К вопросу об исчезнувших народностях
Колымского округа
В этнографической и исторической литературе
о Сибири мы встречаем целый перечень племен, теперь исчезнувших, но населявших
еще Колымский край во время прихода людей первых русских пионеров, как-то: анаулы, ходынцы., шелаги, омоки. кангиениси и др.
Лишь эти названия, а не какие-либо лингвистические,
этнологические или археологические данные оправдывают утверждение, что под
указанными названиями действительно надо разуметь особые, от ныне существующих,
племена. Все эти названия отчасти взяты из донесений первых казаков, отчасти
основаны па преданиях, сохранившихся и теперь и отмеченных путешественниками.
Что крайний северо-восток Сибири в древние
времена, мог быть населен иными племенами, совершенно исчезнувшими или
смешавшимися с другими, пришлыми народностями, от которых и произошли нынешние
племена, более чем вероятно, и весьма возможно, что собираемые теперь
лингвистический и этнологический материалы в скором будущем дадут по этому
вопросу некоторый данные. Но сами по себе упомянутые, голые, не облеченные в
факты названия народностей не могут служить доказательством существования в
таком недалеком прошлом, как 2½ века, особых племен. Мы с тем же правом, и без
всяких доказательств, можем сказать, что под этими именами надо разуметь или
отдельные роды нынешних племен, или старинные названия последних. Тем более
можно это сказать, что некоторые данные в пользу второго предположения, главным
образом лингвистические, можно и теперь привести.
Что ходынцы
были чуванцы это видно из того, что один
чуванский род официально назывался Ходынским.
Кто такие были шелаги
— юкагирский, чукотский или иной род [* Между прочим, по-юкагирски чуванец — Шолілау.], ’) надо надеяться со временем выяснится из
чукотского языка и эпоса, изучаемых г. Богоразом.
Фигурирующий в преданиях народ под именем омоков несомненно предки нынешних юкагиров. Это
вполне доказывается данными юкагирского языка, теперешними названиями
юкагирских родов и присутствием древних надземных могил, известных в народе под
именем омокских или омоцких,
по рекам издревле обитаемым юкагирами [* Пользуюсь тут удобным случаем, чтобы отметить как свою
ошибку (Замѣтки о населеніи Якутской области въ истор.-этногр. отношеніи. Живая
старина, В. II. 1895 г. стр. 148), так и ошибку в труде В. Л. Приклонского (Три
года въ Якутской области. Живая старина В. I. 1890 г. стр. 80), состоящую в
том, что мы, отрицая, чтобы омоки
составляли особое от юкагиров племя,
выводили лексически слово омок от
якутского омук, которым якуты
называют как юкагира, так и ламута, тунгуса и вообще чужестранца и чужеродца. А
между тем между этими словами есть только внешнее сходство; слово омок настоящее юкагирское слово, в чем я
убедился, изучая юкагирский язык.]. По-юкагирски Омо значит — род и племя. Напр. Іаха-д-омо
(якутское племя), Лучі-д-ома, (русский
народ). Омолондіомо (Омолонский род). По
своеобразному строению юкагирского языка всякое существительное, предшествуемое
определительным словом, если только последнее не состоит из существительного,
сливающегося с определяемым в одно слово, напр. lахі’дамун (от lахіl — хвоста и амун — кость) — хвостовый позвонок, получает
«определительный» суффикс — к, к’ или х [* Академик Шифнер (Bulletin de l’academie impériale des sciences de St.-Pétersbourg. Tome XVII. Über Baron Gerhard von Maydell’s jukagirische sprachproben. S. 100) ошибочно заключает, что к есть одно из окончаний для
множественного числа. Заключение это вытекает из доставленных бар. Майделем
образчиков фраз и их перевода; на самом же деле определительный суффикс к прилагается как к единственному числу,
так и к окончаниям (пa и пуl) множеств. числа, напр. кoi (парень) и коік, коіпä (мн. ч.) и коіпäк. Двойной суффикс пäк и вызвал недоумение академика
Шифнера, и он его определил как doppelte Bezeichnung множ.
числа.]. Напр. шоромо и омочä шоромох (человек и хороший человек); алма и чомоджä алмах
(шаман и великий шаман); аніджä и іркин аніджäк
или іркид аніджäк (начальник и один начальник). Отунгусевшие
2 тундренных юкагирских рода сами себя называют — Alajі
омок’ и Ходäіджil омок.
Три юкагирских рода, жившие раньше по Большому - Малому Анюям и но Большой реке,
официально значатся Омотскими (первый, второй
и третий Омотский род). Как сами себя эти роды называли раньше, я от их
обрусевших остатков не мог узнать, но по всей вероятности юкагирское название
этих омо (родов) затерялось, а русские
нарицательное имя омо или омок обратили в собственное, прибавляя к нему
порядковое числительное для отличия одного рода от другого; причем вместо Омокский стали писать Омотский
[* К перечисленным
выше названиям «исчезнувших» народностей я могу прибавить еще два. Один из верхне-колымских юкагиров,
при опросе о его генеалоги, объявил мне, что его дед пришел с «Омолонской
стороны» к ясачным юкагирам и говорил на другом языке, не юкагирском, а свой
род называл Іäнга. Омолонские же
юкагиры этого слова но знают. Тот же юкагир мне сообщил, что в старину на
Омолоне былъ род — когімä. По справке
у омолонских юкагиров этим словом называли друг друга юкагиры в виде почета,
один отундренный юкагир мне говорил, что когімä
это древнее название юкагиров вместо одул
теперешнего названия.]. Таким образом очевидно, что омоки и юкагиры одно
и тоже, и считать омоков за особый народ, ныне исчезнувший, нет основания. Весьма
интересно будет описание 3-х древних черепов, ныне мной посылаемых в
«Антропологическое Отделение Импер. Общества Любителей Естествознания,
Этнографии и Антропологии в Москве» в связи с данными антропометрических измерений
нынешних юкагиров. Из указанных черепов два несомненно древне-омокские, т. е.
юкагирские, так как они взяты мной из невысоких надземных древне-омокских могил,
или сайб, на берегах рр. малага Анюя и
Колымы, а один — весьма возможно не юкагирский а тунгусский череп, так как он
взят мной из арангаса (висячей могилы на
высоких ногах) у края лесов западной тундры.
О кангінеисахъ,
упоминает секретарь Биллингса Соуер, и недавно освежил предание о них г. Дионео
[* «На, крайнемъ сѣверо-востокѣ Сибири», СПБ.
1895 г., издание Пантелеева, Стр. 164. Книга эта вообще носит более
беллетристический чем этнографический характер. Что же касается до главы
«конецъ Кангіениси (стр. 164-178), то можно сказать,
что, имея в своем основании вариации общераспространенной здесь легенды,
написана она с талантом, читается легко и для большой публики весьма интересна,
но все ее детали не соответствуют этнографической правде, которую мы в праве
требовать не только от чисто этнографической работы, но и от всякого
художественного произведения с этнографической подкладкой. Вот этой то
этнографической правды в очерке и нет. Во первых, кто летом по Колыме или в
устье большого Анюя видел чукчу (?) да еще в ветке ?! Затем, чукча, очутившийся
по воле автора на Анюе, рассказывает легенду по-якутски (?!), ибо все
инородческие словечки (за исключением 2-3 в начале очерка), составляющие так
называемый couleur locale — якутские, да и описание шаманского
обряда и праздника тоже заимствовано из литературы о якутах или у якутов, но не
у чукчей. Не надо забывать, что сам рассказчик чукча, и рассказывает о народе
древнем, не знавшем даже имени якутов. Наконец, из самого описания арангасов, которыми будто бы «весь склон
горы был покрыт» видно, что автор их и не видел. Кроме того «правый (т. е. Большой)
Анюй» вовсе уж не так пустынен, чтобы плыть целую, неделю да еще в лодке и не
видеть признаков жилья. На Пятистенной
(100 в. с чем-то от устья), Лабазной,
У двух висок (30 в. от
Нижне-Колымска), Крестовке (1 в. от
Нижне-Колымска) и других заимках летом всегда живут промышленники, а на
некоторых, как на Пятистеной, где теперь живет священник, и Крестовке есть
постоянные жительства. Я имел в апреле месяце ехать на Большой Анюй для осмотра
там Омокских могил, но должен был отказаться от поездки но причине глубоких
снегов, покрывавших невысокие сайбы, которые при таких условиях трудно находить
и к которым доступ затруднителен, особенно к тем, которые находятся далеко от
дороги. Но в течение этого лета Б. Анюй имеет посетить г. Богораз, занимающийся
теперь исследованием русского населения Нижне-Колымского района.]. Но все мои расспросы о кангіенисахъ в Нижне-Колымской части округа, оказались
безрезультатными. Никто не слыхал такого слова. Точно так же я долго не мог
найти в юкагирском языке объяснения загаданному названию кангіениси, и меньше всего знают о нем чукчи. Как
только лед с Омолона прошел, я с Колымской тони
— русско-юкагирского поселка, на Колыме против устья Омолона, где я весновал,
отправился вверх по Омолону для отыскивания «Омокскихъ
сайбъ», или, как теперешние обрусевшие юкагиры Нижне-Колымского края
называют могилы своих языческих предков — «сайбъ
пропащихъ». Найдя 3 сайбы, сделанных очевидно каменными топорами, но к
сожалению, не содержавших в себе ничего кроме куч мусору, я вернулся назад. По
дороге, записывая названия всех старинных юкагирских стойбищ и промысловых мест
по р. Омолону, и, между прочими названиями, узнал. что в 150-160 верстах от
устья есть место, называемое Конгііна. Моими
гребцами были 8 обрусевших Омолонских юкагира и 1 юкагир с р. Ясачной. Из 8-х
первых только один еще знает по-юкагирски — Василий Пестряков (кроме него из
юкагиров Омолонского рода по-юкагирски еще помнит одна женщина, вышедшая замуж
за русского мещанина; остальные ничего не знают). Верхне-Колымский юкагир сначала
не знал, что значит по-юкагирски Конгііна,.
но Востряков разъяснил, что Конгііна есть
исковерканное русскими юкагирское слово Колгіäнäі. По-юкагирски
Кòлгäл (Верхне-Колымские юкагиры произносят Кäлгäл) — высокий земляной яр (крутой берег), покрытый лиственничным
лесом. Для такого места у здешних русских имеется областное слово ѣдомо. По правилам языка, из существ. Кäлгäл образуется прилагательное заменой окончания л суффиксом нäі с удлинением предшествующей
гласной. Таким образом получается Колгіäнäі или Кäлгіäнäі, напр. тінг
läбіä Кäлгіäнäі (эта земля с яром) и Кäлгіäнäjä мäстäх (из яра состоящее место.
Русское слово место усвоено юкагирским языком). Затем если из слова Кäлгäя образовать существ., означающее жителя такого
места, то окончание я надо заменить суффиксом дзі или ндзі и
получим Кäлгіäндзі (житель Калгäл’а), как
омолонщик будет омолон- дзі. Анюйщик — Ан’уі-андзі; якутянин (человек из
Якутска) — шуктä-дзі (шуктä —
Якутск). По-русскому же произношению будет Конгііндзі
— слово, звучащее весьма сходно со словом Кангіениси.
Весьма возможно, что таково и есть первоначальное происхождение известия о Кангіениси. Могли жителей Калгäл’овъ вообще
называть Кäнгіäндзі, и Сруер неверно записал это
слово. С другой стороны, все омокские древние могилы находятся не на низких местах,
покрываемых водой розливом рек и не на каменистых берегах, лишенных древесной
растительности, а на ѣдомахъ, такъ что также
возможно, что именем колгіäндзі назывались вообще умершие,
покоящиеся на Кäлгäл’ахъ. Г. Дионео
же указывает на берега Большого Анюя как на местонахождение «арангасовъ» исчезнувшего таинственного племени Кангіениси, а между тем «сайбы»
по Большому Анюю и суть омокские могилы, т. е. юкагирские. Затем, по имеющемуся
у меня архивному материалу, со времени перехода в округ русских, весь Большой Анюй
занимал 3-й Омотский юкагирский род, от которого теперь остались только 4
семейства. Таким образом все приведенные соображения наводят на мысль, что и Кангіениси, как и омоки,
суть не кто иные, как те же юкагиры. Тем не менее на соображения эти я смотрю
только как на возможный вывод из лексического и иного материала, который
предлагаю на суд людей более компетентных.
Вл. Иохельсон
Г. Средне-Колымск
21-го
июля 1890 года.
W. Iochelssoin. Zur Frage über verschwundene Volksstämme
im Bezirk
von Kolymsk (Iakutskisches Gebiet).
Der Verfasser sucht durch linguistische
Untersuchungen wahrscheinlich zu machen, dass einige verschwundene Volksstämme,
die im fernen Nordosten Sibiriens unter den Namen „Anauly, Chodynzy, Schelagi,
Omoki, Kangienissi“ bekannt sind, nichts anderes darstellen, als einzelne
Geschlechter der existierenden Volksstämme oder dass diese Namen nur frühere
Bezeichnungen der existierenden Völker sind. So glaubt der Verfasser, dass die
„Chodynzy“ ein Geschlecht der jetzigen Tschuvaner waren, die „Omoki“ und
„Kangienissi“ — frühere Namen der jetzigen Jukagiren.
/Извѣстія Восточно-Сибирскаго Отдѣла Императорскаго
Русскаго Географическаго Общества. Т. XXVIII. № 2. Иркутскъ. 1897. С. 160-165./
Беньямин [Вениамин, Владимир,
Вальдемар] Ильич [Ильин,] Иосельсон [Іосельсонъ,
Иохельсон] – род. 14 (26) января (1853) 1955 (1856) г. в губернском г. Вильно Российской империи, в
еврейской ортодоксальной семье.
Учился в хедере и раввинском училище. Член
партии «Народная воля». В 1884 г. был арестован полицией и несколько месяцев
провел в Петропавловской крепости. В 1886 г. был осужден на 10 лет ссылки в
Восточную Сибирь.
9 ноября 1888 г. Иосельсон был доставлен в
окружной г. Олекминск Якутской области и оставлен там на жительство. Здесь он
пишет историко-бытовой очерк «Олекминские скопцы».
28 августа 1889 г. Иосельсон был отправлен
из Олекминска в Якутск, а 29 ноября 1889 г. в Средне-Колымск, куда прибыл 17
января 1890 г. 20 июля 1891 г он был
возвращен из Средне-Колымска в Якутск, где устроился на работу в канцелярию
Якутского областного статистического комитета.
Принимал участие в Якутской
(«Сибиряковской») экспедиции
Императорского Русского географического общества, в Северо-Тихоокеанской («Джезуповской»)
экспедиции Американского музея натуральной истории, а также в Алеутско-Камчатской («Рябушинского») экспедиции Русского географического общества.
С 1912 г. Иосельсон
служит хранителем Музея антропологии и этнографии РАН, профессор Петроградского
университета. В мае 1921 г. был арестован ЧК, но заступничество М. Горького
освободило его из-под стражи. В 1922 г. па командировке РАН, для завершения
работы Джэзуповской экспедиции, выехал в США и в СССР больше не вернулся.
Умер Беньямин Иосельсон 1 (2) ноября 1937 г. в Нью-Йорке.
Мархиль Салтычан,
Койданава
Brak komentarzy:
Prześlij komentarz