случай ревизии, была использована: из нее
сделали приличные одеяла.
Через несколько дней произошла
процедура, в значительной степени неприятная и очень унизительная для нашего
чувства. Маленькими партиями мы были отведены в ближайшую деревню Закрайку, где
в кузнице были прикреплены к нашим ногам оковы. Хотя колечки были не такие узкие,
как у уголовных, и они были закреплены над сапогами и штанами, а не на голую
ногу, но все же это были цепи, какие мы должны были носить и которые всегда
напоминали нам о нашем тяжелом положении. Все, что я до этого времени терпел,
не произвело на меня такого впечатления униженности, как это однозвучное
бренчание цепей, которое слышалась на каждом шаге. При таком притеснении
свободного использования своих членов я ощущал, что я более не я, а каторжный N
такой-то. Меж тем, часто находясь в обществе уголовников, мы познакомились с их
уловками, и нам было легко сбрасывать цепи с ног, что мы и делали, когда было
возможно. Только на тюремном дворе и при посещении начальства мы их опять
надевали.
В Акатуе было 104 каторжника,
которые выбрали со своей середы повара с подручными и старосту, с
обязательством ему доставки продовольствия и ведения счетов. Для простых работ,
как очистка двора и т. п., были присланы нам два уголовных. Они жили в
ближайшей деревне. Государственных работ мы не должны были исполнять. Ежедневно
двое из нас в сопровождении одного солдата отправлялись в д. Закрайку по
необходимым делам.
Вообще мы жаловаться не могли.
Наши материальные нужды были удовлетворены, и с нами обходились хорошо. Чего
нам было еще ждать? Однако, это была нудная жизнь без всякой цели. После
облагораживания наших камер, в которых жило от 5 до 16 человек, и после
упорядочения нашего гардероба, мы остались без работы. Нас начала донимать бескрайняя
скука. Книги мы имели в ограниченном количестве, новые же достать было очень
трудно. Вынужденная бездеятельность имела плохие последствия: от скуки мы
начали обговаривать последние проишествия и начали осуждать деятельность наших
главных вождей. Пословица говорит: «du choç des opinions jaillit la verite» (из
борьбы мыслей рождается истина), у нас же итог был другой: ругань и споры.
Вспомнились старые разногласия. Поляки, литовцы, белорусы обвиняли друг друга в
несчастье отчизны. Грязные истории были выставлены наружу, была обсуждена интрига
революционных уловок. Образовались партии, какие враждебно относились одна к
одной. Чего можно было из всего этого ожидать? Насилия и скандала, не смотря на
то, что мы были люди способные и образованные, только ослепленные своим
страстями. Некоторые пытались успокоить настроения, но без успеха. Помогло
только одно обстоятельство, которое всех заинтересовало и дала многим занятие.
Мы вспомнили спектакль в Тобольске, а из-за того, что мы тут были, этак говоря,
у себя дома, то нам незачем было бояться какого-либо наказания. Наше ближайшее
начальство требовало от нас только порядка и спокойствия. Предложение о
постановке спектакля понравилась, и мы принялись за работу. Обитатели одной из
камеры высвободили ее и разместились у своих соседей. Из досок от нар была
возведена сцена; ковры были использованы для декораций, двери и окна были
окрашены; простыни приспособили для занавеса. Расписывание ролей и заучивание
их занимали другую часть товарищей; третьи готовили одежду и парики. Первое
представление прошло выше ожидания. Все шло бы хорошо, если бы не следующее
обстоятельство, которое нанесло нашему театру смертельный удар. Дамы из
Закрайки заинтересовались, какой вид имеет спектакль в тюрьме. Но такие гости,
в особенности при политических преступниках, в тюрьме запрещались. Однако – Weiber Wille
ist Gottes
Wille (воля женщины - воля бога): бедные отцы, мужья, женихи не могли противостоять
атакам прекрасного пола, и они были приглашены на ближайший спектакль. Для нас
такой визит, внесший изменение в нашу однообразную жизнь, был очень приятен,
хотя некоторые, более искушенные, покачивали головами. Это представление,
следовательно, было исполнено с неимоверным шиком, и ради русских была взята
для представления русская комедия. После стакана чая и нескольких песен,
которые исполнил наш хор, за нашими гостями захлопнулись двери. Стража в
коридорах своими размеренными шагами и звонам оружия призывали к смутному
размышлению. В то же время Немезида не дремала. Наша актерская слава распространялась
с быстротой молнии, и дошла до нашего строгого коменданта - генерала С. Скоро
мы увидели его в себя. Начальник вообще хороший по отношению к нам, на этот раз
имел вид Юпитера Громовержца. Наше преступление тяжелее почувствовали наши
гости, мужская половина которых подверглась выговорам, переводам и даже арестам,
а мы потеряли несколько маленьких свобод.
Однажды мне сказали
подготовиться к отъезду. Куда? Чего? Никто не знал этого. Скоро выяснилось, что
цель моего перемещения, согласно приказа генерала, Нерчинский завод. Вскоро я
был на месте. Здесь я нашел большое число непривилегированных, т. е. людей
более низкого состояния, которые были назначены на каторгу, где их должны были
применить для работы на рудниках. Они выбрали меня старостой, как единственного
грамотного человека, который довольно хорошо знал русский язык. Это избрание
вызывало после неприятную сцену. Чиновник, которому была поручена доставка
продовольствия, был искренним сторонникам Бахуса и очень плохо заботился о
людях, что находились под его опекой. Уже была значительная задолженность и в
тот день, когда я взялся за свою работу, нам ничего не было доставлено. На мои
упреки он ответил, что мы должны благодарить бога, что нас вообще кормят, и он
считал за дерзость, что мы ему напоминаем о долгах и о недополученных
продуктах. Я был вынужден обратится к непосредственному начальнику майору П.,
которому сказал, что от голодных нельзя ждать требуемого спокойствия и порядка,
за которые я был ответственным. С его помощью все уладилось, и на следующий
день я имел дело уже с другим чиновником.
Мне не пришлось познакомиться с
известной Карой (тут исполнялись каторжные работы под надсмотром очень строгих
чиновников). Мои очки рекомендовали меня, как привилегированного, и я был
отослан генералам С. в Зерентуй. Серебряный рудник Зерентуя понемногу
обрабатывался и не ради государственного дохода, а чтобы дать бывшим сосланным
и их потомству возможность заработка. Наша тюрьма была возведена из дома
заведующего и имела высокие комнаты, покрашенные полы и вообще уютный и приветливый
вид. Кроме того, был красивый сад, который приносил пользу нашему здоровью.
Наша жизнь проходила довольно приятно. Я застал тут совсем налаженное хозяйство.
Бывший староста, доктор медицины Дворцацак (Дворжачак) своею
гуманностью и отличным лечением и операциями оставил в этой местности хорошие
воспоминания. Он ввел тут такой порядок, который нельзя было встретить в другом
месте. Все работали и все зарабатывали. Мы жили в удобстве, так что нельзя было
назвать нашу жизнь острожной. В нашем хозяйстве были огород и свинарник.
Постоянные связи, которые имел врач с околицею, дали возможность и нам
доставать разнообразную работу. Мы варили мыло, подготавливали свечи для
рудника, исполняли рисунки, копировали планы, готовили птичьи чучела,
препарировали птичьи шкурки, - короче говоря, брали работу, которая была нам посильной.
Сад был нашим весельем и нашей радостью. Досуг мы проводили в нем, стараясь его
поддерживать. Занимались также нашими воспитанниками - четырьмя ланями и тремя
кроликами. Да, наше место жительства очень мало напоминало тюрьму, как высказался
генерал-губернатор Корсаков при его посещении нас: он находил тут солоны и
парки, а не обстановку для ссыльных. Хотя мы и должны были исполнять
государственные работы, но это более для формы: как раз, в погоду мы
отправлялись партией человек 5-6 в рудник бить серебро и его сортировать. Эта
работа для нас была игрой, а прогулка туда очень приятной». /Цытовіч С.
1863 год у Горы-Горках быўш. Магілеўскай губ. (падзеі паўстаньня). //
Запіскі аддзелу гуманітарных навук. Кн. 8. Працы клясы гісторыі. Т. ІІІ. Менск.
1929. С. 318-321./
В конце 3-го года жизни в Акатуйской и
Зерентуйской тюрьмах Коссак, совместно с некоторыми другими повстанцами, был
освобожден из заключения, как хорошо аттестованный Зерентуйским комендантом, и
поселен в качестве поселенца в деревне Ринон, в 7 верстах от Читы. О жизни в
этой деревне Коссак пишет: «Государство дало нам обычный рацион арестанта,
остальное мы зарабатывали сами. Все искали и нашли очень разнообразную работу.
Я сам обрабатывал тут свой сад, выделывал кирпичи, готовил папиросы. Умалчиваю,
что я сам подготовил себе гардероб». /Цытовіч С.
1863 год у Горы-Горках быўш. Магілеўскай губ. (падзеі паўстаньня). //
Запіскі аддзелу гуманітарных навук. Кн. 8. Працы клясы гісторыі. Т. ІІІ. Менск.
1929. С. 321./ Через некоторое
время Коссак стал декораторам в читинском любительском театре, а в 1868 г.,
согласно приказу относительно повстанцев-каторжан, поселен, в качестве
колониста-поселенца, в деревне Бумажкино, Балаганского уезда Иркутской
губернии Жизнь тут была более тяжелой, чем в Риноне. Правительство старалось
перевести поселенцев на земледельческую крестьянскую работу, давало даже для
этого ссуду. Но у поселенцев не было для этого знаний, кроме того, их не оставляли
надежды возможности вернуться на родину. Ввиду этого поселенцы остались почти
без всяких средств к существованию. Многие опускались на дно, а некоторые
кончали самоубийствам. Коссаку, который часто оставался без куска хлеба,
требовалось много усилий, чтобы удержаться на поверхности жизни. После
окончания восьмилетнего срока наказания он нашел работу на Олекминских
приисках Якутской области. Тут он провел 6 лет - самые
лучшие годы пребывания в Сибири. Особенности оздоровительное влияние на его
оказала тайга.
«Я много хотел бы сказать про
тайгу, только мое перо очень слабо, чтобы все описать. Почему имел такое
магическое влияние на меня этот бескрайний, суровый, дикий, согласно тонким
пониманиям, даже некрасивый, первобытный лес? Почему дрожали слезы на моих ресницах,
когда я покидал его, и почему я смотрел все назад и назад, когда почтовая лодка
увозила меня, и вершины леса уже были давно закутаны в туман? Ты, нетронутый
лес, проливал бальзам на мою открытую рану!» [Zeitung für Stadt und Land. № 268. Riga. 1877.]. /Цытовіч С. 1863 год у Горы-Горках быўш. Магілеўскай губ.
(падзеі паўстаньня). // Запіскі аддзелу гуманітарных навук. Кн. 8. Працы клясы
гісторыі. Т. ІІІ. Менск. 1929. С. 321./
Вернулся Коссак в Ригу в 1877 году и в Рижской газете Zeitung für Stadt und Land (Riga, 1877, №№ 258-263,
265-268) опубликовал свои воспоминания о восстании и годы ссылки «Aus den Erinnerungen eines Insurgenten», подписав их после
предисловия «Von einem Sohne Riga’s» (Сын Риги) и инициалами «G. R.».
«Воспоминания являются,
по-видимому, результатом разных записей за прошедшие годы. Еще за несколько
дней до опубликования воспоминаний редакция газеты известила своих читателей о
том, что скоро появится интересное произведение Сына Риги в фельетонным отделе.
Мемуары занимают около двух печатных листов и состоят из небольшого
вступительного слова, предисловия и 4 разделов. В 1-м разделе описаны горецкие
события и частично суд; во 2-м (самым большом) - путь на каторгу от Смоленска
до Акатуя; в 3-м каторга и в 4-м - жизнь на поселении, возращение на родину и
размышления о культуртрегерской роли повстанцев в Сибири. Вставляя к отдельным
разделам очень меткие эпиграфы из немецкой, французской, итальянской и
российской литературы, Коссак в предисловии приводит слова из Шиллеровского «Вильгельма
Телля», которые показывают причину его участия в восстании:
Mein Volk verliesz ich, meinen Blutsverwandten
Entsagt'
ich, alle Banden der Natur
Zerrisz ich, um an Euch mich
anzuschlieszen -
Das Beste
Aller - glaubt' ich - zu befördern (*).
(*) Я оставил свой народ, от моих одноземцев
я
отказался, все связи натуры
я разорвал, чтобы присоединиться к вам,
и чтобы - верю я - помочь всему лучшему.
Ограничиваясь указанием на то,
что он присоединился к повстанцам в возрасте, когда сердце играет большую роль,
чем рассуждение, когда холодная критика еще не вошла в свои права, Коссак более
ничего не говорит о мотивах участия в восстании, также, как и о
подготовительно-организационном моменте в восстании. Главное внимание в
мемуарах отдано впечатлениям на каторге и ссылке.
Написанные литературным, подчас
художественным языком, мемуары очень интересны с точки зрения а) политического,
потому что описывают условия жизни политического каторжанина 60-х годов
прошлого столетия, б) этнографическо-краеведческого, ибо показывают различные
особенности сибирских народностей и местностей того времени: остяков, бурятов,
тунгусов, Иркутска, Байкала и т. д. и в) психологического, ибо показывают
влияние пережитого на психику повстанца». /Цытовіч
С. 1863 год у Горы-Горках быўш.
Магілеўскай губ. (падзеі паўстаньня). // Запіскі аддзелу гуманітарных навук.
Кн. 8. Працы клясы гісторыі. Т. ІІІ. Менск. 1929. С. 222-223./
Литература:
Von einem Sohne Riga’s. [G. R. Косак
Ю.] Aus den Erinnerungen eines Insurgenten. // Zeitung für Stadt und Land.
№№ 258-263, 265-268. Riga. 1877.
* [Przyborowski]
Dzieje 1863 roku przez autora „Historyi dwóch lat”. T. III. Kraków. 1902. S. 60-61.
* Maliszewski E. Rok 1863 na kresash mohilewskich. Warszawa. 1920. S. 32.
*
Цытовіч С. 1863 год у Горы-Горках
быўш. Магілеўскай губ. (падзеі паўстаньня). // Запіскі аддзелу гуманітарных
навук. Кн. 8. Працы клясы гісторыі. Т. ІІІ. Менск. 1929. С. 222-223, 267-268, 270, 291,
294, 316-322, 328, 331.
*
Цытовіч С. Г. 1863 год у
Горы-Горках быўш. Магілеўскай губ. Падзеі паўстаньня. Адбітак з Прац Клясы
Гісторыі Беларускае Акадэміі Навук, т. ІІІ. Менск. 1929. Менск. 1929. С. 6-7, 51-52, 54, 75, 100-106,
112, 115.
* Цитович С. Г. Горыгорецкий земледельческий институт –
первая в России высшая сельскохозяйственная школа (1836-1864). Горки. 1960. С. 216.
*
Цытовіч С. 1863 год у Горы-Горках
быўшай Магілеўскай губэрні. (Падзеі паўстаньня.) // Arche – Пачатак. № 3 (136).
Мінск. 2015. С. 368, 515.
Лайма
Вискуля,
Койданава
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz