ЎЎЎ 70-2. Адубарыя Ігідэйка. Эдуард Пякарскі ў жыцьцяпісах. Сш. 70-2. 1977-2. Койданава. "Кальвіна". 2023.

 

    В. Е. Охлопков

                              НОВОЕ О Э. К. ПЕКАРСКОМ И В. Л. СЕРОШЕВСКОМ

                                              (по материалам ЦГА Якутской АССР)

    Центральный государственный архив Якутской АССР содержит немало различных документов, которые представляют значительный интерес для историков науки. Результаты архивных изысканий позволили уточнить биографии ряда видных якутоведов из числа политических ссыльных. В настоящей статье речь пойдет о двух исследователях Якутии — Э. К. Пекарском и В. Л. Серошевском.

    Наиболее почетное место среди якутоведов конца XIX — начала XX в. занимает Э. К. Пекарский (1858-1934). [* Подробно см.: Эдуард Карлович Пекарский (к 100-летию со дня рождения). Якутск. 1958; Ольденбург С. Ф. О Пекарском. — Научный работник, 1927, № 4; некрологи М. К. Азадовского (СЭ, 1934, № 5, с. 105-108). В. Котвича («Rocznik orientalistyczny», 1934, t. 10. s. 192). Высокая оценка трудам Э. К. Пекарского дана также во многих сводных работах: История Якутской АССР. Т. II. Якутия от 1630-х годов до 1917 г. М., 1957, с. 341, 353-360; Станюкович Т. В. Музей антропологии и этнографии за 250 лет. — Сб. МАЭ. т. XXII. М. - Л., 1964. с. 82-83, 102. Характеристика трудов Э. К. Пекарского дается и в работах польских ученых: Kałużyński B. Polskie badania nad Jakutami i ich kulturą. — Szkice z dziejów polskiej orientalistyki. 1966. № 2, s. 180; Kuczyński A. Syberyjskie Szlaki. Wrocław, 1972, s. 337-343, и др.] В делах архива удалось выявить целый ряд документов, уточняющих как его биографию, так и историю его работы над словарем якутского языка.

    В 1879 г. Э. К. Пекарский был арестован и осужден в Москве. В Якутске сохранился статейный список, составленный 27 мая 1881 г., в котором говорится: «В Московском военно-окружном суде признан виновным: 1, в том, что принадлежал к тайному сообществу, имеющему цель ниспровергнуть путем насилия существующий государственный порядок... 2, в том, что в это же время, с апреля по 24 декабря 1879 года, ... был замешан в беспорядке Харьковского ветеринарного института, подлежал административной высылке в Архангельскую губернию, проживал заведомо под чужим паспортом на имя Ивана Кирилловича Пекарского и действительному на имя мещанина Николая Полунина, какие и предъявил полиции за свои собственные, за что и присужден к лишению всех прав состояния и ссылке в каторжные работы в рудниках на пятнадцать лет: по 22-28 ст. улож. о наказ., причем суд постановил ходатайствовать перед Московским генерал-губернатором смягчить Пекарскому наказание до ссылки в каторжные работы на заводах на четыре года. Г. московский генерал-губернатор, приняв во внимание молодость, легкомыслие, болезненное состояние... лишением всех прав состояния сослать Пекарского вместо каторжных работ на поселение в отдаленные места Сибири». [* ЦГА ЯАССР, ф. 12. оп. 15, д. 62, л. 5-6.]

    После суда осенью этого же года Э. К. Пекарский 27 сентября 1881 г. был доставлен в г. Иркутск, откуда «8 октября отправлен в сопровождении военного конвоя в г. Якутск». [* Там же, л. 20.] Якутскому губернатору было дано предписание водворять Пекарского в один из отдаленных наслегов Якутского округа. В ответ из Якутска было дослано следующее донесение: «Г. председательствующему в Совете главного управления Восточной Сибири. Прибывший в г. Якутск 2 сего ноября государственный преступник Эдуард Карлович Пекарский распределен для жительства в 1-й Игидейский наслег, Батурусского улуса, Якутского округа и направлен 4 сего же ноября с учреждением за ним, Пекарским, надлежащего полицейского надзора». [* Там же, л. 1. кл. 21.]

    По прибытии на место своего постоянного поселения, Пекарский решил заняться хлебопашеством. Для этого он попросил перевести его в соседний, 2-й Булугурский наслег. В архивах сохранилось его подлинное письмо, адресованное якутскому окружному исправнику, в котором он писал: «В начале декабря прошлого года мною было отправлено прошение на Ваше имя о переводе меня в один наслег с административно-ссыльным Николаем Кузнецовым для совместного с ним жительства, т. е. во 2-й Булугурский наслег.

    В последний приезд г. заседателя Слепцова я узнал, что Кузнецов переводится в г. Томск, на родину. В вышеупомянутом наслеге есть русские поселенцы, занимающиеся хлебопашеством ... совместно с которыми я тоже бы желал заняться хозяйством... Февраля 3-го дня 1882 года. Ссыльно-поселенец Эдуард Пекарский». [* Там же, л. 25.]

    Эта просьба Пекарского не была удовлетворена, и он вынужден был остаться на прежнем месте своего поселения, где было очень трудно заниматься земледелием. Но он твердо решил заняться хлебопашеством и с первых дней своего пребывания в политической ссылке установил исключительно искренние отношения с якутами, стал их другом, советчиком. Якуты помогли Э. Пекарскому в ноябре 1884 г. приобрести рабочую лошадь. С этого времени он смог постоянно обрабатывать свой участок земли, расширил его и получил неплохой урожай хлеба. Одновременно он занимался заготовкой сена, одним из первых из «судаарских» применил литовку. Новшества Э. Пекарского были большим событием в жизни всего наслега и улуса. Он охотно делился своим опытом земледелия с якутами, доказывал им, что и в условиях Якутии; можно заниматься хлебопашеством и огородничеством.

    Э. К. Пекарский с благодарностью вспоминал якутов за то, что в первые годы пребывания в политической ссылке они помогали ему завести свое хозяйство. И он решил отблагодарить своих друзей. 14 декабря 1891 г. Пекарский направил в 1-е Игидейское родовое управление Батурусского улуса особое «предложение», в котором писал: «Ввиду того что общество 1-го Игидейского наслега при наделении меня земельным наделом оказало материальную помощь для обзаведения хозяйством, я, чтобы чем-либо отблагодарить общество, прошу родовое управление предложить обществу принять от меня для увеличения состоящего в запасе сена в дар 400 копен сена, которое должно быть раздаваемо в годы бессеницы. Общественникам, по преимуществу беднейшим, заимообразно, на тех же основаниях, как и наслежное запасное сено». [* Там же, л. 116.]

    Благодаря постоянному общению с местным населением Пекарскому удалось сравнительно быстро овладеть якутским языком.

    Многие политические ссыльные, с которыми Пекарский общался (В. Ионов, Н. Виташевский, И. Майнов, В. Серошевский, В. Трощанский и др.), занимались изучением истории Якутии, ее экономики и культуры, фольклора, этнографии якутов, эвенков, эвенов и других малых народов края. Многие из них впоследствии стали видными учеными, внесшими большой вклад в развитие науки дореволюционного периода. Именно они возбудили у Э. Пекарского желание серьезно изучить якутский язык.

    Н. Виташевский, В. Ионов, С. Ястремский, М. Натансон, изучившие якутский язык и составившие небольшие якутско-русские и русско-якутские словари, охотно передали свои записи Э. Пекарскому для дальнейшей их систематизации.

    В 1883 г. в Якутию на поселение прибыл политический ссыльный Н. С. Тютчев, который привез с собой один экземпляр якутско-немецкого словаря академика О. Бётлинга. [* Böhtlingk O. Über die Sprache der Jakuten. Th. I-II. — In: Middendorff A. Th. Reise in den äussersten norden und osten Sibiriens, Bd. III. SPb., 1851.] Встретившись в ссылке с Э. Пекарским, Н. Тютчев подарил ему этот словарь. Ознакомившись с системой и принципом построения словаря, Пекарский нашел, что он недостаточно хорошо научно обработан и не свободен от ошибок. К тому же словарь Бётлинга был невелик по объему, включал всего лишь 3000 слов. Все это натолкнуло Э. Пекарского на мысль составить новый полный словарь якутского языка.

    Вначале Пекарский делал записи на полях словаря О. Бётлинга, а затем в двух других книгах. История этих книг необычна. Они были подарены Э. Пекарскому его другом — революционером Петром Алексеевым. П. Алексеев горячо одобрил идею Пекарского о составлении нового якутского словаря и специально для записи якутских слов подарил ему эти две привезенные с карийской каторги и переплетенные каторжанами книги. Собранные в них якутские слова легли в основу его знаменитого словаря.

    Э. Пекарский составил первый вариант якутского словаря в 7000 слов и поручил своему другу по ссылке Н. С. Тютчеву переговорить с представителями власти или членами Восточно-Сибирского отдела РГО о возможности напечатания нового словаря якутского языка на средства Общества. В одном из найденных документов якутского губернатора (от 7 июля 1887 г. за № 474) говорится: «Иркутский губернаторский прокурор при отношении от 2 с. июля за № 189 представил на мое распоряжение рапорт смотрителя Иркутского тюремного замка с письмом содержащегося в этом замке следующего на водворение в Енисейскую губернию административно-ссыльного Николая Тютчева, адресованным на имя смотрителя, в коем Тютчев заявляет, что одним из его товарищей, находящихся в Якутской области, Эдуардом Пекарским составлен по системе и грамматике Бётлинга якутско-русский словарь, заключающий в себе 7000 слов, и что по представлении Пекарского этого словаря для корректуры местным знатокам якутского языка протоирею Попову и голове Батурусского улуса Николаеву, таковой последний одобрено, при чем обоими ими выражено мнение, что означенный словарь по обилию слов, точному проведению раз принятой системы и правильности языка далеко оставляет за собой все попытки подобного рода, более ранние. Вследствие того что переговоры по изданию словаря Пекарским поручены Тютчеву, последний просит смотрителя замка, как ... действительного члена Восточно-Сибирского отдела императорского Русского географического общества предложить Отделу, не найдет ли оно возможным напечатать этот словарь на собственные средства.

    Ввиду того что Э. Пекарский, по имеющимся сведениям, принадлежит к числу государственных преступников, водворенных в Якутской области, я имею честь препровождать переписку по сему делу Вашему превосходительству и покорнейше просить о последующем меня уведомить». [* ЦГА ЯАССР, ф. 12, оп. 15, д. 62, л. 55-56.]

    До наших дней в архивах сохранились письма политического ссыльного Н. С. Тютчева, много и настойчиво ходатайствовавшего перед губернаторами — членами Восточно-сибирского отдела РГО об издании словаря якутского языка Э. П. Пекарского. Вот одно из них: «27 V 84 г. Иркутск. Милостивый государь Иннокентий Петрович!

    Один из моих товарищей, некто Эдуард Карлович Пекарский, за время 5-летнего пребывания своего в Якутской области составил якутско-русский словарь. Словарь этот, заключающий в себе более 7000 слов, составлен им придерживаясь системы и грамматики Бётлинга...

    Г. Пекарский поручил мне переговорить об издании этого словаря.., рассчитывая, что обстоятельства позволят мне в этом году быть в Казани, но ввиду невозможности этого обращаюсь к Вам, милостивый государь, с предложением, не найдет ли отдел Восточно-сибирского географического общества возможным напечатать словарь г. Пекарского на свои средства? В случае, если Отдел найдет это возможным и своевременным, то с требованием приемки словаря следует обратиться к голове Батурусского улуса Егору Николаевичу Николаеву... Примите и пр. Николай Тютчев». [* Там же. л. 58-59. Иннокентии Петрович — видимо, член Восточно-сибирского отдела РГО И. П. Кузнецов.]

    Так друзья Э. К. Пекарского настойчиво содействовали опубликованию якутского словаря.

    Эти сообщения заинтересовали иркутскую администрацию. Сам иркутский губернатор А. Игнатьев (отец А. А. Игнатьева, автора книги «Пятьдесят лет в строю») в своем письме от 21 ноября 1887 г. за № 2152 писал руководителям Восточно-сибирского отдела РГО:

    «По полученным мною сведениям, пребывающий во вверенной Вашему управлению области, в Батурусском улусе, политический ссыльный Эдуард Карлович Пекарский занимается собранием этнографических сведений, составил якутский словарь, содержащий до 7000 слов, сборник якутских сказок.

    Подобного рода материалы не могут не быть весьма интересными для Восточно-сибирского отдела императорского Русского географического общества, а поэтому имею покорнейше просить Ваше превосходительство приказать предложить г. Пекарскому, не может ли он свои труды доставить в названный отдел для рассмотрения, в случае благоприятного отзыва труды Пекарского могли бы быть изданы при содействии Отдела, и вознаграждение автора могло бы при этом определиться по соглашению с Пекарским.

    Во всяком случае Вы можете уверить г. Пекарского в неприкосновенности его прав и в сохранности рукописей, которые он через Вас вышлет в Отдел Географического общества...». [* Там же. л. 62-63.]

    Руководители Восточно-сибирского отдела высказались за скорейшую публикацию словаря Пекарского. Однако у Отдела для этой цели не было средств. Поэтому в конце концов иркутские ученые обратились за содействием в Академию наук. Академики В. В. Радлов, К. Г. Зелеман и другие единодушно признали, что словарь необходимо опубликовать. Но первый выпуск словаря смог выйти в свет лишь в 1907 г. Он сразу же был высоко оценен учеными. В. В. Радлов с восхищением писал: «Я не знаю ни одного языка, не имеющего письменности, который может сравниться по полноте своей и тщательности обработки с истинным Тhesaurus linguae Jakutorum, да и для многих литературных языков подобный словарь, к сожалению, остается еще надолго pium desiderium. [* Радлов В. В. [Рец.] Словарь якутского языка, составленный К. Пекарским. — ЖС. 1907. вып. IV. с. 65.]

    Основная часть капитального словаря Пекарского была опубликована уже при Советской власти. Непременный секретарь Академии наук академик С. Ф. Ольденбург, под руководством которого издавались все выпуски этого словаря, в предисловии к последнему выпуску писал: «Заканчивается большое научное дело, имеющее и широкое практическое применение — якутский народ получает прекрасный, вполне научно обработанный словарь, достигающий объема до 25 000 слов. Немного пародов Востока имеют еще такие словари». [* Словарь якутского языка, составленный Э. К. Пекарским. Вып. 13. Л.. 1930. с. 1. Вторично этот словарь был переиздан в 1958 г. методом фоторепродукции по первому изданию.] Но Пекарский подготовил и краткий русско-якутский словарь, который дважды выходил в Якутске. [* См.: Краткий русско-якутский словарь. 1-е изд. — Якутск. 1905: 2-е изд. — Якутск. 1910.]

    В 1927 г. Э. К. Пекарский был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, а в 1931 г. — почетным академиком. Умер Э. К. Пекарский 29 нюня 1934 г.

    Трудящиеся Якутской республики до сих пор глубоко чтут память академика Э. К. Пекарского. Одна из старейших и передовых средних школ республики — Игидейская средняя школа Алексеевского района ныне носит имя революционера-ученого академика Э. К. Пекарского.

    Другим видным исследователем Якутии был Вацлав Леопольдович Серошевский. Он прибыл в г. Якутск 29 марта 1880 г. В Якутском областном полицейском управлении был составлен «распределительный список» на «государственного преступника» В. Серошевского. В графе «Прежнее состояние, вина и наказание» написано: «...арестован в Варшавской цитадели по обвинению в социально-революционной пропаганде в г. Варшаве и затем Варшавским Военно-окружным судом за вооруженное сопротивление караулу и жандармам приговорен к ссылке на поселение в отдаленные места Восточной Сибири на основании телеграммы г. министра внутренних дел от 5 августа 1879 г. на имя варшавского генерал-губернатора, изложенной в отношении варшавского коменданта от 10 августа 1879 г. за № 84, выслан в вышневолоцкую тюрьму № 11. Согласно распоряжению г. генерал-губернатора Восточной Сибири, В. Серошевский был назначен на жительство в г. Верхоянск». [* ЦГА ЯАССР. ф. 12. оп. 15, д. 15. л. 24-25.] На документе имеется также помета якутского губернатора: «... с учреждением за Серошевским строжайшего полицейского надзора».

    Находясь под полицейским надзором, В. Серошевский в 1882 г. совершил побег из Верхоянска, но неудачно. После суда 26 марта 1883 г. его отправили в еще более отдаленный город — Средне-Колымск, с учреждением усиленного полицейского надзора. Узнав о поселении В. Серошевского в Средне-Колымске, его сестра Паулина Серошевская начала настойчиво хлопотать о переводе брата в другую местность, с более благоприятным климатом.

    Генерал-губернатор Восточной Сибири Анучин своим предписанием на имя якутского губернатора от 14 мая 1884 г. разрешил перевод В. Серошевского в другое место. 28 января 1885 г. В. Серошевский был отправлен в новое поселение — в 3-й наслег Баягантайского улуса, где он прожил до 1887 г.

    Серошевский часто писал письма из ссылки, обращаясь с ходатайствами к губернаторам; многие из них сохранились в якутском архиве. В письмах речь идет не только о его просьбах о переводе в другие, относительно благоприятные места, но и о тяжелом положении местного населения. Так, в письме от 7 февраля 1886 г. из 3-го наслега Баягантайского улуса на имя якутского губернатора В. Серошевский писал, что «... неурожай, постигший в этом году весь якутский округ, сильнее всего отразился в нашей местности... прошу... перевести меня в Намский улус или вообще в местность, где можно было бы мне, не имея всего, купить хотя нужное у посторонних, иначе угрожает мне прямо голодная смерть с деньгами в кармане; якуты своей местности уже в настоящее время едят кору и о покупке чего-либо съестного и думать нельзя». [* Там же. л. 205-206.]

    В другом письме из этого же наслега В. Серошевский подробно описывает условия жизни политических ссыльных: «... пути сообщения здесь ничуть не лучше, чем в северных округах, и ... сообщение с городом в некоторые времена года, именно и осенью, положительно прервано, я письма, и газеты, и вести с родины получаю не чаще, чем там» (в Средне-Колымске, — В. О.). И далее: «Место теперешней моей ссылки (берега Алдана) подвержено ежегодно повальным лихорадкам и другим болезням, которым мы как приезжие подвержены прежде всего: все мои товарищи переболели на болотную лихорадку, а я пишу это прошение поднявшись с кровати, в промежуток времени, свободный от приступов, этой болезни. Правда, мы имеем право лечиться в городской больнице, но пользоваться этим правом серьезно больному, проживающему здесь, нельзя, так как проехать 300 верст верхом для него немыслимо ... климат здесь не менее суров, чем на севере, и иногда даже суровее, жилища же — дома-юрты — также тесные, сыры и холодны.

    Наконец, закупка платья, провизии, необходимой посуды затруднена не менее, чем там. Редкость населения и отдаленность рынка заставляет жителей производить только для себя». [* Там же, л. 204-207.]

    После неоднократных просьб В. Серошевского вынуждены были в декабре 1886 г. перевести в Хатын-Аринский наслег Намского улуса, где он прожил пять лет.

    В 1890 г. он был причислен к крестьянам Тютюрского крестьянского общества. Из многочисленных писем и просьб В. Серошевского, сохранившихся в якутском архиве, наиболее характерным, полнее отражающим период его пребывания в Якутии, является письмо от 11 сентября 1891 г. якутскому губернатору:

    «Честь имею покорнейше просить ваше превосходительство, представляя господину генерал-губернатору мои бумаги о приписке в крестьяне, исходатайствовать для меня вместе с сим паспорт для беспрепятственного разъезда по Сибири. Я желаю воспользоваться этим правом, так как я обладаю специальными полезными и довольно редкими в Сибири знаниями, могущими найти для себя применение на строящейся теперь линии Сибирской железной дороги, которая, вероятно, нуждается в таких людях, как я, обучавшихся в техническом училище и в мастерских Варшавско-Венской железной дороги. Между тем ... продолжительный опыт в занятии земледелием привел меня к заключению, что этот род труда при том количестве сил, знания и средств, которыми я располагаю, для меня недоступен. Труд этот в Якутской области вследствие частых неурожаев и сильного колебания цены на хлеб может дать доход только при известных условиях, именно: при особом к нему навыке и при больших средствах, дозволяющих производить крупные запашки, и продажей запасов, оставляемых в редкие урожайные годы, пополнять убытки неурожая. Ни одного из этих условий у меня нет, вследствие чего, хотя я усердно сеял, пахал, боронил, косил и молотил в продолжение семи лет (два года в Баягантайском улусе и пять лет — в Намском) ... на моем хозяйстве накопились большие долги, а постоянная возня со здешней неблагодарной, вечно ледяной почвой лишила меня единственного моего достояния — здоровья, время моего здесь проживания я провел в крайней нужде, иногда впроголодь». [* Там же, д. 35, л. 272.]

    Находясь в ссылке в Верхоянске, В. Серошевский женился на якутке Анне Слепцовой. Царскими властями запрещалось политическим ссыльным вступать в брак с «инородками». Поэтому брак не был зарегистрирован. У них в 1881 г. родилась дочь Мария. Вскоре от тяжелой болезни умерла жена. В. Серошевский один растил дочь. В 1890 г. он обратился с просьбой разрешить ему удочерить своего ребенка. Александр III дал свое согласие. В связи с этим В. Л. Серошевский 29 сентября того же года писал местным властям: «... прошу покорнейше Окружное полицейское управление выдать мне копию Указа его императорского величества самодержца всея Российского из Якутского областного правления якутскому полицейскому управлению, коим дочь, незаконнорожденная девицы-инородки Верхоянского улуса 2-го Юсольского наслега Анны Слепцовой Мария приписывается к моему семейству... и разрешается называться ей Марией Серошевской». В архиве еще имеется личная расписка В. Серошевского от 10 февраля 1891 г.: «Просимую копию из Указа его императорского величества самодержца всея Российского о приписке Марии Слепцовой к моему семейству получил Вацлав Серошевский». [* Там же, ф. 15, оп. 20, д. 11, л. 173.]

    В своем письме от 22 февраля 1890 г. на имя якутского губернатора он запрашивал: «... кроме того, прошу ваше превосходительство объяснить мне, нужно ли заблаговременно хлопотать у высших властей о выдаче паспорта также для моего ребенка — девочки девяти лет — или это может быть решено вашим превосходительством». [* Там же, ф. 12. оп. 15, д. 35, л. 310.]

    После неоднократных просьб в 1893 г. Серошевский, наконец, подучил разрешение переехать с дочерью Марией на жительство в Иркутск, а в 1894 г. ему было разрешено вернуться в Варшаву.

    Живя в различных уголках, наслегах дореволюционной Якутии — в Верхоянске в 1880-1882 гг., в Средне-Колымске в 1882-1885 гг., в 3-м Баягантайском наслеге Баягантайского улуса в 1885-1886 гг., в Хатын-Аринском наслеге Намского улуса в 1886-1891 гг., Серошевский хорошо изучил историю, экономику, культуру и быт якутов.

    В результате многолетнего личного наблюдения, изучения этнографии, сбора большого фактического материала и участия в работе научно-исследовательской этнографической экспедиции, организованной РГО, В. Л. Серошевский написал свою известную книгу «Якуты», изданную в 1896 г. Академией наук в Петербурге. Она сразу же получила широкое признание, несколько раз (в 1900, 1935, 1937, 1961 гг.) переиздавалась на польском языке и уже в 70-е годы была включена в собрание его сочинений. Существует также краткое ее издание на английском языке. [* The Jakuts. Abridget the Russian of Sieroshevsky. — The Journal of the Anthropological Institute. 1901, v. 31.] В Польше трудам В. Серошевского было посвящено немало-различных научных работ. [* Сrachnowski [Czachowski] K. Wacław Sieroszewski. Zycie i tworczose [Życie i twórczość]. Lwów, 1938; Свенко T. Вацлав Серошевский и его труды о якутах (к 70-летию выхода в свет первой этнографической монографии о якутах). — ИСОАН СОН, 1969, № 1, вып. 1, с. 74-78; Кuczyński A. Syberyjskie Szlaki. Wrocław, 1972, s. 330-337.]

    При дальнейшем изучении материалов, хранящихся в Центральном государственном архиве Якутской АССР, несомненно еще будут выявлены многие другие ценные документы о жизни и научном творчестве Э. К. Пекарского и В. Л. Серошевского. Но и то, что теперь уже обнаружено в Якутске, не может не заинтересовать их биографов, как советских, так и польских.

    [С. 99-105.]

 

 

                                                   ПЕРВЫЙ ЯКУТСКИЙ ЛИНГВИСТ

    ...Семен Андреевич Новгородов родился 13 февраля 1892 г. в Ботурусском улусе в семье крестьянина-якута.

    При царизме трудовое население улуса, как и всей области, презрительно называвшееся «инородческим», влачило жалкое существование. Трудящиеся массы не имели никаких политических прав, страдали от материальных лишений.

    Первые уроки будущий лингвист получил у своего малограмотного отца, который кое-как обучил его русской азбуке, а у местного псаломщика А. Винокурова выучился четырем действиям арифметики и умению переводить с русского языка на якутский небольшие отрывки. Затем два года он учился у политического ссыльного народовольца И. Т. Цыценко. Полученная таким образом первоначальная подготовка дала возможность тринадцатилетнему Новгородову осенью 1905 г. поступить в Якутское реальное училище, которое он успешно окончил в 1912 г...

    После окончания реального училища С. Новгородов год учительствовал в с. Еловке Якутского округа и Вилюйском городском четырехклассном училище. В 1913 г. Новгородов поступает в Петербургский университет на факультет восточных языков. Вначале он учился на арабско-персидско-турецко-татарском разряде факультета, но через год перешел на монголо-маньчжуро-турецкий разряд. Общелингвистическую подготовку, особенно по фонетике, Новгородов получил на историко-филологическом факультете, где в то время профессор Л. В. Щерба читал курс сравнительного языкознания, а профессор И. А. Бодуэн де Куртенэ — сравнительную грамматику славянских языков...

    [С. 5-6.]

    В университете под руководством крупных русских специалистов-филологов Новгородов занялся научным изучением якутского языка. Он посещал лаборатории гипотез и теорий тюркологии и монголистики, занимался в кабинете экспериментальной фонетики проф. Л. В. Щербы. В 1915/16 уч. г. Новгородов слушал курс лекций по якутскому языку видного русского тюрколога, впоследствии академика А. И. Самойловича.

    Летом 1914 г. Русский комитет по изучению Средней и Восточной Азии поручил С. А. Новгородову сбор материалов по якутскому фольклору... В 1916 и 1917 гг. С. А. Новгородов учительствует в Высшем начальном училище Якутска. Здесь же публикует статью «Основные задачи якутской интеллигенции» и рецензию на «Краткий русско-якутский словарь» Э. К. Пекарского.

    С большой радостью Новгородов встретил весть о падении ненавистного царского режима в февральские дни 1917 г...

    [С. 7.]

    Наряду с основной работой по изданию якутских учебников С. А. Новгородов принял большое участие в обработке и подготовке к печати «Словаря якутского языка» Э. К. Пекарского. Капитальный труд — «Словарь якутского языка», насчитывающий около 25 тысяч слов, заслуженно пользуется мировой известностью.

    Только в июне 1923 г. С. А. Новгородов смог завершить учебу в университете. Он успешно сдал государственные экзамены по монгольскому и калмыцкому письменным языкам, монгольским наречиям, маньчжурскому письменному языку, маньчжуро-тунгусским наречиям, живым турецким наречиям, домусульманским турецким наречиям, китайскому, французскому и немецкому языкам. После университета он стал заниматься на монгольском разряде Института живых восточных языков, где углубленно изучал монгольский язык. Осенью 1923 г. он был зачислен научным сотрудником Научно-исследовательского института сравнительной истории литературы и языков Запада и Востока при факультете общественных наук Петроградского государственного университета...

    В 1921 г. в Петрограде С. А. Новгородов вступил в ряды Коммунистической партии.

    Вся последующая творческая и общественная деятельность С. А. Новгородова, к сожалению очень короткая по времени, показала, что он был верным сыном Коммунистической партии. Он выражал свою радость и глубокое удовлетворение тем, что только Советская власть, ленинская национальная политика и братская помощь русского народа дали возможность вывести родной край из мрака темноты и невежества на светлый путь расцвета хозяйства и культуры.

    В июле 1921 г. вместе с Э. К. Пекарским и другими лицами он был приглашен в качестве консультанта Якутского отдела Наркомнаца, а в феврале 1922 г. вместе с М. К. Аммосовым был введен в Якутское представительство при Наркомнаце. В том же году он в составе комиссии по определению границ новой автономной республики и выработке «Положения о Якутской АССР»...

    С. А. Новгородов скончался в расцвете творческих сил — 28 февраля 1924 г...

    [С. 14-16.]

    Е. Коркина, С. Дмитриев

    [С. 17.]

 

 

                                                              НОВОЕ ИЗДАНИЕ

                                    «КРАТКОГО РУССКО-ЯКУТСКОГО СЛОВАРЯ»

                                                            Э. К. ПЕКАРСКОГО*

    [* Эдуард Карлович Пекарский (1858-1934) — советский языковед и этнограф, почетный академик (с 1931 г.). В дореволюционное время отбывал ссылку в Якутской области. Автор широко известного «Словаря якутского языка», изданного в 13 выпусках с 1907 по 1930 г.]

    Нельзя не приветствовать появление весною с. г. «Краткого русско-якутского словаря» Э. К. Пекарского во 2 издании, дополненном, с предисловием приват-доцента А. Н. Самойловича [* Александр Николаевич Самойлович (1880-1938) — советский языковед, востоковед, академик (с 1929 г.).].

    Начну с предисловия. Оно является лучшим отражением современного нам состояния русской науки о якутском языке; в таком же духе были читаны и лекции глубокоуважаемым А. Н. Самойловичем на факультете восточных языков при имп. Петроградском университете в течение прошлого академического года. Естественно, что в предисловии обилие библиографического материала выступает более ярко, чем на лекциях. Совершенно правильно указывает он на «упущение» в обозначении заднеязычного взрывного согласного русской буквой х.

    Но нельзя согласиться с утверждением, что «лес» по-якутски будет «тыэ» (с. X). Последний элемент так называемого двугласного (точнее, полифтонга многогласного) не есть ӭ, равно как и не «нечто среднее между а и э», как утверждал С. В. Ястремский [* Сергей Васильевич Ястремский — автор «Грамматики якутского языка» (изд. 1 — Иркутск, 1900; изд. 2 — М. - Л., 1938).] (см. его «Грамматику якутского языка», с. 6). Скорее, его эквивалентом является звук, средний между а и ы и обозначаемый проф. Л. В. Щербой [* Лев Владимирович Щерба (1880-1944) — советский языковед, академик (с 1943 г.).] через ъ (см. его брошюру «К вопросу о транскрипции». СПб., 1912). Близость последнего вывода к истине подкрепляется и тем, что рассматриваемый полифтонг принадлежит к категории заднеязычных гласных. Было бы странным, если бы усмотрели вслед за прот. Д. Хитровым [* Дмитрий Иванович Хитров — автор «Краткой грамматики якутского языка» (М., 1851).] (см. его «Краткую грамматику якутского языка», с. 2) в конечном элементе этого т[ак] н[азываемого] двугласного звука э звук переднеязычного ряда.

    Автор предисловия, по-видимому, склонен к смешению понятий палатальности и палатализации согласных. Это видно из указания на отсутствие особого обозначения в научных статьях «большего или меньшего смягчения вообще согласных звуков в словах с мягкими, (палатальными) гласными» (с. XI) наряду с тем, что «по системе Бетлингка [* Отто Николаевич Бетлингк (1815-1904) — выдающийся русский лингвист, ориенталист, автор капитального труда «О языке якутов» (1851), академик (с 1855 г.).] отмечаются особыми значками только специальные (с. X) смягченные (палатальные) согласные вроде н' (по Пекарскому «нj». Этот звук н', как и все палатальные, не подвержен комбинаторным влияниям в зависимости от соседства гласных того или другого ряда.

    Буква л, по моему мнению, подтвержденному наблюдениями над моим произношением специалистов по сравнительному языкознанию, обозначает звук, близкий к среднеевропейскому l, но вовсе не «к русскому ль или к русскому звуку л в слове доля» (с. XIV). Якутский пример говорит как раз в пользу моего утверждения.

    Констатирование произношения в носе гласных, соседних с носовым ɉ (с. XV), совершенно правильно разрешает старые сомнения относительно принадлежности носового оттенка исключительно к согласному или к гласному. Вывод о назализации гласных в зависимости от соседства носового ɉ впервые был получен еще в 1914 г. в экспериментальном кабинете фонетики при нашем университете Л. В. Щербой, наблюдавшим над моим произношением якутских слов. К такому же заключению приходили на упомянутых лекциях якутского языка и все присутствовавшие монголисты и тюркологи.

    С между двумя гласными — звонкий звук в нашем языке. Между тем автор предисловия уподобляет его немецкому h в слове Наus (с. XV), являющемуся глухим звуком.

    Указанные мною неточности, за исключением последней, в общем крайне незначительны. В остальном предисловие безукоризненно. Если принять во внимание, что А. Н. [Самойлович] только в прошлом году начал систематически заниматься якутским языком и что поэтому он не мог сразу постичь всех фонетических тонкостей нашего языка, то приходится удивляться, что только такие энергичные и воодушевленные работники, как А. Н., в состоянии за столь краткий период времени войти, благодаря своей эрудиции, в дух народа, язык и историю которого они только что начинают изучать. Пользуясь удобным случаем, считаю своим долгом высказать печатно горячее пожелание своему глубокоуважаемому учителю продолжать им свой столь плодотворные занятия якутским языком.

    Переходя к словарю, замечу, что мне не пришлось за недостатком времени проштудировать его во всем объеме. Я мало был знаком и с первым его изданием.

    Невозможно себе представить, сколь много нужно энергии и терпения, чтобы составить какой угодно словарь и особенно почти первый. Только этим можно объяснить промахи и ошибки, попадающиеся местами даже в настоящем труде Э. К. Пекарского, выполненном им со свойственной ему точностью и аккуратностью.

    Я достаточно внимательно рассмотрел только первые 5 страниц словаря. На остальное я нападал совершенно случайно, при первом раскрытии книжки. Просмотренные мною страницы 46, 148, 223 оказались без погрешностей. Немало дефектов является исключительно следствием несовершенства транскрипции. В видах технического удобства разбираю перевод данного слова во всем его объеме, не различая фонетической (произносительно-слуховой) стороны от стороны семасиологической (значения).

    «Аккуратный—лоп курдук, нарын». Первая часть перевода может быть подходяща только в отдельных случаях: «лоп курдук» значит вообще «серьезный, добропорядочный», «соmmе il fаиt», и только очень редко — «в аккурат» (русское нелитературное выражение). Слово же «нарыын» (но не «нарын») соответствует русскому «изящный». Мне кажется правильным перевод: «аккуратный — тылыгар туругас, кыhамньылаах».

    «аллитерация — хоhоон». Вернее перевод «дьүөрэ».

    «аллюр — хардыы». «Хардыы» означает «шаг», «поступь». «Аллюр» же правильнее передать через «айан».

    «алтарь — алтыыр». Употребительны формы «аалтаар, аалтыыр».

    «анис — аньис — аньыс». Употребительна форма «анньыыс», данная в предисловии (с. VI, в виде примера).

    Вместо «оҕур» и «оҕурдаа» говорят (с. 12) «оҕуур» и «оҕуурдаа». Наряду с формой «сыҕай» (с. 2) нужно было бы дать и форму «сыаҕай», встречающуюся как раз в Батурусском улусе, где жил Э. К.

    Говорят не «моҥкурут» (с. 2), а «моҥкуруут».

    «Барахло — сэбэргэл». Существует одно понятие — «сэп-сэбиргэл», означающее общее наименование мелкой вещи из домашнего обихода, но вовсе не «барахло». Слово «сэбиргэл» отдельно не встречалось мне в якутской речи, слово «барахло» лучше передать черев «бөх-сах», «буоппал сэп».

    «безостановочно — судургу». «Судургу» — «прямо, просто, прямой, простой»; может быть, только в исключительном контексте это слово и означает «безостановочно». Вообще говоря, правилен перевод: «тохтобула суох».

    «алах-булах» значит вовсе не «беспорядочный», а «редко, изредка»; «кэмэ суох» значит не «беспредельный», а «безмерный, неисчислимый». Что касается слова «беспредельный», то лучше передать его через «муҥура суох», «уһуга суох».

    Слово «эрэгэр» не прилагательное, а наречие (ср. «Словарь як. яз., составленный Э. К. Пекарским», стлб. 2781), так что его следовало дать в качестве второго перевода слова «беспрерывно».

    «бессчетно много — кыалтата суох». Необходимо было бы добавить якутское слово «элбэх»: данная пара слов означает «неодолимый».

    Вместо «сэһээн» употребительна форма «сэһэн», «беседовать — сэһэннээ, кэпсэт». Первое якутское слово здесь не у места: «сэһэннээ» (довольно искусственное образование) означало бы: «открой», «заведи беседу». «Беседовать» же можно передать словом «сэһэргэс».

    «боа моой турук». Говорят «моойтурук».

    «богатырь — букатыыр». По-видимому, здесь опечатка: вместо к нужно х.

    Слово «будьурхай» всегда встречается в роли имени прилагательного, так что не может служить переводом русского слова «кудри».

    «крюк у седла — хонсоччу». Ошибка в замене «уо» во втором слоге простым гласным «о».

    «миловидность, миловидный — албан». Бесспорен был бы перевод: «киһи иһигэр киирбэх». Перевод русского слова «миловидный» во всех без исключения случаях устарелым якутским «албан» кажется мне довольно рискованным, хотя он и повторен за переводом с якутского на немецкий Бетлингка (ср. «Словарь як. яз.», с. 70)...

    «уруулаах-аймахтаах» значит «имеющий родственников», но не «племенный» (?).

    «плавить (железо) — уһар». Говорят «уһаар».

    «развешивать — ыйаттаа». Пропущена долгота гласного а во втором слоге.

    На стр. 227 напрасно приводится слово «сарсыын». Такого варианта его нет в языке. Есть форма «сассын» (ы краткое). Э. К. для объяснения происхождения слова «сассыарда» воображает промежуточную форму «сассын эрдэ», между тем это совершенно излишне: достаточно выпадения согласного н в основе «сассын» и фонетического уподобления ей части «эрдэ». Такое же неверное рассуждение ведет автор для установления происхождения производного слова «сассыардааҥы».

    Легко только замечать сучок в чужом глазу, но собственная работа обычно не всегда спорится. Помня это обстоятельство, остается преклониться перед долготерпением автора краткого словаря, обусловившим появление столь редких и сравнительно небольших погрешностей. Будем надеяться на блестящие печатные труды Э. К-а, которыми он не перестанет одарять нас и в будущем.

    Студент императорского Петроградского университета

    С. Новгородов

    «Якутские вопросы», 1916, 21, 24 сентября.

    [С. 23-28.]

 

 

                                                 ДЕЛЕНИЕ ЯКУТСКИХ ЗВУКОВ

                                                                        Гласные

    Гуттуральные (гортанные): а, о, у, ы

    Палатальные (небные): э, ө, ү, и

    Гуттуральные (гортанные): ыа, уо

    Палатальные (небные): иэ, үө

                                                                      Согласные

    Звонкие: һ, ҕ, г, й

    Глухие (между гласными): х, ҥ, к

    Звонкие: j, ɉ, д, нь, н

    Глухие: т

    Звонкие: л, ль, р, дь

    Глухие: с, ч

    Звонкие: б, м

    Глухие: п [* В тексте С. А. Новгородова — тройное обозначение звуков якутского языка (знаками международной фонетической транскрипции, алфавита Д. Хитрова и алфавита О. Н. Бетлингка). Мы это обозначение даем знаками современного якутского алфавита.]

    Порядок, в котором расположены звуки — как гласные, так и согласные, — соответствует алфавитному порядку, принятому современными нам специалистами по сравнительному языкознанию. Этот порядок как наиболее рациональный должен быть принят в нашей школе раз навсегда. [...].

    Я нахожу излишним введение обоих обозначений для фонемы (звука речи) аш: графическая разница между ними и фонетическая разница между соответствующими им звуками крайне незначительна.

    Скажу несколько слов о взаимном комбинаторном влиянии якутских фонем.

    Прогрессивная ассимиляция (прямое уподобление).

    Глухие звуки х, к, т, ч, п, оказываясь по положению между гласными, озвончаются, переходя соответственно в звуки ҕ, г, д, дь, б. Точно так же озвончается и глухой с, переходя в һ. Это фонетическое правило имеет силу в том случае, если между нужными словами нет какой-либо паузы. Необходимо еще оговориться относительно озвончения глухого с. В одном и том же слове, как коренном, так и производном, Выражающем единое понятие из двух гипотетических соседних фонем һ, первая всегда сохраняется в виде глухого с; напр.: тусаһа, эсэһит, өсөһөр (по ср. өһөс, кырса, саһыл). Хотя в двух словах тоже нетерпимы рядом две фонемы һ, но порядок их согласуется с корнями. Так, напр., мы имеем обороты: быһа сиэһэр, тэһэ сиэһэр, кини сааһын билбэтим.

    Регрессивная ассимиляция  (обратное уподобление).

    После глухого согласного звонкий согласный фонетически переходит в соответствующий ему глухой: оҕом бэрт чахтар, ат табаан, ис чаҥа этэмэт, Уйбааны кэлбит тииллэр и т. д. Сравн. также ап пуолар* /* Знак < в в лингвистике означает: «получилось из»./ < ат пуолар < ат буолар и олоппос < олох пос < олох мос < олох мас [* Утверждение С. А. Новгородом о регрессивной ассимиляции— переходе звонкого согласного в соответствующий глухой после глухого согласного — в целом правильно (см. примеры ап пуолар, олоппос). Но это явление не носит такого глубокого и универсального характера, как это казалось С. А. Новгородову. Оглушение дъ в ч в приводимых им примерах оҕом бэрт чахтар, ис чаҥа этэмэт, д в т в примерах ат табаан, Уйбааны кэлбит тииллэр могло иметь место, видимо, в отдельных говорах якутского языка (в частности, в говоре батурусских якутов, носителем которого был С. А. Новгородов).].

    Звук н перед к и х фонетически переходит в ҥ: бараҥ, кэлэҥ, сүүрэҥ; көтөҥ дьэ киһи доҕоор; бөлүүн атым сүтэҥ хаалла [* Данные экспериментально-фонетических исследований, проведенных И. Е. Алексеевым, подтверждают это положение С. А. Новгородова.].

    Как видите, теперь нет оснований придерживаться рутинной орфографии вообще. Всякое стремление к «правописанию» как наследию отжившего схоластического течения в науке должно ныне исчезнуть. Современные нам языковеды следуют принципу фиксировать на бумаге все живые фонемы в виде соответствующих графем; другими словами, они стараются писать так, как говорят. И мы должны следовать этому простому и верному принципу, нисколько не мудрствуя лукаво о всевозможных правилах «правописания» и «исключениях» из них.

    Не ограничиваясь принципиальным отказом от орфографии якутских слов, необходимо категорически отказаться от пунктуации в применении к якутскому языку. Основанием к этому служит удобная синтаксическая конструкция урало-алтайской семьи языков: все четыре ее ветви — турецко-татарская, монгольско-калмыцко-бурятская, маньчжуро-тунгусская и угро-финская — имеют характерный и единый внутри всей семьи признак, заключающийся в том, что глагольная форма всегда занимает строго определенное и именно последнее место в предложении; в главном предложении это место занимает окончательная глагольная форма, а в придаточном — неокончательная. Знание этого признака совершенно исключает необходимость запятых, точек с запятыми и точек. Что касается других знаков препинания, как двоеточие, восклицательный и вопросительный знаки, тире и т. п., то они совершенно излишни, т[ак] к[ак] и без них при помощи вопросительных, восклицательных частиц, соответствующей интонации и других приемов легко выражать все изгибы и оттенки мысли и слова. В пользу отказа от пунктуации говорит и литературная практика родственных нам народов: представители турецко-татарских племен только в последнее время под влиянием европейцев стали прибегать к знакам препинания, а монголы употребляют их крайне редко. Турко-татары и монголы не привыкли к прописным (большим) буквам, что нисколько не затрудняет их в создании и оценке перлов искусства и науки. В якутском языке, являющемся одним из самых чистых архаических наречий урало-алтайской семьи языков, сохраняется доныне в полной неприкосновенности вышеуказанная синтаксическая конструкция. Вот на чем базируется бесповоротный отказ от знаков препинания в якутской письменности.

    Объясню, почему я принял для изображения родных звуков знаки так называемой международной фонетической ассоциации. Не вдаваясь в подробную критику старых транскрипций, применявшихся к якутскому языку, укажу лишь, что их можно подразделить на две категории: к первой относятся транскрипционные системы акад. Отто Бетлингка, его продолжателей: С. В. Ястремского, Э. К. Пекарского, В. М. Ионова [* Всеволод Михайлович Ионов (1851-1922) — этнограф, педагог. За участие в революционном движении отбывал ссылку сначала на Каре, затем в Якутской области. Автор ряда этнографических работ о якутах, «Якутского букваря» (1917).] и других изданий казанских миссионеров; ко второй — славяно-русская азбука прот. Д. Хитрова, нашедшая себе особенно широкое применение в московских миссионерских изданиях середины прошлого столетия.

    Главным недостатком транскрипций первой категории является их неоспоримое техническое неудобство, обусловленное чрезмерным обилием надстрочных значков. Последнее обстоятельство в свою очередь зависит от чрезмерного обилия в якутском языке небных (мягких, палатализованных) гласных, а также множества — сравнительно с другими языками* /* Даже в тюркских языках вообще долгота гласных — позднейшее явление./ — долгих гласных.

    Обилие надстрочных значков крайне замедляет процесс писания и ведет к многочисленным ошибкам при письме, чтении, наборе, корректуре и разборке касс. При печатании надстрочные значки очень часто стираются. Вследствие этого не только популярные, но и ученые издания изобилуют опечатками.

    Хитровская же азбука была приспособлена к русскому читателю; доказательством тому служат графическая сторона всех знаков и чисто славянские фонетические ассоциации, связанные с каждой отдельной графемой. В результате одна и та же фонема стала передаваться на письме посредством нескольких графем, следствием чего явилось употребление одной и той же графемы для обозначения совершенно неродственных фонем. Так, фонема ыа обозначается и ыэ, и э; фонема иэ — и йе, и é, и е; фонема уо — и уо, и ó, и даже о; фонема үө — и юё, и ḗ. Вследствие отсутствия графемы ɉ фонема е передавалась и чрез э, и чрез е, и чрез я, и даже чрез а. Графема ḗ, например, обозначала ө, йо и ү. В азбуке прот. Д. Хитрова имеются и безгласные буквы ъ и ъ. Очевидно, что эта транскрипционная система слишком практична и слишком ненаучна.

    Международная фонетическая транскрипция выгодно отличается от рассмотренных выше систем как в научно-теоретическом, так и в техническом смысле. В основу этой транскрипции положена латинская азбука; на ней печатаются все тексты по точной диалектологии языков германских, романских и славянских (отсюда не исключаются и все говоры русского языка по губерниям, уездам и волостям). Западноевропейские ученые применяют международную фонетическую транскрипцию и ко всем исследуемым ими восточным диалектам. Знаки таблицы международной фонетической ассоциации распространены по всему земному шару в виде азбуки языка эсперанто. В Японии существует особое письмо для издания японских текстов, знаки которого совпадают со знаками рассматриваемой таблицы. Часть интеллигенции забайкальских бурят, также отказавшись от своей национальной письменности, начинает переходить к латинской азбуке.

    Такое же тяготение ныне проявляется и среди тюркско-татарских племен и народов, пользующихся арабским алфавитом. Техническое преимущество международной фонетической транскрипции заключается в ее стенографическом характере, не зависящем от отсутствия диакритических (надстрочных) значков: каждое слово можно писать не отрывая руки от бумаги доски и т. п. предметов.

    В целях популяризации якутской грамотности среди широких слоев населения необходимо принять эту интернациональную, теоретически безукоризненную, практически и технически весьма удобную транскрипционную систему.

    Но в настоящем букваре допущены отступления от этой идеальной транскрипции: в якутской областной типографии оказался только латинский шрифт, да и то очень бедный. Поэтому для звука ä пришлось пользоваться латинской буквой е вместо греческой эпсилон, для аɯ звонкого — буквой һ принятой в международной фонетической транскрипции для аɯ глухого, для звуков н, нь, ө — диграфами нг, нй, оө за отсутствием специальных лигатурных значков, для звука г — печатной латинской буквой g вместо специального знака, похожего на рукописный, и, наконец, для звуков ч и дъ — буквами с и з вместо таких же знаков с перевернутыми акцентами сирконфлекс наверху.

    С. Новгородов

    Август 1917 г.

    Сахалыы сурук-бичик. Якутск, 1917, I-V.

    [С. 29-35.]

                                            К ВОПРОСУ О ГОВОРАХ В ЯКУТСКОМ ЯЗЫКЕ

    Этот вопрос до сих пор еще не был поставлен в науке надлежащим образом* /* В предисловии к «Словарю якутского языка, составленному Э. К. Пекарским» (с. V—VI), читаем: «Собранный мною словарный материал захватывает главным образом говоры Батурусского, Баягантайского, Мегинского и Дюпсюнского улусов Якутского округа и говоры Верхоянского и отчасти Вилюйского и Олекминского округов. Относительно каждого слова, по возможности, приводятся: ...различное произношение (по говорам),.. .наконец, в исключительных случаях, местность, где записано слово, или источник, из которого само оно или его другое произношение заимствованы. Слова и проверенные их значения не сопровождаются указанием источника...» При этом необходимо заметить, что: 1) границы говоров не указываются составителем ни в самом словаре, ни в предисловии к нему; 2) даются параллельные формы слов и выражений без указания на места и пределы их распространения, кроме «исключительных случаев»; 3) говоры Колымского округа, обоих Кангаласских, Намского и Борогонского улусов Якутского округа, или почти половины его, не представлены и 4) говоры Вилюйского округа, по количеству населения первого после Якутского, отличающиеся друг от друга не меньше, чем говоры в то время четырех, а ныне шести улусов Якутского округа, составляют только одну группу./, и здесь делается только первая слабая попытка подойти к вопросу.

    [С. 35.]

    Отсутствие письменности и связанных с нею традиций было причиной естественного развития живого разговорного языка. По-видимому, это развитие завершилось в своих главных основах еще до заселения якутским племенем ныне занимаемой им территории. Вот чем объясняется близость говоров, незначительная в общем разница между ними как с фонетической, так и с семасиологической сторон. Взаимная близость говоров якутского языка велика настолько, что с общелингвистической точки зрения перед нами даже не говоры, а, скорее, подговоры; но для удобства изложения я условно сохраняю старый термин «говор».

    Датировать начало дифференциации говоров в настоящее время не представляется возможным.

    Отличий между отдельными говорами довольно много; но зато эти отличия, в особенности фонетические, крайне незначительны. Мне кажется удобным рассматривать их с двух сторон: звуковой, или фонетической, смысловой, или семасиологической...

    [С. 36.]

    6 января 1918 года.

    Архв ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 8, рукопись, подлнник.

    [С. 42.]

                                  ВИДЫ ЯКУТСКИХ НАРОДНЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ*

    [* Эти заметки были написаны С. А. Новгородовым, видимо, по просьбе Э. К. Пекарского, который использовал их для своего доклада («Якутская народная литература»), прочитанного в «Радловском кружке» (Пг., 1921), о чем свидетельствуют цитируемые ниже строки из его доклада: «До сих пор я говорил о родах якутской поэзии на основании, того, что мне самому удалось узнать из ближайшего знакомства с якутским народным творчеством, причем я умышленно не осветил свои сведения предварительным штудированием относящегося сюда литературного материала, который мы можем найти у Серошевского в главе «Народное словесное творчество» и упомянутой выше статье Н. А. Виташевского, а также в любезно сообщенной мне С. А. Новгородовым заметке о родах якутской поэзии. Критический разбор этого материала составляет предмет второй главы настоящего очерка» (Ленинградское отделение Архива АН СССР, ф. 202, оп. 1, ед. хр. 17, л. 156).]

    I. Олонхо — героическая поэма по содержанию, а по форме — это былина: я имею в виду стихотворный размер олонхо, порою с обильной аллитерацией. Примеры олонхо: «Дьулуруйар Ньургун Боотур», «Куруубай хааннаах Кулун Куллустуур».

    II. Остуоруйа — «история».

    1. Оригинальные «истории» — анекдотические повествования (пример: «Чыычаах икки Маҥыс икки»), либо детские сказки (примеры: «Чаарчахаан», «Таал-Таал эмээхсин»).

    2. Заимствованные истории — русские сказки в пересказе (пример: сказка о том, как царь женился на нищенке)...

    III. Кэпсээн.

    Под этим термином можно разуметь: во-первых, предания (напр., о переселении якутов с юга);

    во-вторых, сказания о жизни старинных людей (напр., Тыгына, его современников, даже Манчаары, Догой-ууса)* /* Предания и сказания носят у якутов общее название — былыргы кэпсээн и излагаются прозой, но бывают поэтические вставки (напр., алгысы; см. ниже)./;

    в-третьих, рассказы разнообразного содержания. Пример: «О том, как мы поймали бурундука»;

    в-четвертых, басни в прозаическом переводе. Пример: «Угэ кэпсээн» (см. № 3 журнала «Саха саната», 1912, 44-45 — «Крестьянин и работник» И. А. Крылова);

    в-пятых, якутские аллегории (үгэ). Примеры: «Көтөр кынаттаах», «Чаркынай икки барыллыа икки», «Крысий голова, война птиц и четвероногих» («Якуты». [СПб., 1896], 604-609).

    Данный перечень видов кэпсээнэ не претендует на исчерпывающую полноту.

    IV. Ырыа-тойук.

    Обе части этой пары слов употребляются и самостоятельно, причем слово ырыа везде, кроме Олекминского уезда, означает песню, а тойук — песнопение (напр., шамана), а в Олекминском уезде эти слова меняются значениями: там ырыа — священное песнопение (напр., церковное), а тойук — обыкновенная песня.

    Сочетание обоих слов обозначает вообще все поэтическое.

    Родов якутской песни много. Особенно преобладают песни, описывающие красоту и могущество природы, ее стихийных проявлений. К описательным же песням Можно отнести и эротические, напр. «Кирииһэлиир Кирилэ»; с ойуун тойуга (шаманскими песнопениями) граничат алгысы (призывания, заклинания, моления, благопожелания). Видов алгысов также много. Пример: «Баай Байанай алгыһа».

    V. Чабырҕах можно сопоставить с русскими скороговорками: эти произведения якутской народной словесности также говорятся одним духом и бывают также складны по форме. Разница между якутскими чабырҕах и русскими скороговорками та, что первые по объему бывают больше и состоят из отдельных фраз и их отрывков, не связанных друг с другом по смыслу. В этом отношений чабырҕах изобилуют переходами от одной мысли (зачастую недоговоренной) к другой, напоминая «Записки сумасшедшего» Н. В. Гоголя, где вдруг появляется фраза: «У бея Алжирского шишка на лбу».

    VI. Өс хоһооно — пословицы (букв., «содержание слова»).

    Якутские пословицы, также являясь произведениями народной мудрости, бывают, за редкими исключениями, облечены в форму аллитерации, соединенной с правильным ритмом.

    VII. Таабырын — загадки.

    Якутские загадки также обладают складностью и аллитерацией, как пословицы и чабырках. Когда отгадка представляет известную трудность, то просят загадавшего указать на сыһыан — категорию предметов или явлений, куда относится предмет или явление, обозначенные в отгадке. Загадавший сначала старается дать очень туманный сыһыан и только ввиду настойчивых просьб постепенно переходит на новые сыһыан, все более суживая категорию обнимаемых ими явлений и предметов. Если и после этого загадка не отгадывается, то отгадка дается в счет либо уплаты старых долгов (иэс), либо взаймы — в дополнение старого или в основание нового кредита.

    23 (10)/Х 1921 г.

    Ленинградское отделение Архива АН СССР, ф. 202, оп. 1, ед. хр. 17, с. 105-111, подлинник, рукопись.

    [С. 67-68.]

                                                                  [В. М. ИОНОВ]

    В. М. Ионов — представитель лучшей части як[утской] ссылки, сс[ылки] старого периода [...]

    Если одни из «гос[ударственных] п[реступников]» занимались защитой як[утских] прав, В[севолод] М[ихайлович] избрал себе гл[авным] о[бразом] педагогич[ескую] деят[ельность], которой он заним[ался] в тайге ок[оло] 7 л[ет] и ок[оло] 5 л[ет] в г. Як[утске] перед возвращ[ением] в евр[опейскую] Р[оссию].

    К сожал[ению], я не был в ионовской школе, но во время пребыв[ания] в мл[адших] кл[ассах] р[еального] у[чилища] в Як[утске] пользов[ался] прек[расными] книгами для чт[ения] из библ[иотеки] В[севолода] М[ихайловича], который сам заботл[иво] выбирал мне на нед[елю] до десятка книг.

    Слава о ион[овской] школе гремела не без основ[ания]: его ученики выходили в жизнь активными деят[елями]. Таковы Н. Е. Афанасьев, А. В. Дав[ыдов], С. П. Сл[епцов] и др.

    Уже после отъезда из Як[утска] В[севолод] М[йхайлович] продолжает сохранять культ[урные] связи с якутской интеллиг[енцией]. Так, в 1915-1916 гг. по просьбе посл[едней] В[севолод] М[ихайлович] составил букварь на як[утском] яз[ыке]. Как я недавно узнал благодаря любезности Э. К. Пекарского, В[севолод] М[ихайлович] продолжал работать в том же направлении, выслав в 1921 году переработанный текст букваря. В 1917 году в марте В[севолод] М[ихайлович] разрешил по телеграфу пользоваться его рукописью для букваря, как своею собственностью. И вот, комиссия по народному образованию первого своб[одного] съезда якутов и р[усских] кр[естьян] области взяла рукопись Всеволода Михайловича за основу при составлении первого букваря на як[утском] яз[ыке], вьшущ[енного] в сентябре того же 1917 года [* Конец заметки не сохранился. Можно полагать, что она написана в 1922 г. в порядке отклика на смерть В. М. Ионова, последовавшую весной 1922 г.].

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 123, л. 1, рукопись, черновик автографа.

    [С. 69.]

                                            ЯКУТСКАЯ НАРОДНАЯ СЛОВЕСНОСТЬ*

    [* Заметка не датирована, но, судя по некоторым данным, она написана не раньше второй половины 1923 г.]

    Если верно положение, что душа народа ясно отражается в его устном творчестве, то можно смело сказать, что душа якутского народа многогранна и поэтична, несмотря на то, что сам народ, волею исторических судеб заброшен на крайний северо-восток Азиатского материка, в область сильнейшей в мире стужи; до того разнообразна народная словесность вообще и якутская народная поэзия в частности. Это обстоятельство служит прочным залогом развития вновь нарождающейся якутской искусственной литературы (письменность у якутов появилась лишь в 1917 году в виде международной фонетической транскрипции; шрифт со всеми необходимыми знаками отлит в 1922 году). Поэтическая жилка свойственна каждому якутскому мальчику и якутской девочке: доедет ли первый верхом на быке за дровами, пойдет ли вторая за водою с коромыслом на плечах, — оба запоют свои импровизированные тут же песенки, в которых то воспеваются красота и аромат весенней растительности, вызванной к жизни действием лучей «ласкового белого солнца», то изливается горе или радость молодой, но восприимчивой к переживаниям души; вопрос .сводится лишь к технической стороне песенок, зависящей от дара и возраста поющего или поющей. Наиболее даровитые из них получают всеобщее признание певцов.

   Отсутствие письменности у якутов обусловило развитие импровизации. В ее построении выработаны практикой следующие принципы: 1) известной ритмичности в смысле постоянного количества слогов в стихах данного вида поэзии (ударение же ставится в якутском языке всегда на последнем слоге) и 2) созвучия слов в начале стихов или аллитерации (дьүөрэ). При этом считается тем лучше, чем больше уснащен данный вид поэзии аллитерацией.

    Теперь рассмотрим некоторые виды якутской народной поэзии. Сюда относятся: песни, призывания-заклинания, благопожелания, героические поэмы, чабырҕах, пословицы и загадки.

    Вследствие широкого развития импровизации якутские песни не подлежат строгой группировке. Тем не менее необходимо отметить, что среди них бывают художественно-описательные (о наступлении и смене дня и ночи, времен года, о могуществе и плодородии природы, благодати данной местности — озера, реки, елани, о величии и вечности вселенной и т. п.), эротические, сатирические, песни печали-горя, тоски по далекой родине, шумного веселья (о кумысе, водке и т. п.), хороводные, хвалебные (о силаче, борце, бегуне и т. п.), свадебные, обрядовые (шаманские песнопения) и проч[ие].

    С шаманскими песнопениями граничат различные виды алгыс (призывания, заклинания, обращенные к духам, моления, благопожелания, обращ[енные] к божествам, гимны). Большинство алгысов произносится речитативом.

    Видное место в якутской жизни занимают героические поэмы (олонхо)* /* Это слово неудачно переводилось на русский язык: Э. К. Пекарский, не чувствовавший аллитерированных стихов, сопровождающих любое из этих произведений, давал перевод «сказка». В. Л. Серошевский перевел более удачно: «як[утские] эпич[еские] песни». С. В. Ястремский, более чуткий к якутской народной словесности, чем оба предыдущих исследователя, переводил, еще удачнее: «былина»./. Умелые передатчики этих поэм в долгие зимние вечера нарасхват приглашаются в богатые дома, угощаются там изрядно и целыми ночами повествуют о своих героях и героинях, их потомстве, иногда до третьего колена включительно. Описательная часть поэмы громко излагается мерной аллитерированной речью, а чужие слова выпеваются с модуляцией голоса согласно требованию содержания то грубым голосом демона — богатыря тьмы, то плачем похищенной им красавицы и т. д. Из присутствующих избирается какой-нибудь опытный любитель поэм для поддакивания рапсоду в наиболее интересных местах, обычно сам рапсод заблаговременно удостоверяется в наличии такого любителя, бодрящего его потом своими кстати произнесенными восклицаниями «но!».

    Особенно интересуются появлением хорошего передатчика олонхо начинающие рапсоды: они при своей изумительной памяти способны запомнить слово в слово 3/4 поэмы, нередко и всю ее. Если старый рапсод приглашается в следующий дом «по соседству» (верст за 5-7), то они идут за ним по пятам и там вновь наслаждаются красивыми описаниями чудесной природы, жестоких боев, изумительных превращений и т[ому] п[одобное].

    Чабыргах можно сопоставить с русскими скороговорками: эти произведения якутской народной словесности также говорятся одним духом и бывают также складны по форме. Разница м[ежду] як[утскими] ч[абыргах] и р[усскими] скорог[оворками] та, что первые по объему бывают больше, в то время как вторые — к[ороче], в отдельности] представляют логич[ески] единое целое и состоят из отдельных фраз и их отрывков, не связанных друг с другом по смыслу. В этом отношении] чаб[ыргах] изобилуют резкими переходами от одной мысли (зачастую недоговоренной) к совершенно] др[угой], напоминая «Записки сумасш[едшего]» Н. В. Гоголя, где вдруг появл[яется] фраза: «У бея Алжирского шишка на лбу»...

    Якутские пословицы и загадки бывают, за весьма редкими исключениями, облечены в форму аллитерации, соединенной с ритмичностью. Почти на всякий случай якутской жизни существует пословица. Что касается загадок, то ими очень увлекаются подростки. Когда отгадка представляет известную трудность, то просят загадавшего указать на категорию предметов или явлений, куда относится загаданный предмет или явление. Загадчик пробует отделаться очень туманными намеками и только ввиду настойчивых просьб отгадчиков постепенно переходит на новые категорий, все более суживая круг обнимаемых ими предметов или явлений. Если и после того загадка остается неразрешенной, то отгадка дается в счет либо уплаты старых долгов, либо взаймы — в дополнение старого или в основание нового кредита.

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 25, л. 1-7, черновик, рукопись.

    [С. 69-74.]

                                                           «А. Е. КУЛАКОВСКИЙ*

                                МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ИЗУЧЕНИЯ ВЕРОВАНИЙ ЯКУТОВ.

                                                                   ЯКУТСК, 1923 г.

                            (Записки Якутского краевого географического общества)»

    [* Алексей Елисеевич Кулаковский (1877-1926) — якутский национальный поэт, один из зачинателей якутской художественной литературы.].

    Автор рассматриваемой работы, как он сам себя рекомендует на стр. 6, действительно является «природным якутом», «рос и воспитывался среди косных якутов [...]; верил во все то, чему верили окружающие». Будучи знатоком якутских древностей вообще и якутских верований в частности, он является одним из лучших и плодовитых якутских поэтов. Большинство его произведений еще не издано.

    По верному предположению редакции «Записок», «труд А. Е. Кулаковского есть дальнейшая разработка и дополнение того материала, который был использован неким Толоконским, выпустившим в 1914 г. в Иркутске «Якутские загадки, пословицы, святочные гадания, обряды и пр., собранные при ближайшем участии учителя А. Е. Кулаковского»* /* Рецензия на эту книгу помещена Н. Виташевским на стр. 231-234 «Живой старины» за 1916 год./.

    [...] должно горячо приветствовать долгожданное появление [труда] в печати: при полубродячем образе жизни автора, исколесившего вдоль и поперек всю Якутию, имелись основания опасаться за целость и сохранность рукописи. Сам автор сознает недостатки и достоинства своей работы: говоря о прочих авторах (кроме В. Ф. Трощанского [* Василий Филиппович Трощанский (1846-1898) — этнограф, за участие в революционном движении отбывал ссылку в Якутии, автор «Эволюции черной веры (шаманства) у якутов» (Казань, 1902) и других этнографических работ, умер и похоронен в с. Чёркёх Алексеевского района ЯАССР.]), он добавляет, что они «писали лишь о внешней обрядовой стороне якутской религии и о шаманстве, а потому их произведения носят не научный, а беллетристический характер, что, конечно, менее ценно для нас», и добавляет: «Я также предлагаю вниманию читателей лишь сырой материал, но более разносторонний и охватывающий все стороны якутского культа... Кто верит в показание вообще якута, тот пусть поверит и мне, но пусть верит только как единичному индивидууму, а не как абсолютному выразителю верований якутов, т. к. у меня могут найтись факты и мнения, несогласные с большинством других мнений» (стр. 6).

    Справедливо считая труд В. Ф. Трощанского «Эволюция черной веры (шаманства) у якутов» (Казань, 1909 г.) «единственным ценным и серьезным» по вопросу о древней якутской религии, автор не соглашается, однако, с ним в убеждении, что «религия якутов была тождественна с религией иезидов — поклонников дьявола и что принцип добра и справедливости якутским богам не присущ» (стр. 5). Автор защищает этическое начало в старой религии якутов, утверждая, что она перешла стадию идолопоклонства и шаманизма на несколько ступеней, и доказывая, что шаманами неправильно называют жрецов, служителей Белого и Черного божеств» (стр. 7).

    Автор устанавливает правило: «Выводы надо делать из большого количества солидарных мнений опрошенных лиц». Вред от несоблюдения этого правила иллюстрируется следующим примером: «По Трощанскому, боги вступали в брак с людьми и древние якуты были людоедами; но я никогда и ни в каких видах народного творчества не встречал подтверждения такого мнения» (стр. 6). Нужно признать, что пример не совсем удачен: во-первых, автор не припомнил богача Кудангса, по приказу коего часто камлает тот самый шаман Чачыгыр Таас, который фигурирует в легенде о плеядах, приведенной на стр. 12; этот самый богач, гласит легенда, захотел породниться с Улуу Тойоном (Великим Господином) и достиг этого при посредстве своего шамана* /* Вариант легенды, где вместо Кудангса фигурирует Додоюс, помещен Э. К. Пекарским во 2-м выпуске «Живой старины» за 1907 г. в статье «Из якутской старины»./; во-вторых, ясный намек на людоедство имеется в любой героической поэме (олонхо), когда богатырь тьмы пожирает богатыря света или по крайней мере собирается проделать это.

    Вся книга может считаться энциклопедией якутских верований. Тут мы находим и космогонию* /* Напечатана была в 1922 г. в «Сборнике материалов к изучению Якутии», вып. 1, стр. 26-29 научного отдела Якутского Наркомпроса./, и веру в сверхъестественные существа (божества — айыы, духи-пожиратели — абаасы, духи-хозяева — иччи, души людей, умерших преждевременной и неестественной смертью, волшебников, сумасшедших и самоубийц — юер и духи, перенятые у других народов), и тотемических животных (орла, медведя, бурундука, ворона, гагару, кукушку, улита, лебедя, аиста и всех хищных птиц), и священные понятия и вещи (освящение огнем, амулеты, камень-безоар, живую воду, благословенный молочный продукт белого и желтого цвета, «муравьиное масло», «сильную траву», камень счастья, фульгурит или «чертов зуб», дреколье и аркан божества, кнуты и кисть шаманов и шаманок), и учение о душе (кут), состоящей из трех элементов — матери-души, глиняной или земляной души, и учение об олицетворении энергии и силы воли (сюр), и разные поверья, и запреты, и легенды о животных, основанные на поверьях, и предчувствия, и приметы, и гадания, и обряды, сопряженные с верованиями.

    На стр. 11 автор высказывает, между прочим, гипотезу о том, что «якуты когда-то обоготворяли солнце, как и прочие народы». Он тут же спешит добавить: «Но это было в раннюю стадию эволюции их веры».

    В главе о сверхъестественных существах автор причислил к разряду божеств Улуу Тойона (Великого Господина) вопреки В. Ф. Трощанскому, который вслед за современными якутами считал его духом-пожирателем. Из всех трех мотивов вполне убедителен последний, а именно: «Улуу Тойон дал людям душу-сюр, огонь и шаманов, иначе говоря, он сделал великое добро, по понятиям якутов; но никакой «абаасы» не делает добра людям; они могут делать только, в лучшем случае, отрицательное зло, не делая того зла, которое могли бы совершить» (стр. 17). Замечательно, что в разряд божеств попали также Чынгыс Хаан и Одун Хаан только на основании употребления их имен в одной пословице. Автор высказывает мнение, что «Чынгыс Хаан есть, по-видимому, исторический Чингис Хан» (стр. 20), второе имя он не решается сближать с каким-нибудь другим историческим именем.

    На стр. 30, в примечании, интересно рассказывается о трехдневной слуховой галлюцинации, во время которой автор страдал бессонницей и вел по ночам оживленную беседу с духом-хозяином огня.

    Разбирая вопрос о духе-хозяине леса, Байанай, автор «находит нужным объяснить некоторые чуждые имена, попавшие в число братьев Байанай по изысканиям Ионова и Новгородова». В свое оправдание могу сказать: не наша вина, что рапсоды и певцы сами ошибались кое в чем; что касается нас, то мы записывали и переводили добросовестно.

    Далее автор приводит красивый вариант призывания духа-хозяина леса. Текст варианта безупречен, перевод художествен и в общем тоже прекрасен; только неудачен перевод стиха 82 «Наевшись-накормившись, встаньте», когда следует переводить просто «Ешьте-кушайте», как и сделано в переводе аналогичного стиха 121. Стихи 118-120 переведены:

                                                            Через рот великого огня,

                                                            Вливая, кормлю!

                                                            Все.

    Предпочтительнее был бы следующий перевод:

                                                            Преподнося чашу священному огню,

                                                            Я призываю, кормлю!

                                                            Все без исключения.

    По словам автора, якутское национальное название духа-хозяина воды в северных улусах есть Улокан. «Последнее слово по конструкции тунгусское» (стр. 43) и, добавлю от себя, соответствует Укулану у Приклонского [* Василий Львович Приклонский (1852-1898) — этнограф, три года пробыл в Якутской области./] и Серошевского [* Вацлав Леопольдович Серошевский (1858-1945) — польский писатель и этнограф. За участие в освободительном движении был сослан в Якутию, автор широко известного этнографического труда «Якуты» и ряда литературно-художественных произведений./] («Якуты», 673).

    Обоим требованиям, предъявляемым автором к исследователю, а именно: «быть природным якутом или знать в совершенстве язык якутского эпоса» (стр. 6), — он сам вполне удовлетворяет. Бесспорно, он прав, утверждая: «Вообще якутский язык очень фигуральный, а в народном эпосе — витиеватый, любящий аллегории и сравнения в длиннейших периодах, потому для исследователя-европейца весьма трудный. Надо быть коренным якутом [...], чтобы понимать настоящий, часто скрытый смысл слов и дух этого языка, чтобы не поддаваться прямому, но обманчивому переводу какого-нибудь выражения из народного эпоса» (стр. 9) и «Якутская эпическая поэзия любит ставить к понятиям числа и определительные слова сообразно с аллитерацией, а не для того, чтобы выразить действительное количество описываемого понятия или его качество» (стр. 8). Свое прекрасное знание языка якутской народной словесности автор обнаружил в переводе вышеупомянутого варианта призывания духа-хозяина леса. Мало этого, автор исправил перевод выражения «аҕыс иилээх саҕалаах аан ийэ дайды», данный Э. К. Пекарским в составленном им «Словаре якутского языка». [...]

    Подводя итог, необходимо признать, что автор значительно приблизился к своей цели «воссоздать из осколков разрушенного здания древней якутской религии новое здание, соответствующее прежнему» (стр. 5).

    Правда, автор, не будучи знакомым с руководящими мыслями В. М. Ионова, изложенными в его статье «К вопросу об изучении дохристианских верований якутов» (см.: Сборник Музея антропологии и этнографии, т. V, вып. 1. Пг., 1918, с. 155-164* /* Автор не обнаружил своего знакомства и с другими печатными статьями В. М. Ионова, как то: «Орел по воззрениям якутов» (Сборник Музея антропологии и этнографии, т. I, вып. XVI. СПб., 1913), «Обзор литературы по верованиям якутов» («Живая старина» за 1914 г., вып. 3-4, стр. 317-372) и «Медведь по воззрениям якутов» («Живая старина» за 1915 г., вып. 3, приложение № 2, стр. 051-058)./), не мог воспользоваться помещенным в этой статье планом работ для исследователя. Отсюда понятно, что работа А. Е. Кулаковского дает нам «только поперечный разрез» (выражение В. М. Попова) процесса развития религиозной системы якутов.

    Приходится очень сожалеть, что редакционная коллегия не привлекла человека, вполне усвоившего транскрипцию академика О. Н. Бетлингка, при «исправлении» своеобразной транскрипции якутских слов, данной автором: «исправленная» транскрипция страдает большой непоследовательностью и неточностью, чего нельзя сказать об оригинале.

    Книга издана на хорошей бумаге.

    С. Новгородов

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 6, л. 1-12, подлинник, рукопись.

    [С. 82-87.]

                                              КРАТКОЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

                         ЛИНГВИСТА-ОРИЕНТАЛИСТА С. А. НОВГОРОДОВА

    Родился я 13/1 февраля 1892 г. в семье рядового якута 2 Хатылинского наслега Батурусского улуса Якутского округа Якутской области — Андрея Александровича Новгородова. Во времена отрочества моего отца наслеги названного улуса были облажены своеобразной натуральной повинностью — содержать уголовных ссыльных, среди коих попадались и малограмотные люди. Часть из этих ссыльных от скуки занималась обучением якутских детей русской грамоте, применяя такие строгие и грубые наказания, как розги. Таким-то путем и мой отец научился читать, не понимая смысла текста, а также писать малограмотно по-русски. Зато он не уступал любому пономарю в скорости при чтении церковнославянских книг.

    В конце 1898 г. он решил поделиться со мной своими знаниями. Наши занятия продолжались в ту зиму около двух месяцев. В течение следующей зимы мы занимались более продолжительно, и я достиг пределов грамотности своего отца. Затем наступает перерыв в моем образовании до весны 1902 г. Якут нашего же наслега Андрей Винокуров, окончивший Чурапчинскую одноклассную школу, выехал на жительство с р. Амги на р. Татту и образовал группу из десятка учеников, взимая весьма низкую плату: за занятия в течение 1 весеннего месяца и всей следующей зимы он брал с 1 ученика что-то около 2 кирпичей чаю. У Винокурова я научился четырем действиям арифметики и умению переводить с русского языка на якутский небольшие отрывки.

    В 1903 г. приехал в Чурапчу из Колымского округа отбывший там ссылку И. Т. Цыценко. Не имея средств для возвращения на свою Украину, он открыл в конце мая частную школу. По сравнению с Винокуровым он ценил свой труд довольно высоко: за содержание в своем интернате и обучение в течение 1 месяца он брал с ученика по 6 рублей. Несмотря на это, мой отец, сам не получивший законченного образования вследствие отсутствия в его время хороших учителей, отдал меня в школу Цыценко. Иван Трофимович не знал ни слова по-якутски, большинство из нас не знало ни слова по-русски. И вот, учитель водит по двору и, показывая тот или другой предмет, дает его русское название. Мы повторяем за ним. От конкретных понятий учитель переходит к абстрактным тем же наглядным способом. В результате двухгодичных занятий с Цыценко я оказался хорошо подготовленным в 1-й класс Якутского реального училища.

    Так как я получил предварительно основательные сведения по многим предметам курса первых трех классов среднего учебного заведения, то учиться мне в реальном училище было крайне легко. Я много читал* /* Брал книги из библиотеки В. М. Ионова./ и все время шел первым учеником вплоть до VI класса...

    Не имея средств для продолжения своего образования по окончании реального училища, [я] поступил в 1912 г. на работу учителя, выписав предварительно пособия к изучению латинского языка. За зиму прошел латынь и сберег 140 рублей. Дорога до Питера отняла у меня 130 рублей. С 10 руб[лями] в кармане оказался студентом арабско-персидско-турецко-татарского. разряда факультета восточных языков Петербургского университета. Поддержка добрых людей, отчасти родителей и учителей, дала мне возможность удачно закончить академический курс.

    Выяснив программу преподавания на разных разрядах факультета и заметив, что предметы, наиболее интересующие меня, читаются на монголо-маньчжуро-татарском разряде, я перешел туда в 1915/16 академическом году сразу на II курс. В то же время я продолжал заниматься по всем турецким наречиям. Лето 1915 г. я провел в имении одной помещицы Стерлитамакского уезда Уфимской губернии и репетировал ее сына. Работники у помещицы были из тептярей соседней деревни Базиково. За время пребывания у тептярей я записал на карточках несколько сот слов и около десятка песенок-частушек. По семейным обстоятельствам мне пришлось остаться на зиму 1916-1917 г. в Якутской области, куда я приехал на летние каникулы.

    Революция 1917 г. застала меня в г. Якутске. В марте собрался «первый свободный съезд крестьян якутов» области. От комиссии по народному образованию я докладывал на пленуме о необходимости перейти с академической транскрипции на международную фонетическую при издании букваря, составленного В. М. Ионовым, кстати, разрешившим по телеграфу распоряжаться его рукописью, как своею собственностью. Съезд принял все мои тезисы и отпустил необходимые средства на издание. Посему мне пришлось жить безвыездно в г. Якутске в течение всего лета и читать корректуру букваря. Вызванный по телеграфу в Хатылинцы (175 верст от Якутска), я не застал отца в живых; принял участие только в похоронах его. Выпустив букварь в количестве 4 000 экз. утром 4 сентября по ст. ст., вечером того же дня я сел на пароход и уехал в Петроград продолжать свое образование.

    Прозанимавшись успешно академический год, 4 июля 1918 г. я уехал на родину с гидрографической экспедицией по изучению устья р. Лены в качестве кандидата в переводчики. Но гражданские фронты не позволили экспедиции добраться до места назначения, и она получила в г. Иркутске предложение обследовать устье р. Енисея, где работает и в настоящее время. Я же, не имея средств на дорогу до своей далекой Якутии, поступил на службу к бурятам Эхирит-Булагатского аймака Иркутской губ[ернии], имея целью практику в одном из живых наречий монгольского корня. За 4 месяца пребывания среди бурят я, при общемонгольской подготовке, овладел бурятским наречием настолько, что выступал на собраниях с речами без переводчиков, а также записал на карточки по международной транскрипции несколько сот слов и одну легенду. Дальнейшим успехам моим в этом направлении помешал приказ ген[ерала] Волкова, командовавшего тогда войсками Иркутского военного округа, о моем аресте и, кажется, ссылке меня в Туруханский край (приказ был вызван моим выступлением на народном собрании бурят Ордынского хошуна 16 декабря 1918 г. с разъяснением сущности военного режима колчаковщины). Я принужден был перейти на нелегальное положение и добывать средства к существованию сотрудничеством в иркутских газетах.

    Весною 1919 г., когда снаряжалась экспедиция по изучению вымирающего племени карагассов, я был легализован по представлению Иркутского гос. университета в качестве члена экспедиции по лингвистической секции ее. Но, к сожалению, экспедиция не состоялась по причине беспрерывных боев в Нижнеудинском уезде Иркутской губ[ернии]. Я поступил тогда в Иркутское отделение Якутского областного союза кооперативов «Холбос» организатором транспорта его грузов. По завершении летней кампании на последнем почтовом пароходе наконец-то я вернулся в г. Якутск. Таким образом, мое путешествие из Петрограда до Якутии в этот раз продолжалось с 4 июля 1918 г. по 30 сентября 1919 г.

    Сейчас же по приезде своем я принял участие в работах Якутского областного культурно-просветительного об[щест]ва «Саха аймах» сначала в качестве его председателя, потом в качестве руководителя его переводческой секции и заведующего курсами якутской грамоты, делал доклады на очередных «пятницах» об[щест]ва.

    В феврале 1920 г. по телеграфному предложению уполномоченного Сибревкома по советскому управлению Якутской губернии тов. М. К. Аммосова я образовал особую комиссию по составлению учебников на якутском языке. В июне 1920 г. по образовании в г. Якутске подотдела исследования Якутской губернии наша комиссия была Включена в этот п/отдел. Плодом трудов комиссии являются переработанный текст букваря 1917 г. и текст для двух хрестоматий на якутском языке.

    Заведуя лингвистической секцией п/отдела, я замещал и заведующего п/отделом. После окончательного запрета врачей продолжать занятия на его место был назначен я.

    По окрытии в Якутске трехгодичных педагогических курсов читал на них лекции о якутском языке.

    3/ХII 1920 г. по телеграмме Сибнаробраза я выехал санным путем в г. Читу для заказа и наблюдения за исполнением якутского шрифта. Прибыв в Иркутск 9/I 1921 г., я получил встречную телеграмму Сибнаца, вызывающую меня в распоряжение г. Омска. Прибыв туда 26/I, я был снабжен соответствующим мандатом в Наркомнац, но по не зависящим от меня обстоятельствам я приехал в Москву лишь 18/III; выяснилось, что здесь словолитни не существуют. Посему 26/III мне был вручен Наркомнацем мандат, командирующий меня «в гор. Петроград для заказа и наблюдения за исполнением якутского шрифта, клише, букваря, учебника и разрезной азбуки».

    Из этих поручений по настоящее время исполнено: 1) изготовление на цинке 80 клише (тоновых и штриховых) для иллюстрации букваря и хрестоматии на якутском языке, 2) отлито 67 пудов 18 1/4 фунта якутского шрифта (8 разных кеглей), 3) изготовлены пунсоны и матрицы еще на 4 кегля, из коих два находятся в отливке, 4) сделано цинковое клише рукописных знаков якутского алфавита, 5) приобретено 47 политипажей на меди для иллюстрации учебников, 6) отпечатан один печатный лист букваря, и находится в корректуре второй, 7) доставлена со складов Госиздата в типографию бумага для печатания якутских учебников и 8) дан Петроградским отделением Госиздата наряд на печатание хрестоматии на якутском языке.

     По приглашению Российской Академии наук я стал с мая 1921 г. сотрудничать с Э. К. Пекарским по продолжению работы над словарем якутского языка.

 

 

    Что касается моих трудов и статей, перечисленных ранее и имеющих быть напечатанными в скором времени, то считаю нужным сообщить следующее.

    Я занимался записыванием якутского фольклора еще с ученической скамьи. Будучи сотрудником — репортером первого (пока и последнего) печатного журнала на якутском языке «Саха саҥата» («Якутский голос»), издававшегося с 1 сентября 1912 г. по 1 марта 1913 г., я поместил в беллетристском отделе журнала четыре песни, записанные со слов трех певцов.

    Летом 1914 г. я был командирован Русским комитетом для изучения Средней и Восточной Азии по собиранию якутского фольклорного материала. По возвращении в Петроград я представил в тексте, в переводе и с примечаниями два образца якутского фольклора: 1) вариант призвания духа-хозяина богатого черного леса и 2) вариант песни об осени. Первый вариант напечатан в 3-м томе «Сборника Музея антропологии и этнографии» в виде приложения к ст. В. М. Ионова «Дух-хозяина леса у якутов». Летом того же года я записал стихами (пока первый опыт) одну большую былину. Ввиду отсутствия перевода она не пущена в печать. Сообщения якутских мастеров олонхо и одного охотника (о духе-хозяине леса), записанные мною тогда же, опубликованы в 1914 г.: 1) см. № 1 журнала «Сайын» («Лето»), № 2 — «Таатта ырыата» («Песнь про речку Татту»), № 6 или № 2 за 1913 г.—«Сут ырыата» («Песня о голоде») или № 3 за 1913 г. — «Хонон турарбыт» (песня на тему: день да ночь — и сутки прочь).

    Летом 1916 г. я был командирован факультетом восточных языков Петроградского университета для усовершенствования и наблюдения в области родного мне якутского языка. В результате моих полуторагодичных наблюдений появилась статья «К вопросу о говорах в якутском языке», представленная мною на факультет в конце 1917 г. через проф. А. Н. Самойловича. Черновик рукописи хранится в Якутской области.

    В начале 1919 г. мне пришлось полемизировать с проф. Иркутского гос. университета В. И. Огородниковым по вопросам якутоведения и якутологии. Упомяну здесь вторую свою статью «Якутология. — О месте, занимаемом якутским языком среди родственных наречий», помещенную в иркутской газете «Мысль» (№ 3 за 1919 г.).

    В марте 1921 г. я поместил в «Жизни национальностей» (№ 9) статью о применении международной транскрипции к языкам народностей, не имеющих письменности или ищущих лучшей. Как в хрестоматийной части букваря, так и в первой хрестоматии на якутском языке будут напечатаны среди статей других авторов и мои (оригинальные рассказы, переводы, деловые статьи, фольклорные записи и статьи по истории и географии).

    Научный сотрудник Российской Академии наук, действительный член Иркутского и Якутского отделов Русского географического общества и Иркутской губернской архивной комиссии, специалист-консультант Якутского представительства при Наркомнаце.

    Семен Новгородов

    1922 г. 31/I.

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, от. 9, ед. хр. 97, л. 1-2, рукопись.

    [С. 90-96.]

 

 

                                                                                9

                                                          А. Е. КУЛАКОВСКОМУ*

    [* Письмо С. А. Новгородова является ответом на письмо А. Е. Кулаковского к нему от 4 декабря 1920 г. (см. «Полярная звезда», 1971, № 6).]

    20/ХII 20 г.

                                                                  Дорогой Алеха!

    Пользуюсь первым случаем, чтобы ответить на твое длинное послание, получ[енное] мною в Бестяхе.

    1.     Напрасно ты упрекаешь меня в ослеплении междун[ародной] транскрипцией] т[олько] в теор[етическом] см[ысле]: ведь я также зап[исывал] по ней с детства.

    2. Напрасно ты упрекаешь какого-то ученого в уничтож[ении] знаков препин[ания]: осн[ователь] м[еждународной] тр[анскрипции] проф. Раssу в Париже признает и употр[ебляет] для зап[адно]-европ[ейских] яз[ыков] точки. Что же кас[ается] языков урало-алт[айских], то литер[атурная] прак[тика] в теч[ение] столетий... [неразборчиво] носителей их показала ненужность знаков преп[инания] во всех этих яз[ыках]. Наше язык[ознание], немного выпирая за рамки алтайских яз[ыков], всецело укладывается в рамки ур[ало]-алт[айских]. По поводу твоего примера «мин сарсын барыам ыалга эрдэттэн аппын айааhыы таарыйа» должен зам[етить], что он неудачен посп[ольку], по[скольку] не отражает речи нормальной, где бы эта фраза имела вид «мин аппын айааhым таарыйа сарсын ыалга эрдэттэн барыам». Но т[ак] к[ак] я ни на мин[уту] не сомн[еваюсь], что пример взят тобой из с[амой] жизни, то я готов объяснить его ненорм[альный] строй состоянием мечтат[ельности], в кот[ором] находился автор этой фр[азы]. Ее по м[еждународной] транскрипции] можно записать при пом[ощи] знаков паузы: мин сарсын барыам /ыалга эрдэттэн/ аппын айааhыы таарыйа. Вм[есто] того чтобы возражать отд[ельными] примерами, выхвач[енными] наудачу, я рекомендую тебе проанализировать каждое предлож[ение] в сказке [олонхо], запис[анной] В. Н. Васильевым и напеч[атанной] в изданиях Ак[адемии] наук под ред[акцией] Э. К. Пек[арского] на 190 страницах; эта запись достойна удивл[ения] в отнош[ении] верности як[утскому] синтаксису и превосходит все др[угие] образцы як[утской] нар[одной] литер[атуры], напечатанные] самим Пекарским и мн[огими] другими. При анализе сам увидишь, что букв[ально] везде точки и запятые совп[адают] с оконч[ательными], неок[ончательными] глаг[ольными] формами...

    Итак, ты видишь, что я зрело обдумал все твои предлож[ения]. Давая свои возраж[ения], я только информировал или делал фактич[еские] поправки, избегая полемики в чистом виде; этим можешь объяснить спок[ойный] тон в этом «моем ответе». Прошу сохранить его, я сохраню твою критику. Оба докум[ента] по моем возв[ращении] из ком[андировки] могут быть напечат[аны] в о[тделе] научной хроники журнала Як[утского] губ[ернского] отд[ела] наробраза.

    Приветствую тебя как научн[ого] работника по подотделу иссл[едования] Як[утской] губ[ернии]. [...].

    Жму крепко твою руку, твой Сэмэн.

    Архив ЯФ СО АН СССР. ф. 4, оп. 9, ед. хр. 68, л. 1-4, черновик автографа.

    [С. 220-222.]

                                                                                12

                                                            Н. Е. АФАНАСЬЕВУ*

    [* Николай Егорович Афанасьев (1877-1956) – педагог, впоследствии заслуженный учитель школы ЯАССР, соавтор якутского букваря «Сурук-бичик».]

    19¹⁹/IV 21 г.

    Здравствуйте, дорогой Н[иколай] Е[горович]!

    После долгих странствований мы приехали в Красный Питер 31 марта сего года. Тогда уже кронштадтская авантюра была ликвидирована. Мандаты Наркомнаца и Наркомпроса помогли нам дать предварительные заказы на крупные шрифты (для букваря) и получить наряд на отпечат[ание] букваря в количестве] 5 т[ысяч] экз[емпляров] (бумагу дает П[етроградское] отделение Госиздата). Но последнее вопреки распоряжению центр[ального] Моск[овского] упр[авления] Госиздата не давало бумаги и наряда на отпечат[ание] 3000 экз[емпляров] одной хрестоматии. Полиграфич[еская] секция Петрогубсовнархоза не находила возможным без разреш[ения] ВСНХ изготовл[ение] шрифтов на вывоз. Посему я съездил в М[оскву] и получил две бумажки, из коих первая является предложением ВСНХ Петросовнархозу ускорить ивготовл[ение] пунсонов и матриц для Як[утской] области и произвести] в возможно скором врем[ени] дополнительную отливку 8 кеглей (вернее, шрифтов. — С. Н.), согласно заявл[ению] тов. Новгородова от 9/IV 1921 года, а вторая гласит дополнительно следующее: «Вторично предлагаем Вам (П[етроградскому] о[тделению] Госиздата) отпустить бумагу на отпечатание 3000 экз[емпляров] первонач[ально] хрестом[атии] на як[утском] яз[ыке], т[ак] к[ак] издание азбуки без хрестом[атии] теряет весь смысл.

    Заведующий госиздательством Н. Мещеряков [* Николай Леонидович Мещеряков (1865-1942) – профессиональный революционер, в 1903-1905 гг. отбывал ссылку в Якутии, в 20-х годах работал председателем редоллегии Госиздата, член-корреспондент АН СССР (с 1939 г.).], секр[етарь] Ш. Манучарьянц».

    Кстати, тов. Мещ[еряков] шлет привет Вам и Т[атьяне] А[ндреевне], он был ок[оло] года в Як[утской] области в ссылке; теперь, кроме госиздата, редактирует Моск[овскую] Правду. Разрешено сделать 5 клише для букваря и 25 клише для хрестоматии. Цинкография (при гостипографии № 15) уже приступила к работе. Часть наших рисунков и диапозитивов дана в перерисовку для штрихового клише советскому художнику И. В. Симакову. Таким образом, после пасх[альных] каникул приступим к печат[анию] хрестоматийной ч[асти] букваря, а урочную ч[асть] придется начать печатать не ранее как месяца через 2, а то и через 3. Перевел и приготовил к печати статьи Скрябина (передайте ему наш привет!), переписал набело статьи П. А. Харитонова об образов[ании] земли и изменении земной поверхн[ости], присланные им в М[оскву]; статью же об ест[ественных] бог[атствах] Як[утского] края я не нашел возм[ожным] поместить в хрестома[тии]... Еще новым для Вас явится в хрестом[атии] один из рассказов ученич[еского] журнала II Нер[юктейского] в[ысшего] начального] у[чилища] о богатых и бедных. Крайне желательно получить вторую полов[ину] статьи К. В. Ксеноф[oнтова] по ист[oрии] культуры.

    Так обстоит (в наст[оящее] время) дело сравнит[ельно] близкого буд[ущего] просвещ[eния] темных масс як[утского] народа.

    Еще до моего приезда в Питер, ввиду паралича Э. К. Пек[арского], Ак[адемия] наук возымела желание найти ему помощника и продолжить издание як[утского] словаря, остан[овившегося] с 1917 г. оттиском 2-3 печ[атных] листов из II тома (6-го выпуска). Э[дуард] К[арлович], по его словам, говорил тогда, что без меня ему трудно будет прод[oлжить] издание слов[aря]. Как т[олько] я приехал сюда, ак. С. Ф. Ольденбург [* Сергей Федорович Ольденбург (1863-1934) – видный советский ученый-востоковед, академик (с 1910 г.).], ст[арший] этнограф Л. Я. Шт[ернберг] [* Лев Яковлевич Штернберг (1861-1927) – видный советский этнограф, член-корреспондент АН СССР (с 1927 г.).], и сам Э[дуард] К[арлович] стали бомбардировать меня с 3 сторон. В рез[ультате] появилось удостов[ерение] № 434 от 13 апр[eля] с. г., в кот[oром] говорится о том, что Р[oссийская] Ак[адемия] н[аук] считает себя обязанной принять все меры к окончанию «монументального изд[ания], которого уже вышло ок[оло] 100 печ[атных] листов, имеющего исключит[ельное] знач[ение] для якутской культуры». Заканчив[ается] сей документ выставлением моей кандид[атуры] в пом[ощники] Э[дуарда] К[арловича].

    Наркомнац не находит возм[ожным] соглас[иться] на предл[ожение] Академии впредь до выполн[ения] мною возл[оженного] на меня поруч[ения] по изд[анию] уч[ебников] на якут[ском] яз[ыке]. Пока же будут готовиться шрифты, Н[аркомнац] предлагает заниматься переводом на як[утский] язык попул[ярной] агит[ационной] литер[атуры]. Теперь прошу Вашего друж[еского] совета, как мне быть потом: остаться ли до конца дней своих в Питере (ибо необх[одимо] отпеч[атание] еще ок[оло] 300 печ[атных] листов), или, отвергнув предложение] Ак[адемии], ехать в Як[утск] для продолж[ения] издат[ельской] работы на як[утском] яз[ыке]? Зная хорошо Вашу чуткость к як[утским] нуждам, я надеюсь, что Вы разрешите в категорич[еской] форме эту альтернативу. Времени для получения мною Ваш[его] ответа вполне достаточно.

    Пишите по адресу: Петроград, проспект 25 Октября, дом 33, П[етроградский] о[тдел] Наркомнаца, такому-то. (Телеграфный адрес: Невский 33, Петрокомнац, Новгородову.) Шлю свой привет Вам, Т[атьяне] А[ндреевне], К. М. и всему дому Вашему!

    Крепко жму Вам руку. С. Н[овгородов]

    Роst scriptum. Б[ыть] м[ожет], комиссия по составл[ению] учебников на як[утском] яз[ыке] продолжает работать. Какие новые шаги намечаются в этой работе? Как идут, дела в школе по обуч[ению] взрослых як[утской] грамоте? Пишите, пожалуйста, об этом и обо всем, что найдете интересным для м[еня].

    Ваш С. Н[oвгородов]

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 58, л. 1-2, черновик автографа.

    [С. 225-227.]

                                                                                13

                                                                  С. М. АРЖАКОВУ

    [* Степан Максимович Аржаков (1899-1942) – видный государственный и общественный деятель Якутии.]

    19⁴/V 21 г.

                                                                 Дорогой Степа!

    Вчера приобрел за 200 р. только что поступившие в кн[ижный] маг[азин] Госиздата № 8, 9 «Книги и Револ[юции]». За все 9 № уплачено мною 875 руб.

    Сегодня в См[oльном] дали бесплатно «Парижскую коммуну». [...].

    В Смольном категорич[ески] заявили мне, что прошло время выкачки парт[ийных] и др[угих] работников из центров на места, при этом секр[eтарь] губисполк[ома] ссылался на пост[ановление] III сессии ВЦИКа, последов[авшего] после твоего письма от 22/V с. г.

    Спасибо тебе за обувь большое-пребольшое!

    Максим уже повез в М[оскву] один комплект (5 выпусков) б[ольшого] словаря Пекарского. Вчера с разреш[ения] Эдуарда Карловича, лежащего в клинике после операции, я достал для Якутнаркомнаца краткий русско-якутский словарь его же от 1916 г[ода], кот[орый] будет, б[езусловно], полезен при переводах с русского языка на якутский, чем б[ез] словаря.

    Максим обещал выслать аванс на предмет приобретения худож[ественных] портретов, статуэток, альбомов вождей пролет[арской] револ[юции], а также барельефов, орнам[ентов] и проч[их], относящихся к революц[ионному] движ[ению]. Для примера нам гов[орили] цену худ[ожественного] портр[ета]: она равнялась 102 т[ыс.] рублей. Не получая ав[анса] и зная, что иначе как за плату приобретение в отделе изобр[азительных] иск[усств] невозможно, я и не ходил туда до сих пор.

    К сожал[ению] и стыду своему должен призн[аться], что не имею и не знаю точного текста «Интернационала». Посему не м[ожет] б[ыть] и речи и о пер[еводе] его на як[утский] я[зык]. Что кас[ается] лоз[унга] «Прол[етарии] вcех стран, соед[иняйтесь]!», то мы дали пер[евод], влож[енный] в уста самого К. Маркса в таком виде: Бары дойду үлэһиттэрэ-дьадаҥылара холбоһуҥ! Конечно, возможно было бы и несколько иначе изложить: например, Бүтүн аан дойду быста дьадаҥылара күүскүтүк холбооҥ! или Бүтүн аан дойду суоҕа-дъадаҥыта биһиэхэ кыттыһан иһиҥ! и т. д. Вот, кажется, все ответы на твои вопросы в открытке от 22/V с. г. Не привез ли тов. Плич сухарей или чего-нибудь в этом роде от наших омских якутов? Сообщи, пожалуйста, Пличу, что дело с алтайским и минусинским шрифтами не пройдет вовсе. [...]

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 45, л. 2-3, черновик автографа.

    [С. 227-228.]

                                                                                15

                                                                  М. К. АММОСОВУ

    19²³/VII 21 г.

    Дорогой Максим, шлю тебе свой коммунистический привет!

    Сравнит[ельно] недавно получил 70 клише на цинке (исполнение отличное, что равно подвигу в настоящее время) и 47 политип[ажей] на меди, изображающих зверей, птиц, насекомых, а также некоторых персонажей из басен Крылова.

    К работе по изготовл[ению] шрифта словол[итня] приступила с 10-х чисел июня и пока дала оттиски с 16 пунс[онами] из 70 (цифра приблизительная); часть пунсонов уже находится в работе, но еще не отделана.

    К отливке шрифта и печатанию всего букваря приступят, нав[ерное], ок[оло] Нового года. [...]

    Что кас[ается] мандатов, данных мне тобой, то фотокиноотдел предложил мне прийти 15 июня ввиду срочного подбора материалов к III конгрессу Коминтерна, обещая дать остатки. 15-го же июня объявили, что все увезено в Москву и нужно ждать конца конгресса, когда, может быть, пришлют остатки.

    Я ждал терпеливо и неоднократно справлялся, последний раз перед самым отъездом из Питера, т. е. 25 июля. Ответ был отрицат[ельный]. Предложили быть в Москве в фотокиноотделе Наркомпроса. Вчера урвал час и зашел туда. Альбомов и фильмов не оказалось, получил лишь по 5 дов[ольно] больших портр[етов] Маркса, Лен[ина] и 127 снимков из п/о социальной хроники (3 комплекта съездов по 20 снимков), комплект 1 конференции женщин-коммун[исток] — 15 снимков, 1 комплект конференции профсоюзов — 20 снимков, 16 снимков по произв[одству] и 16 снимков недели помощи крестьянину). Снимки с III конгресса Коминтерна, с посл[едних] съездов профсоюзов и женщин-коммунисток почти готовы, но никому еще не выдаются.

    В изо же я не ходил, п[отому] ч[то] не получил от Тебя перевода денег на оплату худож[ественных] портр[етов], статуэток и проч.

    В ПСНХ бываю, но все жду приезда тов. Ваулина или другого специалиста по печатному делу.

    Тов. Гордон в конце к[онцов] не дал ни одного печатника. Зато он распорядился выдать мне 2 брошюры: «Наборное дело» и «Стереотипное дело», — высланных мною с Л. П. Широковой, заставшей т. Аржакова в Москве. Все мои попытки извлечь Синякова (лаб. тов. Лебедева) потерпели фиаско.

    Этим закончу деловую ч[асть] своего письма. В «Асторию» не удалось устроиться: туда принимают старых парт[ийных] тов[арищей] и членов Петросовета. Живу по ул. Халтурина (б. Миллионная), д. 27, комн. 21, общежитие Дома ученых. Попал туда как помощник Пекарского. [...] Будь добр, отправляй продпосылки с попутчиками. Получаю ежедневно 2/3 фунта хлеба и немного (фунтов 6 в месяц) селедки. В Смольном обедал после тебя 10 раз, но потом отказали.

    Похудел сильно, но пока вполне здоров. Передай от меня коммунистический привет Доре [* Дора Самуиловна Жиркова (р. в 1902 г.) — член марксистского кружка Е. Ярославского, одна из первых коммунисток Якутии, ныне — персональный пенсионер.], Исидору [* Исидор Никифорович Иванов-Барахов (1898-1938) — старейший член партии, видный партийный работник.], Мусе [* Марфа Георгиевна Потапова-Габышева.], Нюте Котенко [* Лия Давыдовна Гоммерштадт-Котенко (1899-1971) — одна из первых коммунисток Якутии, в последние годы жизни — персональный пенсионер.], Степе А[ржакову], Степе В[асильеву] [* Степан Васильевич Васильев (1898-1943) — видный партийный работник, член марксистского кружка Е. Ярославского.], Лебедевым Г. И. [* Георгий Иванович Лебедев (1886-1975) — секретарь Якутского губбюро РКП(б) в 1921-1922 гг., в последние годы — персональный пенсионер.] и О. И. [* Ольга Ивановна Лебедева — жена Г. И. Лебедева.] (если они еще не выехали). Кстати, сообщи тов. Лебедеву, что его книги перевезены с квартиры на склад Севцентропечати, а книги, находящиеся на складе Госиздата, оставлены там на хранение впредь с разрешения тов. Ионова: склад Госиздата гораздо лучше нового.

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 41, л. 6, черновик автографа.

    [С. 229-230.]

                                                                                16

                                                         Н. Н. и М. Е. ФЕДОРОВЫМ

    Дорогие H[иколай] H[икитич] и М[ария] Е[всеевна]! [* Николай Никитич и Мария Евсеевна Федоровы — жители Якутска, сочувственно относились к революционной борьбе якутской молодежи.]

    Как давно не писал я вам!

    Простите мне и этот грех, как прощали другие. Пишу я из Москвы, куда приехал получать жалов[ание] с 1/I с. г., а живу постоянно в Красном Питере. Постоянный полный почтовый адрес указан на конверте. Телегр[афный] адрес мой будет такой: Петроград, улица Халтурина 27, общежитие Д[ома] у[ченых] Новгородову (только 8 слов). С 9-10 час[ов] утра до 4 час[ов] веч[ера] все езжу на трамваях по разным учрежд[ениям]: губсовнархозу, госуд[арственной] словолитне, госиздательству, гостипографиям. Благо, что езда эта пока бесплатна. (Говорят, что с 1/VIII будет уже платная.) Пообедав в столовой, к 6 час[ам] веч[ера] приезжаю домой. Пью кипяток с селедками с кус[ком] хлеба. Кстати, посл[едний] получал в июне и июле по 2/3 ф[унта] в день, а селедок ок[оло] 6 ф[унтов] в месяц. Отдохнув немного, направл[яюсь] пешком к Э. К. Пек[арскому] (до него т[оже] ок[оло] одной версты по красивым б. Дв[орцовой] и Анич[ковой] набережным р. Невы, по б. Дворцовому мосту и по Вас[ильевскому] острову). Работаю у него в кач[естве] пом[ощника] над обраб[откой] як[утского] слов[аря] приблиз[ительно] с 8-9 ч. до 11 ч. вечера. Возвращаюсь домой к 11 ч. 30 м. веч[ера] и успеваю получить кип[яток], кот[орый] дается т[олько] до 12 часов: после селедки пить хоч[ется] немало. Так проходят мои будни. В воскрес[ение] зато предаюсь исключительно своим занятиям по як[утскому] яз[ыку]. После отъезда брата не с кем даже погов[орить] по-як[утски], приятно поэт[ому] переброс[иться] як[утской] фраз[ой] с Пекарским и познакомиться с родств[енными] наречиями.

    В нашем общеж[итии] электрич[ество] горит кр[углые] сутки, имеется ванна, т[ак] ч[то] не приход[ится] тратить время в очередях в баню.

    Таково подробное и точное опис[ание] моей теперешней жизни в Питере, где я раньше ни разу не проводил лета.

    А как, думаю, хорошо живете вы на своей Давыд[овской] даче! Нет ср[авнения] прошлог[одней] моей пок[ойной] жизни с нын[ешней] сутолошной. Но знаю и вижу, как постеп[енно], шаг за шагом, я приближаюсь к един[ственному] своему идеалу: дать родному народу совершенное и доступное письмо и хотя маленькую, но приличную педагогич[ескую] литер[атуру]. Сознание этих результатов своей работы окрыляет меня ко все новым и новым ходатайствам перед разными сов[етскими] и парт[ийными] учрежд[ениями] и организациями. Примите мой горячий привет из Белокаменной Москвы и передайте таковой всему ваш[ему] дому: Мише и Поле Сол[овьевым], Доре и Мусе, У[льяне] H[иколаевне] и М[ихаилу] Ф[едоровичу] Слепцовым с детьми и бабушкой, Ан[емподисту] Ив[ановичу] Софр[онову]. Храните сие мое посл[ание] и давайте на прочтение всем переч[исленным] выше моим друзьям и добрым знакомым... Сильно похудел, но пока вполне здоров.

    Льщу себя надеждой на получение писем от Вас и от некот[орых] из переч[исленных] выше лиц: пробуду в Питере по указ[анному] адресу по кр[айней] м[ере] до апреля буд[ущего] 1922 года. Всех благ мира сего.

    С. А. H[овгородов]

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 61, л. 1, черновик автографа.

    [С. 230-231.]

                                                                                17

                                                                  М. К. АММОСОВУ

    19⁹/IX 21 г.

    Дорогой Максим, поездка в М[оскву] оказалась для меня невыгодной. Простудившись, я захворал легкой малярией. С 7 по 16 авг[уста] крепился и не лечился, не зная болезни. 16/VIII - 27/VIII лежал в Обуховской больнице, доктора которой уверяют, что в прошлом г[оду] меня укусил комар окрестностей г. Як[утска] и оттого болезнь mаlаriа tеrtiаnа.

    Тем временем 12-я гостипогр[афия] отлила уже новые знаки як[утских] звуков в размере кегель 12-й (рабочий). Это позволило мне сейчас же дать рукописи для хрестом[атийной] части букваря. За 1½ недели уже набрано более 1 печ[атного] листа. С будущей. нед[ели] начнем печатать 5 т[ысяч] экз[емпляров]. Бумагу Госиздат дает пока на 3 т[ысячи], а потом додаст остальное. Т[ак] к[ак] хр[естоматийная] ч[асть] букв[аря] сост[авляет] около ⅓ его, то я в типогр[афии] отпеч[атаю], согласно всп[омогательному] наряду госизд[ата], все 5 т[ысяч] экз[емпляров] этой ч[асти] букв[аря]. Это обяжет Госиздат отп[устить] бум[агу] и на нап[ечатание] букв[аря].

    Бумага, выдав[аемая] сейчас, хотя и тряпичная, но серовата. Что поделать? Лучшей нет! Высылаемые же корректуры тиснуты на бумаге типографии. Стран[ица] с мальчиками первая (корр[ектура] 3-я), без рис[унков] — вторая (и корр[ектура] 2-я) и полоса с коровами пойдет на стран[ицу] третью (корр[ектура] 1-я).

    Все оттиски передай, пожалуйста, в комиссию по составл[ению] учебников на як[утском] яз[ыке], а лишний экз[емпляр] 2 страниц — Ваулину.

    Судя по ходу работы, можно надеяться на оконч[ание] печ[атания] хр[естоматийной] ч[асти] б[укваря] в конце сент[ября]. Что кас[ается] самого букваря, то дело еще за 20 пунсонами. Остальные 50 с липшим уже готовы. Кроме того, необх[одимо] изв[естное] время на отливку як[утского] шрифта. При благопр[иятных] обст[оятельствах] можно было бы получить шрифт в октябре-ноябре с. г. Со своей стор[оны] я, кон[ечно], приму все меры к ускорению работы.

    Фотокиноо[тдел] за недостатком бумаги и врем[енным] отсутствием некоторых матер[иалов] не работает, предлагает мне время от времени справляться, т[ак] ч[то] есть слабая надежда получить кое-что из портретов вождей пролет[арской] револ[юции].

    Долгожд[анный] представитель Як[утской] центропеч[ати] в лице тов. Ким[мельмана] явился 12/VIII с. г. Я его свел в ПСНХ и его разные отделы, потом определился в Обух[овскую] больн[ицу]. Обладая железными нерв[ами] и люб[овью] к делу, он справился с возлож[енными] на него поручениями, но не по своей вине опоздал к концу навиг[ации].

    Одежда его потрепалась, здоровье пошатнулось. По советскому строит[ельству] Як[утского] губсовнархоза по полигр[афической], части тов. К[иммельман] поработал в степени, достат[очной], чтобы воздвигнуть ему пам[ятник] (а лучше и вернее было бы назначить ему надлеж[ащую] премию).

    Обращ[ение] мое в Севц. дало в результате отпуск тов. К[иммельман]у для Як[утской] орг[анизации] РКП питерских газет и разнообр[азной] литер[атуры], напеч[атанной] с мая с. г. Аналог[ичное] обр[ащение] в агит. о[тдел] Смольного — «Справочник п. агит[атора]» (№ 5, 6 и 7) и Известия ЦК РКП(б), № 31 и 32.

    Хотя с 1/IХ с. г. я получаю т[ак] наз[ываемый] академич[еский] паек, но и он не дост[аточен] при моей интенсивной раб[oте]. Хлеба выдают тоже ⅔ ф[унта] на день, но зато др[угих] продуктов неск[олько] побольше. Посему моя просьба относит[ельно] продпосылок остается в силе. Не забудь и тов. Гертика, который, кст[ати], теперь на Кавказе, но приедет.

    Работа с Пекарским продолжается. Скоро приступят к печ[атанию] наших трудов.

    Прими сам и передай мой коммун[истический] привет всем тт., переч[исленным] в письме моем из г. Москвы.

    С. Н[овгородов]

    Р. S. Вынужден повторить еще раз, что мне необх[одимо] иметь полномочие Як[утского] губсовнархоза приобр[ести] як[утский] шрифт на 12 кег[лей]. Ускорь-ка это дело.

    С. Н.

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 42, л. 11-14, черновик автографа.

    [С. 232-233.]

                                                                                18

                                                                Э. К. ПЕКАРСКОМУ

    Будучи очень занят в настоящее время по командировке Наркомнаца (наблюдение за исполнением заказа як[утского] шрифта и за печатанием учебников на як[утском] языке) и Институту живых восточных языков, прошу Вас согласиться на два часа моей интенс[ивной] работы и полтора часа неинтенс[ивной] работы в качестве Вашего сотрудника по составлению словаря як[утского] яз[ыка], издаваемого РАН с 20-х чисел мая с. г. Я буду иметь возм[ожность] уделять общей с Вами работе по 4 часа в будни.

    1922 г., 1 апреля С. Новгородов

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 65 б, л. 3, черновик автографа.

    [С. 233-234.]

                                                                                20

                                                              Н. В. АФАНАСЬЕВУ

    19^25/12/IV 22 г.

    Здравствуйте, дорогие Николай Егорович, Татьяна Андр[еевна] [...]

    Давненько не писал я вам. Пользуюсь такой хор[ошей] оказией, как поездка М. К. Аммосова. От Вас не получил ни строчки. Живу по-прежнему, много работаю (как научный сотрудник Российской Академии наук и как командированный Наркомнацем). С Э. К. Пек[арским] все подготовляем словарный материал к печати; но за отсутствием хорошей бумаги самое печат[ание] и не начиналось; получаю хороший академич[еский] паек, живу в Доме ученых. В связи с НЭП-ом (новой экономической политикой) приостановили, было, работы по исполн[ению] заказов як[утских] учебников, но вчера т. Амм[осов] потребовал счета, обещая немедл[енно] выслать знаки из Москвы. И вот, словолитня просит сегодня 2½ миллиарда, типограф[ский] аванс в 300 миллионов и Госиздат за бум[агу] 337 с лишним миллионов. Через 3-4 дня жду сюда Кузьму Осиповича Гаврилова с дензнаками.

    Прошлой зимой я посещал для восстановления в памяти лекции по монг[ольскому] языку в Институте живых восточных языков.

    Получив деньги, типогр[афия], наверно, загрузит меня корректурой. И Пек[арский] увеличивает свои требования до 4 час[ов] в будни. Придется понатужиться, но, надеюсь, справлюсь!

    В. М. Ионов скончался 2/II по новому стилю с. г. на ст. Буча; Ак[адемия] наук принимает меры к обеспеч[ению] его семьи. Умерли и проф. Н. Ф. Катанов [* Николай Федорович Катанов (1862-1922) — видный хакасский ученый-лингвист, этнограф, археолог и историк Средней Азии и Сибири, профессор.] и Н. А. Виташ[евский] [* Николай Алексеевич Виташевский (1857-1918) — этнограф, за участие в революционном движении отбывал ссылку в Якутской области, занимался изучением быта и верований якутов.].

    Сейчас происходят в г. Генуе засед[ания] европейской мирной конфер[енции] с участием и предст[авителей] РСФСР, но, к стыду моему, я не имею времени следить за конфер[енцией] по газете.

    Шлю вам искр[енний] привет...

    ... Поклон мамаше и всем знакомым!

    С. Н[овгородов]

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 57, л. 5, черновик автографа.

    [С. 234-235.]

                                                                                27

                                                            С. В. ЯСТРЕМСКОМУ

    19²⁸/ХII 23 года

    Глубокоуважаемый С[ергей] В[асильевич], уже с 5 кл[асса) Я[кутского] р[еального] у[чилища], ознакомившись с фонетич[еской] частью Вашей грамматики як[утского] языка, я стал Вашим почитателем и остался таковым до наст[оящего] времени.

    Много восторженных отзывов о Вашей работе над як[утским] языком я слышал от своего сонаслежника Аф[анасия] Андр[еевича] Саввина (Чочоолоп уола) из елани Бэртиэмэлээх в 5 в[ерстах] от Чурапчи.

    В бытность мою в кач[естве] научного сотрудн[ика] Р[oссийской] Ак[адемии] н[аук] помощником Э. К. Пекарского по составлению словаря як[утского] яз[ыка] с 1 мая 1921 года по 1 мая 1923 года я слышал от Э[дуарда] Карловича, что у Вас имеются части якутских былин (олонхо) и др[угие] виды як[утского] народн[ого] творчества.

    В наст[оящее] время, когда открывается як[утская] секция при Ц[ентральном] вост[очном] издательстве, я указал своим соплеменникам, работникам в Московском представительстве ЯАССР (декретированной 10 мая 1922 года), на большую научную ценность Ваших записей, часть которых находится на руках у Э. К. Пекарского, который весною тек[ущего] года был готов передать, с Вашего разреш[ения], представительству ЯАССР эти Ваши рукописи на предмет напечатания по междун[ародной] транскр[ипции], примененной мною к як[утскому] яз[ыку].

    По поручению Моск[овского] представительства ЯАССР обращаюсь к Вам с просьбой предоставить ему Ваши якутские материалы на условиях, какие угодно будет Вам поставить.

    Свое решение благоволите сообщить представительству ЯССР по адресу: Москва, Спасско-Садовая, д. 16, а также Э. К. Пекарскому по адресу: Петроград, Вас[ильевский] о[стров], Университ[етская] набер[ежная], д. 5, кв. 28. Почтительнейше прошу Вас не отказ[ать] в любезности сообщить и мне, хотя бы в сжатом излож[ении], о Вашем решении — смею надеяться, что оно будет полож[ительным], на предмет переговоров по принятию рукописей от Э. К. Пекарского. Мой почт[овый] адрес: П[етроград], Вас[ильевский] о[стров], 7 л[иния], д. 2, кв. 4.

    Остаюсь с соверш[енным] почтением к Вам научный сотр[удник] научно-исследовательского Института сравнит[ельной] истории, литературы и языков З[апада] и В[остока] при ф[акультете] о[бщественных] н[аук] Петрогр[адского] гос[ударственного] университета якут 2-го Хатыл[инского] насл[ега] Бот[урусского] ул[уса].

    С. Новгородов

    При сем честь имею препроводить Вам по одному экземпляру букваря и хрестоматии на як[утском] яз[ыке], отпечат[анные] летом с[его] г[ода] в типографии Р[оссийской] А[кадемии] н[аук].

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 65, л. 1-3, черновик автографа.

    [С. 239-240.]

                                                                                28

                                                                   В. Л. КОТВИЧУ

    [* Владислав Людвигович Котвич (1872-1946) — крупный польский ученый, филолог-монголист, чл.-корр. АН СССР (с 1923 г.), действительный член Польской Академии знаний (с 1922 г.)]

    Петергоф, 12 января 1924 года

    Глубокоуважаемый учитель Владислав Людвигович, от всей души благодарю Вас за весточку. Поздравляю Вас с благополучным прибытием на свою родину и с наступившим Новым годом. Выражаю надежду на получение Вами и книг Ваших, столь нужных для Ваших специальных занятий. Да будет позволено мне высказать пожелание развития Вами на родине востоковедения, столь же плодотворного, как в России. Разрешите справиться, какой курс Вы открыли.

    Я сообщил Э. К. Пекарскому о Вашем переводе. Это очень обрадовало его, и он заметил; «Это требует от меня подготовления следующего материала».

     Со времени Вашего отъезда не произошло ничего выдающегося в жизни университета и института. Вернувшийся из Баку А. Н. Самойлович сообщает, что инст[итут], по-видимому, перейдет в ведение главпрофбюро при НКПросе.

    Недавно приехавшие из г. Якутска на место своей службы руководители Моск[овского] представительства ЯАССР возбудили ходатайство об открытии якутской секции при Ц[ентральном] востиздате. Обещают таковую организовать. Вызывали меня. Я изъявил принцип[иальное] согласие работать в секции. Пока этим ограничились: по-видимому, нет средств.

    После 10 с[его] янв[аря] сделанного мною сообщения в Радл[овском] кружке о книге А. Б. Кулаковского в том виде, в каком была рукопись, просмотренная Вами, Э. К. Пекарский внес предлож[ение] в правление кружка о поручении мне окончить начатый во время сотруднич[ества] с ним перевод 1 вып[уска] I тома «Образцов народной литер[атуры] якутов». В. В. Бартольд [* Василий Владимирович Бартольд (1869-1930) — выдающийся русский ученый-востоковед, академик (с 1912 г.).] согласился перегов[орить] с непрем[енным] секр[етарем] РАН.

    Моя жена шлет Вам сердечный привет и самые лучшие пожелания.

    Всецело преданный Вам недостойный ученик

    Ваш С. H[овгородов]

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 65 в, л, 1, черновик 1 автографа.

    [С. 240-241.]

                                                                                30

                                                          С. В. ЯСТРЕМСКОМУ

    Глубокоуваж[аемый] С[ергей] Васильевич]!

    Большое спасибо Вам за Ваш скорый и самый желат[ельный] ответ, заключающий в себе сообщение о предоставлении Вами своих ценных материалов представительству Якутской республики. Сердечно признателен Вам за Вашу горячую поддержку нас в наших начинаниях, за Ваши золотые слова относительно судеб родн[ого] мне якутского народа.

    «Словарь як[утского] яз[ыка]», составленный Э. К. Пекарским, был отпечатан в 1917 году до 5-го вып[уска] включит[ельно]. VI выпуск вышел в 1923 году (последнее слово обун).

    В рукописи обработаны слова, начинающиеся со слога то; с июня 1923 года А[кадемия] наук не имеет средств для печатания дальн[ейших] листов. Все изд[ания] Ак[адемии] наук печатаются по старой орфографии, в том числе и русская часть «Словаря як[утского] языка». Якутский текст также продолжает печат[аться] по старой транскр[ипции].

    Свое сотрудничество с Э. К. Пекарским, продолжавшееся ровно 2 года, я прекратил по причине нарушения им своего обещания поместить мою фамилию на обложке Словаря наряду с другими ближайшими сотрудниками его: протоиереем Дмитрианом Поповым и В. М. Ионовым. [...] Ак[адемия] наук издала тексты якутских героич[еских] поэм (олонхо): т. I (5 выпусков) — образцы нар[одной] литер[атуры] якутов, собранные] Э. К. Пек[арским], куда попала и поэма «Өлбөт бэргэн», подготовл[енная] к печати Вами по указ[анию] А. П. Афан[асьева]; т. II (2 выпуска) — обр[азцы] нар[одной] литер[атуры], собр[анные] И. А. Худяковым, и 1 вы-п[уск] III тома (12 печ. листов) — одна б[ольшая] поэма, запис[анная] В. Н. Васильевым, уроженцем Амгинской слоб[оды], б[ывшим] научным сотрудником Русского этногр[афического] музея. Э. К. Пекарским подготовлен к печати перевод II тома по «Верх[оянскому] сборнику». За 2 года в виде отдыха от слов[арной] работы мною подготовлены к печати остальные мелкие образцы, собранные Э. К. Пекарским (большей ч[астью] рукописи малограмотных лиц).

    Относительно существующего проекта переиздания Вашей грамматики у меня нет подробных сведений.

    В посл[еднее] время ср[авнительно]-лингв[истические] исследов[ания] в обл[асти] тюр[кских] языков умнож[аются] весьма незнач[ительно]. Покойный ак[адемик] В. В. Радлов штудии свои енисейско-орхонских и уйгурских надписей (Аlttürkische [Inschriften der Mongolei. SPg., 1894-1895]), конечно, делал, попутно сравнивая с другими тюр[кскими] наречиями. Его ученик и мой учитель проф[ессор] А. Н. Самойлович выпустил в 1922 году в изд[ательстве] П[етроградского] института живых восточных яз[ыков] брош[юру] в разм[ере] 1 печ[атного] листа под заглавием «Некоторые дополнения к классификации турецких языков», где он вводит дополнительный фонетический признак к классификации академиков Ф. Е. Корша [* Федор Евгеньевич Корш (1843-1915) — русский филолог-славист и востоковед, академик (с 1900 г.).] и В. В. Радлова.

    При сем рад выслать Вам брошюру академика В. В. Радлова «Die jakutische Sprache in ihrem Verhältnisse zu den Türksprachen», все 6 выпусков «Словаря якутского языка» и № 37/52 азербайджанской газеты «Jеni уоl» (=якутск. «Саҥа суол») за 1922 год (в виде бандероли).

    Азерб[айджанские] турки, имеющие общее мус[ульманско]-арабско-перс[идское] письмо, перешли на лат[инскую] азбуку с некот[орыми] измене[ниями] и издают ныне журналы, газеты и моногр[афии] по новой азбуке, за что их противники в Сарыкамыше обвиняют их в «разруш[ении] единства м[уссаватистской] мусулвиганали» (см. хронику № 3-го журн[ала] «Восток» за 1923 год, издано в Петрограде).

    К сожалению, я еще ничего не написал по грамматике якутского языка.

    Что кас[ается] международной] ф[онетической] тра[нскрипции], то она же иначе наз[ывается] алфавитом М[еждународной] ф[онетической] ассоциации, основанной в конце XIX века парижским профессором ср[авнительного] языкозн[ания] Раssу для всех языков мира. Этой тр[анскрипцией] пользуются для передачи звуков языков ром[анских], герм[анских] и слав[янских], в том числе и русского (диал[ектные] записи), а также и восточных.

    В 1912 году в СПб. издана брошюра проф. Л. В. Щербы «К вопросу о транскр[ипции]» (доклад в Неофилологич[еском] общ[естве] 11 мая 1911 г.), о[тдельным] оттиском из Изв[естий] Отделения р[усского] яз[ыка] и слов[есности] императорской Ак[адемии] наук, т. XVI (1911 г.), кн. 4-я. Автор пользовался изданной М[еждународной] ф[oнетической] ассоциацией брошюрой Ехроsé dеs рrincipes de l’association phonétique internationale, 1908. Позволяю себе две выдержки из брошюры Л. В. Щербы: «Ассоц[иация] эта насчитывала к январю 1911 г. 1226 членов во всех странах света и в их числе почти всех соврем[енных] выдающихся фонет[истов]. Большинство из них пользуется ее алфавитом в своих соч[инениях], как, например, многие авторы популярных руков[одств]: Jespersen, Vietor, Passy» (с. 4).

    «Вообще м[ожно] ск[азать] с увер[енностью], что ни одна из сущ[ествующих] транскр[ипционных] систем, м[ожет] б[ыть] очень хороших по своим внутр[енним] кач[ествам], не пользуется и деc[ятой] долей той популярн[ости], какую имеет алфавит М[еждународной] ф[онетической] асcоц[нации]» (там же). [...]

    Почтительнейше прошу Вас простить мне столь продолж[ительное] молчание. Единств[енным] смягчающим мою вину обстоят[ельством] являлось мое желание как м[ожно] б[ыстрее] приблизить к концу мои переговоры с Пек[арским].

    Я был бы очень счастлив получить от Вас один экз[емпляр] Вашей книги «Остатки стар[инных] верований якутов».

    Остаюсь с совершенным почтением преданный Вам

    С. H[овгородов]

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 65 а, л. 4-7, черновик автографа.

    [С. 242-244.]

 

 

                                                                      М. В. КОТВИЧ

    С Семеном Андреевичем я познакомилась в 1920 году, когда после летних каникул приехала в Ленинград на постоянное жительство к моему отцу, Владиславу Людвиговичу. От него я узнала, что Семен Андреевич якут и занимается вместе с Э. Пекарским составлением якутского словаря. Отец мой считал Семена Андреевича очень способным и чрезвычайно трудолюбивым человеком. Он часто приходил к отцу, к которому обращался с разными вопросами по языковедению. Семен Андреевич бывал всегда в хорошем настроении, любил пошутить и отличался чрезвычайной чистоплотностью. Был также очень услужлив. Он часто помогал мне в получении продовольственного пайка. Отношения между нами были очень дружеские. Мы часто беседовали, он рассказывал мне про Якутию и про свою работу над словарем, я учила его польскому языку. Он как лингвист интересовался разными языками.

    В 1922 году он жил у нас на квартире: имел затруднения в получении комнаты. И отец мой, который всегда покровительствовал своим ученикам, приехавшим с Дальнего Востока, предложил ему поместиться у нас до получения собственной квартиры.

    Он женился на русской, очень милой девушке, сотруднице Библиотеки АН СССР. Я была на их свадьбе и получила из их свадебного венца «fleur d’orange».

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 120, л. 1-2, рукопись.

    [С. 250.]

                                                                     Ф. Ф. РАКОШИ*

     [* Федора Федоровна Ракоши (р. в 1904 г. в Олекминском районе Якутской АССР) — сотрудник Прокуратуры, Верховного Суда РСФСР, председатель ЦК Профсоюза работников суда и прокуратуры. Ныне — персональный пенсионер, проживает в Москве.]

    Семен Андреевич Новгородов был выдающейся личностью и в те времена, хотя такие великие события, как Октябрьская революция, освобождение якутского народа от царского гнета, получение им равноправия и бурное общественное развитие, раздвинули горизонты, понятия и представления обо всем решительно.

    Семен Андреевич был немного выше среднего роста, белолицый, добродушный и даже веселый человек. С нами, молодежью обращался просто, доброжелательно и приветливо. Он организовал для нас, учащейся молодежи, лекции-доклады: о происхождении якутов, о наскальной письменности, о якутской грамматике Ястремского, об исследователях Якутии, о словаре Пекарского. Из этих докладов мы узнали о Миддендорфе [* Александр Федорович Миддендорф (1815—1894) — русский естествоиспытатель и путешественник, исследователь Сибири, в том числе — Якутии, академик (с 1847 г.).], о Бетлингке, об ученом Радлове.

    Семен Андреевич был одним из создателей якутского алфавита на латинской основе и организовал кружки якутской грамотности; занятия в этих кружках вел он сам. В одном кружке училась молодежь, в другом — старшие и совсем неграмотные якуты. Доклады С. А. Новгородова всегда проходили при переполненной аудитории.

    Когда я брала уроки немецкого языка, мне пришлось раз быть на квартире Семена Андреевича. Жил он у Спиридоновых по Малобазарной улице. Обстановка в его комнате была спартанской, более чем скромной. Комната небольшая, стол, стул, железная кровать. Над кроватью висела большая картина, писанная масляными красками, — прекрасный портрет молодой якутки во весь рост, в длинной меховой шубе, в высокой старинной шапке с серебряной пластиной на темном меху. Мех был сделан изумительно. Лицо женщины красивое, симпатичное, с чуть-чуть улыбающимся маленьким ртом. Портрет меня поразил. Во-первых, я никогда не видела масляных картин и вообще живопись знала только по репродукциям. И вот картина, да еще красавица-якутка, и этот мех на воротнике, на шапке, сделанный так мастерски. Я помню, что тогда «заболела» этой картиной мне хотелось увидеть ее еще раз, но, увы, не пришлось: следующие уроки были у меня дома, но и те скоро прекратились, так как Семен Андреевич уехал в Россию.

    Семен Андреевич очень увлеченно говорил о своей специальности; что он лингвист, мы узнали после первой лекции. В Якутске мы встречались на этих лекциях и на уроках немецкого языка.

    В 1923 году я была командирована в Москву на учебу. В Москве мне пришлось встретиться еще раз с Семеном Андреевичем на Всероссийской сельскохозяйственной выставке. Мы, студенты, работали в якутском павильоне как экскурсоводы бесплатно, нерегулярно, но почти каждый 3-4-й день. При мне посетила наш павильон знаменитая артистка того времени Нежданова, оперная певица.

    В один из погожих сентябрьских дней был на территории выставки митинг, на котором со всей страстью борца-революционера выступила Клара Цеткин, выступил Коларов, болгарский коммунист, и еще другие иностранные коммунисты. Митинг закончился концертом. На выставке невольно происходили знакомства со студентами других национальностей. После концерта мы большой группой пошли домой в Якутское представительство по Садовому кольцу от Нескучного сада. С нами по пути пошли казахи, башкиры и узбеки. [...]

    После этого вечера я его больше никогда не видела, так как он уехал в Петроград, где учился или работал — не знаю.

    Человек он был приятный, Простой, терпеливо и с любовью занимался с нами, тогда совсем зеленой молодежью»

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 118, л. 1-3, рукопись.

    [С. 251-252.]

                                                                   М. П. НОВГОРОДОВА

    Первое мое место работы в Петрограде — Библиотека Академии наук СССР. Теперь это высокое гранитное здание, во всю длину стены идет торжественная надпись золотыми буквами, широкая гостеприимная лестница покрыта ковром, заглушающим шаги посетителей — такою я запомнила Библиотеку Академии наук в последние годы, когда я уходила на пенсию. Прежде, в далекие двадцатые и тридцатые годы, это было скромное здание, но и тогда мне внушал почтительный восторг этот храм науки, хранилище книжных сокровищ, которые могут раскрыть посвященному всю глубину человеческих познаний, человеческого разума. Нравилась мне и моя рабочая комната, тесно заставленная книжными стеллажами с книгами и нотами, где я сидела рядом с пожилой седоволосой сотрудницей — Мальвиной Эдуардовной Форш, родственницей известной писательницы. Меня ничуть не утомляла и не отталкивала черновая, кропотливая работа. Ведь прежде, чем новая книга начнет жить полнокровной жизнью в нашей библиотеке, она должна подвергнуться солидной обработке: на нее заводится особая карточка, которая попадает в картотеку, ставится на одну из бесчисленных полок так называемого отдела хранения. Поначалу я и занималась писанием этих карточек, своеобразного паспорта, необходимого каждой книге.

    1922-й год был нелегким годом — период нэпа, экономических трудностей страны. От сотрудников я услышала, что в Институте живых восточных языков имеются вечерние курсы, профессора и преподаватели читают интересные лекции, предмет изучения казался мне увлекательным и несколько экзотическим. Я поступила на арабское отделение, что объясняется отчасти знакомством с академиком-арабистом Игнатием Юлиановичем Крачковским. Я жила в то время в доме, внушавшем мне не меньшее уважение, чем учреждение, в котором я работала, — это был дом Академии наук, находящийся на углу 7-й линии Васильевского острова и набережной Невы. Теперь этот славный дом украшен мемориальными досками, кратко повествующими о больших ученых, живших здесь: это И. П. Павлов, А. Б. Ферсман, Левинсон-Лессинг и другие.

    Поступив на арабское отделение, я в первые же дни учебы познакомилась там с Семеном Андреевичем Новгородовым, учившимся на монгольском отделении. Первая наша встреча произошла так: однажды я невольно остановилась возле группы лиц; центром которой был невысокий смуглолицый человек со смоляно-черными волосами. Мне невольно захотелось узнать, о чем он ораторствует с таким жаром, с такой убежденностью. Оказалось, он говорил своим собеседникам об одной лекции, которая мне, признаться, показалась довольно сухой. (Некоторые лекции студенты арабского и монгольского отделений слушали совместно.) Впоследствии я особенно остро почувствовала, что Семен Андреевич умел заражать собеседников своим оживлением, своим горячим отношением к делу, — его слушали всегда с удовольствием и интересом.

    Семен Андреевич стал часто заходить ко мне. Если у меня в это время был кто-нибудь из приятельниц или знакомых, это ничуть не смущало и не огорчало его. Люди ему никогда не мешали. Обычно он был оживлен, жизнерадостен, захвачен интересами, которые были так важны для него, а поэтому он и не представлял себе, что кому-то это может быть малоинтересно или безразлично. И, действительно, в его присутствии равнодушных не оставалось. Все наши знакомые, далекие от востоковедения, слушали его с невольным вниманием, зажигались его убежденностью и энтузиазмом.

    Когда мы бывали с Семеном Андреевичем вдвоем, он все чаще стал рассказывать мне о своей родине — далекой Якутии. Лицо его становилось серьезнее, строже. Он рассказывал мне о прошлом якутов — о тех беззакониях и жестокостях, которые приходилось терпеть народу от богачей-тойонов и от русских чиновников, ставленников царизма. Тяжко жил якутский народ до революции, в долгие зимние неурожайные месяцы обычной едой якута-бедняка была каша из сосновой заболони... Теперь жизнь якутов в корне изменилась, свергнут навсегда гнет тойонов, народ пробудился к новой жизни. Семен Андреевич всей душой хотел помочь своему народу; когда он говорил об этом, оживление появлялось на его лице, улыбка освещала его глаза, он горячо и быстро говорил о том, что народу нужна грамотность, люди из народа должны получать образование, стать настоящими людьми, ценящими знания, книгу... Первоочередная задача — дать якутскому народу алфавит. Это — нескончаемая тема. Семен Андреевич мог часами говорить о том, почему он считает нужным ввести латинский алфавит, какие знаки он выбрал для обозначения звуков якутского языка...

    Семен Андреевич работал в это время и вместе с почетным академиком Эдуардом Карловичем Пекарским над составлением многотомного якутско-русского словаря.

    Семен Андреевич мог горячо радоваться своей работе, но так же горячо и бурно он сердился, когда случались неудачи. Так, однажды он пришел ко мне взволнованный, разгоряченный. Его очень огорчило то, что в огромной массе материала Эдуард Карлович затерял где-то олонхо, которое Семен Андреевич записал на родине со слов какого-то знаменитого олонхосута.

    В один прекрасный день, прямо и дружески глядя мне в глаза, Семен Андреевич сделал мне предложение. Хотя я невольно ждала этого объяснения, но все-таки мне показались неожиданными его горячие, искренние слова, его настойчивая просьба поторопиться с ответом. Помнится, я смущенно сказала ему, что нам не следует спешить. Он принял мой ответ спокойно и весело — он верил в конечную победу. Наши дружеские встречи продолжались, причем изредка он напоминал мне, что ждет по-прежнему ответа: «Так вы решитесь, Майечка? Помните, в кооперации — сила...» Он часто называл меня Майей, Майечкой, объясняя это тем, что имя Майя привычно ему для слуха — на его родине это тоже одно из любимых женских имен. И он получил мое согласие. Как я и ожидала, Семен Андреевич совершенно не умел делать из чего-то секрет, поэтому скоро о предстоящем событии узнали все. Я знала, что у него много доброжелателей и сочувствующих, которые желали моему будущему мужу успехов в работе и в личной жизни, но я не думала, что их так много, этих шумных доброжелателей, друзей, научных коллег, научных покровителей. К этому времени был отлит шрифт транскрипции Семена Андреевича, которая также получила название новгородовской. Шрифт был отослан в Якутск, это была тяжелая посылка: 79 пудов! Успешное окончание его работы также поддерживало хорошее настроение Семена Андреевича. В это время он был воплощением жизнерадостности, сбывающихся надежд.

    Мы с сестрой жили в то время в небольшой комнате, и мне не приходило в голову устраивать многолюдную пышную свадьбу.

    Но друзья настояли на том, чтобы на свадьбе могли собраться все наши друзья, и предложили устроить свадьбу в гостеприимной квартире вдовы академика Маркова.

    И вот наступил этот день. Тогда мне казалось естественным любовное, дружеское внимание крупных ученых по отношению к моему мужу. В те трудные времена, когда люди науки жили еще, отказывая себе во многом, не были в моде дорогие подарки, и никто не думал об этом. Мне было подарено белое платье и огромный благоуханный букет, и я была счастлива, получив эти прекрасные дары. Из Москвы к Семену Андреевичу приехал его друг и земляк Кузьма Осипович Гаврилов. За роялем сидел сын академика Н. Я. Марра Юрий Николаевич. Было весело, танцевали, шутили. Семен Андреевич, сияющий, полный жизни, оживлял общество своими шутками, остроумием, открытой радостью, жизнью. Среди веселья и радости никто не мог подумать, что герой дня — этот жизнерадостный, улыбающийся человек — сгорит через какой-нибудь год...

    После свадьбы мы с мужем жили в небольшой комнате на седьмой линии. С нами жила моя сестра Ольга. Я ждала ребенка и поневоле оставила свои занятия в Институте живых восточных языков. Мой муж по-прежнему работал вместе с Эдуардом. Карловичем Пекарским над словарем. Академик Пекарский был суров и строг в вопросах дела по отношению к самому себе и к своим сотрудникам. Семен Андреевич работал много, напряженно, только в воскресенье мы отдыхали вместе. Меня всегда подкупала непосредственность Семена Андреевича, его чувство юмора, живость. Он умел заразительно веселиться, смеялся от души. Помню, мы с ним слушали оперетту Легара «Птички певчие», и он заливался громким смехом, и наши соседи по партеру тоже невольно улыбались, глядя на него. Подшучивая над ним, я спросила: «Если тебе кажется это так весело, может быть, ты хотел бы часто ходить сюда, в театр оперетты?» Он оборвал смех и ответил: «Часто? Нет... Не стоит. Вернее, просто времени не хватит, время надо беречь». А он умел беречь время и работать плотно и напряженно, не отвлекаясь ни на что постороннее, весь уходя в решение вопросов, которые были для него так важны.

    Транскрипция С. А. Новгородова была утверждена, все было принято, как это было задумано Семеном Андреевичем. Отредактированные Семеном Андреевичем учебники и буквари были напечатаны уже на «новгородовском» алфавите. Полтора десятка лет пользовался этим алфавитом якутский народ.

    В нашей короткой совместной жизни с Семеном Андреевичем была интересная поездка в Москву. Якутское представительство пригласило моего мужа прочитать несколько лекций по истории, лингвистике и этнографии народов Сибири в связи с открывшейся в Москве выставкой по сельскому хозяйству. Помнится, что в один из дней работы этой выставки на митинге выступила Клара Цеткин. Выставка была организована в Нескучном саду. Довольно близко друг от друга разместились палатки различных народностей Сибири. В каждом жилище было по два-три человека — представители данной народности. Как правило, приезжие говорили по-русски с большим трудом, на ломаном языке, а некоторые вообще не знали ни одного русского слова. Семен Андреевич в кратчайший срок перезнакомился со всеми. Зная основы грамматического строя многих языков народов Сибири, он быстро схватывал то, что было нужно для обихода, и довольно бойко объяснялся со многими. Хозяева палаток усиленно зазывали жестами, знаками и словами Семена Андреевича к себе. Живость, добродушие, энергия Семена Андреевича вызывали горячий, благодарный отклик этих, прежде незнакомых ему людей. Все наперебой приглашали его, старались угостить. Мой муж принимал приглашения, внимательно выслушивал людей. Одни выражали свой восторг и изумление новой обстановкой, другие, напротив, чего-то не понимали и даже жаловались на отдельные шероховатости в организации выставки.

    Семен Андреевич старался всех понять, всем помочь и все выслушанное искренне принимал близко к сердцу. Однако иногда во время беседы он задумывался, вынимал свою записную книжку, которая всегда была при нем, и делал заметки... Значит, какое-то слово, какая-то грамматическая форма, употребленная его собеседником, привлекла его внимание... Я уже привыкла, что иногда и в разговоре со мной муж вспоминал что-то, прерывал нить разговора и вынимал заветную записную книжку. Позже он переносил записи из своих блокнотов на карточки, которыми был полон его письменный стол и книжные полки. Кстати, могу заметить, что письменный стол мужа был всегда в безупречном порядке, все рукописи и бумаги имели свое точное место. И, когда ему требовалась какая-нибудь рукопись или какие-то свои заметки, он все находил безошибочно. Никогда я не слышала от него, чтобы что-то было им утеряно, далеко убрано или переложено...

    Когда мы вернулись из Москвы в Ленинград, выяснилось, что у мужа нет штатной работы. Он вступил в конфликт с Э. К. Пекарским. Последний отказался поместить имя Семена Андреевича на титульном листе словаря, как это обещал он сделать раньше. Дело кончилось полным разрывом между ними и прекращением работы Семена Андреевича у Э. К. Пекарского. Надо было на что-то жить. Мой заработок в Библиотеке Академии наук был невелик, я стала плохо чувствовать в связи с предстоящим рождением ребенка. Горноалтайский облисполком попросил Семена Андреевича укомплектовать библиотеку, ориентируясь на книжные магазины и магазины букинистов. Мой муж взялся за работу и выполнил ее в кратчайший срок. Алтайцы, оставшиеся очень довольными этой работой, обратились к Семену Андреевичу с просьбой составить для них транскрипцию. Но это предложение мой муж отклонил: на очереди стояла задача написания грамматики якутского языка. Поехать на родину, в Якутию, к матери, к родным, к родной природе — да, об этом Семен Андреевич тоже думал, но сейчас, по его мнению, еще не пришло время возвращаться в Якутию. Здесь у него было столько друзей и доброжелателей в мире ученых-востоковедов, что обсуждение любой научной работы можно было провести в высококвалифицированной аудитории. А лучшее проявление своей помощи родному народу Семен Андреевич видел в науке, в своих лингвистических исследованиях и обобщениях.

    Когда к моему мужу приезжали земляки-якуты, он всегда оживлялся, горячо принимал их. Увлекаясь беседой, он часто вслед за гостем переходил на якутский язык. Муж говорил мне: «Не обижайся, Майя, что мы иногда говорим по-якутски — так у нас получается быстрее. А ты слушай нас да учись потихоньку нашему языку. Жена лингвиста должна привыкать к необычному языку, недаром ты училась в Институте восточных языков...»

    Жили мы более чем скромно в это время. Ни у кого из нас — ни у мужа, ни у меня, ни у моей сестры Ольги — не было зимнего пальто. Скромное питание и трудности быта ничуть не огорчали Семена Андреевича. Мы были молоды и относились к этому довольно легкомысленно. Его тревожило только то, что я ожидаю ребенка; мне нужно, как сказали врачи, усиленное питание. Когда я заболела, Семен Андреевич достал из своего чемодана небольшой сверток; там был сахар, который он собирался послать в Якутию своей матери, о которой он всегда говорил тепло, задумчиво... Сейчас он сказал: «Мама подождет, Майя, мы ей потом пошлем. Нам нужно достать лекарства для тебя, и витамины, и яблоки, как сказал врач, и поэтому пока мы продадим этот сахар». Я возражала, убеждая его, что надо думать сначала о пожилом человеке, потом уже о других. Семен Андреевич уверил меня, что скоро у него будет возможность сделать что-то и для его мамы. Он решил поехать в Москву, где ему давно предлагали работать в Якутском представительстве. Меня он иногда спрашивал: «А когда нам придется поехать в Якутию, ты не будешь грустить о своем городе, Майя? Тебе не страшно, что когда-нибудь тебе придется уехать далеко отсюда, от твоих родных мест, от благоустроенного города, от этой мягкой теплой зимы?» Я отвечала ему: «Мы поедем, когда это будет нужно».

    Семен Андреевич заболел. Сырой ленинградский климат, напряженная работа, затем вынужденное отсутствие работы — все это незаметно подточило его здоровье. Врач поликлиники Академии наук Фансмит поставил диагноз: брюшной тиф. Видимо, эта ошибка в диагнозе оказалась роковой. Наши друзья были встревожены, узнав о заболевании Семена Андреевича. Семья акад. И. П. Бородина уговорила Заботкина — их домашнего врача — навестить моего мужа. Доктор Заботкин сам был болен, но все-таки приехал к нам. У Семена Андреевича несколько дней держалась высокая температура, он впадал в забытье. Доктор Заботкин сказал, что состояние почек тяжелое. По его мнению, необходимо было поместить Семена Андреевича в больницу. Семен Андреевич был отвезен в больницу им. В. Слуцкой. К сожалению, тогда медицина не располагала такими чудодейственными средствами, как сейчас; тогда не были известны антибиотики, врачам не удавалось сбить температуру и облегчить состояние больного. Работа почек ослабевала. Как ни бились врачи, температура оставалась на высоких цифрах. 28 февраля Семен Андреевич потерял сознание и, не приходя больше в себя, скончался в тот же день в больнице...

    В день его похорон за гробом Семена Андреевича шли его единомышленники, его добрые друзья, его коллеги. Среди них было много тех, кто недавно — год назад — пировал на веселой свадьбе, не ведая о подстерегающем Семена Андреевича недуге. Академик В. В. Бартольд приехал совсем больной — он тяжело волочил ногу, но шел проводить Семена Андреевича в последний путь. Пришел на похороны Б. Я. Владимирцов — известный монголист, приехали из Москвы его друзья М. К. Аммосов, П. А. Ойунский, С. Н. Донской, К. О. Гаврилов и другие.

    После смерти Семена Андреевича для меня началась другая жизнь. У меня появилась маленькая, черноволосая, черноглазая — в отца — дочь. Но жизнь казалась мне пустой, она была лишена теперь большого духовного горения, большой цели, которую ставил себе мой муж и которую я невольно разделяла вместе с ним, не превышая своей скромной роли спутницы и друга, — но ведь эта цель становилась и для меня желанной, важной... Я вспоминала бесконечные оживленные беседы моего мужа со своими земляками, со своими коллегами-учеными, его быструю, горячую, убедительную жестикуляцию, его открытую улыбку... Казалось, сам воздух нашей квартиры, сами стены были пропитаны этими разговорами, спорами, горячими мыслями о простых людях, — мой муж видел свой гражданский и человеческий долг в том, чтобы помочь этим людям. Он нес нужный им свет — свет знаний... Теперь пустой и холодной была квартира. Однако я была изумлена и тронута тем, что я не была забыта. Из уважения к моему покойному мужу его друзья — и ленинградские ученые, и земляки-якутяне — навещали меня, утешали, ободряли, как могли. Кроме портрета моего мужа, мне напоминал о суровом морозном крае, где мне пока что не удалось побывать, и ковер на полу, на котором играла моя дочь, — черные и белые квадраты, шахматный рисунок, подарок родственников-якутов; напоминали мне о моей близости к якутскому народу детская меховая шубка из евражек, присланная из далекой Якутии, а главное — книги на полках, автором которых был мой муж, хранили память о нем... А добрые наши друзья, ученые и их семьи, проявляли заботу к подрастающей дочери Семена Андреевича.

    Мужа моего не стало. Жизнь сложилась так, что я одна растила свою дочь. Долгие годы я жила под обаянием личности моего мужа — человека, любившего свой народ, ценившего те великие перемены, которые принесла народам нашей Родины Советская власть, человека, горячо стремившегося сделать для своего народа как можно больше, не остаться в долгу у него, помочь своему народу идти вперед вровень с другими пробудившимися к новой жизни народами нашей многонациональной Родины. Он умер молодым, но успел сделать немало для людей, для науки...

    Архив ЯФ СО АН СССР, ф. 4, оп. 9, ед. хр. 116, л. 1-16, машинопись.

    [С. 259-266.]