ЎЎЎ 68. Адубарыя Ігідэйка. Эдуард Пякарскі ў жыцьцяпісах. Сш. 68. 1975. Койданава. "Кальвіна". 2023.

 

                                                       ПОЛИТИЧЕСКАЯ ССЫЛКА.

                                              РУКОПИСНАЯ ЛИТЕРАТУРА. ПЕЧАТЬ

    ...Из найденных образцов «Якутский сборник № 1» сохранился плохо, обложка его пришла почти в полную ветхость, но написанное на ней легко прочитать: «1890 год. Якутский сборник № 1. Посвящается памяти погибших». В журнале 218 страниц размером в 1/4 писчего листа. Написан он мелким, убористым почерком; многие страницы пожелтели, концы их истлели и оборвались, утрачены страницы с 34 по 108-ю. На верхних уголках листов рельефно проступает клеймо: «Фабрика наследников Сумкина, № 7».

    По оглавлению видно, что в журнале 15 корреспонденций, среди них особый интерес представляет стихотворение И. Ф. Якубовича, некролог Н. Г. Чернышевскому, воспоминания о Н. Г. Чернышевском (каракозовца Шаганова), стихотворение Е. И. Минакова, некролог П. А. Орлова, «Вне жизни» — психологический очерк П. Орлова и др.

    Этому сборнику издатели придавали исключительно большое значение. В разделе «От издателей» они пишут: «Приступая к изданию „Якутского сборника”, мы желали бы посодействовать читателям в удовлетворении той потребности знать прошлое революционной партии, которая, несомненно, присуща каждому из нас... Каждый из нас тревожно прислушивается к глухим отголоскам упорной борьбы, уже 30 лет не умолкающей за Уралом. Кто не спрашивал себя много раз: да когда же и чем окончится эта борьба, в которой я участвовал так недолго и потерял так много? Мы не записные литераторы, желающие развернуть перед публикой свои предполагаемые таланты, — мы просто революционеры, для которых любопытна всякая черта, способная хоть несколько пополнить и освежить наше представление о прошлом революционного дела».

    «Якутский сборник» по содержанию является, конечно, ценным историко-культурным к литературным документом, он может служить материалом для самостоятельного исследования вопросов, связанных с революционным движением, с пребыванием н якутской ссылке нескольких поколений революционеров. Такой задачи мы перед собой не ставим, нас интересует литературно-художественный материал сборника, и частности, все то, что относится к Н. Г. Чернышевскому.

    В предисловии сказано, что на страницах сборника могут появляться не только подлинные документы, письма, касающиеся каких-нибудь революционных событий, нс только заметки и воспоминания о кружках и личностях, но и статьи, посвященные критическому изложению идей, волновавших и волнующих революционные поколения, — даже беллетристические произведения или стихотворения «те чувства, которые порождает в нем его тревожная и по большей части скоротечная жизнь»...

    Громадный интерес представляют страницы сборника, посвященные Н. Г. Чернышевскому, особенно воспоминания каракозовца В. Н. Шаганова. Необходимо проследить историю этих воспоминаний, их судьбу. В статье «Из воспоминаний о каракозовце В. Н. Шаганове» Эд. Пекарского [* Эд. Пекарский. Из воспоминаний о каракозовце В. Н. Шаганове; «Каторга и ссылка». М., 1924, № 3 (10), стр. 112-217; Там же, см. письмо Н. С. Тютчева к Э. К. Пекарскому, стр. 217-223.] говорится, что многое из устных рассказов Шаганова о Чернышевском вызывало большой интерес. По настойчивой просьбе Эд. Пекарского Шаганов изложил все это письменно. Воспоминания о Чернышевском были литературно обработаны Эд. Пекарским и даны автору на окончательный просмотр. Тот внес лишь самые незначительные вставки. Оригинал этой полуистлевшей рукописи, по словам Эд. Пекарского, сохранился.

    По прибытии в Чурапчу (Якутия) известного литератора Богучарского стал издаваться рукописный журнал «Улусный сборник», по другим данным, он назывался «Якутский сборник». В первом номере этого сборника и были опубликованы «Воспоминания о Чернышевском» Шаганова. Многие из читателей списали копии воспоминаний. По одной из таких копий Павел Грабовский издал в Праге «Воспоминания о Чернышевском» на украинском языке.

    Дальше Эд. Пекарский пишет: «Другой экземпляр был иыпсаен В. С. Ефремовым и напечатан п Иркутске в «Восточном обозрении» за 1905 год, за исключением лишь той части, которая была напечатана мною в 1900 году, еще при жизни автора, под заглавием «Беллетристика Чернышевского» п «Русском богатстве». Целиком эта рукопись была издана мною по прибытии моем в Петербург. при изменившихся цензурных условиях лишь в 1907 г.»

    Это свидетельство Эд. Пекарского чрезвычайно ценно. В «Русском богатстве» напечатана статья «Беллетристика  Чернышевского» подписанная: «сообщил Эд. Пекарский».

    Таким образом, читатель совершенно не знал, что помещенные в «Русском богатстве» материалы принадлежат Шаганову. Об этом позднее писал Эд. Пекарский: «Причем я не решился тогда назвать автора, боясь повредить официальному его положению».

    Утверждение Эд. Пекарского, что В. С. Ефремов по «другому экземпляру» напечатал «Воспоминания» в «Восточном обозрении» нс совсем точно. Действительно, в 1905 г. В. С. Ефремов опубликовал в этой газете «Воспоминания» Шаганова [* «Воспоминания о Н. Г. Чернышевском каракозовца Шаганова». «Восточное обозрение», 1905, № 259, 264, 267, 274.], но не по «другому экземпляру, вывезенному им», а по рукописному «Якутскому сборнику».

    Об этом в «Восточном обозрении» сказано: «В моих руках перебывало за 20 лет каторги и ссылки масса интереснейшего материала по истории ссылки. Но требования жизни ссыльного заставили по временам сжигать массу самого интересного материала, кое-что, однако, удалось дотащить до проблесков свободы и теперь я намерен поделиться им с публикой. На первый раз печатаем воспоминания г. Шаганова о Чернышевском, первоначально помещенные в «Улусном сборнике» — рукописном журнале, издававшемся ссыльными Якутской области первоначально под редакцией покойного В. Ф. Трощанского. Часть этих записок была напечатана Э. К. Пекарским в «Русском богатстве», 1900 г., № 10. Ее мы опускаем, оговариваясь в соответствующих местах. В. С. Е...»

    Перед нами «Якутский сборник», и по страницам «Воспоминаний о Н. Г. Чернышевском» Шаганова (стр. 110-164) видно, что именно этот сборник и служил оригиналом при напечатании «Воспоминаний» в «Восточном обозрении». На рукописи сохранилась незначительная редакторская правка, касается она отдельных стилистических моментов, исключением является вычеркивание некоторых абзацев.

    В целом тексты «Восточного обозрения» и «Якутского сборника» совпадают. Перед «Воспоминаниями» в «Якутском сборнике» помещен «Некролог Н. Г. Чернышевскому». Видимо, редакция «Восточного обозрения» сочла неуместным давать этот некролог, и редакторский карандаш вычеркнул его.

    Считаем необходимым восстановить и привести этот некролог:

    «17 октября 1889 года в г. Саратове умер Николай Гаврилович Чернышевский. По газетным сведениям, покойный почти до последнего часа жизни неустанно занимался литературными работами, доведя перевод Всемирной истории Вебера до XI т. и начавши издавать материалы для биографии Н. А. Добролюбова: последний труд, к сожалению, остался незаконченным, но, как говорят, некоторые на близких Николаю Гавриловичу людей взялись довести его до конца. Биография Чернышевского напечатана в № 11 «Русской старины», 1889 г., но, конечно, многие черты как внешней его жизни, так тем более сколько-нибудь правдивые сведения об убеждениях и взглядах покойного не могут появиться на страницах русских легальных изданий. Тем с большим удовольствием помещаем мы воспоминания одного лица, близко знавшего знаменитого писателя и общественного деятеля. Читатели найдут в этих воспоминаниях многое, касающееся жизни Николая Гавриловича, что, сколько нам известно, никогда нс появлялось ни в русской, ни в заграничном прессе» (стр. 109).

    В этом некрологе знаменательно то, что даже в рукописном сборнике не была опубликована фамилия автора воспоминании (В. Н. Шаганова — Г. К.). «Воспоминания» были подписаны инициалами «X». То же самое пришлось сделать и Эд. Пекарскому при опубликовании части этих «Воспоминаний» в «Русском богатстве», он просто-напросто умолчал об авторе. И в «Якутском сборнике», и в «Восточном обозрении» указание имени автора сделано рукой редактора, видимо, В. С. Ефремовым.

    На стр. 118-119 «Якутского сборника» из «Воспоминаний» рукой редактора выброшено и не попало в «Восточное обозрение» следующее примечание В. Н. Шаганова: «Газета „Страна”, говорят, в одной из своих статей в 1881 г. причислила Ч-го к катедер-социалистам. Катедер-социалисты, когда о чем хорошо думали, имели привычку никогда недодумывать; решаясь касаться вопроса, — они трусили при самом начале его, и где не было никакой опасности решать радикальнее — они всегда решали наполовину. Они походили на тех ученых богословов, которые хотели примирить науку с религией. Надо не читать ни строчки из Ч-го, чтобы его причислить к этой фракции ученых экономистов. Достаточно указать на то, что в своих примечаниях на «Полит. эконом.» Милля он сам упрекал Луи Блама за то, что тот в своей Organisation du travail решил вопрос только наполовину, т. е. собственно ничего не решал».

    Исключено это примечание автора «Воспоминаний», нам кажется, было под давлением цензуры. На стр. 123 Шаганов отмечает, какое уныние и замешательство в литературе вызвала потеря двух величайших людей эпохи — Добролюбова и Чернышевского. «Потухли святые светочи... Разрушился город, на горе стоящий, к которому стремились путники».

    К этим строчкам он сделал примечание, которое не вошло в «Восточное обозрение», так как было вычеркнуто в рукописи редактором газеты. Примечание начиналось стихами;

                                                         Да, был век богатырей,

                                                         Но смешались шашки

                                                         И полезли из щелей

                                                         Мошки и букашки...

    «Эту строфу Давыдова можно было применить и к нашей литературе, наступившей с 63 г. Вопросы общественные перестали поддерживаться в литературе или поддерживались так неталантливо, что уже не возбуждали прежнего внимания».

    Затем в тексте «Воспоминаний» красными чернилами сделаны вставки: «Здесь мы опускаем часть записок, напечатанных Э. К. Пекарским в «Русском богатстве», 1900. № 10. Эта часть касается тюремных литературных работ Чернышевского. Пекарский оборвал свое сообщение на изложении содержания романа «Пролог», именно обеда в высокопоставленной среде».

    И дальше, со 124 по 140 стр., текст вычеркнут и не попал в «Восточное обозрение». На стр. 142 вновь сделана оговорка: «Здесь опять мы обрываем записки, так как непосредственно и следующая часть напечатана г. Пекарским. Затем автор переходит к политическим и философским взглядом Ч-го». После этой оговорки текст вычеркнут со 142 по 144 стр.

    Сравнение текста и анализ редакторской правки при подготовке текста к изданию в «Восточном обозрении» показывают, какое большое и принципиальное значение имели эти «Воспоминания». Их читали и перечитывали, ими увлекались многие годы, и лишь через десятилетие они попали в печать и стали достоянием широких масс...

    [С. 105-110, 219.]

 

 

                                            ОЛОНХО — ДРЕВНИЙ ЭПОС ЯКУТОВ

....Олонхо — общее название героического эпоса якутов, состоящего из множества больших сказаний. Средний размер их 10—15 тысяч стихотворных строк. Крупные олонхо доходят до 20 и более тысяч стихотворных строк. Путем контаминации различных сюжетов якутские олонхосуты (сказители олонхо) в прошлом создавали еще более крупные олонхо, но они остались незаписанными.

Сейчас никто не знает, сколько было всего олонхо в период наивысшего расцвета его бытования. Здесь более всего уместно сказать: «бесчисленное множество». Подсчет всех одновременно существовавших олонхо крайне затруднен. Дело в том, что любой сюжет из одного олонхо можно более или менее безболезненно перенести в другое. Можно, наоборот, без особого ущерба и сократить, выбросив целые сюжеты или отдельные детали, эпизоды, различные описания...

    В соответствии со значительностью событий, описываемых в нем, олонхо создано в «высоком стиле». События сначала развертываются не спеша, в замедленном темпе, но, все усиливаясь и в масштабе, и в темпе, переходят в бурный поток разнообразных встреч и столкновений. В олонхо много символики, архаических слов и оборотов, фантастических образов. Стиль его отличает гиперболизация, контрастность, параллельные и сложные конструкции, традиционные, издавна сложившиеся готовые поэтические формулы — «общие места», образные слова и выражения, переходящие из одного олонхо в другое. Олонхо богато различными изобразительными средствами, особенно сравнениями и эпитетами. Почти в каждом большом описании (а их в олонхо много, ибо оно в основном произведение описательное) можно встретить не только отдельные, так сказать, единичные сравнения, но и сложные конструкции — развернутую цепь сравнений (схожие по построению несколько или много сравнений, с большим количеством примыкающих к ним слов, в которых, в свою очередь, могут встретиться еще сравнения). Эпитеты в олонхо часто также бывают сложными. Иногда сходные синтаксические конструкции, составляющие перечень предметов или явлений, возглавляются характеризующими их эпитетами, составляющими целую «цепь эпитетов». Все это, вместе взятое, создает причудливый узор, своего рода словесные арабески. Но узор этот не разбросанный, как попало, а подчиненный своей внутренней логике, строгой системе.

Здесь нет возможности более или менее подробно остановиться на всем этом. Для подтверждения некоторых положений из сказанного, приведем лишь два примера [* Переводы взяты из олонхо, записанных от народных олонхосутов. Подобные же стилистические узоры во множестве встречаются и в «Нюргун Боотуре Стремительном» П. А. Ойунского. Но, взяв для анализа стиля олонхо примеры из других народных поэм, мы стремились продемонстрировать тождество стиля олонхо Ойунского со стилем олонхо, записанных от народных сказителей.].

    В первом из них [* Образцы народной литературы якутов, издаваемые под редакцией Э. К. Пекарского, III. Тексты. Образцы народной литературы якутов, записанные В. Н. Васильевым, вып. I. «Куруубай Хааннаах Кулун Куллустуур» («Строптивый Кулун Куллустуур»). Петроград, 1916, стр. 10.] описывается разгорающийся гнев богатыря, считающего себя оскорбленным.

                После этого у нашего человека (от гнева)

                спинные сухожилия стали стягиваться,

                выгибаясь, как упругое дерево;

                ноги его стало сводить,

                подобно лучку черкана;*

                на мощных серебряных пальцах его,

                подобных десяти серым горностаям,

                зажатым голова к голове,

                стала лопаться кожа, —

                и светлая чистая кровь его

                брызнула дрожащими струйками,

                похожими на тонкие волоски,

                вырванные у лошади с мягкой гривой и хвостом,

                 (кожа) на обоих висках его стала смарщиваться,

                как подстилка из медвежьей шкуры (при сгибании),

                из обоих висков его, шипя и разгораясь,

                поднялись вверх огни с синим пламенем,

                похожие на развороченный костер;

                на самой макушке его заплясал

                большой огонь, величиной со средний горшок;

                из обоих глаз его посыпались вниз искры,

                подобные искрам искристого огнива;

                когда кровь на спине его

                вскипала, бурля,

                и подступала (к горлу),

                он, харкая, сплевывал

                сгустки алой крови.**

    [* Черкан (чааркаан) — орудие охоты на мелких зверей, грызунов и пр.].

    [* Перевод А. А. Попова и И. В. Пухова.].

    Приведенная картина — символика (олонхосуты, конечно, понимают, что ничего подобного произойти с человеком не может). Ее назначение — превознести героя, как необыкновенного, ни с чем не сравнимого, фантастического богатыря...

    Среди записанных олонхо есть одно, которое можно считать основой олонхо Ойунского «Нюргун Боотур Стремительный». Это — олонхо, тоже «Нюргун Боотур Стремительный», записанное малограмотным якутом К. Г. Оросиным [* Константин Григорьевич Оросин происходил из известного байского рода. Но он был близок к народу, увлекался олонхо и народными песнями, постоянно жил в кругу певцов и олонхосутов. Дружил с представителями политссылки, серьезно помогал им в сборе фольклорного материала. О нем см.: Г. У. Эргис, «Олонхосут и певец К. Г. Оросин» в издании его олонхо «Нюргун Боотур Стремительный», стр. 363-364 (см. далее сноску на издание этого олонхо).] в 1895 г. по просьбе политссыльного Э. К. Пекарского — впоследствии знаменитого ученого.

    Э. К. Пекарский провел над рукописью К. Г. Оросина большую текстологическую работу и поместил в своих «Образцах» [* Образцы народной литературы якутов, издаваемые под редакцией Э. К. Пекарского. Тексты. Образцы народной литературы якутов, собранные Э. К. Пекарским. Спб., 1911.].

    Интересно, что все остальные записанные олонхо под тем же названием «Нюргун Боотур» не имеют никакого отношения к сюжету олонхо К. Г. Оросина и П. А. Ойунского.

В советское время известный фольклорист Г. У. Эргис выпустил это олонхо отдельным изданием, разбив текст на стихи (но не затронув основы текстологической работы Э. К. Пекарского) и снабдив параллельным переводом на русский язык и научным аппаратом [* «Нюргун Боотур Стремительный», текст К. Г. Оросина, редакция текста, перевод и комментарии Г. У. Эргиса. Як., 1947.].

    Прежде всего, интересно свидетельство Э. К. Пекарского, что это олонхо К. Г. Оросин усвоил от одного олонхосута из Жулейского наслега [* «Образцы...» Э. К. Пекарского, стр. 1.] (родного наслега П. А. Ойунского). Это значит, что варианты Оросина и Ойунского имеют один источник. Сличение текста олонхо показывает, что это действительно варианты одного и того же олонхо.

    Я здесь не затрагиваю все сходства и различия этих двух олонхо, остановлюсь лишь на главном. Спуск с неба на землю Нюргун Боотура для защиты людей, борьба Нюргун Боотура и его брата Юрюнг Уолана с чудовищем Уот Усутаакы, спасение богатырей, плененных и заточенных в подземном мире и много других моментов, а также связанные с ними описания и песни богатырей в основном идентичны. Это бывает только в олонхо, бытующих в одной певческой среде, когда несколько олонхосутов, вышедших из одного или соседних наслегов, поют один исходный текст.

    Но в варианте П. А. Ойунского много сюжетов, частных деталей и описаний, отсутствующих в варианте К. Г. Оросина. Укажу главные. В олонхо Оросина нет, например, сюжетов, связанных с борьбой против богатыря Уот Усуму, нет также сюжетов, связанных с рождением, ростом и борьбой молодого богатыря Ого Тулайаха — сына Юрюнг Уолана и Туйаарымы Куо. В олонхо Оросина нет и эпизодов, связанных с тунгусским богатырем Бохсоголлой Боотуром.

    Сейчас трудно сказать, были ли эти сюжеты исконными в олонхо «Нюргун Боотур Стремительный» или Ойунский их взял из других олонхо. Во всяком случае, надо иметь в виду, что в поэтическом вступлении к своему олонхо он пишет, что «Нюргун Боотур Стремительный» создан «из тридцати олонхо». Что он будто бы создал свое олонхо «из тридцати олонхо» — поэтическая гипербола, да и цифра «тридцать» — «эпическая» цифра. Между прочим, в прошлом подобная гипербола бытовала и среди народных олонхосутов. Чтобы показать, как велико и значительно их олонхо, олонхосуты говорили: «Э-э, я создал его, соединив тридцать олонхо». Даже с учетом этого, надо признать, что Ойунский в свое олонхо ввел сюжеты и из других олонхо. Это, как уже говорилось, практика, характерная и традиционная для якутских олонхосутов.

    Можно сказать с большой вероятностью, что сюжет о рабе Суодалбе Ойунский взял из олонхо «Шаманки Уолумар и Айгыр»[* См. «Образцы...» Э. К. Пекарского, стр. 148-194. Перевод: С. В. Ястремский, «Образцы народной литературы якутов», Труды комиссии по изучению Якутской Автономной Советской Социалистической Республики, т. VII, Л., 1929, стр. 122-152; А. А. Попов, Якутский фольклор, М., 1936, стр. 104-156 (здесь олонхо это названо «Две шаманки»).]. Причем, в этом олонхо Суодалба — дядя молодых богатырей, у Ойунского же он — богатырь-слуга, в которого превращается герой Нюргун Боотур. Обычно герой, прибыв к невесте, из-за которой идет борьба, маскируется и обращается в мальчика-раба, сына старухи Симэхсин. Он это проделывает для того, чтобы враги, прибывшие к невесте раньше его, на первых порах не заметили его появления и не приняли первыми каких-либо решительных мер.

    В олонхо «Шаманки Уолумар и Айгыр» образ Суодалбы связан с авункулатом[* Авункул — дядя по матери.] — почитанием дяди по матери и помощью его своим родственникам. Интересно, что авункул Суодалба в олонхо о шаманках превращен фактически в раба, не только опекающего своих племянников, ведущего за них всю борьбу, но и безропотно выполняющего все их прихоти. И только в самом конце олонхо раб Суодалба восстает и уходит от своих молодых племянников-хозяев. Этот замечательный образ могучего раба П. А. Ойунский (а, возможно, и его предшественники из Жулейского или соседних наслегов) использовал в своем олонхо. О том, что образ Суодалбы в «Нюргун Боотуре Стремительном» именно введен из другого олонхо, говорит тот факт, что превращение героя в мальчика-раба — исконный сюжет во всех олонхо в данной ситуации.

    Но вот что характерно: образ Суодалбы в «Нюргун Боотуре» не кажется каким-то привнесенным извне. Он слит со всем контекстом олонхо. Таковы особенности олонхо и исключительное мастерство якутских олонхосутов.

    В варианте Ойунского во вступительной части есть замечательная картина войны богов и раздел ими трех миров. Эта картина отсутствует не только в варианте Оросина, но и во всех известных мне олонхо. Видимо, этот эпизод когда-то был в олонхо, потом забылся и восстановлен П. А. Ойунским, слушавшим в свое время таких крупнейших олонхосутов, как Табахаров и Малгин.

    Все это говорит о том, что Ойунский записал свой (практиковавшийся им в живом исполнении и воспринятый в процессе живого исполнения) вариант олонхо о Нюргун Боотуре, а не просто «сводил» или заимствовал чужие.

    Таковы некоторые наиболее значительные особенности олонхо П. А. Ойунского «Нюргун Боотур Стремительный». Они показывают, что это олонхо целиком находится в пределах традиции якутских олонхосутов и представляет собой один из вариантов народных олонхо, а не просто «сводный текст», скомпонованный поэтом за столом...

    И. В. Пухов

                                                                   ПРИМЕЧАНИЯ

    При составлении примечаний автор использовал существующую литературу, главным образом «Словарь якутского языка» Э. К. Пекарского. Но у П. А. Ойунского, замечательного знатока якутской мифологии и олонхо, много имен и понятий, не зафиксированных в «Словаре» Э. К. Пекарского.

    И. В. Пухов

    /Нюргун Боотур Стремительный. Якутский героический эпос Олонхо. Воссоздал на основе народных сказаний Платон Ойунский. Перевел на русский язык Владимир Деоржавин. Наблюдал за выпуском И. А. Ласков. Якутск. 1975. С. 420-421, 423./

 

 

 

 

    ПЯКАРСКІ Эдуард Карлавіч [13 (25). 10. 1858, хут. Пятровічы Ігуменскага пав. Мінскай губ. — 29. 6. 1934], сав. этнограф, лінгвіст, географ. Чл.-кар. АН СССР (1927), ганаровы акадэмік АН СССР (1931). Вучыўся ў Мінскай і Мазырскай гімназіях, у Харкаўскім вет. ін-це. У 1881 за ўдзел у рэвалюц. руху высланы ў Якуцкую вобл. Удзельнік Нэлькана-Аянскай экспедыцыі. Склаў першы поўны “Слоўнік якуцкай мовы” (1899) . Аўтар навук. прац па этнаграфіі, лінгвістыцы, фалькларыстыцы і геаграфіі.

    Літ.: Эдуард Карлович Пекарский, Якутск, 1958.

    /Беларуская савецкая энцыклапедыя. Т. VIII. Мінск. 1975. С. 651./

 

 

    ЯКУ́ТСКАЯ ЛИТЕРАТУ́РА — лит-ра якут. народа. В первой трети 20 в. прошла ускоренный путь становления как лит-ра письменная и начала с освоения реализма, опираясь на традиции живого, бытующего фольклора и на опыт рус. классич. лит-ры. Якут. народ донес до Октябрьской революции свое духовное богатство в виде разнообразных жанров фольклора. Якут. олонхо — монумент. сказание о подвигах богатырей, защищающих людей от злых чудовищ подземного мира. Мечты народа о лучшей доле, творения его неиссякаемой фантазии воплощены в сказках (волшебных, социально-бытовых и сказках о животных). Песенный фольклор якутов представлен эпич. поэмами о мироздании, социально-бытовыми, лирическими, любовными, хороводными песнями (тойук, туойсуу, ohyoхай). Нар. предания повествуют о появлении предков якутов на их совр. территории, о приходе рус. землепроходцев на Лену в нач. 17 в., о введении христианства, внедрении землепашества, о байско-шаманском засилье, о голоде и эпидемиях, уничтожавших целые поселения, о нар. герое Манчары, боровшемся против богачей. Многообразны и афористич. жанры якут. фольклора — пословицы и поговорки, загадки и сатирич. скороговорки.

    Взаимоотношения фольклора и лит-ры сложились своеобычно: ряд представителей первого поколения якут. сов. писателей — П. Ойунский (Слепцов; 1893-1939), Кюннюк Урастыров (В. Новиков; р. 1907), Эрилик Эристин (С. Яковлев; 1892-1942) и др. сами были исполнителями олонхо (олонхосутами). В свою очередь, нек-рые нар. сказители-олонхосуты становились на путь самостоят. творчества: С. Зверев (1891-1973), Е. Иванова (1891-1964), Н. Степанов (р. 1897), П. Ядрихинский (р. 1901).

    После вхождения Якутии в состав России (1632) изменились условия экономич., социального и культурного развития края. В зарождении тех или иных жанров и стилей в Я. л. сыграла свою роль рус. классич. литература. Начиная с М. В. Ломоносова и К. Ф. Рылеева, в рус. лит-ру вошла тема Якутии и Ленского края. В 19 - нач. 20 вв. усилиями рус. политич. ссыльных и ученых-энтузиастов были созданы предпосылки для зарождения якут. письменности и лит-ры. В крае велась работа по сбору и публикации образцов фольклора, изучению языка — «Верхоянский сборник» (изд. 1890) И. А. Худякова (1842-76), «Образцы народной литературы якутов» (т. 1-3, 1907-18) и «Словарь якутского языка» (т. 1—3, 1907-30) Э. К. Пекарского (1858-1934), «О языке якутов» («Ueber die Sprache der Jakuten», 1848) О. Бетлингка (1815-1904), по составлению якут. алфавита и созданию печати...

   Г. Г. Окороков.

    [Стлб. 1072-1073.]

    *

    ЯКУ́ТСКИЙ ЯЗЫ́К — язык якутов (саха), живущих в Якут. АССР, Красноярском, Хабаровском краях, Амурской, Иркутской, Магаданской, Читинской обл. РСФСР. Число говорящих на Я. я. — ок. 300 тыс. чел. (1970, перепись). Относится к тюркской группе языков. На Я. я. говорят долгане, эвенки, русские, эвены. Я. я. сложился в 10-12 вв. на основе др.-тюркского, близкого языку рунич. памятников (согл. j, nj, сохранившаяся древнейшая лексика, грамматич. строй), во взаимодействии с эвенкийским и монгольским. Отличаясь фонетически от мн. совр. тюрк. языков, Я. я. близок грамматически др.-тюрк. и совр. юж. тюрк. языкам. С языками Юж. Сибири его сближают вторичные причастные формы. Происхождение и длит. распространение в иноязычной среде обусловили многочисл. диалектизмы в фонетике и лексике, слабо закрепленные территориально. Письменность на базе рус. графики введена в 1819-20 миссионерами. Широкое распространение она получила лишь после Октябрьской революции. В 1922 был принят алфавит С. А. Новгородова на основе международной фонетич. транскрипции, уточненный в 1924. В 1929 был введен единый тюрк. латинизир. алфавит; с 1939 — алфавит на основе рус. графики. Я. я. хорошо отработан в богатом якут. фольклоре, особенно в олонхо. Лит. язык сложился на основе разговорного языка центр. р-нов Якут. АССР. Большую роль в обогащении лит. Я. я. сыграл П. А. Ойунский, а также Эрилик Эристин и др. На Я. я. выходит науч. лит-ра по разл. отраслям знаний, общественно-политич. и худож. лит-ра, представленная разными жанрами.

    Лит.: Харитонов Л. Н., Совр. якут. язык, ч. 1 — Фонетика и морфология, Якутск, 1947; Убрятова Е. И., Якут. язык, в сб.: Языки народов СССР, т. 2, М., 1966; Петров Н. Е., Слепцов П. А., Барашков П. П., Очерк развития якут. лит. языка в сов. эпоху, Якутск, 1971; Пекарский Э. К., Словарь якут. языка, т. 1-3, М. — Л., 1958-59; Böhtlingk О., Über die Sprache der Jakuten. Grammatik. Text und Wörterbuch, Petersburg, 1851; Radloff W., Die jakutische Sprache in ihrem Verhältnisse zu den Türksprachen, St. Petersburg, 1908.

    Е. И. Убрятова.

    [Стлб. 1076-1077.]

 

 

    ПЕКАРСКИЙ Эдуард Карлович [13 (25). 10. 1858, Игуменский у., ныне Червенский р-н Минской обл., — 29. 6. 1934, Ленинград], советский языковед, этнограф, фольклорист, почётный акад. АН СССР (1931; чл.-корр. 1927). Учился в Харьковском ветеринарном ин-те (1877-78). За участие в народническом движении был сослан в Якутию (1881), где начал составлять словарь якут, языка (1-й вып. в Якутске, 1899). В 1894-96 участвовал в экспедиции Вост.-Сиб. отделения Рус. геогр. об-ва, в 1903 — в Аяно-Нельканской экспедиции. При содействии Академии наук вернулся из ссылки в Петербург (1905). Редактировал журн. «Живая старина» (1914-17). В последние годы жизни работал в Ин-те востоковедения АН СССР. Осн. труд — «Словарь якутского языка» (в. 1-13, 1907-30, при участии Д. Д. Попова и В. М. Ионова; 2 изд., т. 1-3, 1958). Опубликовал работы по этнографии якутов и эвенков (на рус. и польск. яз.), редактировал «Образцы народной литературы якутов» (т. 1-3, на якут, яз., 1907-18). П. внёс уточнения в классификацию эпич. жанров якут, фольклора.

    Лит.: Эдуард Карлович Пекарский. (К 100-летию со дня рождения), Якутск, 1958; Оконешников Е. И., Э. К. Пекарский как лексикограф, Якутск, 1972.

    Р. А. Агеева.

    [С. 314. Стб. 930.]